Что было сломанным, останется сломанным. Слова Даниэллы — восьмого босса Вонголы.
Их вели под конвоем, словно преступников, повинных в разжигании войны. Как виновных на гильотину. Уж лучше гильотина, чем то, что предстояло, — в этом Тсуна была более чем уверена. Она бы с радостью сейчас приставила себе пистолет к виску и насладилась последними секундами. Ушла бы в иной мир хотя бы не униженной окончательно. Неплохо было бы и белобрысую сволочь прихватить, но это верх невозможного в данный момент. Когда она вымученно заулыбалась своим мыслям, Занзас недоверчиво и — беспокойно? — покосился на леди Вонголу. Он никогда не сдавался. Не сдавался до того момента, пока физически тело не откажет окончательно. Дрался до конца — до победного конца. И сейчас его бесил больше тот факт, что у него не было попросту выбора, кроме как плестись за «Погребальными Венками», словно заключённому. Ему подумалось, что только похоронного марша не хватает для большей прозаичности. Нет ничего хуже отсутствия свободы. И нет ничего лучшего, чем сдохнуть при таких обстоятельствах. Ситуация — дрянь. Собственно, на это уже стало откровенно плевать. Небо было ясное и умиротворенное. Без единого облака, ни намёка на дождь. Колющийся ветер обволакивал и освежал, а солнце жгло и палило, словно бы хотело, чтобы земля вспыхнула. Варийский босс мельком взглянул на Дечимо. Хотя, какой он теперь босс? Они оба — ничто. Два короля без народа. Два короля без короны на голове. Без роду и без племени. Истерзанные, потрепанные, измученные и уставшие. Занзас горестно усмехнулся и посмотрел на неё, сломленную и побежденную... Ирония, не правда ли? Оба равны. Всё так, как хотел Занзас относительно недавно. Раньше он на дух не переносил её. Потому что проиграл девчонке. Проиграл и отдал все лавры первенства женщине. В мафии — нонсенс. А сейчас?.. Сейчас всё изменилось. У Занзаса было два варианта — либо он ей не подчиняется и считает ничем и никем, либо они равны. Теперь всё так, как хотел Занзас. Они стоят на одной ступеньке. Они равны. Вот только какой ценой досталось это равенство? Ему хотелось смеяться и смеяться. До больного хрипа в груди. Смеяться так, будто бы это был последний раз, когда он мог хохотать. Но вместо него расслаблено сидел и смеялся Бьякуран. Потому что ему смешно. Потому что ему весело. Потому что идеально придуманный план сработал. Джессо с самого начала не сомневался в безапелляционном выигрыше. Он знал. Предвидел и понимал. И его ликование можно было понять. На пальце Тсуны до сих пор красовалось кольцо Вонголы — до недавнего времени сильнейшей мафиозной семьи. Длинные каштановые волосы, раньше аккуратным каскадом спадавшие до середины спины, спутаны и испачканы в запёкшейся крови. Крови всех, кто был на поле боя. Её израненные руки, совсем не похожие на руки женщины, были сжаты в кулаки до меловых костяшек. Девушка, обречённая быть проклятой в любом из его миров — Бьякуран смотрел на неё даже немного с восхищением и интересом. Как будто бы на очень интересный экспонат в музее. Она — несостоявшаяся героиня, а таких в современном мире мало остаётся в живых. Герои либо выигрывают, либо от них не остаётся и следа. Савада — во всех смыслах уникальный случай. Будь её воля, она бы вырвалась из этого строя «сильнейших», но невольно в её голове всплыл разговор, который, казалось, состоялся целую вечность назад. Всего лишь за один день душой она постарела лет на пятьдесят и ничего не могла с этим поделать. Что было сломано, останется сломанным. Душа и дух — не разбившиеся вазы, потому что от вазы остаются хотя бы куски. Душа же, разбиваясь, исчезает. Тает. Испаряется. — Я девушка, а не убийца, поэтому катись к черту со своей Вонголой! Я не хочу видеть и слышать об этом насквозь прогнившем мире. Это моя жизнь и мне решать, как ею распорядиться! — она яростно откинула прядь, упавшую ей на глаза, и стиснула зубы. Реборн молча поднял голову и посмотрел на неё своим коронным взглядом, от которого всё покрывалось коркой льда в радиусе нескольких метров. Он смотрел на нее долго и испытывающе, словно бы проверял на прочность её выдержку и волю и остался доволен результатом. — Заткнись и слушай, Тсуна. Тебя выбрали, пути назад нет. Ты уже слишком много знаешь о нас и о нашем мире, чтобы оставаться в живых. Выбирай, либо ты умираешь, — малыш достал пистолет. И на этот раз было видно, что это будет совершенно обычная пуля с совершенно обычным для пули предназначением: убить. — Либо ты становишься тем, кем тебе предначертано стать. Третьего не дано. Тогда Тсуна была пугливой, словно заяц, и больше походила на никчёмного травоядного, как когда-то их всех величал всех Хибари. Она опасалась даже произнести слово «мафия», страшилась взять в руки пистолет, но смерти боялась больше всего, потому и не отступила: смерти боятся все. Даже самые смелые. — Почему именно я? — Потому что так предрешено. Потому что на тебя надеются. Она не оправдала их неугасающей до последней секунды надежды. Они все мертвы. Все, кроме неё. Реборн был прав, когда верил: что бы ни случилось, но Дечимо всегда выйдет сухой из воды. Вышла. Сухой из воды, но с руками по локоть в крови. А они там так и остались лежать, сохранив достоинство и честь. Не подчинившись врагу, но надломленными его силой. Не разжав объятий, падая в бездну. Не разорвав узы, принимая холодные объятия смерти. Вонгола пала. Пора смириться. А Тсуна не оправдала надежды. Она не оправдала ровным счётом ничего. И с этим ей тоже нужно было смириться, потому что обида на самого себя — самая худшая из всех обид. Мысленно она просила прощения у Реборна, потому что его волю, волю уже-покойника она не исполнила, а ведь он тоже верил до последнего.***
Занзас не видел ни единой способности сбежать. Создавалось впечатление, что эти подонки читали его мысли, видели его насквозь, как видят сквозь прозрачную воду, и предугадывали любой его шаг, любое его подозрительное движение задолго до того, как он о них успевал подумать. Идеальный просчёт не менее идеальных убийц — выполнено в духе Вонголы семьёй Мельфиоре. Погребальные венки в большинстве своём молчали. Их задача была дотащить этих двоих живыми до босса. Больше ничего не приказывали, а, значит, и разговаривать ни к чему: скучная работа с не менее скучной задачей. Занзас успел заметить, что среди них нет той сплочённости, к которой привыкла Вонгола, Вария или любая другая семья, входящая в альянс. Перед каждой миссией, перед каждой битвой они желают друг другу холодного рассудка, горячего сердца и силы, способной сокрушить всё, которая до определенного момента ужасала своим могуществом, или на крайний случай, хотя бы удачи. Занзасу показалось, что и удачи они друг другу никогда не желают, а выходят на миссию с лицами уставших офисных клерков, чья задача разность бумажки по кабинетам. И Занзаса это ужасало. Он никогда, никогда не видел, чтобы убивали с таким безразличием во взгляде и движениях. Перед ним были не люди — роботы. Наверное, именно в этом кроется секрет их силы. Вонгола сохранила хотя бы подобие человечности. Блюбелл то и дело оглядывалась на Тсуну и всячески делала вид, что ей омерзительно идти рядом с ней. Бьякуран говорил, чтобы Тсуне не причиняли вреда, и это отчаянно не устраивало её: Блюбелл хотелось размазать эту мерзавку по стенке. Окончательно. Слишком гордо и благородно она выглядит после полного поражения. — Тсуна мне нужна живой и в потребном виде, — ехидный смешок, и зефир ленивым, даже вальяжным движением отправился в рот. Кто нахмурился, кто просто приподнял в немом удивлении брови, кто переглянулся, но в сознании у всех возник один и тот же вопрос. — Зачем вам она живая? Какая разница? — Закуро выступил вперёд из стройного ряда хранителей колец Маре. Он даже не принимал варианта, что они проиграют, а значит, можно было всё говорить так, словно бы дело уже решённое. Они уже знали, что победят. — Я сказал: в потребном виде. Узнаю, что хоть кто-то тронул её пальцем — убью, — дурашливость испарилась в никуда, взгляд фиалковых глаз стал остекленевшим, безумным — взглядом сумасшедшего человека. Они шли долго. Изнуряющий путь до базы Мелоне, которую молодое поколение Вонголы когда-то отважно штурмовало, был знаком. Сейчас же это здание стояло на своём месте целым и невредимым, как будто бы ничего и не было. Дежа вю… Красивое, звучное слово, однако, и так прекрасно описывающие чувства двух людей в тот момент. Тсуна устало ухмыльнулась, когда увидела, куда их ведут, после чего получила удар по лицу от не сдержавшейся хранительницы Дождя Маре. Савада лишь снова повернулась и рассмеялась во весь голос заливистым, одержимым смехом. Так смеются грозовым раскатам в лицо, когда не боятся ничего и никого. Так смеются потерявшие все. Занзас ничего не сказал, лишь смерил маленькую девочку презрительным взглядом. Ему не было наплевать, нет. Просто он понимал, что если взбрыкнет — обоим незамедлительный конец, а Тсуна — сильная девочка. Погребённая чувствами от смерти Хранителей, Тсуна где-то глубоко внутри ещё поддерживала свою великую посмертную волю, что всегда была сильнее всего, даже самого несокрушимого врага. — Когда войдёте к Бьякурану-саме не забудьте поклониться. — Блюбелл вскинула бровь и, гадко ухмыльнувшись, посмотрела на них. Они хохотнули одновременно. Вроде как, и рыдать хочется, по крайней мере, Тсуне, но настолько это абсурдно прозвучало. Они? Кланяться? Да ни в жизнь. Только если ноги обрубят по колени, и то, попытаются устоять. Девчушка хотела было уже преподать урок этим двоим, когда ей на плечо легла рука Закуро. — Оставь их на растерзание Бьякурану-саме. — Хранитель Урагана Маре чуть сжал плечо Блюбелл и отвёл в сторону, пока белые уходящие ввысь величественные двери распахивались перед ними. Занзаса и Тсуну подтолкнули внутрь, но они, передёрнувшись, попытались скинуть с себя руки Погребальных Венков, как самое омерзительное, что им приходилось терпеть. Действие увенчалось успехом, и их оставили в покое. Большой овальный стол, тянущийся почти по всему пространству обширной комнаты, напомнил Тсуне увиденную ею картину из так и не сбывшегося будущего. Омерзительный белый цвет. Цвет психически больных, цвет тех тряпок, коими укрывают мёртвых в морге, цвет траура и цвет смерти. Здесь всё провоняло ею. Проникло внутрь. Забралось в углы. Заползло и заставило разлагаться души. — Оставьте нас, — короткий издевательский хохот, и «Венки», и так немногословные, молча удаляются, в мыслях уже празднуя полную победу. Тсуна, подчиняясь своим неведомым побуждениям, на миг сжала руку Занзаса и, собравшись с мыслями, так же быстро отпустила её. Ей просто нужно было знать, что кто-то рядом. Что ещё не всё забыто. — Добро пожаловать на базу Мелоне, — очаровательная улыбка, за которой скрыто море фальши, пронзительный взгляд фиалковых глаз и усмешка, которая уже успела вывести из себя обоих…