I'll never see you again, Yoongi..

      У Ким Тэхёна дурная привычка заполонять собой всё вокруг. Личное пространство рядом с ним теряет смысл, потому что с подобным понятием этот парень не знаком. Несмотря на то, что особенность эту не особо приветствуют в обществе, да и не столь легко принимают, с ним всё вышло в точности до наоборот. Он любит людей, а они любят его в ответ. И это, пожалуй, действительно слишком мило. По мнению Сокджина, конечно же. Вот Юнги подобное не терпит, потому с Тэ почти не пересекается, предпочитая сваливать миссию лучшего друга для Тэхёна на него. И нет. Он и не против даже. Рядом с Кимом всегда уютно, тепло и безопасно в некой мере. Он всиляет чувство умиротворенности, а некоторое безумство кажется чем-то волшебным и таким необходимым порой. Но…       Сокджин впервые не знает, как ему отвязаться от прилипчивого парня. Ким Тэхён превратился в курицу-наседку и жить мешает.       Впрочем, у него была на то причина.       С того самого момента, как Джин услышал разговор, его руки против воли трясутся всю дорогу до самого дома. Пальцы, как бы он ни старался, не желают слушаться его, и Ким скрипит зубами от негодования и с ещё большим упорством пытается взять всё под свой контроль. Не получается.       Вернувшись домой, он загнанным зверем забился в угол кровати и так и сидел. Не шевелясь, с непослушными конечностями, пустым взглядом и желанием прекратить всё это. Да только будто бы ступил на бесконечную дорогу, ходя по кругу, и не имея представления, что должен сделать, чтобы сбежать от этого.       Помощи не ждал, не просил, не надеялся даже. Жалости - так тем более. Быть может, Тэ ощущал это и понимал, потому не встревал, не лез, вообще своего присутствия не выдавал.       Ким Тэхён, на удивление, был безумно проницательным. Интуиция никогда не подводила его. Он жил одними эмоциями и знал грани каждой из них. Не боялся, не сторонился, не старался сбежать или отогнать от себя. Он принимал каждую: от самой хорошей до самой пугающей, потому как искренне полагал, что во всём есть свой неведанный им смысл. Когда он был нужен, то был рядом, когда в нём не нуждались, давал необходимое пространство, но всё равно оказывался неподалеку. И эта именно та самая особенность, которой он завоёвывал сердца людей.       Джиново сердце было среди многочисленно павших.       — У тебя руки холодные, хён, — тянет еле слышно Тэ, незаметно подобравшись к старшему и накрыв их своими ладонями.       Тепло Тэхёна обезоруживающее. Оно слегка обжигает, но не причиняет боли. Его присутствие обволакивает и нисколько не пугает. Джин даже не дергается от неожиданности, потому что рядом с ним действительно безопасно каждую секунду. К своему удивлению, он ощущает, как под чужими ладонями предательские руки успокаиваются и перестают дрожать.       Чужое тепло спасает, но, к большому сожалению, не лечит. Да и возможно ли вылечить того, кто помощи не просит? Быть может, маленький шанс был, да только реальность безжалостно задавила всё в зародыше, не оставив и крупицы для спасения.       — Я в порядке, — отзывается Джин со скупой улыбкой на лице, мягко выскальзывая из-под чужих рук. Ким буквально чувствует, как воздух тут же наполняется тошнотворной напряжённостью и сердце бухается вниз, запоздало осознавая совершённую им ошибку.       — Ты соврал мне, — звучит глубокий голос, что надламывается резко и неприятно так, потому как тэхёновы чувства задеты.       — Нет, я... — задыхается он своими же словами - ему, как никогда, нестерпимо стыдно.       Сокджину хорошо известно о тех гранях, пересекать которые никому не следует. Но почему же в отношении к близкому человеку он позволил себе их пересечь? Этого он понять не может.       У Тэ одна лишь слабость — ложь. Её он исключительно не терпит. И нет, в ответ у него не возникает злости или ненависти. В нём не просыпается желания обвинить и задеть в обратную сторону. Он попросту плачет. Как ребёнок: горько, откровенно и несдержанно. Слёзы его горячие и искренние. Для него всё проще: каждая ложь, как маленькое предательство.       Потому Сокджин и желает сейчас сберечь его от своих необдуманных слов. Он ошибся и, к сожалению, вернуться назад и исправить не может. Расстерянно тянется в неизвестность, ища то самое тепло, что было дорого, в желании защитить. Этому нереально противиться. Однако Тэ сам поддаётся навстречу и падает в широкие объятия. Дрожь чужого тела отдаёт неприятным скрежетом в самое сердце.       Вина — самое отвратное чувство из всех.       — Прости, — просит Джин, прижимая мальчишку ближе, неуверенно поглаживая по спине. Большего он вымолвить не в силах. Кажется, что и не надобно вовсе. Тэхёну не нужны слова, он пропитывается чужими эмоциями, а потому чувствует глубже кого бы то ни было. В этом и проявляется его маленькая, но такая важная особенность.       Искренность - это то, что необходимо сохранить глубоко внутри себя, не позволив никому её разрушить. И пусть Джина переломило основательно, есть то, что и он смог уберечь. По крайне мере в отношении одного человека уж точно.       Спустя недолгое время мальчишка в его руках затихает и позволяет себе наглость навалиться на него всем телом. Ему хорошо и удобно, а вот Джину как-то не особо. Только сказать об этом язык не поворачивается.       Терпение — символ искренней заботы. Быть может. Но, впрочем, не суть.       Время измеряется ещё в нескольких долгих минутах, прежде чем Сокджин слышит чуть хриповатый голос:       — Хён? — Тэ откровенно шмыгает носом и слегка ёрзает в объятиях.       — М? — отзывается он, думая о том, что ребёнок этот чересчур уж тяжёлый. У него плечи затекли, а напряжённая спина не даёт покоя, да и копчик неприятно покалывает от долговременного просиживания в одной позе.       Невольно всплывают воспоминания о привычке Юнги утягивать его на свои колени в любую свободную секунду. Почему-то только сейчас Джин задаётся волнующим его в этот час вопросом: а было ли тогда Юнги удобно с ним?       — Я кушать хочу, — эхом доносится до него голос мальчишки. Тэхён, придя в себя в полной мере, наконец решается покинуть тёплый плен его заботливых рук. А потому, насупившись, недоуменно смотрит на расстеряно-задумчивое лицо старшего и, поджав следом губы, терпеливо ожидает, когда его слова будут услышаны.       — Приготовь себе что-нибудь, — отстраненно отзывается Джин, скорее на автопилоте, нежели осознанно. В это самое мгновение его душу стремительно наполняют тёмные мысли, от которых он не в силах спрятаться. В голове его сотни вопросов, что, возможно, так и останутся без ответа.       Всё то, что столь волнует его — так просто и сложно одновременно. Если копнуть чуть глубже, если только позволить прорваться платине сомнений, с чем в итоге он столкнётся за ней?       А на деле единственное, что волнует и тревожит Сокджина: был и является ли он помехой для Мин Юнги?       — Нет, ты приготовь мне, — требовательно произносит Тэхён и, уверенно вцепившись в чужой локоть, тянет его за собой. Отреагировать Сокджин не успевает, а вырваться из цепкой хватки так тем более. У Тэ сил немерено, что значительно расходится с его образом невинного ребёнка, но таков он по своей сути: нескладный и сотканный из тысячи противоречий. Для Ким Сокджина просто: неземной.       Он заплетается в ногах, но вынужденно следует за ним, пока крепкие пальцы не покидают сгиб джинового локтя, и оставляют его одного. По коже ознобом проходится неприятное чувство потерянности. Сейчас ему не хочется оставаться одному. И то ли это влияние у Тэ такое, то ли он сам не отдаёт себе отчёта в том, чего в действительности желает.       — Хм-м, — слышит низкий и тягучий тембр Кима, что, оказывается, пробрался к холодильнику, теперь же изучая его внутренности, словно хирург на операционном столе во время вскрытия.       — Тэ, но я… — пытается вновь Сокджин осадить младшего, взволнованно вцепившись в края своего расстянутого донельзя тёмно-синего свитера. Он ощущает неловкость, граничащую с застрявшей в горле тревогой.       И что ж поделать, если неуверенность Сокджина обоснована, тогда как действия Тэхёна нет.       — У вас не так много продуктов, хён, — жалуются ему в ответ, — но не страшно, я думаю, что знаю чего хочу. — Утвердительно кивает сам себе Тэхён и, принимаясь за дело, методично грабит и так полупустой холодильник, собирая нужные ингредиенты на стол.       — Я не могу, — звучат тихим штормом непослушные губы. Но Тэ будто бы не замечает, продолжая молча собирать всё, что может только пригодиться. Правда, в готовке он был почти что равен нулю, но он старался, честно старался ничего не упустить из виду. Потому как добавлять Сокджину неудобств в процессе он не желал. Почему-то мальчишка совершенно не думал о том, что сам факт готовки — уже значительное неудобство для Ким Сокджина.       Противоречить Тэхёну бессмысленно, ему ничего не остаётся кроме как следовать желанию другого.       — Что ты хочешь? — обращается он к нему, принимаясь закатывать чрезмерно длинные рукава по самые локти.       — Яишенку, хён, — тут же приободряется Тэ, широко и открыто улыбаясь. Искренние улыбки без сомнений ощущаются сердцем.       — Ты правда приготовишь мне? — в голосе очевидные нотки надежды, а ещё нескрываемого обожания в отношении него. Тэхёну так мало нужно для счастья, что Джину чрезмерно стыдно.       — Приготовлю, — тихо подтверждает чужие ожидания. У него в груди ещё томятся сомнения и страхи, но пусть он не готов справиться с теми остальными, то уж с этим обязательно постарается.       Оцепенение, как наказание за излишнюю самоуверенность. На долю секунды он будто бы позабыл своё место, отбросив очевидное, не желая даже думать о том, кем стал и кем будет всю оставшуюся долгую. Такую ли долгую?       В жалком мгновенье безвременья отражение его сущей никчемности. В этом всём хранящаяся боль и истина, из-за которой не движешься вперед, а решаешься остановиться.       — Выбор не такой большой, но мне повезло. Я хочу добавить овощи. Хён, давай помоем их для начала, — бьёт гулким эхом по оголённым рецепторам Сокджина. Пальцы вымощенные из стали хватаются за одеревенелую ладошку и тянут за собой, болью простреливая до самого позвонка. Разъедающей кислотой, в составе которой не более чем H2O он кожей ощущает болезненные ожоги. Она просачивается сквозь трещины оставленных им ран и тревожит хрупкие капилляры без разрешения. Ещё немного и кажется, что от него ничего не останется.       На деле Ким Тэхён мягко тянет его ближе к себе, попутно включая тёплую воду, позволяя ей ласково согреть чужие прохладные руки. На деле Ким Сокджин утрированно пытается сбежать.

Т щ е т н о

      Ему в руки вкладывают по ощущениям не очищенную луковицу и бережно подталкивают к необходимым действиям.       Чужая поддержка исчезает прежде, чем он успевает почувствовать в ней жалость к самому себе. Оказавшись на перепутье, пытается определить собственные возможности. Страх неудачи разгорячённой лавой струится по венам. Пока вода непростительно долго льётся в небытие, пальцы постепенно крепнут столь нужной ему решимостью. Даже если он больше не тот, кем был раньше, некоторые умения не исчезнут бесследно. Сокджин знает. А потому отмирает столь же резко, что и замер, активно принимаясь за работу.       Ким Тэхён даже не пугается, со знающей улыбкой на лице следит всё-понимающими-глазами за старшим и не встревает, пока не будет нужен.       Ожидание длится не долго. Напряжение волнами разносится вокруг, готовясь сбить Тэхёна с ног, но тот стойко переносит атаку и делает шаг в сторону застывшего хёна.       Сокджин действительно сталкивается с новой удручающей его проблемой. Нож в его руках кажется непослушным и, по-честному, до жути пугающим. Он не в силах справиться с онемевшими руками, что не желают подвергаться новой опасности (им достаточно оставленных ранее шрамов), а потому, готовый остановиться на полпути, расстаётся с остро-режущим предметом и делает шаг назад, наваливаясь всем телом на другой не менее острый «предмет». Ким Тэхён грудью ощущает оконемевшую спину и голопом скачущее сердце, уступать которому он никак не желает. Шагает вперёд, подталкивая за собой старшего, и спокойно спрашивает:       — Ты боишься, хён?       Сокджин вздрагивает и загнанно цепляется за гладкую поверхность столешницы. Прямой вопрос рушит сотканное по ниточке равновесие, приводя к новым запутанным ощущениям.       — Да, — честные ответы, как запрограммированная система. Рядом с этим человеком по иному не получится.       — Джин-хён, — тянет низким басом Тэ, пристроившись подбородком на его плече.       — М?       — Я даже с широко открытыми глазами не смогу приготовить так, как ты, — признаётся младший, нахмурившись. Собственные умения расстраивают даже его самого. И пока Тэ впал в размышления о своих недостатках, Сокджин провалился в необузданный поток нахлынувших воспоминаний.       «В Мин Юнги редкими днями просыпалось забытое чувство романтизма. Всякий раз его попытки добавить их отношениям слащавых милостей проваливались с треском. Зачастую и вовсе были опасны для жизни. Очередное утро субботы для Сокджина стало ещё одним доказательством того, что разрешать Юнги появляться на кухне не стоит. Запах палёной яичницы жёг неприятно носо-глотку и дымом забивался в лёгкие. Старший застонал, сморщив недовольно переносицу, и, приоткрыв светло-карие, пытался отыскать ту самую ходячую катастрофу. К слову, та самая катастрофа маячила неподалёку, ритмично размахивая полотенцем. На Юнги был до смешного розовый фартучек, тёплые тапочки и небрежно повязанный цветочный платок. Уголки губ Сокджина тронула лёгкая улыбка. Он, широко зевнув, сладко потянулся и, поднявшись, прошлёпал босыми ногами к месту происшествия. Молча отобрав многострадальное полотенце, отодвинул парня подальше и спокойно занялся устранением возникшей проблемы.       — Открой окна, Юнги, — попросил Джин, в процессе выбрасывая сгоревший завтрак в мусорное ведро и принимаясь за необходимую уборку. Тот был и рад капитулироваться, поспешно уходя выполнять поручение. Свежий воздух разнесся по дому, и Сокджин заметно расслабился. Отыскав взглядом приунывшего поварёнка, он с лёгкостью прочитал на его лице все не высказанные вслух эмоции. Сидя в сторонке, Юнги разглядывал свои руки и размышлял над тем, где же он вновь просчитался. Готовка — ад. Сделал он единственный вывод и окончательно зарёкся даже не пытаться.       — Ты старался, — тихо говорит Джин, оказываясь рядом и врезаясь в юнгиновы коленки. Мин усмехается, глядя своими темнющими глазами на него. На светлом лице кривоватая улыбка с нескрываемой насмешкой над собой.       — Я бесполезен. Какой уже по счёту раз, м? — качает головой, притягивая Джина ближе и усаживая на свои колени. -Прости, плохой из меня романтик.       Возможно, кому-либо ещё покажется это до безумия странным, но именно сейчас для Сокджина происходит тот самый романтичный момент. Юнги мало, когда искренне извиняется, ещё реже признаёт свои поражения, и почти никогда не показывает своих слабостей. Ким молча развязывает аляпистый платок, что режет своей несуразностью его эстетическое чувство прекрасного и отбрасывает подальше, а после проскальзывает пятёрней в мягкие волосы, зачёсывая их назад. Открытый лоб Юнги — его религия. Трепетно целует холодную алебастровую кожу и, слегка отстранившись, щёлкает по миновскому носу, задорно улыбаясь, наблюдая, как заливаются румянцем юнгиновские щёки.       — Эй, — возмущается тот. В глазах ни грамма недовольства, Юнги привык к некоторым выходкам Сокджина.       — Ты кушать-то ещё хочешь? — интересуется старший, лениво перебирая слегка вьющиеся пряди.       — А ты приготовишь?       — Не-а, ты мне приготовь, — но, опережая миновское возмущение, добавляет: -само собой под моим чутким руководством.       — Но…       — Никаких «но», — не терпит возражений Сокджин, утягивая Юнги за собой.       Кухня напоминает поле сражения, на котором недавно явно была взорвана одна из мин. Но это Джина не пугает, он пусть и брезгливый, однако не позволит эмоциям взять вверх над собой. Всё потому, что расстраивать и без того расстроенного Юнги совсем не хочется.       У Мина совсем нет таланта к готовке, но, несмотря на это, он старается. Искренне старается сделать всё правильно, чтобы порадовать его. Каждый такой провальный день слишком ценен для Ким Сокджина.       — Айщ, да чтоб её *************, — громогласные дифирамбы отборных матов несутся вслед за откинутым в сторону ножом. Юнги шипит и кривится, глядя на выступающую кровь, мысленно обещая себе больше никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не браться за адское орудие пыток. На что Джин непростительно громко заливается смехом, чем обижает Юнги, но благо не настолько, чтобы ранить его чувства.       — Осторожней нужно быть, куда ты так торопишься? — отсмеявшись, спрашивает старший, рассматривая «боевое ранение». -Ничего страшного, рана не глубокая, залепим пластырем и всё будет в порядке, — заключает после недолгого осмотра.       Юнги морщит нос, но молчит. Ему нравится ощущать заботливые пальцы Сокджина, бережно держащие его ладонь, и слышать в его голосе нотки беспокойства, пусть и тщательно скрытые от него, но Мин ни за что не признается в этом.       — Хватит дуть на него, — раздражённо буркает, вытягивая руку и промывая её под краном. Кровь уносится вслед холодным струйками, пока Юнги прячет робко-розовые щёки от Сокджина.       — Но нужно обработать, — настаивает старший.       — Не стоит, сам же сказал, что ничего страшного. Забудь. Лучше закончи за меня, я есть хочу, — отмахивается от него Юн. На что Джин качает отрицательно головой, не желая так просто отступать.       — Ты хочешь, ты и заканчивай, — припечатывает строго.       — Ты же сам видишь, что из меня повар никакой!       — Ю-ю-юнги, да я с закрытыми глазами смогу приготовить, а ты с открытыми уж тем более способен справиться, ну... — в голосе столько уверенности, что Мину стыдно.       Оправдать чужие ожидания не столь важно, важнее не подвести чужую веру.       — Хорошо, — обдумав всё, соглашается он, — но ты мне поможешь.       — Помогу, — согласно кивает Ким с одобряющей и тёплой улыбкой.       Дни, наполненные светлыми чувствами, кажутся ему самыми лучшими из всех».       Когда-то так уверенно хвалясь собственными умениями, тем самым подталкивая другого к решительным действиям, Сокджин и мысли не допускал, что его ожидания могут быть выше чужих возможностей. Расценивая ситуацию с высоты собственных знаний и опыта, он смел позабыть, что миновские умения разительно отличались от его. Но даже так, Юнги старался сделать всё, чтобы оправдать его веру. Тогда как Сокджин не сделал ничего.       Ответ, который он так стремился отыскать, оказывается, лежал на поверхности.       Сокджин не заслуживал и не заслуживает любви Юнги.       Всё до банального просто, что слишком сложно для него.       Его снова вытягивает из задумчивости голос встревоженного Тэхёна:       — Хён, если ты не хочешь, то не страшно, — интуиция не обманывает, не спроста младший ощущает всеми фибрами любые изменения в Сокджине. Он чувствует его на ином уровне, что не поддаётся логике и осмыслению. Потому так сложно скрыться от него. Невозможно. А хочется. Ему очень хочется.       — Нет, я закончу то, что начал, — спокойно отзывается Джин, на этот раз уверенно принимаясь за дело. Помощь не требуется, он со всем справляется сам, желая оправдать собственные забытые ожидания для начала перед самим собой.       Ужин проходит в молчании, которое никто не пытается исправить. День, что вымотал Сокджина до предела подходит к концу, а потому он и сам не замечает, как быстро проваливается в сон, стоит лишь голове коснуться подушки.