Окаменевшие слёзы

Бьякуран не хотел убивать их. Точнее, он не хотел убивать конкретно её. На Занзаса ему было относительно плевать, ровно до той степени, пока он был не нужен самому Бьякурану для осуществления собственных целей. Тсуна была одним из самых сильнейших Боссов Вонголы, когда-либо существовавших. Если она сойдет с ума… что ж, этот мир неминуемо ждёт гибель именно от её рук. Поэтому сходить с ума ей всё-таки не стоило. Занзас же был нужен Бьякурану чисто для того, чтобы сдерживать Тсуну. Он был единственным оставшимся рычагом давления на неё. И этот рычаг давления мог помочь Боссу семьи Мельфиоре вертеть Тсуной, как того захочет он сам. Бьякуран прекрасно понимал, что если Тсуна добровольно не сдаст кольцо Неба Вонголы, всем его планам грозит конец, потому что кольцо не будет его слушаться. А заставить её сдать кольцо добровольно не составляло никакого труда, пока был жив Занзас. Замкнутый круг какой-то получается. Он отошёл от большого французского окна, в который, не стыдясь, заглядывало полуденное солнце, и уселся в кресло, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Усталость была ему не чужда, — а Бьякуран чувствовал, что он чертовски устал. Контроль давался ему в последнее время тяжело, выкачивал последние силы и заставлял спать больше, чем обычно. Ему подумалось, что в другом мире, не таком осквернённом и не таком неправильном, как этот, где девушка была вынуждена бороться за свою жизнь и выдирать её зубами по причине гнилой вонгольской крови, струившейся по её венам, у них была бы прекрасная семья. Бьякуран едва заметно приподнял уголки губ в блаженно-сумасшедшей улыбке: в одном из миров, коих он повидал миллионы, Тсуна была его возлюбленной — статной, красивой, мудрой женщиной, при помощи которой он и достиг своего величия… но это было только в одном мире. Он бы остался в нём сейчас, если бы в прошлом, повинуясь собственной безумной прихоти, не уничтожил его. Женщина делает мужчину. Ради неё он готов на всё. Тогда Бьякуран этого не понимал, а когда понял, было слишком поздно. Любил ли он Тсуну в этом мире и сейчас? Вряд ли. Истинно любящий человек не способен совершить подобное. А Бьякуран был способен. Просто у него ещё оставался вкус той жизни на губах: сладкий и терпкий. Он глубоко вдохнул и шумно выдохнул: последние препятствия на пути к цели разрушены. Барьеры измельчены, а стены стёрты в пыль, но почему-то он не чувствует приторного удовлетворения, которого он так ждал и достижение которого он делал своей собственной целью из мира в мир. Он задремал, когда сквозь подкравшийся сон услышал чьи-то тяжёлые шаги: Закуро принципиально не передвигался бесшумно. — Босс?.. — вкрадчиво и очень аккуратно окликнул Бьякурана Хранитель. Джессо, не открывая глаза, нахмурился. — Что такого катастрофичного произошло, — тихо начал Бьякуран, все так же не открывая глаза, — что ты врываешься ко мне? — Прошу прощения, что без предупреждения, однако вы просили оповестить вас, как только вонгольские отбросы заснут. — Называя их отбросами, ты в первую очередь оскорбляешь себя, — невозмутимо произнёс Бьякуран. — Эти отбросы тебя однажды победили. Они в камере? Закуро поморщился, но на первую часть предложения, произнесённого Бьякураном, посчитал нужным вообще не отвечать, чтобы не раздражать и так раздражённого Босса ещё сильнее. — Да, мы пустили туда усыпляющий газ. — Прекрасно. Прикажите подготовить самолёт и перенесите их туда. Мы вылетаем через двадцать минут. И попрошу в этот раз без опозданий, меня достало это терпеть. — Я вас понял. Девчонку связывать? — Никого не связывайте. Просто перенесите в салон, они всё равно ничего не смогут сделать. — Будет сделано. Закуро моментально выскользнул за дверь, Босс был явно не в настроении, — а когда он не в настроении, ему лучше вообще на глаза не показываться, иначе есть все шансы остаться инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Бьякуран посидел ещё с несколько минут в кресле, а затем бодро вскочил на ноги и, потягиваясь, направился к себе в спальню: нужно было собрать некоторые вещи перед отлётом в Италию.

***

— Если ты думаешь, что Бьякуран оставил свои помыслы, то ты ошибаешься, Тсуна, — устало выдохнул Реборн. Когда они только-только вернулись из будущего, Тсуна вымученно подняла глаза к небу и поблагодарила Бога за то, что всё закончилось. Ей тогда было шестнадцать лет, и она была, наверное, самой счастливой девочкой на свете, потому что была жива. А ещё были живы её друзья. А большего ей было и не надо. — Он изменился, — глухо отозвалась Хранительница Неба. — Тсуна, люди не меняются, а такие, как Бьякуран — тем более. Неужели ты до сих пор веришь, — Реборн громко вздохнул, — что те, в ком живёт зло, в ком оно родилось, могут вдруг внезапно стать добрыми и милыми? — последние слова он протянул издевательским тоном. — Каждый достоин прощения. — С такими темпами ты не доживёшь и до церемонии наследования. Как ей было объяснить, что мир — гнилой? Гнилой по своей сути, гнилой в принципе. И не только мафиозный. Что тот, что этот — были созданы на крови и костях, просто в одном люди не убивали, а точнее перестали убивать в открытую, потому что это было запрещено законом, а в другом только и делали, что убивали, потому что по-другому там не выжить. — Значит, не доживу, — слабо улыбнулась Тсуна. Всё, чего ей хотелось на тот момент, — это обнять маму. Ей настолько было безразлично, что будет дальше, что ни одна фраза Реборна не впечатлила её так, как на то рассчитывал сам Аркобалено. Он посмотрел на неё — ни в коем случае не жалеющим взглядом: жалость к самой себе Тсуна ненавидела. Он посмотрел на неё, как на своего Босса. Впервые за всё то время, что они были знакомы. И, наконец, увидел то, о чём знали все, но озвучивать вслух осмеливались немногие: он впервые увидел истинное, но изнеможённое Небо. То, каким был когда-то Примо в самом начале, и то, каким он стал в самом конце своей жизни. Тсуна была чуть ли не его точной копией. — Ладно, Тсуна. Давай потом с тобой поговорим. Ты заслужила немного отдыха. Тсуна в ответ на это лишь безразлично кивнула и поднялась на ноги. — Ты прав, Реборн. Мне действительно нужно отдохнуть прежде, чем понять, что делать дальше. Тсуна тогда и не предполагала, что очень пожалеет о том, что не послушала его слов и в очередной раз доверилась собственной интуиции, которая по преданию, вроде как, никогда не должна была обманывать. Однако с Тсуной почему-то всё было наоборот. Интуиция её подвела, обманула и почти растоптала. Подвела до роковой ошибки. Будущего у них не стало уже тогда: оно исчезло в тот момент, как Тсуна решила прощать каждого, потому что, по её мнению, не было человека, не заслуживающего прощения.

***

Ему самому почему-то было тяжело свыкнуться с мыслью, что всё кончено. За всё это время, которое он вёл занимательную игру в кошки-мышки, он успел привыкнуть к чувству азарта, постоянно охватывающего его. Сейчас же всё было конченым, а значит и прежнего азарта он не испытывал. Тсуна сдаст кольцо, завтра они уже будут в Италии, потом пройдёт Церемония Соединения, и всё. Что он будет делать дальше, Бьякуран слабо себе представлял. Человек жив, пока у него есть цель, если цель исчезала, значит, человек был мертв. Бьякуран строго придерживался этой мантры, придуманной им самим же.

***

Он посмотрел в иллюминатор. Полёт предстоял долгий и совершенно неинтересный, на его взгляд. Турбин почти не было слышно, а богато отделанный салон (как и положено было самолёту, находящемуся в собственности Босса Мельфиоре), несмотря на ощущаемое присутствие Погребальных Венков, был безлюдным. Даже, вроде как, и развлекаться не с кем. Скука, не так часто прежде навещавшая его, быстро овладела сознанием. Неясно, почему, но Бьякуран, несмотря на всё свое тщеславие, гордыню, бессовестность, себялюбие и вполне серьёзные планы по захвату мира, чувствовал, что знал значительно больше, чем положено знать простому смертному, а ещё то, что за всё то, что он знает, придётся когда-нибудь платить. Словно он полез туда, куда даже непростым людям вход закрыт. С другой стороны, Джессо не считал себя ни простым смертным, ни непростым человеком, ни даже просто человеком. Он не был обычным. Где-то, быть может, и закрадывалась в сознание чуть шутливая мысль о том, что он почти Бог, но нет… он не считал себя выше Бога, не считал себя Богом, просто потому, что в него не верил. Он был просто белой вороной, которая в своих стремлениях выделиться забралась слишком глубоко. Он был ярким пятном, которое мозолило глаз. Он был тем, кого в детстве гнобят, в молодости завидуют, а в старости восхищаются, переосмысливая прожитую жизнь. Белыми воронами не становятся. Они такие с рождения. Бьякуран этого не понял изначально. Этот медово-солнечный запах, исходивший от Тсуны, когда она стояла напротив него и рвалась его разорвать на куски; медово-солнечный запах вперемешку с привкусом крови… он помнил его. Помнил из того мира, о котором недавно вспоминал. Этот мир Джессо увидел чуть ли не самым первым, когда ещё не знал о существовании Мафии и Вонголы. Он даже удивился, какая же у него красивая жена. Истинная аристократка. Как он её встретил? Этого не было показано. Не было известно. Во всех остальных мирах она всегда была чьей-то женой: Реборна (Бьякуран усмехнулся самому себе под нос), Занзаса или вообще предпочитала оставаться в гордом одиночестве. В том мире — единственном — Тсуна была его слабостью. Почему этот мир и пал: Бьякуран не хотел иметь слабостей. Тсуну он тогда застрелил. Бьякуран поморщился. В этом мире Тсуна такая же, какой была в остальных параллелях: в мирах, которые он уничтожил безвозвратно. Тсуна — вот, что оставалось неизменным в любой реальности. Могли меняться титулы и времена, но сама Тсуна оставалась такой же. Слева послышались неловкие шорохи. — Бьякуран-сама, Тсунаёши Савада, кажется, просыпается, — стараясь не разгневать уставшего Босса, тихо произнесла Блюбелл, когда подошла к Бьякурану. — Замолчи, — беззлобно отозвался Бьякуран, даже не повернувшись к своей Хранительнице. — Просто приведи её сюда и посади рядом со мной. Мне нужно с ней побеседовать. Оружие у неё отобрали. А неподготовленная женщина против мужчины в рукопашной — ничто. Бьякуран учёл даже тот факт, что Тсуна может не захотеть с ним говорить. Захочет. У Бьякурана есть ниточка, которая ослаблена идеально. Ради Занзаса Тсуна готова на всё. Это та самая ниточка, которая позволит Джессо управлять Леди Вонголой, как ему заблагорассудится. Вот только это желание почему-то медленно, но верно пропадало. Ему хотелось, чтобы она сама возжелала того, что желал он. Однако прекрасно понимал, что этого никогда не случится, а потому и действовать придётся старыми проверенными методами.