Посмертие. Ад.
31 января 2018 г. в 13:41
Смерть оказалась странной разновидностью пустоты, и даже первичное осознание «Я — есть» далеко не сразу проникло сквозь ватные объятия не-бытия. Затем появились тающие обрывки образов и звуков, но Сиех был опытным жителем Вопящего Вихря и умел отделять внешнее от внутреннего. Образы и звуки были порождением его собственного сознания, не более.
А потом пришли ощущения тела, беспорядочные ощущения отсутствующего тела. Холод, тепло, короткий укол, мягкое, пушистое, скользкое, невесомость, удар, сладострастное возбуждение, ноющие мышцы, падение, ожог. Сиех по-прежнему не-был в пустоте, но ощущения переполняли и множились, мучительно смешивались и исчезали, чтобы через минуты или года вновь проявиться поочередно или нахлынуть единым оглушающим валом. В такие моменты Сиех кричал и однажды понял, что слышит этот крик. Так он узнал, что у него есть рот, чтобы кричать.
Он пытался говорить, сперва спрашивая «где я?» и «боевой брат?!», но не слышал ответа. Тогда он начал говорить просто так, потому что слышал свой голос и чувствовал движение языка, и это был единственный способ влиять на собственные ощущения. Так он окончательно понял, что всё еще существует.
Потом была боль, разнообразная и не разбавляемая ничем другим, и сквозь нее он начал слышать звяканье и гудение, короткие реплики на незнакомом языке, шелест материи. Он снова спросил:
— Где я? — и услышал, как омерзительный, гнусаво-писклявый голосок вторит словам, произносимым в его сознании.
— Ты слышишь меня? — громом раздалось совсем рядом, хотя что значит «рядом» для того, у кого нет тела?
— Я слышу. Кто ты?
— Я-я-я, судьба тво-оя, — напел голос, словно про себя, а не в ответ на вопрос. — Чувствуешь?
На Сиеха опять обрушился вал боли, он закричал, как кричит утопающий в бурном потоке. И услышал пронзительный жалкий писк, а затем — тихий довольный смешок.
— Сейчас мы с тобой всё настроим. Говори мне, что именно чувствуешь.
— Кто ты?!! — гневно взревел легионер, всё еще отказываясь верить, что слышимое тоненькое бормотание — его голос.
— Всё-о-о расскажу, если будешь сотрудничать. Сейчас что?
На некоторое время Сиех смирился и покорно отвечал «тепло», «холод», «боль, как от пореза», но потом снова потребовал ответов. И тогда его окатило таким мучительным шквалом, будто ледяные осколки ползут под обугленной кожей.
— О-о, настолько сильно? Оставим так, — осколки продолжали движение, но чуть менее остро, не перекрывая собой всё, не лишая разума. Сиех закричал:
— Прекрати это!
А потом он кричал:
— Я выверну наизнанку твою кожу и вскрою твои ребра, чтобы твое бьющееся сердце обветрилось и засохло! — и еще много кричал, сначала угрозы, а потом просто так. Но неизвестный не ответил ему, и обретенный слух ловил только гул и тихое жужжание неведомых машин.
Неизвестного звали Кроск, он был темным магосом биологис и занимался созданием чудовищ из плоти для царицы Червеня. Об этом Сиех узнал, потому что Кроск имел привычку бормотать во время работы.
Чем сложнее существо — тем сложнее его нервная система, тем больше раздражителей она способна воспринять и интерпретировать. Об этом Сиех узнал, потому что за работой Кроск имел привычку бормотать, по большей части о том, чем занимался в данный момент.
Есть только ощущения тела, и ты не узнаешь, что там, снаружи, если эти ощущения лгут. Ты перестанешь верить в объективную реальность. Ты узнаешь, что возможно всё, что ты можешь осязать. Об этом Сиех узнал, когда Кроск «всё настроил» в его новом теле. Магос так и не вернул ему зрение, потому что считал глаза наиболее несовершенной из систем организма. А может быть — чтобы сделать пытку изощреннее.
— Что тебе от меня нужно? — спросил Сиех после первой вечности в агонии, когда снова услышал голос магоса и ледяные иглы покинули его тело, а кожа перестала пылать.
— Знания, только знания… — рассеянно пропел Кроск, звякая и шурша рядом с Сиехом. — И немного справедливости. Вы сломали много моих созданий, и вы всегда так делаете… огромные, тупые разрушители… без цели, без стремления познавать, вы только ломаете… Ты поможешь мне узнать кое-что о работе нейронных сетей…
Сиех тонул, горел, замерзал, был освежеван заживо, пережеван, задыхался в кислотных испарениях, и личинки жрали его, ползая под кожей. Он чувствовал это, а Кроск пояснял на словах, что должен означать тот или иной «раздражитель».
— Это симфония! — восклицал Кроск, и его голос взрезал реальность, перекрывая фантомный рев пламени и отчаянный визг того, чем стал теперь Сиех. — Правильно сочетать раздражители, правильно разложить их по рецепторам, чтобы получилось единственно верное ощущение! Что ты чувствуешь сейчас, опиши подробно?
Сиех узнал надежный способ погрузиться в боль надолго — просто не отвечал Кроску и тогда магос покидал его, оставляя гореть, или тонуть, или корчиться от спазма легких до следующего раза. Но не было способа надежно избежать пыток: ни покорность, ни угрозы, ни просьбы не гарантировали, что, закончив очередной эксперимент, Кроск позволит жертве раствориться в бестелесности и не-быть.
Сиех надеялся, что умрет или сойдет с ума, но раз за разом он слышал голос магоса и понимал обращенные к нему слова.
— Если будешь молчать, я и дальше оставлю всё, как есть. Так что, мне уходить?
Сиех сыпал проклятьями и слышал удовлетворенный смешок.
— Сделай это, грозный легионер! Давай, сделай то, о чем говоришь! — и Сиех делал рывок, в ярости забывая, что у него нет рук и ноги его — иллюзия, обман несуществующего тела. Сиех делал рывок, и Кроск отвечал на него взрывом хохота.
Потом Кроск сделал так, чтобы Сиех ощущал границы своего тела. Это не было добром, потому что Сиех старался, но не мог понять, что же представляет из себя теперь. И рук у него по-прежнему не было, теперь он знал об этом точно.
— Ты — шарик. Чувствуешь? Тебя можно подбросить! Пнуть! Катать! Или надеть на кулак!
И Сиех летел, катился, чувствовал, как растягивается часть его кожи и нечто большое ворочается в мягких внутренностях.
— Угадай, это правда, или это электроды посылают сигнал твоему мозгу? — смеялся Кроск.
Молчание — надежный способ надолго погрузиться в боль. Чтобы не молчать, Сиех выкрикивал угрозы и проклятья. Кроска это устраивало.
— Ты забавный! — и Сиех получал легкие тычки в бок, или ему вдруг перекрывало дыхание, или прихватывало за язык, заставляя отчаянно мычать, или опрокидывало и волокло. — Очень грозный, очень сильный!
К этому невозможно было привыкнуть. Невозможно было отмерять время. Невозможно было узнать, что происходит на самом деле. Это продолжалось вечность, это было всегда.
Сиех узнал, что умеет бояться. В минуты блаженного затишья между пытками он боялся того момента, когда это затишье окончится. Во время очередного эксперимента — боялся его конца, не зная, оставит ли его Кроск в покое или погрузит в очередной бесконечный кошмар. А более всего боялся, что однажды слабость возьмет верх и он будет умолять Кроска… Сиех непрерывно сыпал угрозами и проклятьями, чтобы не выпустить случайно другие слова, после которых он перестанет быть собой. На молчание же у него не было больше воли.