Номер один с пулей

Саммари: Чем ближе концерт Даззлер, тем больше все идет не так. Четыреста с чем-то фунтов осветительных приборов сцены и решетчатой конструкции падают с высоты 160 футов на 100 с чем-то фунтовую девушку, ускоряясь со скоростью 32 фута в секунду. Сколько времени пройдет прежде, чем девушку расплющит в лепешку? Голова у Стива идет кругом. Он всегда ненавидел математику. Долю секунды все, о чем он может думать — это броситься за софитами: перехватить их, перехватить Элисон, хоть что-то. Рука тянется назад, за щитом, пока он не вспоминает, что щита нет. Что на нем униформа Баки, и он притворяется Зимним Солдатом, защищая Даззлер, пока Бак выслеживает тех, кто стоит за попытками убийства. Что ему незнакомо ничего из того, что на нем надето, и он не знает, что делать, кроме как броситься на проблему… Его рука задевает кобуру на правом бедре, и он припоминает, что этот пистолет стреляет якорем «на случай, если ты грохнешься со стропил, щенок», и он выхватывает его плавным инстинктивным движением, снимает с предохранителя и стреляет… (Он надеется, что не слишком поздно. Знает, что время может быть эластичным; можно передумать тысячу мыслей, и обнаружить, что прошла едва секунда, или подумать всего пару фраз, а прошли часы. А можешь только одну: «Не уйду без тебя» — и семьдесят лет как не было). Якорь цепляется за канаты, и Стив упирается из всех сил на узкой балке в двухстах футах над сценой, когда шнур натягивается. Софиты пролетают едва в футе над головой Элисон, металл стонет от натуги и неожиданного рывка, электрические кабели хлещут по воздуху. Маджента-фильтр отрывается от ламп и грохается к ногам Элисон. Та застывает, съежившись, одна рука вскинута, как будто сможет остановить рушащийся на нее вес. Ее милое личико замерло в панике, а сталь и стекло монструозно раскачиваются над ней. Стив понимает, что все вокруг кричат, орут — все, за исключением их двоих. С двух сторон выбегают техники, хватают ее, оттаскивая назад. Стив тянет шнур, пытаясь отодвинуть софиты подальше, но конструкция не слишком хорошо сбалансирована посредине, и все сооружение кренится на сторону, один конец врезается в сцену, разнося ряд мониторов. Выбегают еще техники и члены группы, постепенно подхватывая вес решетчатой конструкции и опуская ее вниз. Теперь можно отпустить веревку. Он безучастно смотрит на свои ладони — спасибо перчаткам, которые был вынужден надеть для создания впечатления, что он — Баки. Кожа протерта насквозь в тех местах, где он держал трос со стальной сердцевиной, пытаясь остановить падение конструкции. Он убирает теперь бесполезный пистолет в карман и бежит вдоль балки, крича вниз: — Саботажник все еще в здании! Лестница за сценой! — он помнит, что надо сделать голос пониже, уподобляя наждачному рыку Баки. Он слышит, как ноги мужчины топочут вниз по стальному навесному мостику, этот парень слишком далеко, даже при скорости Стива, и он еще раз рассматривает вариант просто броситься на проблему, но тут включается музыка. ГРОМКАЯ, Боже, она такая громкая, Стив внезапно почти теряет равновесие, а затем к навесным мосткам как баллистическая ракета Фау-2 летит вспышка белого света, и Стив чуть не валится в другую сторону, и видит, как саботажник падает с мостков на пол — БУМ. Элисон, Стив понимает, что это сделала Элисон, она прямо там, где тот свалился, и она чертовски зла, и над ее плечом занесена бас-гитара, и Стив решает, что можно не бросаться на проблему, он просто побудет Баки, а посему тихо приземляется рядом с проблемой (вообще-то, он спрыгивает так тяжело, что пол содрогается, и все в радиусе 50 футов оборачиваются) и кладет ладонь на плечо Даззлер, пытаясь убедить ее не обрушивать London Calling («This is London calling» — фраза, с которой во времена Второй мировой войны начиналась передача «BBC World Service» — прим. переводчика, «Зарубежное вещание Би-би-си») на лежащего на полу саботажника, как бы он этого не заслуживал. Стив не может доверять своему голосу, не может перекричать музыку, быть услышанным и сохранить сходство с Баки, поэтому он просто качает головой, глядя на Даззлер, хватает полубессознательного саботажника и перебрасывает его через плечо. Даззлер с раздраженным видом опускает бас-гитару и наклоняется ближе: — Моя гримерка третья направо, после зеленой комнаты. Можешь использовать ее. Стив салютует, касаясь виска, и тащит дрожащего парня вдоль череды комнат за сценой, в гримерку Даззлер. Он сбрасывает его на пол и замирает. Что бы сделал Баки? Стив ухмыляется под маской. Демонстративно берет в каждую руку по черному боевому ножу и злобно смотрит на саботажника. Парень раскалывается быстрее, чем мокрая туалетная бумага. Он видит свое отражение в очках Баки и ежится, скуля: — Мне так жаль! Так жаль! Я не знал, что это ты! Прошу, не убивай меня! — он начинает плакать и дрожать сильнее. — Я ушел! Ушел так же, как ты. Оставил Гидру позади. Ты должен понять, должен посочувствовать, я тоже ушел! Стив склоняет голову набок. Еще один жест Баки, невербальный аналог «да ты издеваешься, приятель» (а еще: «неужели, Роджерс? Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО считал, что это хорошая идея?». У этого жеста множество нюансов, зависящих от сопутствующего выражения лица, которое сейчас по большей части скрыто маской и очками). Парень видит это и так сжимается, что чуть не выворачивается наизнанку. — Я…я не мог найти другую работу, а они сказали, что нужно просто выполнить задание, сказали, это будет просто, ублюдки не говорили, что я столкнусь с тобой… Стив шагает вперед, в личное пространство парня, и тот еще сильнее сворачивается в комок. — Прошу, у меня дети, — рыдает он. Ну хватит, думает Стив, поднимая руку и стукая того по голове рукояткой ножа. С одним финальным сопливым вздохом, парень отрубается. Стив связывает его руки и ноги кабелями, и, направляясь в сторону сцены, достает телефон. СГР: Ты еще в Чикаго? У меня тут гидровский фрилансер для тебя. Можешь забрать его из Объединенного Центра? ФК: Да. С удовольствием. Стив готовится к следующему тексту от Фила вроде: «Еще не появился шанс поговорить с твоим другом?», но он так и не поступает. И Стив никогда не узнает, планировал ли Фил озвучить его лично, поскольку отправляет пару осветителей (справедливо возмущенных, что кто-то полез в их вотчину) охранять саботажника и позаботиться о головной боли Фила. (Он мимолетно задумывается, не разыграть ли Коулсона, показавшись в униформе Зимнего Солдата, и послушать его горячие уговоры насчет нового ЩИТа, но это кажется фундаментально подло. Плюс, Баки может счесть это забавным, а может выпихнуть его из окна, и Стив не уверен, что тот выберет). *** Репетиция не затягивается. Это вечер перед большим концертом, так что всем приказано идти домой, рано лечь спать и прибыть утром для финального прогона с полной техникой и новым светом. Стив и Элисон загружаются в машину около семи, и Стив немедленно избавляется от маски, очков и самых крупных ножей и пистолетов, убирая их в вещмешок, который нашел на заднем сиденье. Вытирает лицо ладонью и облегченно вздыхает. — Счастлив снова быть собой? — с улыбкой спрашивает Элисон. — Ну да. Это было… интересно, но… да, — Стив смотрит на нее. — Счастлива, что все почти закончилось? — Не знаю. Каденс потихоньку вымотали меня, раньше я могла гордиться собой, как артисткой, а теперь только и делаю, что выполняю их указания, все превратилось в сущий кавардак. Такое ощущение, что я больше не владею собственным материалом, — она вздыхает, застегивая ремень безопасности, потом откидывается назад и прикрывает глаза. — Я продолжаю с ними сражаться, но Кэлвин все время твердит «да» на все их пожелания, и теперь он заполучил этот крупный контракт и… Я действительно счастлива за него, но он совершенно не поддерживает меня. Что бы я ни делала, я лишь отступаю дальше в тень, а он становится все значительней. Все началось с моей музыки и моего таланта, а сейчас это — все остальные. Стив выруливает с их парковочного бокса и разворачивает спортивную машину к выезду из гаража. — Между искусством и коммерцией всегда был конфликт. Я рисовал когда-то. Собирался стать художником, знаешь ли. Пока не началась война. Единственное, за что мне платили, были вывески. Никто и никогда не платил за те рисунки, которые нравились мне. Но и отнять их у меня никто не мог. Работа над вывесками оплачивала мою ренту и краски, а вечером я шел домой и рисовал для себя. Он сворачивает направо, к их отелю. — Что я хочу сказать: твой талант — это твое, они никогда не смогут забрать у тебя способность творить, пока ты им это не позволишь. Улыбайся, бери их деньги, используй их так же, как они используют тебя, а потом иди домой и занимайся тем, что интересно именно тебе. — Мне будет вас не хватать, ребята, — заявляет Элисон, глядя на заходящее солнце Чикаго. — Не представляю, как массовый убийца стал лучшей частью всего этого, но как-то стал. — Да, — с нежностью говорит Стив. — Вот так он и подкрадывается к тебе. Тут до Стива доходит, что он сказал, и они с Элисон шокировано пялятся друг на друга. — Ты нарочно? Потому что это ужасно, — Элисон нехорошо поглядывает на Стива. — Ужасно, просто УЖАСНО. — Не знаю, — хихикает Стив. — Я думал, это вроде как безобидно. Элисон театрально стонет и сползает вниз по сиденью. — УМИРАЮ. ПОКОЙСЯ С МИРОМ, Даззлер, пережившая хренилион попыток убийства, только чтобы быть сраженной древними шуточками Капитана Америки. * * * Когда они возвращаются в номер отеля, Баки валяется лицом вниз на диване, помятый, в тренировочных штанах и черной футболке, с растрепанными волосами. На всех доступных поверхностях стоят пустые тарелки из-под еды. Светло-голубой глаз смотрит, как они входят, а металлическая рука вяло машет в сторону тарелок. — Там пирог, — бормочет он. — Где-то там. Был пирог. Затем распахивается второй голубой глаз, и Баки мрачно прищуривается: — Стив. Коричневые ботинки с черным? Неужели? — Я иду переодеваться, — заявляет Элисон, проводя ноготками по голове Баки, проходя мимо. — Не делайте ничего неприличного. Баки показывает средний палец металлической руки, и она фыркает. Стив закатывает глаза и усаживается на кофейный столик рядом с диваном. — Как прошла миссия? — Ээ, — ворчит Баки, глубже зарываясь в подушки, которые сгреб на диван. — С одной стороны, теперь в этой гидровской базе больше жучков, чем в ночлежке Бовери. С другой стороны, очень хорошо, что меня не берет алкоголь, потому что я хотел бы надраться до отключки. — Хочешь поговорить об этом? — Может, позже. Не хочу снова в это влезать. Как прошел твой день в роли меня? Стив пихает Баки ногой и наклоняется, чтобы развязать ботинки. — Еще одна попытка убийства. Фрилансер Гидры. Я его поймал, и хватило всего одного взгляда на эту униформу, чтобы он едва не обмочился. Мне и говорить ничего не пришлось. Просто достал ножик, и тот все выложил. Баки довольно мычит. — Наивысшее искусство войны — покорить врага без боя, — бурчит он. Из соседней комнаты доносится реплика Элисон: — Сун Цзы? Неужели? Когда ее слова встречает молчание, она высовывает голову из-за двери. — Что? Я ходила в колледж. — А я нет, — ухмыляется Стив. — Лжец! Ты посещал уроки искусства в институте Купера! Я даже среднюю школу не закончил, — говорит Баки, помогая Стиву снять ботинки. — Но среднее звено менеджмента в организациях зла, пропади оно пропадом, обожает цитировать дерьмо вроде Сун Цзы. Я вот тоже могу цитировать фон Клаузевица в оригинале. — Прошу, не надо, — говорит Стив. Баки бросает в него ботинок. Стив тычет в него пальцем, не слишком удачно изображая на лице строгость. — Не начинай. Баки ухмыляется, словно чеширский кот, и растягивается на диване, его футболка задралась вверх. — Ты хотел, чтобы я поспал. Теперь мирись с последствиями… И тут кричит Элисон, ее вопль ужаса и удивления эхом мечется по отделанной плиткой ванной комнате. Баки влетает в дверь ее спальни, лишь чуть-чуть опережая Стива, и только потом спохватывается: — Ох ты черт! Прости, Элисон, — и начинает ржать так, что вынужден усесться на пол. Стив замирает в боевой стойке посреди комнаты, переводя взгляд с одного на другую — Баки подвывает от смеха на полу, а Элисон с яростным видом покидает ванную. — БАКИ! ПОЧЕМУ В МОЕЙ ВАННОЙ ВАЛЯЕТСЯ ГОЛЫЙ МЕРТВЕЦ?! — Прости, позабыл сказать, избавлюсь от него позже. Гидра, — поясняет он, его смех переходит в хихиканье. — Этот тип меня видел, пришлось от него избавиться. — ПОЧЕМУ В МОЕЙ ВАННОЙ? У тебя своя есть. Туда и складывай СВОИ ВЕЩИ. Которые, очевидно, включают в себя мертвых людей. — Потому что… в… своей …я… хотел…. принять… душ? — А ЧТО ДЕЛАЕТ в моей ванной ПИРОГ? — Я… проголодался? Пока раздевал его. — УФ, — Элисон вперяет в Стива взгляд василиска. — Он не слишком хорошо выдрессирован, верно? — Нет. Прости. Тебя разве не предупредили? — Стив с извиняющимся видом морщит нос, что выглядит восхитительно целых две секунды, пока Баки пинком ноги не сшибает Стива на пол. Элисон рычит и щелкает пальцами в сторону Баки, окружая его маленькими разноцветными искорками. — Когда ты придерживался правила «никакого сна» ты мне нравился больше, — ворчит она. — Есть и плюсы — думаю, я знаю, почему все пытаются тебя убить, — сообщает Баки, прослеживая правой рукой линию цветных огоньков. * * * Они заказывают еду. Баки на своем планшете творит нечто, скорее всего, страшно незаконное, а Стив и Элисон восседают на полу возле кофейного столика и поглощают пиццу в ожидании, когда он закончит. С тихим: «бинго, вот ты и попался», он улыбается, закрывает планшет и присоединяется к ним на полу. Его встречают выжидающими взглядами. — Каденс — компания-прикрытие для АИМ, — докладывает он. — Все очень хорошо спрятано, но можно отследить до АИМ через Финский филиал. Система наблюдения Гидры привела меня к ним, — мрачно улыбается Баки. — Разумеется, АИМ занимаются и некоторыми законными делами, но я сомневаюсь, что это — одно из них. На концерте должно произойти что-то серьезное, что-то, чего не желают другие крупные организации, потому что тогда АИМ вырвутся вперед в их долбаной гонке вооружения. Поэтому все ножи нацелены нам в спину. — Световая последовательность! Вот почему они так меня доставали, — рявкает Элисон. — Ну да, — соглашается Баки. — У меня нехорошее предчувствие, что это некий спящий код для контроля над разумом. Все эти бесплатные очки виртуальной реальности… и некоторые подборки Кэлвина… — лицо Баки искажается, он отводит взгляд. Стив протягивает руку, чтобы сжать его колено, но Баки отстраняется и скрещивает руки. — Скажем так, некоторые частоты больше подходят для внедрения чужих идей в головы людей, а в этой песне их прорва. — Что будем делать? — спрашивает Элисон. — Подыграем, — заявляет Баки, шевеля пальцами металлической руки в странном движении, вынуждая пластины руки рекалиброваться снова и снова, подчеркивая зловещую и чуждую природу протеза. — Для всего остального слишком поздно. Подыграем, а завтра вечером просто… не делай со светом то, чего от тебя хотят. Сделай что-то свое. Если они наедут на тебя, сначала им придется пройти через меня. — И меня, — подхватывает Стив. — А пока, у тебя осталась ранняя версия этой песни? До Каденс? Может, нам удастся подменить их на компьютере Кэлвина? — Я могу, — улыбается Элисон. — Он будет на правой сцене, позади своей вышки. На завтрашнем финальном прогоне вы сами увидите, где это, — поверх горы коробок с пиццей на кофейном столике Элисон вытягивает кулак. — Вперед, команда? Стив ставит свой кулак поверх ее, затем Баки добавляет металлический кулак. — Вперед, команда, — подхватывает Стив. — А теперь, — с нажимом заявляет Элисон: — Я бы хотела принять душ. Глаза Баки распахиваются. — Ах, да. Секундочку, — он хватает большой пустой черный рюкзак из своей комнаты и уходит. Стив наклоняется вперед и закрывает ладонями уши Элисон. — Доверься мне, — мягко произносит он. Спустя несколько минут тошнотворного треска и хруста, Баки возвращается с уже полной сумкой и направляется прямиком из номера. — Вернусь через 20, — бормочет он. * * * Элисон готовится лечь в постель, а у Стива и Баки есть несколько минут для себя, прежде чем Баки приступит к ночной охране. У Стива такой вид, будто он собирается серьезно поговорить, но не уверен, захочет ли Баки слушать, в итоге Баки закатывает глаза и стонет: — Выкладывай, Роджерс. У Стива все равно уходит почти целая минута. Затем глубокий вдох, и он выдает: — Тебе не нужно… — еще одна пауза, он меняет тактику. — Что собираешься делать с базой Гидры? К его удивлению, Баки пожимает плечами и признает: — Я не знаю. Его голос падает до тихого шепота, прижимая ладони к глазам, он говорит: — Они делают это снова, Стив. Пытаются воссоздать сыворотку Золы. Вот что здесь происходит. Часть меня жаждет сровнять гребаную базу с землей, оставив дымящийся кратер. Но другая часть просто нахрен устала. — Эй, — говорит Стив. — Если я тебя обниму, это ничего? — в зависимости от постоянно меняющегося настроения, Баки может быть то любящим прикосновения, тактильным и нежным, то шарахающимся в сторону, лишь бы держаться подальше. Разговор о Гидре почти гарантировано превращает любую попытку физической близости в русскую рулетку. Баки задумывается на секунду, затем качает головой и чуточку придвигается к Стиву. Тот обхватывает друга своими большими руками, опуская подбородок на металлическое плечо. — Ты не несешь личной ответственности за Гидру, Бак. Не твоя вина, что ты выжил. Должна же твоя война когда-нибудь закончиться. Баки откидывает голову на Стива. — Я хочу, чтобы она закончилась. Некоторое время они просто держат друг друга, пока Баки не шепчет: — Я по-прежнему не знаю, почему выжил. Стив улыбается: — Слишком упрям, чтобы умереть? Баки тычет его в ребра. — Множество парней сильнее меня и более упрямых так и не вышли из той лаборатории, — выдыхает он, нехотя признавая существование загадки, которую никогда не понимал. — Той ученой даме в лаборатории Гидры нужна моя кровь. Она считает, что в моей ДНК есть что-то странное, отчего сыворотка сработала на мне и больше ни на ком. — Может, ты мутант. — Разве это не проявилось бы в период полового созревания? — спрашивает Баки. — Думаю, я бы заметил. Чарльз Ксавьер точно бы заметил, роясь в моей голове, — Баки насмешливо фыркает. — Только представь, что у меня имелась бы какая-то крутая мутация. Если бы выросли крылья в шестнадцать лет. Мы бы могли улететь. — Мы и сейчас можем. Баки устремляет на Стива долгий взгляд: — Я бы этого хотел. Не навсегда. Хоть на недолго. — Ты не обязан разносить эту базу, Баки, — Стив подталкивает его. — Кроме того, пора задуматься над твоей репутацией. Люди могут по ошибке принять тебя за героя. Мрачный взгляд, которым окидывает его Баки, стоит этого комментария на все 100%, считает Стив. — И я не хочу, чтобы это делал ты, Стив. Не хочу, чтобы они заполучили твою кровь. Ага. Вот и причина мрачного взгляда. Баки выкручивается из объятий Стива и укладывается на полу в паре футов от него. Очевидно, с прикосновениями пока закончили. — Они никогда не остановятся. Всегда будет некто молодой и воодушевленный, который решит, что людей можно превратить в отличные машины для убийства, согласны они или нет. Самое смешное, что все они сосредоточены на увеличении показателей. Но, как, вероятно, один из самых крупных мировых экспертов по данному вопросу, могу сказать, что… — Баки похлопывает себя по голове, — … вот это оружие. А это… — он обводит рукой свое тело, — … всего лишь инструмент, — он улыбается Стиву неприятной, неискренней улыбочкой. — Я черпаю извращенное удовольствие в знании, что они вероятно еще долго не будут настолько жестоки, чтобы снова сделать кого-то ужасно эффективным. — Хотел бы я, чтобы они вообще не пытались. — Ничерта. Они привели парня, явно ветерана, у которого нет части ноги… он с такой надеждой смотрел на них, когда ему вешали лапшу на уши. Я чуть не сорвал всю миссию прямо в тот момент, — признается Баки. Стив сглатывает. — ЩИТ, — произносит он. — НЕТ, — рявкает Баки. — Новая группа хороша. Их немного. Я доверяю Коулсону, — говорит Стив. — Вдобавок, их кровь ничем не будет полезна ученым Гидры. Баки смотрит на Стива, прищурившись. — Считай это проверкой. Расскажи им о результатах своего наблюдения и посмотри, справятся ли они, — предлагает Стив. — Если они не справятся, я их убью. Так и передай Коулсону. — Ладно. — Отлично. Элисон высовывает голову, ее волосы убраны на ночь наверх под шелковый шарф: — Возвращайся сюда. Баки крякает, делает обратное сальто, становясь на ноги, и топает к ней, чтобы начать свое дежурство. Стив ложится спать в комнате Баки, надеясь, что запах Баки на простынях отгонит прочь его кошмары, что отдаленное громыхание железной дороги не превратится в его мозгу в нечто монструозное, кричащее, бело-красно-синее. *** Утром Стив натыкается на полуобнаженного Баки, бесшумно разминающегося после неподвижной ночи. А именно: он выходит в гостиную, когда Баки откидывается назад в стойку на руках, из которой перетекает в сложное упражнение вверх ногами, а затем в поворот. И это ничуть не помогает утреннему «одеревенению» Стива. Поедая виноград из фруктовой корзинки, появляется Элисон, окидывает Баки утомленным взглядом и бросает ему в голову виноградину. Которую Баки ловит, потому что придурок. Потом она бросает виноградом в Стива, тот тоже ловит, потому что не желает, чтобы его превзошли. Она извлекает из кармана флэшку. — Вот прежняя версия песни, безо всяких странных ремиксов, — сообщает она, протягивая ее Стиву. Баки кувыркается назад и встает на ноги. — Я охраняю девушку, ты подменяешь песню? — уточняет он у Стива. — Звучит неплохо. Какой план на остаток дня? — Концерт в восемь. Мы должны там быть к шести. Но еще у нас сегодня утром финальный прогон, 10-1, после чего мы обычно благодарим команду, — объясняет Элисон. — Великолепно. Я схожу в Институт Искусств утром, затем увидимся около трех? Элисон вытягивает из Стива обещание принести для нее из музейного магазина сувениров красивую открытку, которую можно послать маме, и пока они с энтузиазмом обсуждают искусство, и какие картины предпочитает ее мама, Баки удаляется, чтобы переодеться. Когда в комнату входит Стив, Баки уже почти заканчивает, остается только сделать последнюю вещь прежде, чем надеть маску — почувствовать на губах губы Стива. Как только маска надета, Стив проводит пальцем по жестким планкам от носа до подбородка и вдоль щеки Баки. — Уже привык к ней? Я думал, ты ее ненавидишь, — слегка приглушенно говорит Баки. Ловит пальцы Стива и переплетает со своими металлическими. Стив прикусывает губу. — У меня к ней смешанные чувства, — наконец выдает он. — Угу, — говорит Баки, и проходя мимо, поглаживает полуэрегированный член Стива, вырывая у того стон. — Часть тебя, похоже, испытывает вполне конкретные чувства насчет нее. Увидимся. — Придурок. * * * Во время финального прогона Элисон ведет себя просто замечательно, и близнецы из Каденс, Вальдемар и Юргон Тиккио, на нее не нарадуются. Еще больше их радует Кэлвин, который подписывает контракт на производство целого танцевального альбома при поддержке Каденс. Песни из этого альбома крутят непрерывно, в промежутках между композициями Даззлер. Баки затаивается на стропилах и будто призрак проникает за кулисы. Настроение катится вниз, когда громкая музыка начинает действовать ему на нервы, принося головную боль, которой у него не случалось с момента обретения свободы в Вашингтоне. Он делает фото сцены и стойки Кэлвина для Стива. Он избегает людей, особенно Кэлвина, который все еще относится к нему, как к интересному объекту, которому можно докучать, если есть настроение. Баки подозревает, что если прямо перед концертом отвесить вроде-как-почти-бывшему продюсеру Элисон оплеуху, от которой тот улетит за сцену, это будет плохой политикой. Хотя мысль весьма искушающая. По мере того, как к репетиции подключается остальная команда, дела идут все хуже. Музыка звучит все громче, некоторые повторяющиеся частоты будто вонзаются в голову Баки. Маска и очки блокируют остальные его улучшенные чувства, которые только время от времени дают о себе знать, но вот со слухом поделать ничего нельзя. Он дрожит, балансируя на грани. Все толпятся на сцене: подтанцовка, музыканты, техническая бригада, команда, продюсеры Каденс. Льется шампанское, звучат тосты за Элисон и Кэлвина. И огромный торт, изображающий кучу дисков и наград. Баки принюхивается, но никакого яда не ощущает. Слишком много людей, они слишком близко к Элисон, и Баки не может наблюдать со стропил. Он должен быть внизу, рядом с ней. Толкотня и запах множества людей, весь этот проклятущий шум: у него уходят все силы, чтобы удержать руки подальше от оружия. Кэлвин считает, что будет здорово, если Баки разрежет торт — потому что ножи. Он уже немного пьян и хватает Баки за руку, пытаясь подтолкнуть к торту. Один из дружков Кэлвина хватает его за другую руку. Элисон разговаривает с девушками-танцовщицами и не замечает. И Баки нужно передохнуть, пока он не сорвался. Он выдирается из хватки Кэлвина и его друга и старается действовать осторожно, но его понятие осторожности с каждой секундой все быстрее катится к черту, и дружок Кэлвина отлетает к девушкам подтанцовки, и Кэлвин орет Баки в лицо: — Какого хрена, мужик? — и снова пытается толкнуть его, и Элисон замечает, но она слишком занята, помогая подругам подняться, и Баки уходит прочь. Ему просто нужно выйти наружу и минутку подышать. Потом он вернется обратно на стропила со снайперской винтовкой. Ему нужен свежий воздух, и чтобы никто его не трогал, и чтобы шум прекратился хотя бы на одну чертову минуту. Он в трех футах от выхода из-за кулис — от передышки — когда ощущает позади себя присутствие. Его не пытаются коснуться, слава гребаному Христу. Это Вальдемар Тиккио, директор Каденс (а, следовательно, и АИМ), нанявший его для защиты Элисон. Тощий, угловатый мужчина за шестьдесят, с серыми глазами, которые острее, чем некоторые ножи Баки. Он жестом манит Баки к складу, полному закутков, помещений и декораций, запасных фильтров и ламп. Там их поджидает его брат Йоргон, который немного младше и крепче. Музыка на складе, если это возможно, громыхает даже громче, эхом отражаясь от твердых перекрытий. Вальдемар улыбается. Зубы у него превосходные, зубы двадцатилетнего мужчины. — Мы отзываем твой контракт, Солдат. Тебе заплатят за оставшееся время, но ты нам больше не нужен. Мы устраним угрозу жизни Элисон другими методами. Баки наклоняет голову и недобро смотрит на них. Какого хрена? — Вы шутите, верно? — Боюсь, нет. Можешь идти, Солдат. Вольно, — говорит его брат, его голос звучит странно. Что-то с ним не то, но голова Баки звенит от громкой музыки, и он не может собраться с мыслями… — Предпочитаю остаться. Я отработаю свой контракт, — выдавливает он. — Боюсь, это невозможно, — сообщает Вальдемар, и Баки понимает, что с его голосом тоже не все в порядке. Он никогда не находился достаточно близко к этим двоим, чтобы проанализировать: где их сердцебиение, почему он его не слышит… Затем он ощущает укол в задней части шеи, между маской и воротником тактической куртки. Растекающаяся по венам пронзительная замораживающая боль слишком знакома… Вальдемар продолжает, его улыбка становится шире: — Видишь ли, ценой прекращения попыток убить Элисон был ты. Баки знает, что у него есть лишь несколько секунд, прежде чем нейротоксин вырубит его, и он разворачивается и отрывает Йоргону Тиккио ту руку, которая все еще сжимает шприц… Братья только смеются над ним ужасным, металлическим, модулированным смехом, Баки сжимает чужую руку и видит разлетающиеся искры, провода, сервомоторы и охладитель, который льется ему на руки. Он разворачивается, чтобы бежать, но спотыкается и падает, его тело отключается, не отвечает, запирая в нейропаралич, а мозг уходит в лихорадочную, повторяющуюся перезагрузку. До тех пор, пока ему на голову не обрушивается труба в руках одного из двух андроидов, и все погружается во тьму. *** Элисон озирается в поисках Баки, а когда не находит, ощущает все возрастающее беспокойство. Она собирается пойти поискать его, но не может пройти и двух футов в любую сторону, чтобы кто-нибудь не остановил ее — обнять, или сказать, как они счастливы с ней познакомиться, или что ее музыка для них значит. День обещает быть замечательным. С последующей отличной вечеринкой. А она ненавидит вдаваться в подробности своей охраны, всегда ненавидела. Так почему же дергается, не видя своего телохранителя? Элисон целенаправленно всматривается в потолочные балки, выгибает бровь и ждет неизбежного текстового сообщения: «не волнуйся, я все еще здесь». Текста нет. Вместо этого возле нее возникает Вальдемар Тиккио: — У нас появилась информация касательно угроз, и мы позаимствовали вашего телохранителя, чтобы он с ней ознакомился. — О, — моргает Элисон. — Он скоро вернется? Кто отвезет меня домой? — спрашивает она, сама мысль, что Баки ушел, так неожиданна, что она может поддерживать лишь самые тривиальные темы. — Я отвезу тебя домой, детка, — говорит Кэлвин, приобнимая ее за талию. Его глаза остекленели от шампанского, а возможно и кое-чего еще, и он лижет ее вдоль щеки. Элисон приходится приложить усилие, чтобы не отдернуться. Он обхватывает ее другой рукой и выдыхает на ухо, прижимая ее бедро к своему паху.- У меня новая тачка. Подарочек на подписание контракта от Каденс, — он подмигивает Вальдемару. — Хочешь взглянуть? Он вытаскивает свой телефон и демонстрирует ей фото желтого открытого Феррари. — Она стоит вдвое дороже машины Джеймса, — гордо выдыхает он. * * * Баки просыпается на металлическом столе, потому что — ну, а как же иначе. Он узнает лабораторный халат и собранные в хвост вьющиеся каштановые волосы ученой дамочки из Гидры, ее силуэт на свету наклоняется над ним. В руках у нее дрель, и он думает, что именно жужжание дрели прорезало туман бессознательного состояния. Защитные очки и маску они оставили на нем, поэтому не знают, что он открыл глаза. Остальная часть его снаряжения отсутствует, как и вся одежда, за исключением нижнего белья. Он надежно связан. По его прикидкам, прошла уже пара часов с момента инъекции нейротоксина. Он чувствует, что его организм уже начал перерабатывать его, на подходе волна тошноты и дробящего кости холода, возникающих на финальных стадиях возвращения физических функций, но пока он все еще заперт в своем теле, даже нейросвязи его левой руки не отзываются. Он хочет наорать на них. Хочет схватить дамочку и зубами вырвать ей горло, рукой круша кости. Он хочет, чтобы они узнали, что сами обрекли себя на эту кару, низведя его до такого состояния. Но он не кричит, потому что уже бывал в таком положении, и лучше, если они считают, что он безобиден. Ученая ухмыляется. — Вот! Образец костного мозга взят, — она опускает дрель и передает технику чашку петри, напевая про себя поп-песенку. Техник топает через комнату к ряду машин. Возле нее возникает охранник, загорелый, с распирающими черную рубашку стероидными мускулами и морщинками вокруг глаз. Он нервничает. Чертовски правильно, вам стоит нервничать, думает Баки. — Можно уже избавиться от этого? — спрашивает охранник. Женщина снова поворачивается к Баки — должно быть, сидит на вращающемся стуле, настолько плавно она движется — и оглядывает его сверху вниз с задумчивым выражением. — Боже, работа Золы была хороша, — выдыхает она. — Почему мы никогда не могли сравняться с ним? Он сделал это в пятидесятых. Она тянет руку к его лицу, на секунду колеблется, поднимая взгляд и считывая данные — о, должно быть там что-то вроде монитора, понимает Баки — а затем снимает с него защитные очки. Он едва успевает закрыть глаза. Осмелев, она отстегивает маску. — Ха, — говорит она. — Что? — спрашивает охранник. — Не ожидала, что он… такой… эээ Охранник понижает голос. — Не совершите ошибки, доктор Рейнхарт. Эта тварь — ходячая смерть. Я слышал, что эту маску стали использовать, когда оно выходит из крио, после того, как оно зубами прикончило техника. Оно не сотрудничает, его почти невозможно остановить и больше нельзя перепрограммировать. Его нужно уничтожить. — А нам нужно создать сыворотку ничуть не хуже этой, Джефф, — твердо возражает женщина. — Мне могут понадобиться еще живые образцы тканей. Уверена, это существо позволит нам, наконец, создать надежную и действующую постоянно версию сыворотки Золы. Я не выброшу единственный источник раскрытия этой загадки, — продолжает она. Скрипит отъезжающий назад стул. — Крио-камера выдержит? — Для того их и проектировали, — безрадостно сообщает охранник. — Вот и уберите его туда. Не начиная процесс заморозки. Мне всего лишь нужно получить четкую последовательность его ДНК, а затем можете делать с ним все, что пожелаете, — разрешает женщина. — Это не должно занять дольше пары часов. Охранник возвращает на место маску и защитные очки, затем отстегивает его и запихивает в крио-камеру. Она меньше, чем те, в которых его держали раньше, там темно и невероятно тесно, его плечи слишком широки для нее, руки прижаты по бокам. Воздух внутри горячий и воняет новым металлом. Маленькая, малодушная, испуганная часть него хочет скулить и умолять их включить заморозку. В кои веки он ужасно благодарен, что накачан наркотиками и не может произнести ни слова. * * * В музейном магазине подарков Стив приобретает для матери Элисон открытку с прелестной картиной Дега, изображающей шляпный магазин. Заодно он покупает морской пейзаж Мане — что-то в его абстрактности и простоте заставляет его думать о Баки. Как и цвета: светло-голубое, черное, белое.