В нашем мире победители — еще не значит выигравшие. Побежденные — не значит проигравшие. Я убедился в этом на собственном опыте. Из записей Реборна.
Он поднялся с холодной земли медленно, по-старчески, так, словно бы ему было несколько сотен — тысяч лет. Голова сильно кружилась, а плечо горело — всё-таки умудрились попасть; некогда сидевший всегда до омерзительного идеально костюм был основательно порван в нескольких местах; следы запекшейся крови занимательными кляксами запятнали ткань рубашки. Он больше походил на человека, сошедшего с полотен художников-авангардистов, которые рисовали людей, совсем на них не походящих. Его изрядно потрепали: окунули лицом в грязь, надсмеялись, припугнули, растоптали, унизили… Нет, унизить его не представлялось в принципе возможным. Однако убить всех остальных — с радостью. Он осмотрелся вокруг себя внимательным взглядом — так обычно хищники озираются вокруг себя в беспрерывных поисках опасности, чтобы при первой же возможности не терять ни секунды и первым кинуться на соперника. Однако вокруг него была пустошь: сожжённая трава, пожухшие плачущие деревья, склонившие свои ветви к ссохшейся земле, и словно бы пряничные — совсем-совсем маленькие — дома где-то вдалеке. Бросаться было не на кого. И трупов тоже не было. Вообще ничего, что бы могло свидетельствовать о том, что буквально несколько часов назад здесь была резня: самая настоящая, без шутливых ударов и ехидных выкриков. Разве что красноречиво выжженная земля была доказательством того, что здесь происходило что-то страшное. Он не понимал, почему вокруг ни души, а он всё ещё тут. Даже если брать в расчёт то, что трупы убирали, Реборн задавался двумя вопросами: почему он остался незамеченным? А если всё не так, как кажется, то какого чёрта здесь произошло? Он сплюнул на землю, облизал пересохшие потрескавшиеся губы и рукой потянулся к кобуре. Достав оттуда пистолет, он проверил патроны, и грустная, но неизменно едкая ухмылка расцвела на его лице: патроны при нём были всегда и везде. При любом другом раскладе они бы уже и не понадобились, но судя по тому, что он видит вокруг себя, они ему понадобятся. И не раз. Ему показалось, что в какую-то секунду грим-маска напускного равнодушия, которая стала его вторым лицом, выцвела, треснула и потекла. Что-то задело его щиколотку: зелёный хамелеон — верный напарник на протяжении многих лет; последние годы он всё никак не мог привыкнуть к высоте хозяина. Конечно, когда человек за несколько секунд вырастает… тут и животному будет не по себе. Мужчина чуть наклонился и протянул руку. Хамелеон скользнул по ладони и, идя витиеватым и длинным путём, словно китайская стена, достигнул полей шляпы. Реборн знал и принимал тот факт, что их ждёт долгий путь неизвестно куда. Их ждёт долгое ожидание встречи и неизвестность, таящая в себе множество сюрпризов. Однако он, несмотря на всю свою смекалистость, не сразу понял, что же ему делать дальше. Анализируя всё произошедшее и вновь перелистывая в собственной голове фрагменты «до» бойни, Реборн слабо верил в то, что всё на самом деле так просто, как это выглядит. Он чудом остался жив. Он чудом остался незамеченным… Может, действительно есть что-то свыше? Сильнейший киллер, по праву заслуживший свой титул, никогда не верил в Бога. Атеист до мозга костей, он всегда полагался только на себя, на свои предчувствия и верил только собственному разуму. Но в этот момент ему действительно показалось на какую-то толику секунды, что там, в небесной канцелярии кто-то сидит и кто-то сберёг его для определенных целей. Что это за цель — Реборн краем сознания понимал. Но совсем краем. И вместе с этой мыслью где-то ютилась и теплилась надежда, что подозрения его правильные. Тсуна и Занзас должны были быть живы. А если они живы, то основная его миссия на этот момент была предельно ясна и понятна: вызволить Дечимо и варийца из лап Мельфиоре. Почему-то ему казалось, что его подозрения оправдаются. А потому он вновь начал думать, много думать. Во всяком случае, даже если они мертвы, то у него всё равно есть долг — долг защитника. Долг учителя. Единственному оставшемуся в живых Аркобалено больше не за кого было отдать жизнь, кроме никчёмной Тсуны, которая, по его представлению, уже совершенно точно перестала быть таковой. А если и не отдать жизнь, то хотя бы отомстить так, чтобы в истории семьи Мельфиоре навсегда осталось чёрное пятно. Реборн знал, куда он пойдёт: туда, где все началось: на базу Вонголы. И он пошёл. Впереди был путь в пять-шесть километров — почти что непосильный для человека в таком состоянии, в каком находился мужчина, однако он никогда и не был обычным человеком.***
Намимори превратился в город-призрак. Пустые улочки города, ранее оживленные и гудевшие, сейчас превратились в пустые заасфальтированные дороги. Тишина могла сравниться с безмолвием на кладбище, да и то там громче будет. Реборн не мог объяснить такой резкой смены обстановки в этом захолустье. Пока он шёл к базе, передвигаясь предельно аккуратно и осторожно, обострив свои инстинкты истинного убийцы до предела, он успел заметить от силы пару человек — гражданских. И больше никого. Пустой город. Мёртвый город. Реборн, всегда отправлявшийся на задания с улыбкой «маньяка-затейника», как нарекала это явление Дечимо, сейчас был погружён в состояние тихой задумчивости. В голове всплывала длинная, словно нескончаемый поток, вереница вопросов: логичных и не очень. И «что теперь делать?» — был самым лёгким и сложным одновременно в этой череде абсурдных доводов. Некогда сильнейший киллер находился в состоянии глубочайшей растерянности, но по нему этого бы никто не сказал: слишком идеально играет свою роль, чтобы придраться; слишком многое уже прошёл на пути своей бесконечно длинной жизни, чтобы перестать быть актёром хотя бы на секунду. Иногда он пинал редкие камешки, которые с тихим стуком несколько раз соприкасались с бетоном и рикошетили от асфальта в разные стороны. Тсуна жива. Он надеялся… искренне надеялся. И, даже не веря во всех этих существующих и несуществующих богов, сейчас он в глубине души им молился, словно прокаженный, чтобы Дечимо была хотя бы в состоянии дышать. Он шёл несколько часов, пока не уткнулся в замаскированный вход. Оглянувшись непринуждённо по сторонам, скользнул внутрь заброшенного здания, а там уже в подвал и прямо: по тихим безмолвным коридорам вплоть до двери, ведущий уже непосредственно на базу. Ему нужно было проникнуть в центр управления и выяснить хоть что-то, что приблизит его к достижению цели. На секунду Реборну почудилось, что он шёл не один, будучи преследуемым неясным духом, однако чувство это исчезло так же быстро, как появилось… У него такое частенько бывало: иллюзия мнимого преследования началась ещё в то время, когда он только начал убивать. Воспоминания Реборна об этом времени уже давно похоронены под тоннами пепла других мыслей, однако следы-результаты выбранной им судьбы до сих пор не исчезли. Тут было до омерзения спокойно и почти всё как всегда: чуть мерцающие лампы — едва ощутимо и заметно — чистые длинные коридоры с дверьми по обе стороны, ведущие в разные комнаты, а ещё… ещё множество запахов, знакомых и не очень. Реборн стремительно и со знанием дела продвигался по этому замысловатому лабиринту, сжимая в руках на всякий случай пистолет: молния не бьёт дважды в одно и то же место, но с людьми такой фокус не прокатывает. Не получилось убить однажды — обязательно получится в следующий раз. Где-то на подкорке он всё-таки знал, что кто-то за ним идёт по пятам. Или не идёт, но ждёт. Терпеливо и со смирением. Он вошёл в каминную залу: там ничего не поменялось. Лишь только затихло пламя, тлели угольки, отдавая последние всполохи тепла комнате. Всё так же горел приглушенный свет и… — Опаздываешь, — чётко, резко, кратко и безапелляционно. Реборн замер. Ему отчаянно хотелось опустошить руки, сесть в близстоящее кресло и, зарываясь лицом в ладони, горько усмехаться, хохотать, громко, разрывая лёгкие и напрягая голосовые связки до предела. Он закинул голову назад — к небу — прикрыв глаза, громко тяжело вздохнул и, задержав дыхание на несколько секунд, так же протяжно, тягостно выдохнул. Вселенная смеялась над ним, окружающий мир вторил ей в ответ. Безумная Вонгола. Сумасшедшая Вонгола. Ненормальная Вонгола. Она всегда таила в себе целый ворох искрометных тайн и сюрпризов. С чувством юмора у Бога, если он есть, было явно не очень. — Давно не виделись. Губы нежданного собеседника тронула лёгкая полуулыбка. — Да уж, настолько давно, что я уже и не помню, когда в последний раз… — Разве мёртвым не всё равно? — скептицизма в этой фразе было достаточно, чтобы придать атмосферу небольшому сатирическому спектаклю. В ответ он услышал молчание. — Я смотрю, очередная радужная легенда превратилась в жестокую реальность, верно? — Реборн обеими ногами наступил на свою гордость и начал разговор с Джотто Примо вновь сам. Он смотрел на стоящего перед ним киллера и щурил глаза. Созерцание, понимание и принятие ситуации в том виде, в каком она есть — Джотто этим и отличался от огромного количества людей, даже когда еще был живым. — Я не мог оставаться в стороне, бездейственно наблюдая за тем, как то, что было отстроено непосильным трудом, разваливается со скоростью света, — Джотто покачал головой. — Я не могу допустить этого. Я не могу допустить краха Вонголы. Реборн с непосильным трудом удержал сам себя от того, чтобы не запустить в него чем-нибудь. Не столь важно чем. — Не хотелось бы тебя расстраивать, — голос из стали, голос человека, который не терпел идиотизм в любом его проявлении, — но ты немного, самую малость… — он выдержал театральную паузу. — Опоздал. — Яд его интонации можно было пощупать, ощутить на языке: обжигающая едкость, разъедающая кислота голоса человека, обиженного на весь белый свет. Джотто посмотрел на него с почти что отцовским снисхождением; Реборн ненавидел этот взгляд и такое отношение. — Иногда мне кажется, что ты и рад этому. — Я не рад. Разрушить всегда значительно легче, чем построить. И Бьякуран это знал, чем и воспользовался, — Реборн нахмурился. Слишком всё неправдоподобно. Слишком картинно и романно, если так можно выразиться. — Тем более, ты уже это допустил, Примо. Прошу прощения за фамильярность. А делить шкуру уже давно поделенного медведя я не собираюсь. И уж прости, но я не понимаю, как мёртвые могут мне помочь. У меня сейчас есть более явная и определенная цель, и слушать твои разглагольствования о смысле бытия, изволь, я не собираюсь. Наслушался уже. Он закончил свою тираду и сделал шаг по направлению к компьютеру, стоявшему недалеко, за спиной Джотто, когда был остановлен его рукой, упершейся ему в плечо. Он не сразу понял, что произошло, но когда до него дошло, ему показалось, что не только мир живых дал крен, но и тот мир, который находился там, за чертой. Рука была теплой, совершенно нормальной рукой живого человека — из плоти и крови. Реборн попятился, но остановился, недоверчиво глядя на Первого. — Если это очередная шутка, то я умываю руки. — Ты даже не выслушал. А ведь мне есть, что тебе сказать. Чёрные, как ночь, угольки, затухли, испустив последние струйки дыма. До Реборна доходило осознание того, что спасся он не просто так. Дева Мария, прошу, дай мне сил.