Окаменевшие слёзы

Умирать им было точно так же интересно, как жить. Из мемуаров леди Вонголы.

Его глаза успели заметить трепетное и немного отрывистое движение Дечимо, из чего он сделал вывод, что она всё ещё на что-то надеется. Ему подумалось, что она всё такая же глупенькая: вроде как, выросла, но по-прежнему наивная и невинная — будто бы это его могло остановить. Однако реальность на тот момент была такова: Бьякурана никто не заставит потупиться своим принципам. Ни предсмертный плач новорождённого младенца, ни моления о пощаде беззащитной женщины — ничего. А вот принудить Тсуну сложить все полномочия Босса побеждённой Вонголы — запросто. Хотя тут и складывать с себя было уже нечего. У Тсуны уже никого и ничего не осталось, кроме заветной неодушевлённой вещи на пальце, которая была очень важна Бьякурану, как одна из самых главных составляющих его безумного плана. Ему неважно, кого придётся отправить на тот свет. Ему неважно, сколько придётся отправить на тот свет. И ему совершенно плевать, сколько ещё миров придётся разбить на мельчайшие осколки, лишь бы добиться того, к чему он так долго шёл. Другие бы на месте Дечимо в глубине души отдали бы дань очевидному и допустили хотя бы каплю восхищения его упорством и несгибаемости на тернистом пути к своей цели. Но только не Тсуна. Ей подумалось, что весь этот белый цвет, что окружал её, на самом деле чёрный, как душа Бьякурана, которая уже сгнила изнутри и пахнет запёкшейся кровью всех тех, кому было насильно выслано приглашение от бледной избавительницы. Она как никогда начала понимать выражение «мёртвый изнутри». — Реборн, я больше так не могу, — девушка плюхнулась на кровать кулем с мукой и с единственным желанием — как можно скорее посетить царство Морфея и кануть в его объятия. Желательно надолго. И желательно без внезапных пробуждений. Ноги гудели от постоянных тренировок, болели обгоревшие от долгого нахождения на солнце плечи, саднили новые раны. Тсуна тогда всё понимала: не будет тренироваться и каждый раз достигать нового предела своей силы — умрёт менее чем за секунду, когда официально станет главой семьи, и никакие Хранители не смогут это предотвратить. Её жизнь полностью в её руках, и сейчас эта жизнь преимущественно состояла из двух аспектов: школы и бесконечных занятий. И она была согласна на всё это, если таковой была цена за спокойствие, которого она лишилась ещё тогда, четыре года назад, в тринадцать лет. Реборн боялся за свою ученицу, и именно это сподвигло тренировать её ещё хлеще, чем кого-либо другого. Он действительно очень заботился о ней и беспокоился, потому что прекрасно понимал расклад: женщина в мафии всегда была спорным аспектом, а тем более женщина во главе сильнейшей и могущественнейшей мафиозной семьи — равно как женщина на Востоке — пустое место. На крайний случай — собака. И он понял, что его задача, его цель, если и не главная в этой жизни, но точно основная на тот момент, — научить этого безобидного зверька быть сильной и независимой. Быть сильнейшей из сильнейших и благороднейшей из благородных. Так, чтобы все у нее были под каблуком, а не она целовала натёртые до блеска мужские туфли. И, несмотря на то, что Реборн где-то понимал, совсем-совсем краешком сознания, что выше головы не прыгнешь, поэтому делал всё возможное, чтобы достигнуть хотя бы приблизительно такого непостижимого совершенства. — Сможешь, — уверенно и безапелляционно заявил киллер, снимая шляпу и бросая её на комод. Потому что если не сможет — умрёт. А Реборну почему-то чертовски хотелось, чтобы она жила. — Такой маленький, а отравляет жизнь, как… — но Тсуне пришлось поспешно замолкнуть, ибо не хотелось получить очередную, выходящую за рамки стандарта по свойствам пулю в лоб. Малыш вопросительно приподнял бровь, молча, но так нагло вопрошая: «Ещё вопросы?» — Реборн, ты такой хороший учитель, — Савада с наигранным энтузиазмом закивала головой. Ей иногда нравилось разыгрывать такого рода спектакль одного актёра: с юмором и доброй издёвкой. — Так-то лучше, — пистолет исчез из поля зрения. Едва заметную ухмылку Реборна она не заметила. Десятая не раз задавалась вопросом, который мучает её с самого рождения: «Почему я?» Почему именно она должна становиться главой Вонголы? Шутка жизни? Рок судьбы? Чем она провинилась в прошлых жизнях, чтобы заслужить такое проклятье? Ей стало панически страшно, когда то, что она делала, то, к чему она готовилась, начало нравиться. В тот момент Дечимо показалось, что она теряет саму себя. Тсуна поймала себя на этой мысли, что понимает, из-за чего это. Она с каждой тренировкой, с каждым выигранным боем доказывала не только всем окружающим, но и самой себе, что она не никчемная глупенькая девочка, с красивым личиком и бушующей инфантильностью… Нет. В первую очередь она доказала себе, что она что-то из себя представляет. Реборн был ещё и духовным наставником, который заставил Тсуну поверить в себя, потому что если в себя верит она, значит, вера есть и у других. А если есть вера, есть силы, чтобы бороться до конца. Значит над головой ясное синее небо, а не дым, вздымающийся над кострами войны. С появлением в жизни Вонголы, у неё появились друзья, такие, что на всю жизнь. Может, длинную, а может, не очень. У неё появилась вера в себя. Появилась вера в людей. Появилось много того, что могло бы никогда не проявиться. И только одно в ней было уже заложено природой. То, чего не сможет никто и ничто изменить — снисходительность, всепрощение и благородство, достойное благородства королей. Вот, что было заложено в этой с виду обычной девочке. И это было её главным оружием. Тсуна верила, что этот мир не до конца превратился в алое месиво. Верила до последнего, как положено ей, Десятому боссу Вонголы. Как присуще Тсуне, потому что так верить может только она. До последнего вздоха последнего хранителя Вонголы она верила, надеялась, стремилась понять убийц, стремилась принять их. Но даже этому закону светлейшей снисходительности пришёл мрачный конец: Тсуна больше не приемлет этот мир. С того света не возвращаются. Друзья больше никогда не обнимут её в надежде утешить. Хотя они всегда обещали возвращаться. И всегда выполняли свою клятву. Безоговорочно. Однако даже самые крепкие клятвы могут быть нарушены. В голове невольно всплывали отрывки их давнишних разговоров: высокопарные слова врезались в сознание, оставили невидимое клеймо в ее воспоминаниях. — Знаешь, Тсуна, наша жизнь — стремительный Ураган. — Гокудера, пообещай мне, что она будет не такой стремительной. Пообещай мне, что будешь дорожить каждой секундой? — Обещаю. — Это игра, Босс. Просто игра, которая стоит свеч… — Нет, Ямамото, это не игра. Это чертовски сложная штука, правила которой до абсурда просты и до ужаса сложны. — Жить или умереть? — Именно. — Я предпочитаю первый вариант… — Ты знаешь, что мир делится на хищников и травоядных. Я убиваю тех несчастных травоядных, которые слишком осмелели… — Что-то вроде… Жертвы и их убийцы? — Слишком примитивная трактовка. — Пожалуйста, не стань жертвой в этот раз. На секунду ей показалось, что он достанет свои тонфа... Слишком явно дернулась рука. — У меня есть только одна главная роль во всем этом фарсе. — Ламбо! — А я сейчас и не шутил, Босс. Молния бьёт только один раз в одно место. Мы живем только один раз, Десятая. И я лично не намерен превращать свою единственную жизнь в Ад. Девушка обнимает Хранителя, словно плюшевую игрушку. Подросток, а знает и думает больше взрослых. — Ну, всё, всё… — Никогда не знаешь, что произойдет в следующую секунду, Тсуна. Это как лес, скрываемый туманом. Я, если честно, уже давно разочаровался во всех, но я обязательно постараюсь, чтобы туман стал моим помощником… Будь нам все известно наперёд — интересно было бы существовать, как ты думаешь? Мукуро было так же интересно умирать, как и жить. — Солнце всё равно когда-нибудь погаснет, Тсуна… — Говорят, что это произойдёт через пять миллиардов лет. — Но оно всё равно погаснет. — Всё равно… Постарайся, чтобы это случилось через пять миллиардов лет. — Постараюсь. Они знали, на что идут, с самого начала, однако всё равно отчаянно пытались бороться. — Что, правда глаза колет? — мерзкий голос Бьякурана раздался прямо над ухом. Погрязшая в вязком омуте своих мыслей Тсуна не заметила, как Джессо оказался рядом с ней на непростительно близком расстоянии. — Вылези из моего сознания, мразь, — процедила Дечимо и дёрнулась вперёд. Занзас молниеносно схватил за запястье девушку и притянул ближе к себе — достаточно, чтобы контролировать её действия, но недостаточно, чтобы считать этот жест чем-то большим, чем просто попыткой спасти её жизнь. Эта женщина стала его слабостью. Хотя Занзас и не отдавал себе в этом отчета. — Я здесь, чтобы спокойно с вами побеседовать, — Джессо весело то ли хихикнул, то ли прохрипел, увидев выражение лица Варийского босса. Занзасу подумалось, что он скорей сбросится из окна, чем будет вести переговоры с этим... отбросом. Тсуна, видимо, считала по-другому. Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Бьякурана. В пустые, безжалостные и совершенно равнодушные. Три несовместимости, которые каким-то непонятным образом смогли отобразиться в глазах этого убийцы. Три Неба. Три совершенно разных Неба. И истинное из них лишь одно. Занзас посмотрел на своего босса. И впервые видел, как ярость полыхает внутри неё. И с каждым её вздохом в этот костёр собственной ярости от бессилия словно подливают бензина. Впервые Тсуна была в бешенстве. Бьякурана искренне позабавила её реакция. Ему доставляло почти садистское наслаждение вкушать эти волны слепой безрассудной ярости, исходящие от неё. Он получал экстаз от бессильной злости Варийского босса. Будучи энергетическим вампиром, Бьякуран желал получить наибольшую выгоду из сложившейся ситуации. Джессо хотелось довести их обоих до апатии, а затем официально восторжествовать победу, когда чувства двух поверженных боссов достигнут апогея. На лбу босса Мельфиоре залегла едва заметная складка задумчивости, когда он перевёл взгляд на Тсуну, чья грудь мерно вздымалась. Дыхание Савады можно было услышать: тяжёлое, густое, тягучее. Она боролась с собственными бесами, олицетворявших злость от беспомощности, где-то внутри себя. Но... Несмотря на то, что Тсуна была его самым что ни на есть прямым врагом, Бьякуран даже где-то в глубине своего затуманенного вкусом от выигранной войны сознания поистине восхищался ею. Этой молодой особой, которая так яростно и отчаянно боролась за всё, что ей дорого. Он чуть приподнял голову и спокойно, без единой тени вины, смотрел в великодушные медовые глаза и… впитывал в себя импульсы безграничного презрения со стороны Дечимо. Да, он действительно наслаждался её эмоциями, полными вынужденного бездействия и бессилия. Все трое почувствовали, как их тела обдало ветром: лёгким, словно касание крыльев бабочки. Чуть приоткрытое окно в комнате захлопнулось, благодаря сквозняку. Напряжение грозилось достигнуть отметки MAX. Джессо перевёл взгляд на босса Варии. О, этот экспонат станет самым главным оружием против души Савады Тсунаёши. Занзас, на данный момент ставший самым дорогим ей человеком, окажется причиной всех её несчастий и скитаний. Снова идеально продуманный план сработает. По-другому и быть не может, потому что Бьякуран был, прежде всего, очень изощрённым психологом и манипулятором и прекрасно знал, как и какими способами можно заставить человека сделать то, что нужно. Он с издевательской усмешкой наблюдал, как руки мужчины чуть подрагивают, словно у обезумевшего человека, в позывах убить на месте Джессо, но он сдерживается, потому что понимает причину и следственную связь этого необдуманного и не имеющего продолжения поступка. А если он, конечно же, попробует осуществить эту мысль, что подогревается ужасной яростью, то Тсуна останется одна. Теперь уже точно. А Занзас не мог себе этого позволить. Теперь уже наверняка. — Мы так и будем играть в молчанку, господа? — Бьякуран снова перевёл взгляд на Тсуну, словно она была гораздо более ценным и интересным музейным экспонатом, чем Занзас. — И дамы, — елейно закончил предложение он. Он схватил со столика хрустальную вазочку, наполненную до краёв маршмеллоу и, словно бы издеваясь, протянул её гостеприимным жестом по направлению к паре пленников, тем самым приглашая отведать лакомство. — Мразь, — процедила сквозь стиснутые зубы Тсуна и замахнулась, чтобы выбить вазочку из рук Джессо, но не успела: она молниеносно была отдёрнута. — Я что-то не расслышал? — Бьякуран притворно и одновременно сочувственно улыбнулся и покачал головой, отправляя в рот сладость. — Впрочем, не хотите — как хотите. — Ты всё прекрасно слышал, — игнорируя последнюю фразу, руки босса Варии потянулись к кобуре, прежде чем он успел вспомнить, что там драгоценных пистолетов нет. — Простите, в последнее время от бесконечного ора людей и взрывов мои слуховые качества упали ниже нормы, — Бьякуран развёл руками, с упоением наблюдая за Тсуной, которая сделала шажок по направлению к Занзасу, чтобы быть к нему поближе. Зная характер Десятой, Бьякуран понял, что делает она это вовсе не из-за того, что хочет быть рядом с Варийцем, а для того, чтобы попытаться удержать его от необдуманных поступков. К примеру, от попытки убить Джессо, что явно ожидает провал в нынешнем положении. Тсуне сейчас хотелось побыть одной. В гордом одиночестве. Как подростку с приступами максимализма. Всё в чёрно-белом цвете. Залезть куда-нибудь под одеяло, свернуться калачиком и просто ни о чём не думать. Но она прекрасно понимала, что перед этим она должна отомстить за своих друзей, которые канули в неизвестность из-за Неба Мельфиоре. — Эх, что-то вы такие молчаливые сегодня, — блондин скучающе провел рукой по волосам. — Но мне, в принципе, все равно. Поговорить я могу и с другими людьми, а вот… — Заткнись, мусор. Раздражаешь, — рубиновые глаза опасно сверкнули, посмотрев на Бьякурана. Занзасу было плевать — сдохнет он тут, или где-либо еще. Откровенно плевать… Этот ненужный мусор бесил его больше, чем когда-то бесили все эти никчёмные людишки вместе взятые. Конечно, свою задницу ему было жалко, и каким-то краешком сознания он это понимал, но уже стало всё равно. Настолько всё равно, что его совершенно не пугала смерть. И если Занзасу в ту секунду действительно было плевать — умрёт ли он, то Тсуне — нет. Она явно была против ещё одного незапланированного убийства. — Ох, какие вы неугомонные, — Джессо пропустил слова мимо ушей. — А я же ведь хотел предложить вам сделку… — Какую сделку? После того, что ты натворил… — Дечимо на секунду показалось, что она захлебнётся в собственной злости и... Обиде?.. — Да как ты вообще можешь заикаться? — Тсуна сжала руки в кулаки. Пламя посмертной воли на считанные секунды охватило ладони, но как оно стремительно вспыхнуло, так стремительно и погасло, снова оставляя девушку беззащитной. Занзас довольно, если в данной ситуации это можно было так окрестить, покосился на Саваду… До этой женщины дошло, наконец, что и как. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Бьякуран устало вздохнул. Клоун. Других слов не находится. Игра на публику достойна премии «Оскар». — Тсуна, ты сейчас слишком слаба, чтобы сражаться со мной, — Бьякуран разговаривал с ней, как с тупым ребенком, который явно не понимал что к чему, или как с умалишённой, которой в принципе плевать, что делать, лишь бы сделать. — Мне плевать. Я сделаю всё, чтобы проехаться твоим лицом по полу, а затем хорошенько протереть им пыль, — Занзас покосился на взбешённую Саваду. Нет, она не покажет своей ярости. Она лучше затаит её глубоко внутри, в сердце, а затем в самый ответственный момент запустит нож в спину. Занзасу тогда показалось, что именно так сильнейшие из сильных и ломаются: по-тихому, без лишних прелюдий. После этого настала уже очередь Варийского босса внимательно следить за Савадой, чтобы она не делала поспешных движений и выводов. Нет, несостоявшийся Дечимо был только за то, чтобы они его убили, но также он понимал, что сейчас эту мечту воплотить в жизнь не смогут. И как бы Занзасу ни было чертовски неприятно осознавать, но де-факто… Они действительно слабы. Слабее, чем кто бы то ни был. Сейчас ни Десятая с её чистым пламенем, ни Занзас с могущественным пламенем ярости, которая сейчас зашкаливает, не смогут справиться с Джессо. Это невозможно. Это… просто абсурдно — вступать сейчас в заведомо проигранный бой. А жить хотелось, хоть и не такой жизнью. — Эх, Тсуна, Тсуна, — Небо Маре покачало головой. — Ты всё такая же непокорная. Ну, каково это — остаться в единственных живых? — Бьякуран плюхнулся в кожаное кресло, стоявшее слева от них, и скучающим, даже в чём-то вальяжным, жестом подпёр подбородок рукой. Занзасу пришлось действовать молниеносно. Благо, разум — вещь иногда полезная. Она дёрнулась буквально в ту секунду, когда Вариец предугадал, что случится дальше. Схватив её за предплечье, Занзас притянул её обратно, скручивая чуть ли не в бараний рог из-за того, что Десятая активно вырывалась. Чаша терпения переполнилась, и вода начала не выливаться. Вода просто заставила эту чашу разбиться вдребезги на мелкие осколки и хлынула огромным потоком в разные стороны. — Да как ты можешь, ублюдок? — она буквально кричала, не оставляя попыток вырваться из крепкого кольца рук. — Мразь, я ненавижу тебя! Достану прямо из Ада! — слёзы брызнули из глаз. От бессилия, от безысходности, от кошмара, который превратился в реальность. Она смогла наконец-таки заплакать — хоть это радует. Бьякуран хотел было, чтобы их отвели в подвалы этой Базы, но потом передумал, вспомнив, что через два часа они вылетают в Италию. Церемония передачи Колец Вонголы пройдёт там. Церемония, которая сотрет все остатки гордости побеждённых. Пока Занзас был занят укрощением девушки, которая так и норовила нарваться на смерть, в зал неслышно вошли Кике с Закуро. Двое Хранителей оглушили и вывели из строя Вонголу и Варию настолько быстро, что Бьякуран даже не успел насладиться этим зрелищем. Идеально отточенные движения, направленные в чувствительные точки — так когда-то работали специалисты Вонголы: очень удобно. Тихо и без неожиданностей. Когда два тела выволокли из помещения, чтобы насильно посадить в личный самолёт, в зал вбежала довольная Блюбелл. — Они согласились? — в её голосе было полно праздного любопытства, граничащего с издёвкой. — Я не успел с ними побеседовать, — холодно отчеканил блондин, не имея совершенно никакого желания сейчас общаться с этой назойливой девчушкой. Бьякуран смотрел в потолок, в окно, на стол, но только не на неё, тем самым демонстрируя показательное равнодушие. — Как всё печально… Но у них же нет выбора, верно? — Оставь меня. — Но, Бьякуран-сама… — Я приказал оставить меня, — безразличный голос, за которым умело скрывается интонация бешенства — Бьякуран мог разговаривать только так и никак иначе с теми, с кем у него не возникало ни толики интереса беседовать. Девочка, не решившись спорить, исчезла также быстро, как и появилась. Джессо впервые был... Не то, что бы подавлен, но заинтересован. Карамельные глаза, которые всегда были наполнены всепрощением и неимоверной добротой — как он помнил, сейчас отражали слишком, слишком много ненависти. Чувство, которое разрушает тебя изнутри и заставляет человека совершать то, на что бы он никогда не решился, находясь в трезвом рассудке. Засунув руки в карманы, мужчина встал с кресла, подошёл к окну и, прищурившись, посмотрел вдаль. Завтра они уже будут в Италии. — Жаль, что не получилось с вами поговорить сейчас. Ничего, поговорим о сделке завтра. Всё равно у вас нет выбора, правда?