***
Прошло наверно уже около получаса, если не больше, как мы просто сидим на кровати, жуем вредную пищу, которую мне вообще запрещено употреблять ввиду тренировок, и молчим. Кажется, обе не знаем, как начать разговор и о чем вообще его вести. Странно, наверное? Она моя единственная подруга, а я не могу переступить все то, с чем столкнулась и возобновить былое общение. Мысленно хмыкаю. Но ведь хочу. А, и еще меня напрягает то, что Малик буквально за дверью и все будет слышать. Какого черта просто... — Лави, прости меня! — прерывает мои мысли брюнетка, откидывая в сторону чипсинку и смотря мне прямо в глаза. Я удивленно приподнимаю брови, не зная, что сказать. — Я не знаю, простишь ли ты парней, хотя по вашим с Лиамом занятиям, с ним ты уладила все вопросы, — глубоко вздыхает девушка. — Я очень хочу вернуть наше былое общение, чтобы ты все также общалась с Хаззой, со мной, — поджимает губы, опуская взгляд. — Очень глупо извиняться или пытаться оправдываться, но я просто не смогла ничего сказать или сделать, когда мне рассказали о предстоящей опасности твоей жизни, мне просто пришлось.. я..., — тут я слышу всхлипы и уже не выдерживаю. Мой неизменный характер, господа. — Э-эй, — я подсаживаюсь ближе к девушке и приобнимаю ее. — Все, все, — слыша, что она не успокаивается. — Ну-у, не плачь, Одди, — слегка улыбнувшись, зову я подругу, в ответ на что та поднимает на меня заплаканные удивленные глаза. — Как ты меня назвала? — я кидаю взгляд в сторону, не отвечая сразу. Но моя подруга, которая слишком гиперактивна, реагирует раньше полученного вслух ответа и кидается обнимать меня, повалив меня на спину со звонким смехом. — Андерсон! — сквозь смех зову свою подругу, но та смеется еще громче лишь когда слышим упавшие с кровати тарелки с вкусняшками. — Черт! — одновременно реагируем, вставая с места. Но этого, конечно, мало, мы останавливаемся, смотря сначала на все, что упало, а после друг на друга. Держались мы до последнего, пока в дверь не постучали парни с возгласом: — Мы тоже имеем право знать, над чем вы смеетесь, откройте! — тут нас просто выносит и Одри мне сквозь смех указывает в сторону двери, говоря, что сейчас все сама приберет. — О, Лимо, давно не виделись! — восклицаю весело я, пропуская парня в комнату. — Привет, — увидев мрачного кудрявого, более серьезно продолжаю я, закрыв за ним дверь. — А ты, Конте, идеально соблюдаешь режим, я смотрю, — недовольно произносит Пейн, указав на тарелки. Я цокаю, закатывая глаза и подхожу с улыбкой к брюнетке. — И ты, — подает голос кудрявый, — время видели? В это время уже ничего нельзя кроме воды. Я понимаю, что Стайлс все еще мучается и понимаю, что не могу, просто не могу на него, и, вообще, на них злиться. — Какой серьезный грубиян, — намекаю ему я с иронией. Тот реагирует сразу же, но слегка неуверенно. — Истеричка? — изгибает бровь. Пейн и Одри переглядываются, ничего не понимая. — Гру-би-ян? — пытаюсь я сдержать улыбку, что получается еле-еле. Тут, у кудрявого, кажется, включается лампочка. Наконец-то! — Ис-те-рич-ка! — радостно заключает парень, заключая меня в свои объятия. Я смеюсь, тоже обнимая его в ответ. — Кто-то объяснит, что тут происходит вообще? — не выдерживает Пейн и его охотно поддерживает Одри. Мы же, посмеявшись, с улыбкой вспоминаем тот момент перед поездкой к Малику в больницу. И, когда ситуация становится ясна, мы еще сильнее смеемся над реакцией Гарри. — Это тот случай, где его подстрелили в качестве первого предупреждения? — Одри толкает в бок Гарри. — Что? — я не могу не переспросить. — Одри-и, — тянет Стайлс, начиная раздраженно массажировать лоб. — Стайлс? Пейн? — не унимаюсь я. Парни тяжело выдыхают, переглядываясь. — Ну, так как у нас получилось тебя у них перехватить и не дать им тебя убрать при первой же возможности, они решили сделать первое предупреждение, что нам следует держать ухо в остро, — рассказывает Гарри, вздыхая. — Но я не видела никакого следа от пули, как это бывает? — задумываюсь, вспоминая произошедшее. — К счастью враги у нас криворукие и пуля всего лишь задела руку, не более, — серьезно, но с полу-усмешкой отвечает Лиам, не оставляя мне вопросов. М-да, Малик. — И именно пришло сообщение мне, да? — продолжаю логическую цепочку я. Парни кивают. — Неплохо придумано, — усмехаюсь. — Просто, мне кажется, они видят нас слабее, чем мы есть, нет? — улыбнувшись, говорю я и парни весело поддерживают меня. — Йе-е-е! — восклицают они, на что мы с Одри смеемся. Далее наш разговор затягивается до глубокой ночи, потому что включает в себя буквально все: начиная с того самого дня, когда они просто оставили меня, испарившись с такими ужасными причинами до того дня, как я оказалась тут и увидела их здесь. Чувства внутри меня было невозможно передать: я, словно, все чувствовала заново. — Ох, не хочу вспоминать тот момент, как мы разрабатывали твой план спасения, — тяжело вздыхает Одри, приобнимая меня. Я отвечаю ей взаимностью, но тут же отстраняюсь, задавая вопрос: — Вы тоже участвовали в моем спасении? — я перевожу удивленные взгляды на каждого из ребят и просто застываю в шоке. Но почему Марко мне ничего не рассказал? Какого черта? — Ну, да, — продолжает Одс. — Я помогала с картой их дома, Гарри и Зейн пошли в обходную, а Марко, как человек, который больше всех был в их доме и знает каждый уголок пошел искать тебя. А Лиам ждал у входа, — завершает она, наблюдая за моим удивлением. — Но почему тогда я не оказалась сразу тут, а сначала была у себя в квартире, а после у него дома? — я задумываюсь. В гардеробной что-то падает, что привлекает наше внимание. Малик, убью! Не дав ребятам посмотреть, я быстро забегаю внутрь, закрывая за собой дверь. — Ты совсем?! — шепотом кричу я, замечая на себе недобрый взгляд парня. — Что? Что ты так смотришь? — Ты оставалась у него дома? — сквозь зубы произносит парень, сжимая кулаки. — Лави, все нормально? — доносится до меня. Бью себя по лбу. — Да-да! Коробка упала! — лгу я, неотрывно смотря Малику в глаза. — Тебя это должно касаться?! — закатываю глаза. — Сиди тихо! Скоро выйдешь и потопаешь к себе! — я только собираюсь покинуть гардеробную, как Зейн тянет меня за локоть и прижимает к себе. — Мы обязательно поговорим об этом, — окинув мое лицо взглядом сверху вниз, шепотом отвечает брюнет. — Лавина, — задерживает взгляд на моих губах до тех пор, как прихожу в себя и вырываюсь из его хватки. Быстро выйдя из гардеробной, закрываю за собой дверь и смотрю на ребят, наблюдающих за мной с непонятливым выражением лица. Но я только прихожу в себя, как в голове начинает складываться картинка. — Стоп..., — меня, кажется, осенило. — Так он Малика не пускал приходить? Про какое-то задание говорил, разрешение? Это все он ему наговаривал?... — я просто не могу поверить, что это действительно так. Именно поэтому у Малика была такая реакция. — Да, — отвечает Гарри, поджимая губы. В голове не укладывается... — Вы не пострадали из-за меня, надеюсь? — после недолгой паузы спрашиваю я, внимательно смотря на парней. — Нет, — честно признаются они. Хоть что-то. Я бы узнала, если бы они солгали, потому что этот предмет я сдала на ура на прошлой неделе. Дальше я решила развить разговор в более дружелюбной тематике, потому что все подобное меня сильно напрягало.***
Ребята ушли, Зейн ушел, причем из усадьбы, ничего не сказав даже. Странно же. Хотя, зачем странно? Наверно к своей девушке поехал. От этой мысли мне становится... неприятно и я, встав с кровати, понимаю, что проголодалась. Смотрю на время. 3:47. Класс. Все спят, думаю, кухня будет в моем распоряжении. Накинув на себя теплый длинный жакет, я покидаю комнату и направляюсь в сторону кухни. Но меня, видимо, кто-то опередил, потому что на кухне горел свет и очень вкусно пахло. И это что-то знакомое... Моя любимая паста? — Лавина? — окликает меня Адольфо, закрыв холодильник, за которым его не было до этого видно. — Ты... готовишь? — переводя удивленный взгляд с плиты с поджаривающейся грудинкой с чесноком и луком и обратно на отца, задаю вопрос я. Мужчина кивает, заливая поджаренное томатами. Точно моя любимая паста. Я готовлю ее точно также. — Что же тебя так удивило, Лавина? — улыбается слегка он, добавляя два стакана воды, три щепотки соли и орегано, не забыв после этого прикрыть крышку и протереть руки. — Ну, например, твоя улыбка, — отец достает из шкафа макароны. — Или то, что у тебя нет личной целой кухни, чтобы готовить только для себя, — усмехаюсь, подходя к плите. — Паста? Откуда рецепт? — Ты не знаешь, как похожа на меня, дочка, — я останавливаюсь после слова «дочка». Это было слишком неожиданно. Сглатываю, опуская глаза. — Семейный рецепт, — добавив порезанный кусочками плавленый сыр для пропитки в соус макарон, отвечает отец. — Семейный? — Не может быть, чтоб бабушка не готовила его тебе, — смотря на меня, интересуется Адольфо. — Готовила, но... — Но не сказала, откуда рецепт, да? — грустно улыбается. Я киваю. — Это была моя просьба. Но я рад, что ты выросла с немалой долей любви к своим истокам, откуда ты родом. Я ничего не отвечаю, лишь кивая. Закинув вслед макароны и еще раз посолив их, мужчина оставляет их готовиться. Он ничего не говорит, я тоже. Такое ощущение, словно мы говорим, но просто молча. Не знаю. За моими мыслями макароны уже бывают приготовлены и Адольфо посыпает их тертой моцареллой, накрывая крышкой еще на несколько минут. — Я надеюсь, ты попробуешь то, что я приготовил, — с надеждой в голосе спрашивает отец, доставая две тарелки. Я, слегка улыбнувшись, киваю. Поставив передо мной тарелку, он смотрит на меня. Но этот взгляд другой. Он теплый, содержит в себе слишком много чувств и сочувствия, чего нельзя сказать об Адольфо, которого я привыкла видеть по утрам. — Вкусно, — попробовав, отвечаю я. — Ты ешь, остынет же. Это не вкусно — это волшебно! — Я рад, — улыбается мне, приступая за свою трапезу. Между нами завязывается довольно теплый разговор, какой обычно бывает между отцом и дочкой. И это не может не согревать, не может не давать надежду на что-либо светлое. Я помогаю ему помыть и убрать посуду и, когда мы прощаемся, желая друг другу спокойной ночи, как Адольфо останавливает меня: — Я сделаю все, чтобы ты жила, проживала свою жизнь, дочка, — гладит меня по щеке перед тем, как пойти в сторону своей комнаты. Мои глаза, до этого полные слез, не сдерживаются и провожают его взглядом, не в силах больше удерживать слезы. — Спасибо, папа, — шепчу я, направляясь в сторону своей комнаты.