Ночь пришла — и замолкли птицы, лишь я сижу — окна все закрыты, А где-то там, на краю границы небес и звёзд, обо мне забывший ты, Может быть, и когда-нибудь мы споём с тобой что-то вроде песни И скажешь ты — надо отдохнуть, что ещё в тот миг может быть чудесней. Елена Борисова — Что-то вроде песни
Громко звякнула миска, стукнула ложка, и каша оказалась на полу, расплескавшись широким молочным пятном с кровавыми вкраплениями свежей клубники. — Не хочу! — громко и требовательно сообщил Эрен. — Эрен, милый, не надо так делать! Если ты не будешь хорошо завтракать, то не вырастешь большим и сильным. Леви взял другую миску и поставил перед ним новую порцию, мимоходом собирая тряпкой расплесканную кашу и выбрасывая её в мусор. Грязная тарелка отправилась в мойку — после завтраков посудомоечную машину Леви никогда не гонял. — А ты, значит, плохо завтракал, да, мам? Леви на долю минуты замер. — Не завтракал, — и добавил громче: — Посмотри на Армина, — он кивнул на младшего сына, который хоть и медленно и задумчиво, но тем не менее послушно и аккуратно ел, но должного эффекта это не возымело. — Не хо… — замахнулся Эрен, чтобы отправить новую миску на пол, но был оборван твердым, не терпящим возражений голосом: — Эрен. — Вошедший на кухню Эрвин не сказал и слова больше, но ребенок стушевался и принялся нехотя, но ковырять ненавистную кашу. — Ты должен быть с ними строже, — сказал Эрвин потом, помогая Леви убирать со стола посуду. — В таком возрасте дети пытаются «строить» родителей, прощупывают грани дозволенного. Если не дать ему отпор, он не будет тебя слушаться вовсе. — Я знаю, — Леви поднялся, чтобы прополоскать испачканную клубникой мочалку. — Но я не могу… я пытаюсь, конечно, но у меня не получается. Они же маленькие еще, как я могу… Эрвин рассмеялся. — Это потому, что ты слишком добрый. — Не могу с собой ничего поделать. Спасибо, Эрвин, не стоило, я управился бы сам. Все хорошо, честное слово. Эрвин растянул губы в улыбке и потянул Леви за руку, садясь на стул и усаживая его к себе на колени. — Леви, я понимаю, что это все воспитание и прочие вещи, навязанные обществом, общее давление и ожидание того, что ты — мы — все — будем соответствовать ожиданиям. Но я совершенно не против, если ты надумаешь что-то учудить по велению своей души. — Я знаю. — Если Эрен снова доведет тебя и ты поставишь его в угол — ты будешь прав, я слова не скажу тебе против, он будущий альфа и должен знать, что все его действия имеют последствия. Иначе мы рискуем получить неконтролируемого засранца, как думаешь? Леви улыбнулся. Эрвин вытер большим пальцем пятнышко клубники с его щеки и тоже улыбнулся. На прошлой неделе его старший сын бросил Леви в голову оладью с джемом — снова за завтраком — просто потому, что ему так вздумалось, и не получил за это взбучки, потому что Эрвин с пяти утра уже был на работе. Без мужа Леви никогда не был замечен в проявлении твердости, в умении настоять на своем во множестве мелочей. Он пытался увещевать, убеждать, но все это в типично омежьей мягкой форме, которая имела смысл в общении с более спокойным и управляемым Армином, но никак не с его старшим братом. Эрвин подталкивал его к проявлению настойчивости, пытался делать это как можно ненавязчивее, но, видимо, многолетняя программа воспитания, которая вбивалась в омег, наверное, с начала времен, была сильнее. Какие-то сто лет назад омеги вообще не могли говорить в присутствии альф, а в некоторых странах и в современном мире прятали лица. Все, конечно, менялось в сторону свободы, но она была в первую очередь для тех, кто желал этого. В этом мире творилось всякое — на прошлой неделе они нейтрализовали психа, который собирался устроить бойню на марше за равенство омег. Омеги с плакатами требовали вмешаться в дела соседней страны, где им подобных притесняли еще больше. Эрвин тыкал лицом в асфальт дергающегося задержанного и думал о собственной омеге, которая в упор не желала проявлять подобные настроения, словно то ли боялась его, то ли что-то еще, чего он не знал и понять пока что не мог. Он не мог даже до конца понять, как было бы лучше: тот Леви, что есть сейчас — кроткий, хозяйственный, деловитый, мягкий, или он же, разрисованный краской с плакатом, выкрикивающий лозунги и требующий для себя всех возможных прав на трудоустройство и прочее. Сейчас он даже учиться водить машину отказывался, говоря, что для этого у него есть законный муж. Леви был хорошим — а для Эрвина и вовсе самым лучшим. Он всегда мог утешить и успокоить его, привести в чувство, когда Эрвин приходил с работы, испачканный чужой кровью и с ужасом в глазах. Он был тем, ради кого Смит шел — бежал — домой каждый день, ради кого должен был возвращаться, чтобы никогда, ни в коем случае не заставить его плакать по нему. Их брак, в чем-то поспешный и немного странный изначально, не развалился вопреки всему, что прочили знакомые. На третьем году их совместной жизни Леви забеременел и успешно выносил двух детей — на удивление всем врачам, которые сперва опасались, что ему, такому мелкому, это не удастся, а потом не верили своим глазам, когда УЗИ показало двоих детей, более того, неидентичных близнецов. Когда обнаружилось, что старший является альфой, а младший — омегой, пришла очередь удивляться уже Эрвину, который не знал, что делать: то ли носить мужа на руках, то ли делиться радостью с каждым прохожим. — Кстати, как насчет поездки к озеру, которую мы обсуждали в воскресенье? Едем? — Если ты хочешь. — Нет, нет. Леви. Ты — повторю — ты хочешь поехать? Именно ты. Как скажешь, так и будет. Леви скорчил недовольную капризную мину. — Я не могу решать вот так за всех, не спрашивай меня. — Конечно же можешь! Я не буду тебя подгонять с ответом, но все будет так, как скажешь. Это очень важно для меня. Хорошо? — Я… я подумаю. Эрвин поцеловал его в щеку, отмечая за собой пусть и маленькую, но победу. Он не отбрасывал тот вариант, что ему все же придется в один прекрасный момент окончательно смириться. Потому что если Леви так удобно — Эрвин согласится с этим. Потому что он его любит.***
— Папа, там папа! Папа в телевизоре! Леви отбросил в сторону белье, которое сортировал последние десять минут, и рванул в зал. Мультики закончились, начался выпуск новостей. Диктор в жутких квадратных очках рассказывал о захвате заложников в отделении банка на юге города, на видеоряде сменялись кадры с упомянутым банком. Пулевые отверстия в двери. Пулевые отверстия в стеклах окон. Полиция. А затем показали группу, готовящуюся брать банк штурмом. Леви сел на диван, не отрывая взгляд от экрана, выудил из-под задницы игрушечного зайца и принялся нервно мять его в руках, грозя оторвать несчастному полосатому животному пуговичные глаза. Эрвина можно было узнать только по росту и нашивке на рукаве, которая ярким пятном выделялась даже с такого расстояния, с которого велась съемка. Тот раздавал указания, размахивая рукой, и слушали его внимательно. Леви знал, насколько сильно тот менялся на работе, превращался в холодного и собранного, полностью сконцентрированного человека. — Там папа? — спросил Армин. — Да, — кивнул Леви. — Папа будет разбираться с негодяями! — Эрен забрался на диван и с полным восторга лицом уставился в экран. — С ним все будет хорошо? — Конечно, — Леви снова кивнул, на этот раз не так уверенно. Дети не могли помнить — были слишком малы, — когда Эрвин явился домой с рукой на перевязи и больничным на месяц. — А плохие парни могут навредить папе? — спросил Армин. Армину было четыре, но Леви уже знал, что из него вырастет человек более умный, чем его старший брат. Он уже сейчас умел задавать правильные и порой неудобные вопросы. — А если бы у папы была другая работа, то нет? — спросил Армин. — Почему у папы не другая работа? — Потому что он любит эту. Потому что она нужная. Полученный ответ Армина не удовлетворил. Леви скользнул рукой по шее вверх, нащупывая шрам там, где находился седьмой шейный позвонок. След чужих зубов, некогда прокушенная кожа, которая долго и нехотя заживала, а потом зарубцевалась. — И такого не случится, все будет хорошо. Чтобы снизить градус напряжения, Леви выключил телевизор, игнорируя недовольные вопли старшего сына. Эрен действительно слишком часто просит наказать его и почти никогда не получает наказания. Хорошо, что работает угроза «вот узнает папа!», а то он был бы и вовсе неконтролируемым. Сам Леви в его возрасте получил бы за такое по первое число. Они складывали слова из подписанных буквами кубиков следующие пару часов с переменным успехом до того самого момента, пока Эрвин не пришел домой, целый и невредимый. Вопреки этому, плохое предчувствие Леви не покинуло.***
Найл Доук пришел поздно — часов в восемь вечера — и без предупреждения, но Эрвин впустил его без вопросов и предложил кофе. Или пива. Доук выбрал пиво. На кухне было почти тихо, если не считать слабо различимые, радостные вопли из ванной — двойняшки рисовали красками, и теперь Леви отмывал их от следов творчества. С Найлом Доуком Эрвин был знаком давно, еще с предподготовки перед первым курсом, после которой их в общем-то разбросало в разных направлениях. Они пересекались то тут, то там даже сейчас, работая, по сути, в одном управлении полиции, но разных отделах. В то время когда Эрвин Смит разбирался с иногда вылезающими из подполья террористами-марлийцами и им сочувствующими, а также участвовал в операциях, где дело доходило до захвата заложников и так далее, Найл Доук разбирался с обычными преступлениями. — Еще не словил пулю на своей героической работе? — обычно спрашивал Найл при встрече и получал в ответ не менее ехидное: — Ну, не всем же штрафовать бабушек за превышение скорости при прогулке в магазин и обратно. В этот раз со стороны Доука ехидства не наблюдалось. Он был предельно серьезен, и если бы Эрвин был пуглив, то сказал бы, что от того исходит угроза. Полицейский открыл бутылку, но пить не стал. — У меня к тебе важный разговор. Обещай, что выслушаешь. — Конечно. — Нет, именно пообещай мне. — Ладно, обещаю. В чем дело? Найл подцепил пальцами крышечку, посмотрел на нее и положил на стол обратной стороной. — Это очень важно для меня. — Нужны деньги? Доук хохотнул. — Если бы! Эрвин… я знаю, что это все очень сложно, но, думаю, меня можно понять, если постараться. В ванной кто-то из детей радостно взвизгнул. Эрвин знал, что сейчас там все в пене и следах краски. Такие купания всегда затягиваются надолго, ведь надо еще «выкупать» всю коллекцию уточек и корабликов, куда ж без них… — Отдай мне своего омегу. Сперва Эрвину показалось, что он ослышался. — Что? — У тебя уже есть двое, тем более двойня, к тому же альфа и омега, два отличных мальчугана, а я… — Ты рехнулся? — Я оплачу разрыв связи и… — Пошел прочь. Найл стиснул зубы. — Ты обещал меня выслушать. — Я не обещал не спускать тебя с лестницы за такую… такое… у тебя есть три секунды, пока я не вылил тебе пиво на голову и не выбросил из квартиры. — Каждым его словом можно было резать. При всей своей самонадеянности глупцом и самоубийцей Найл не был, поэтому поспешил смыться, напоследок прошипев: — Ты нарушил обещание и пожалеешь об этом. Эрвин захлопнул за ним дверь. — Кто-то приходил? — спросил Леви, выглядывая из ванной. Волосы и рукава кофты у него были мокрые. — Найл. — О, чего хотел? — Ничего он не хотел. Пиво из открытой бутылки Эрвин вылил в раковину, словно оно было испорченным или отравленным. Они жили в просвещенное время в просвещенной, мать его, стране, которая на деле все еще была такой же дикой, как во времена Имир Фритц, которая чего-то там хотела в свою древнюю эпоху и залила кровью весь континент, но так толком ничего и не добилась. Нет, добилась. Укоренила в разумах мнение о том, что сумасшедшая омега с их живучестью способна быть опасной для общества, а значит, лучше бы их как-нибудь приструнить. И вот теперь, когда ушли в прошлое безграмотность и пришло время науки, на Эрвина навалилось осознание того, что на деле, по всем законам, он действительно как альфа имеет право передать омегу второму лицу. Живого человека. Как вещь. Наиболее мерзким было то, что Найл посчитал, что Эрвин на такое способен. Надо будет в следующий раз ему вмазать. — Будь благословенна пена для ванн с лавандой, сегодня я освобожден от чтения сказок на ночь, — восторженным шепотом сообщил Леви, заходя на кухню. — Пять минут — и спят как сурки. Все хорошо? Эрвин кивнул, но обмануть мужа было не так просто — Леви оплел его руками, прижимаясь к боку, и снова спросил: — Что случилось? — Да так, не бери в голову. Тебе действительно не нужно нервничать по этому поводу. — Как скажешь. — Ты думал насчет поездки? — Думал. Нам всем нужно отдохнуть, да и мальчишки давно не были на природе. — Значит, едем? — Значит, едем.***
Погода была великолепная. Не жарко, безоблачное небо и легкий ветерок, отличный день для поездки к озеру. Эрвин упаковал нужные вещи, Леви — пристегнул детей и проследил, чтобы корзина с едой не опрокинулась. — А там будут утки? — спросил Эрен, когда они покинули город. — Возможно, — ответил Эрвин. — А лебеди? — Кто знает? В прошлом году их не было, но мы давно там не были, может, и есть. — А там ловится рыба? Леви прикрыл глаза. Его почти всегда клонило в сон в транспорте. Не то чтобы он, конечно, часто куда-то ездил — подобные семейные выходные удавалось организовать реже, чем хотелось бы, а нужные ему места вроде магазинов находились в шаговой доступности. Никакой толкучки в автобусах или метро, где Леви с его ростом могли бы затоптать. Эрен и Армин перестали сыпать вопросами, начали обсуждать что-то между собой. Эрвин принялся напевать что-то себе под нос — настроение у него было прекрасное, абстрактную темную тучку, которая нависла над ним после визита Найла Доука, сдуло летним ветерком. Леви вытащил из бардачка карту и внимательно изучил их маршрут. Ехать было сравнительно недолго — еще минут сорок до поворота по хорошо знакомой ровной дороге. Именно тогда на их полосу почти лоб в лоб выехал темно-багровый седан.***
Эрвин выкрутил руль вправо, подставляясь под удар. Стало темно.***
… — Эрен, прекрати рыдать! … — Держи голову, я сказал, мы скоро приедем! Голос. Знакомый и незнакомый одновременно. Собранный, спокойный, как у него самого, когда он отдает приказ войти в здание и убить всех, кто окажет сопротивление. — Мы скоро приедем. … Руки. Сквозь пульсирующую волну боли Эрвин чувствовал, как маленькие теплые руки касаются его челюсти, фиксируя голову. Он сидел на заднем сидении. Они ехали в машине. За рулем был Леви, который якобы не умел водить.