I'll never see you again, Yoongi..

      На плечах Мин Юнги — груз ответственности. Бежать от которого он не намерен. Она давит на слабый позвоночник и желает его сломать. Но у Юнги своя панацея.       В редкие минуты ему хочется поддаться её напору, позволить увести за собой и не иметь возможности вернуться. Минуты слабости столь кратковременны, что напоминают яркие вспышки фотокамеры.       Для него выстоять в этой войне — значит заполучить большее. И если есть силы, думает Мин, то необходимо сражаться. Сдаваться теперь не в его правилах. Произошедшее с ними двоими лишь больше убеждает его, что смысл бороться имеется. И смысл этот немаленький.       Человек, которого он выбрал, — тот, кого заменить не сможешь. Такая уверенность кажется очевидной, но только лишь ему. Это Юнги понимает сразу.       Единственная мысль, что крутится в его голове последнее время: как убедить второго в том, что любишь безмерно и неоспоримо. Задача не из лёгких. Он понимает. Но не искать ответа — значит доказать, что и сам не веришь собственным чувствам.       А Юнги верит. Как ни во что другое не верил.       За сорванными эмоциями приходит пустота, а после накрывает необъяснимым спокойствием и твёрдой решимостью. Подобной линии событий он не находит разъяснений, но в данном случае важнее результат, нежели пройденный путь.       Разумеется, что-то решить, на деле, не обязательно сделать.       Опрометчивые шаги могут привести к плачевным последствиям. Серьезность — важный этап осмысления.       И сколько бы он не рассуждал философски, реальность такова, что у Юнги голова готова взорваться, а он так и не продвинулся даже на шаг.       Проводить время на работе сутками, но так и не приступить к работе — это то, что Мин сейчас делает лучшего всего. Собственный кабинет оказывается некой тюрьмой, из которой выбраться сможешь, но не станешь. Добровольное заключение. Только вот плодов своих оно не приносит.       С каждым часом его мотает из одного угла в другой, каждую минуту одна мысль сменяется следующей, одно принятое решение заменяется вторым.       Мин разрывается.       У него тексты не пишутся, а ноты не записываются. Только лишь стол заполняется новыми и новыми стаканчиками от выпитого кофе.       У Юнги под глазами круги, а на радужке отчетливо виднеется вселенский хаос. Подобное, уж точно, не спрячешь. За короткое время он превращается в пугающее привидение, но и это как-то не особо его волнует. Зато остальных — основательно.       Ладно, не всех, но одного человека уж точно.       Чон Хосок не из тех, кто любит просачиваться в чужие проблемы и брать на себя ответственность за субъективные советы.       Он любитель сухих расчётов и тщательных анализов. Только эмоции и чувства других людей не поддаются логике. Сталкиваясь с подобным, он всякий раз раздосадованно наблюдает за системой, что вновь даёт сбой. Это печалит и вгоняет в тоску. Но Хосок научился не ожидать большего от других, чем оно есть. И это решение помогло чуткой и ранимой натуре.       При виде запутавшегося Юнги, система Чона также выходит из строя. Наплевав на правила, он решается на помощь, которую у него не просили, но в которой очевидно нуждаются.       Коротко постучавшись, Чон открывает дверь и без лишних слов проходит внутрь.       У Юнги сплетённые пальцы под подбородком и отсутствующий взгляд. Тот сидит за рабочим столом, окунувшись в собственные мысли, и Чон Хосока даже не замечает.       Не нарушая сложившейся атмосферы, он как можно бесшумней проходит к кожаному дивану и осторожно присаживается.       Время плетётся в своём ритме, а Чон не сводит острых и всепонимающих глаз с отстраненного Юнги.       Друг, коим считает его Хосок, за небольшой промежуток времени успевает сменить выражение лица с задумчивого на разочарованное и обратно, раз так пять. Не меньше.       Наблюдать за тем, как в чужой голове происходит мыслительный процесс, бесспорно, увлекательно. По крайне мере Хосоко нравится.       По его подсчётам проходит ещё минут десять, прежде чем Юнги неожиданно вскакивает с места и обходит стол, направляясь куда-то решительно. Однако внезапно застывает, словно врезавшись в невидимую стену, и удивленно выгибает идеальную тёмную бровь, что расходится с цветом его волос, заметно так.       — Давно тут? — спрашивает Мин и мнётся немного смущенно, будто бы его голым увидели.       — Не так, чтобы очень, — пространственно отвечает Хосок и пожимает плечами. Добавлять неудобств их отношениям нет никакого желания.       Мин же, что-то для себя решив, кивает сдержанно и, сместив брови к переносице, он склонив голову в бок, в любимой своей манере, спрашивает:       — Ты хотел что?       Хосок головой качает, отрицая, и Мин заметно расслабляется. У напряжения Юнги есть свои причины. Пусть они и в близких отношениях, но Хосоко является непосредственным начальником Мина. А разгребать завалы работы и отчитываться за промахи ему как-то не улыбается.       Просто: не сегодня.       — Поговорить хотел, — добавляет спустя минуту Чон. Он надеется, что разрядившаяся обстановка сохранится и после, но вновь оказывается не прав.       Юнги возвращается на своё место, присаживаясь в кресло, и, нахмурившись, будто бы обороняясь, интересуется:       — О чём?       — Сокджин-ши в порядке? — с волнением в голосе произносит Хо. С Джином он знаком был почти что косвенно: виделись они не часто, а говорили и того меньше. Однако Чон переживал за него, как за собственного друга. Хоть и не настолько, как за Юнги.       Мин поджимает губы и выдает тем самым своё нежелание говорить. Хосок слишком хорошо его знает, чтобы упустить подобную важную мелочь.       — В порядке, не беспокойся, — отрезает тот, и Чон еле слышно вздыхает.       — А ты?       — А что я? — не понимает Юнги переведённого в его сторону вопроса.       — Ты в порядке? — он чётче проговаривает первое слово, делая на нём акцент, чтобы до другого дошёл смысл чонового посыла.       Его пытаются качественно отослать шаблонным «я в порядке», да только подобного, с решившим помочь Хосоко, явно не прокатит.       — Только честно, — добавляет он тут же, и Юнги теряется и, кажется, давится своим же ответом. Глаза у Хосоко пронизывающие и мудрые. Смотрит он столь цепко и подавляюще, что отнекиваться бесполезно. А если тот еще и вознамерился чего-то добиться или получить, то сразу понятным становится: сопротивление ни к чему.       Вот и Юнги под пристальным взглядом ломается и тяжело выдыхает. Вновь он ему проиграл.       — Я не понимаю его, — миновой логике можно только позавидовать. Линии его мышления плывут в странном хаотичном порядке, но спасибо, что связанность между собой сохраняют. С ним сложно, но не настолько, чтобы не суметь разобраться. Для Хосока, что не первый год сталкивался с хаотичностью несящегося потока информации Юнги, понятным становится одно: первым выплывает из-под сознания то, что волнует больше всего, однако причиняет боль в меньшей мере.       — Что именно не понимаешь? — задает вполне естественный вопрос Хо и безотрывно смотрит за эмоциями друга.       Ему бы хотелось ответить «Всё»,, но это кажется глупым, да и неправильным. Юнги понимал Джина, пусть и в своей манере, пусть и не всегда правильно, но понимал же. Иначе у их отношений не было бы никаких шансов, так? Однако того, чего он не понимал, было значительно больше. Подобное он обязан был признать. И он признавал. У каждого человека свой мир, свои взгляды, свои причины совершать те или иные поступки, это Мин понимает тоже. Но… Понять причин Сокджина, как ни старался, не может.       — Я много думал… — начинает Юнги с так необходимых для раскачки формальностей, — думал и старался поставить себя на его место, но… — Юнги волнительно облизывает пересохшие губы, прежде чем сказать то, что волнует. Он не смотрит собеседнику в глаза. Не любит сталкиваться взглядом с чужими и находить там эмоции, которые могут ему не понравиться или же попусту задеть. И Хосоко позволяет ему это.       — Но? — торопит он. Потому что Юнги необходимы толчки. Он не из тех, кто сделает всё сам. Не из тех, кто раскроет свои чувства в считанные секунды. Ему легче спрятаться за маской маленькой фальши и надеется, что его простят за подобную слабость. Впрочем, прощали. Но не всегда.       — Но я не понимаю, почему потеря зрения — это так важно, — заканчивает наконец он.       Процессы Хосока в голове загружают новые данные с удвоенной силой. А, переработав тысячу возможных вариантов последующих своих действий, он, всё же, спрашивает:       — Если ты потеряешь зрение, что почувствуешь?       — Разочарование, утрату, бесспорно, — будто бы заготовив ответ, кивает Юнги. Видно, он действительно размышлял над этим.       — И?       — Но я нашёл бы силы, чтобы двигаться дальше. Зрение не всё, что у меня есть. Я научился бы справляться и без него.       — А если бы ты лишился слуха?       — Слуха? — не понимает Юнги.       — Да, слуха. В раз и ты бы прекратил слышать, — объясняет Хосок.       — Но… — растерянно тянет Юнги всё более не понимая, — но как потеря слуха относится к потере зрения?       Чон Хосок терпеливо улыбается и выдыхает. Он выпрямляется, ведя слегка затекшими плечами, желая отогнать усталость, и, наконец, берёт дело в свои руки.       — Юнги… Зная тебя, я мог бы предположить, что потеря слуха для тебя равносильна потере всего. Ты, как истинный любитель музыки, дышишь ей и живешь. Любишь голоса людей, любишь шум и гамм, любишь какофонию звуков. Если ты потеряешь слух, то лишишься всего этого. Представь, что больше никогда не сможешь создавать музыку. Что тогда ты почувствуешь?       Юнги понадобилось пара минут, чтобы представить себе свой мир без этого. О подобном он никогда не думал, а стоило бы, как оказалось.       — Опустошение, — произносит он беззвучно.       — Для Сокджина потерять зрение то же, что для тебя слух, Юнги. Подумай о том, что лучше всего умеет делать Джин, в чём он действительно был хорош. Подумай и тогда поймёшь, что я прав. Юнги не нужно думать, чтобы осознать. Он понял уже. Однако. Не совсем.       — Но почему тогда он отталкивает меня? — в глазах — мириады боли и негодования.       Чон Хосок осознаёт, что добрался до того, что волнует Юнги в наибольшей степени и в той же, к сожалению, заставляет внутри страдать. С такими эмоциями необходимо быть аккуратным. Он знает, как важно чётко контролировать свои слова, чтобы ненароком не нанести вред.       — Вероятно, он не доверяет тебе, — медленно произносит Хо.       — Не доверяет? — вторит ему Юнги, будто бы пробуя слова на вкус.       — Да. Боится подпустить тебя. Страх этот из-за недоверия. Ты кажешься ему опасным. А всё, что он может, — защищаться.       — Но… Почему? Разве я заслужил недоверия?       Хосок качает головой и встает, подходя к Юнги и кладя тёплую руку на угловатое плечо:       — На этот вопрос сможешь ответить лишь ты сам. Вероятно, когда-то ты заставил его почувствовать что-то, что отпечаталось на сердце и вселило сомнения. Сокджин — ранимая натура, он воспринимает всё более чувствительно. Любая мелочь может оказаться незначительной для тебя, но для него она многого будет стоит. Это всё, что я знаю.       Мягкая рука соскальзывает с чужого плеча, и Хосок движется на выход. Он задерживается в дверях и, сменив тон на более официальный, произносит:       — И Юнги, не забывай, что я всё ещё жду твой отчет, — тот отстранённо кивает, а Чон усмехается. Этот парень явно не исправим. И, всё же, оставляет Мина одного.       После разговора с Хосоком легче Юнги не становится. Казалось, что голова его забилась дополнительными миллионами мыслей. Хотелось взорваться прямо сейчас, прямо здесь. Чтобы больше не думать. Потому как сложнее всего в этом мире — понять другого человека. А понять того, кого любишь, порой кажется невозможным.       Мин задевает рабочую мышку, — и экран компьютера загорается. Он переводит ленивый взгляд на рабочий интерфейс и, будто ищейка, выискивает там подсказки. Но не находит, а потому падает головой на стол, больно ударяясь лбом, и закрывает глаза.       Юнги устал. И усталость эта распространяется по всему телу, являя собой большущего паразита. На долю секунды Мин позволяет себе забыть всё то, что происходит с ним сейчас, и окунуться в воспоминания прошлого. В то время, когда единственной проблемой было: завершить работу и вернуться поскорее домой, чтобы Джин не волновался. Больше всего Юнги ценил те дни, когда он приходил к нему сам. Приносил вкусные обеды и дарил приятные поцелуи в щёку. Он разминал ему плечи, слушал его наработки и делился своим домашним уютом. Большего Мину и не нужно было. Тогда он действительно ощущал себя счастливым. Всё, что он так любил, было рядом.       Юнги резко подрывается и хватается за бедную мышку, словно удав, желая поглотить, что смотрится очень пугающе. Водит курсивом по меню рабочего стола и кликает раз или два, чтобы перейти из одной папки в другую. Глаза его горят напряжённостью напополам с озарением. И тогда, когда Мин находит то, что искал, на лице проявляется улыбка надежды. Маленькой, но всё же надежды.       Когда Хосок перед уходом домой решается заглянуть в кабинет Юнги ещё раз, он находит того в своём привычном сосредоточенном состоянии. Мин Юнги вновь работает. А это, пожалуй, хороший знак.       Последующие пару дней Юнги почти не спит. Не потому, что не хочет или не может. А потому что нельзя. Работа, которая даётся ему, впервые, с таким трудом: изнуряет и лишает сил, но Мин не собирается сдаваться. И лишь к утру третьего дня он заканчивает то, что начал. Только сил у него, к большому сожалению, не осталось. И Юн не замечает, как засыпает за рабочим столом, позабыв обо всех неудобствах.       Раздражающий звон мобильного телефона вызывает желание убить кого-нибудь сейчас же. Но вместо этого, не потрудившись узнать имя звонившего, он жмёт на «принять» и слышит встревоженный голос Тэхёна:       — Юнги-хён, я не знаю, что делать. Он…       Мин тут же продирает глаза и отлипляется от клавиатуры, на которой уснул.       — Что случилось? — паники в голосе Тэ хватает, чтобы придти в чувство. А пронёсшихся дурных мыслей вслед, чтобы покрыться липким потом страха.       — Сокджин-хён закрылся в ванной и… и он не отзывается. Юнги-хён. Я беспокоюсь. А дверь мне не открыть и… Пожалуйста, приезжай… — просит Тэхён в последнем порыве.       Впрочем, ему и не нужно было, ключи от машины Юнги уже звякают в его руках, а сам он направляется поспешно вниз, молясь, чтобы Сокджин не успел ничего сделать. Иначе, он сам убьёт его. Точно убьёт.       — Жди, — обрывает он разговор и хлопает тяжёлой дверью.       «Ты только дождись…» — просит мысленно Юнги и давит на газ.