журавли с оторванными крыльями

В раскаленном воздухе витают искры, способные разрушить помещение ядерным взрывом. Тяжело дышать. В легких доведенный до точки кипения свинец. Каждый из якудза пожирает глазами мальчишечью красоту, что, замерев, стоит перед ним. Их — десятки. Красивых, невозможных ангелов, продающих свое тело и душу. Куклы. Оболочки. А внутри — пустота. Кисэн замерли, ожидая, когда первые плавные ноты обожгут барабанную перепонку. Перед ними — люди в масках, вальяжно восседающие на своих нагретых местах. Справа от кисэн сидят хэнсу. Ви ловит короткий шугин взгляд, а после из-под длинных бледных пальцев звучит мелодия. Момо двигается первым, сверкая в бордовом свете ламп острием утигатаны. Его обнаженное бедро показывается из-под распахнутого кимоно. Под песочной кожей перекатываются мышцы — он улыбается и знает, как прекрасно выглядит. Винко глубоко вздыхает, равными порциями выдыхает и успокаивается. Якудза следят за каждым неосторожным движением, за каждой капелькой пота, что скользит вдоль виска и огибает впадинку меж ключиц. Черные омуты поглощают его, но вот уже двигается Ви, теперь — его очередь. Отточенные до мастерства, они танцуют в унисон. Лезвия свистят в воздухе, переплетаясь с тихой мелодией, что льется от профессиональных рук хэнсу. Острые шугины плечи обнажены. Ключицы режут взгляд своей тонкостью, непревзойденными линиями. Персиковые волосы падают на лоб. Алые губы приоткрыты, а глаза блаженно закрыты. Со-хонбуче ловит играющие тени на его скулах-лезвиях, что острее его черной катаны. Воздух наполняется запахом альф, когда шелк распахивается, обнажая мальчишечьи бедра. Вакагасира залпом осушил свой бокал, наполненный янтарной терпкой жидкостью, что обжигает горло. Он бы каждого здесь оттрахал до звезд перед глазами, сливающихся в одно цельное, неясное пятно; но мальчишка, чьи багровые волосы растрепались и так сочетались с губами цвета спелой розы — пленял, цеплял, привязывал. Его кимоно спало с плеча, обнажая ключицы, об которые хочется порезать язык, упиваясь собственной кровью. Длинная шея с россыпью родинок-созвездий манила оторвать от места, где пульсирует жилка, смачный кусок. Ведьма. Ебаная ведьма. Вакагасира рычит, сжимая в пальцах свой бокал. А они все двигаются. Якудза ловят каждый томный взгляд и каждый разрыв воздуха, когда лезвие взметается вверх. Восхищение переплетается с диким необузданным желанием. Каждый хочет каждого. Сайко комон скользит по изгибам мальчишки, что танцует в центре. По его пухлым губам пробегается язык, что тут же прячется за белоснежными зубами. Он хмыкает, а после переводит взгляд в свой бокал, где в янтарной жидкости преломляются лучи багрового цвета. Движения кисэн — плавные, легкие, синхронные. У каждого в руке блестит утигатана, а из-под черного шелка выглядывают участки гладкой кожи. Их сжирают глазами якудза, чьи лица скрыты под маской. Шуга смотрит лишь на свои пальцы, что касаются натянутых струн. Его братья рядом полуобнажены. Тела их растерзаны змеиными немигающими взглядами. Он хочет натянуть кимоно на замерзшие плечи и пропустить через пальцы гладкую шерсть Мэй, но пропускает через пальцы струны. Ему все ненавистно и злость распирает. У него на лице вытатуировано цветом ночи «шлюха» и любой из здесь сидящих это видит. Композиция подходит к кульминации — более высокие ноты и более резкие движения. Момо танцует, словно рассказывает историю своей непродолжительно-тяжелой жизни. На его лице не дрожит ни один мускул, но Ви видит внутреннюю борьбу, что нарастает вместе с тем напряжением, что копится у потолка, в самом центре куполообразной крыши. А после того, как музыка прекращается, и острие врезается в напольную доску, он падает на колени и замирает. И все замирают. Вверх поднялись вихри микроскопических пылинок. Тяжелое кисэново дыхание смешалось с возбуждением чужих альф. Негромкие аплодисменты словно опускают занавес. Ви мельком смотрит на Винко, что улыбается уголком губ, и улыбается ему в ответ, одними губами шепчет «Мы справились». Джин-хен, грациозно обходя замерших кисэн, выходит в центр зала, кланяется ровно на девяносто градусов и, почтительно улыбаясь, говорит: — Нам очень приятно принимать в нашем доме таких гостей. Надеюсь, наше представление пришлось вам по душе, — он едва сдержал ухмылку, слыша улюлюканье и свист со стороны альф. — Насладитесь в полной мере этой ночью, — он обвел ладонью помещение, а после развернулся. И вновь заиграла музыка. В зал сквозь двойные двери начали заходить молодые люди, держа в руках подносы с хрустальными бокалами, в которых искрилось шампанское. Их обнаженные тела были скрыты под легкой тканью, открывая вид только на подтянутые животы и бусинки темных сосков. Намджун принял из пальцев кисэн бокал, припадая к нему губами. Мальчишки, свободные от подносов, рассредоточились у ног господ, что позволяли развлекать себя похабными шутками и, выслушивая откровенный флирт в свой адрес, выдавливали из себя улыбку. В нескольких метрах от него сидел мальчик, которого он нашел на озере пару дней назад. В памяти еще свежо воспоминание его запаха, что забился в нос морскими каплями, выжигая слизистую изнутри. Его тело, об которое можно только резать руки, не выходило из головы, прочным фантомом зависая, когда под Намджуном очередная шлюха на ночь. И этот парнишка один из таких — шлюха. Он оторвал взгляд от мальчика, что, вновь закрыв глаза, играл ненавязчивую мелодию. Джин тут же поймал его взгляд на себе и подошел ближе, присаживаясь у его подушки, по одному только взгляду понимая, чего хочет клиент. — Кого Вы желаете, господин? — осторожно спрашивает он, держа спину прямо, а взгляд не сводя с намджуновых глаз. — Его, — кивает подбородком он в сторону музыканта, но не разорвав зрительного контакта. — Хороший выбор, — сделал комплимент Сокджин, склоняя голову. — Он будет готов, когда Вы того пожелаете. — Мои люди могут захотеть любого из них, — Намджун указал на снующих туда-сюда парнишек, раздающих шампанское и танцующих, чтобы развеселить гостей. — Не одного и даже не двух. Вы должны им их дать, Сокджин. Учитель немного потерялся от холодного равнодушия, но, сделав мысленно пометку не забывать, с кем он имеет дело, кивнул, вновь расплываясь в слащавой улыбке. — Да, мой господин, — он, поклонившись, оставил со-хонбуче в окружении альф. Чонгук откинулся на спину и, приподнявшись на локтях, позволил молодому парнишке скользить гладкими ладонями по своему телу, останавливаясь на крепких плечах, и альфа почти слышал, как с его губ сорвался восхищенный вздох. Красноволосая лиса ускользнула от его взгляда, и теперь он бездумно бродил глазами по большому залу, жадно пожирая красоту юных тел. — Юта, — обратился он к сатейгасире, что молча отпивал из своего бокала. Тот вопросительно изогнул бровь, кидая взгляд на расслабленного друга. — Ты уже выбрал себе шлюшку? Кисэн за его спиной вздрогнул, как от пощечины, но Чонгук лишь хмыкнул, одним только взглядом приказывая продолжать массировать плечи. От него приятно пахло забродившим виноградом, как пахнут некоторые вина. Чонгук вытащил из внутреннего кармана маленькую таблетку, закидывая ее под язык. — Да, — отвечает Юта, отставляя бокал на низкий столик. Он утер губы тыльной стороной ладони, ухмыляясь. — Я собираюсь трахнуть ее. — И где же она? — Чон растянул губы в улыбке, облизывая нижнюю потрескавшуюся губу. Юта хмыкнул, обводя взглядом помещение. Чонгук проследил, как Юта скользит взглядом от одного омеги к другому, ни на ком конкретно не задерживаясь. В его взгляде не полыхало того огня, когда бы он точно понял — оно, то самое. И Чонгук резко понял — его здесь нет. — Собираешься бегать за ней? — Не настолько сильно я хочу ее трахнуть, — ухмыляется сатейгасира, а после принимает из пальцев Чонгука скрученную сигарету. На небе сгустились непроглядные сумерки — в комнате, где царил сигаретный дым, алкоголь и потные от жара и спертого воздуха тела. Кисэн седлали бедра якудза, легкими движениями терлись о возбуждение, отчетливо ощущающееся между повлажневших половинок. Сплетение губ, жаркие поцелуи, где кровь смешивается со слюной, и каждый упивается, утоляя жажду. Каждый из якудза. Мужчина с грубой щетиной и телом, забитым татуировками, скинул с громким хрустом бокалы со столика, укладывая сверху на него кисэн. На мгновение стало совсем тихо, и в воцарившейся тишине разнесся крик, когда его член вошел в неподготовленное тело. Джин дернулся в желании защитить, но одернул себя и, крепко сжав зубы, отвернул голову в сторону, приказав веселью продолжаться. Якудза рассмеялись дикими зверями. Чонгук глубоко затянулся, пропуская между приоткрытых губ ядовитый дым. Парнишка, чьего лица он даже не запомнил, татуировал его шею легкими поцелуями-бабочками. Намджун ухмыльнулся, поднимаясь со своего места. Хосок равнодушно проследил взглядом, как со-хонбуче, ступая голыми ступнями по доскам, покинул зал, бросив короткий взгляд на Джина. Беловласый мальчишка, что перехватил его взгляд, начал двигать бедрами, откидывая голову назад — открывая шею и открываясь в принципе. Его кимоно едва держалось на тонких плечах. Мальчишка сглотнул, заставляя кадык подняться и опуститься. Хосок указал на него пальцем, а после поманил к себе, вызвав у того самодовольную улыбку. Он двигается грациозно, словно та кошка, мягко перебирает ногами, будто идет не по дереву, а по чистому песку. Он остановился у подножия небольшой лестницы из трех ступеней, опускаясь на колени. Его волосы растрепались вихрем. Розовые губы распахнулись, выпуская блядский язык из заточения, позволив ему играться с нежной кожей. Хосок стиснул зубы, в пальцах — бокал. — Мой господин, — прошептал мальчишка, остановившись только когда оказался на крепких бедрах. Его ладони с маленькими пальцами, украшенными многочисленными кольцами, остановились на хосоковых плечах. Хосок залпом осушил бокал, облизывая хмельные губы. Эти розовые губки хотелось растерзать в кровь, а язык вырвать, чтобы демон в обличье ангела больше никогда не смел его искушать. Член болезненно пульсировал, упираясь в подтянутые ягодицы. Мальчишка двигал бедрами, дразнил, вновь и вновь облизывая слюнявые губы, в которые Хосок хотел бы вгрызться со звериной жаждой. — Я хочу нюхать наркотики с твоего тела, — хрипло шепчет Хосок, запуская холодные пальцы под чужое кимоно. Кисэн в его руках рвано выдохнул, чувствуя, как чужие пальцы касаются внутренней стороны бедра и впадинки меж ягодиц. — Хочу рассыпать кокаин на твоих ключицах, а после слизать его, — вторая рука перемещается с белых шелковых волос на талию, прижимая к себе непозволительно близко. Кимоно собирается в складки, когда Хосок поднимает его, сжимая грубыми мозолистыми пальцами подтянутые половинки. — А после выебать из тебя твою гнилую душу. — Мое имя — Момо, — пытаясь дышать правильно и равными порциями, выдавливает кисэн. Хосок пальцами собирает естественную смазку, которая медленно вытекает из сжимающейся дырочки, а после размазывает ее по бедрам. Его касание прожигает кожу до кости, оставляя после себя обгоревшую плоть. Момо задыхается, почти умирает в этих руках. Хосок шепчет «Момо», словно пробует его имя на вкус. Отдает персиками. Хосок упивается им и снова шепчет его имя. На кончике языка остается сладость, которой отчаянно хочется поделиться. — Хосок, — хрипит он в ответ. — Чтобы ты знал, чье имя стонать, когда я буду тебя трахать. А после их губы переплетаются; они дыхание друг в друге топят.

☽

— Они похожи на зверей, — хмыкает Тэхен, намочив край полотенца в воде. Винко сидел рядом с ним на коленях, положив сверху них тонкие ладони. Он внимательно следил за метаниями Ви, который обнажал зубы, плевался и рычал, вспоминая голодные животные взгляды якудза на себе. Он чувствовал себя грязным, использованным, морально изнасилованным, а за то, что в этом участвовал и Винко, хотелось расцарапать Джин-хену лицо. Ви опустился на корточки перед Винко. Его лицо исказилось гримасой, которую Винко определил как недовольство, и принялся тереть лицо младшего из кисэн намоченным полотенцем, стирая краску с детского лица. — Да как они смеют, — бурчит Ви, а после, нахохлившись, вновь промывает полотенце от краски в озерце. Винко мычит, трогая Ви за локоть, и тот поворачивается, отложив полотенце на камень. Тэхен кивает, дав понять, что готов слушать, и Винко касается сначала груди Тэхена, а после изображает взрыв всплеском рук. Ви приподнимает бровь, а потом, догадавшись, спрашивает: — Ты хочешь знать, почему я злюсь? — Винко кивнул, не сводя с Ви, у которого в глазах полыхало пламя, своего взгляда. — Потому что… ах, Винко-я, понимаешь ли, — Ви потер шею, поджав губы. — Те люди, — он ткнул пальцем в сторону дома, из которого доносилась приглушенная музыка, — они… Они не должны были тебя видеть! Джин-хен не должен был допускать этого. Винко вскинул брови и, вытянув большой и указательный палец, два раза поднял их и опустил*. — Потому что ты еще маленький! — воскликнул Ви, едва ли не подскакивая с места. Младший улыбнулся, покачивая головой, а после указал пальцем на Ви и провел пальцем зигзаг**. Ви отмахнулся, болезненно воспринимая ответ Винко. Он прикусил губу, не дав глупым слезам покатиться по щекам. Винко обеспокоенно на него посмотрел, присаживаясь рядом. Мальчик накрыл его ладонь своей, и Тэхен позволил ему переплести с ним пальцы. — Я дольше, чем ты, здесь, — грустно сказал Ви, из-подо лба глянув на Винко, который выглядел очень пристыженным за свои слова. — Я просто… просто не хочу, чтобы ты пачкался в этом, даже не успев пройти все обучение. Это так гря… — Ви! — позвал выглянувший из-за двери хэнсу. — Немедленно иди сюда. — Черт, — прошипел Тэхен под легкую улыбку Винко. Тэхен улыбнулся в ответ, разорвав сплетение рук и потрепав мальчишку по волосам. — Никуда не уходи, я скоро вернусь. Иду, Исюл-хен! Винко остался один. По небу медленно плыли звезды с тихим скрипом. На камне так и осталось полотенце, которое Ви-хен не до конца отстирал. Винко поднялся с колен, цепляя пальцами мокрое полотенце и вновь опуская его в воду. Мелкие камни врезались в кожу, заставляя Винко тихо шипеть сквозь зубы. В темноте, нарушаемой лишь редкими светлячками и факелом, воткнутым в землю. Языки пламени плясали, подхватываемые ветром. Винко усердно оттирал приставшую краску для лица багрового цвета, и та растворялась в воде. Мэй тихо мяукнула, ткнувшись прохладным носом в запястье Винко. Ее глаза заблестели в темноте, и Винко хотел бы поздороваться с доброй местной кошкой, которой иногда отдавал свою скудную порцию мяса, но даже если и хотел, не мог. Винко больше не умеет говорить. И Винко на самом деле не Винко. Он помнит, как мама нежно целовала его мягкими губами в лоб и шептала «Сычен-а». И как мама умерла тоже помнит. С тех пор на его голос наложено проклятие, неразрушимое никакими чарами. Мальчик смотрит в свое отражение пару секунд, а после, вздохнув, выжимает полотенце и отворачивается от озера. И замирает. На него смотрят глаза, в которых чернота самой ночи. Затянутые дымкой глаза. Смотрит так, что органы сжимаются в тугой не распутываемый узел, а сердце скачет галопом, вырываясь из грудной клетки. На его пухлых губах заиграла плотоядная улыбка. — Вот, значит, куда ты делся, — хрипит Юта, подходя ближе. Винко отпрянул, сжимая в пальцах мокрое полотенце. — Ты меня боишься? Его улыбка перерастает в оскал, а после в искренний смех. Но неожиданно он стихает, и Винко слышит, как рыбы бьют по воде хвостом. Тяжелый комок в горле не дает вдохнуть, и все, что остается — рвано выдыхать, не отводя взгляда от мужчины, что с каждым шагом все ближе, а Винко так и сидит на месте, сжимая пальцами полотенце. — Как тебя зовут? — раскатывается его голос откуда-то сверху. Винко вскидывает голову, чувствуя, что губы дрожат. Его сейчас изнасилуют? Или убьют? В чужих омутах вспыхивает неконтролируемая злость, будто кто-то поджигает спичку. Он схватил Винко за грудки, поднимая на ноги, словно он ничего и не весит вовсе. — Ты меня плохо слышишь, шлюха? — Зато я тебя отлично слышу, урод, — выкрикивает Ви, с размаху ударив альфу по голени. Тот прорычал, выпуская кимоно Винко из пальцев, и тот едва не падает — Ви подхватывает и прячет за свою спину. — Ах ты сука, — рычит Юта, поднимая руку, собираясь ударить обнаглевшую шлюху по лицу, но зависает. Чонгук крепко сжимает его запястье и смотрит на Ви, что зажмурился, ожидая удара. — Тише, сатейгасира, — ухмыляется пьяно Чонгук. — Не стоит портить такую охуенную мордашку, — Чонгук наклоняет голову вбок, а Ви распахивает глаза, делая несколько шагов назад и заставляя пятиться Винко. — Только попробуй тронуть меня, — огрызается Ви, игнорируя свой дрожащий голос. — Эта шлюха посмела поднять руку, — у Юты от злости ноздри раздувались и глаза заполнились чем-то необъяснимым. Винко сжал пальцы Ви, ощущая в ответ такую же сильную хватку. — Я натяну его за это. — После меня, — Чонгук проводит языком по своим губам. Красные волосы горят в свете факела. — Хочу опробовать эту шлюху на себе. — Пошли к черту, — рычит Тэхен. В его груди разжигается адское пламя, которым он хочет сжечь альф, возомнивших себя чертовыми богами. Его жестоко накажут, но сейчас он не промолчит, позволяя оскорблять себя и Винко. — Если вы не закроете свои х… — И что? — резко спрашивает Чонгук, скалясь. Он наступает — Ви пятится. Его грубые пальцы смыкаются на тонкой шее с родинками-созвездиями. — И что, шлюха? Что ты сможешь? — он тянет точеные губы в ухмылке. — Будешь ли таким же дерзким на моем хуе? — он наклонился ниже. Губы Ви обожгло его раскаленное алкогольное дыхание. — О, господь! — вскрикнул Джин-хен, спешно спускаясь с лестницы. — Господа, простите, господь, — чертыхнулся тихо Джин, поклонившись. — Простите его за длинный язык, — старший омега убийственно посмотрел на Ви, сжавшего зубы. — Сам не понимает, что несет! — Они назвали нас шлю… — Я ничего не хочу слышать, — зарычал Джин. — Немедленно идите в дом! — Чонгук ухмыльнулся, провожая взглядом Ви, который, уходя, кинул на него полный жгучей ненависти взгляд. Юта поджал губы. Маленькая шлюха даже не глянула в его сторону, пряча взгляд. — Я хочу его, — говорит Чонгук, не отводя глаза от двери, за которой скрылась дерзкая шлюха. — Господин, это невозможно, — сглотнув, ответил Джин. Его пронзил острый взгляд. — Он фаворит наследника престола. Этот кисэн, он неприкосновенен. Я бы очень хотел Вам помочь, но я не имею на это права. Мы подберем для Вас отличный вариант! У нас столь- — Второй. Кто? — резко перебивает Юта. — Он наш новый ученик, совсем недавно начал обучение. К сожалению, он пока тоже вне зоны доступа. Но если вы хотите, мы можем пройти в зал, и вы выберете любого из предложенных кисэн. Самого лучшего, — Джин нервно улыбается. Чонгук хмыкает, вновь смотря на закрытую дверь. И на его губах растягивается улыбка. Нельзя, значит?

☽

Намджун распахивает расписные двери. По полу расставлены свечи, пламя которых колышется на ветру, в низких подсвечниках. Прозрачные белые шторы взлетают вверх, легким касанием трогая персиковую макушку. Мальчишка перед ним на коленях, утыкается лбом в прохладный пол. Рядом с ним — футон, заправленный черной шелковой простыней. Намджун подходит ближе, но парень не поднимает головы, вызывая легкую улыбку. — Ну же, рыбка, — тихо и одновременно громко зовет Намджун, и Шуга отрывается от пола, удивленно вскидывая голову. Алые губы распахиваются в удивлении, но он тут же собирается, смыкая губы и из его глаз цвета алкоголя пропадает удивление. Он не поднимается с колен, прожигая холодным взглядом улыбающегося Намджуна. — Ублажи своего господина, — ухмыляется со-хонбуче, развязывая пояс на своем халате, что заструился по его крепким рукам и сильным ладоням, падая ненужным тряпьем. — Поднимись, — приказывает он. Шуга поднимается, гордо задрав подбородок. Он достает Намджуну по плечо, и ему это кажется смешным, но он не смеется. Он проводит огромной ладонью по шее, огибает кромку волос и сжимает затылок, наклоняясь к Шуге. Его опаляет хмельное дыхание. Шугино кимоно спало с острых плеч, открывая обманчиво-нежные ключицы. Намджун ведет по ним большим пальцем и разрезает собственную кожу до крови, только та не течет. Мальчишка смотрит куда-то в намджунову грудь, не поднимает голову. — Смотри на меня, — шепчет Намджун, поднимая его голову за подбородок. — Ты сейчас удовлетворишь нас обоих своим телом. Покажешь мне, как громко ты умеешь кричать, — со-хонбуче ухмыляется, разрывая кимоно на Шуге по ниткам. Кисэн смотрит, как дорогая ткань рвется под напором сильных пальцев, а он остается абсолютно голым. Долг отечеству — это то, ради чего они живут; то, для чего они пришли в этот мир. А потому Шуга поднимает тонкую ладонь, проводя по очертанию пресса и груди, цепляя ногтями бусины сосков. Сверху Намджун тяжело дышит в его макушку, а животом он чувствует возбуждение. Альфа подхватил его на руки, заставив обхватить худыми ногами свой торс, и лег на прохладный футон спиной. Шуга — ебаное искусство, которое он отхватил для себя, как сумасшедший коллекционер находит самую редкую бабочку. Самого редкого журавля. Они вгрызаются друг в друга зубами, ударяются, терзают нежную кожу и отрывают ее не щадя. Кровь смешалась, алой каплей спадая по острому шугиному подбородку к тонкой шее. Рваное дыхание утонуло в поцелуе — оно сейчас не нужно. Поцелуй — это кислород. Намджун — это смесь газов и элементов, которые сейчас необходимы Шуге. Воздух пропитался им одним, вскружив голову хмельнее алкоголя и ядовитей сигарет — Шуга не понимает почему и как. Он просто хочет скорее закончить эту бесконечную ночь. Кисэн потянулся пальцами к дырочке, чтобы растянуть себя, но Намджун перехватил его запястье, сжимая почти до хруста. — Нет, — прорычал он в поцелуй, особенно больно кусая покрасневшую губу. Намджун поднял пьяный взгляд, сталкиваясь с поволокой возбуждения на дне алкогольной радужки. — Почувствуй меня, — он провел пальцем по алой капле, размазывая ее по щеке. Его запястье так и осталось в плену огромной ладони. Намджун, взяв член в свою ладонь, провел головкой между влажных половинок, вырывая из шугиной груди порванный выдох. — Давай. Сделай это сам, малыш. Он коротко кивает, а после заводит руку за спину, обхватывая чужой член собственной ладонью, почти задыхается от размеров. Шуга сглотнул вязкую слюну, подался вперед, упираясь ладонью в намджуново плечо, направил в себя покрасневшую головку. Намджун облизал губы, на которых осталась его кровь, впиваясь взглядом в глаза, что неотрывно смотрят на него. Он достиг своей точки невозврата. Свинец в груди не просто кипит — он выгорает. Альфа резко подкидывает бедра, насаживая кисэн на себя до упора. Шуга кричит, откидывая голову назад и впиваясь короткими ногтями в намджуново плечо до крови. Намджун не дает привыкнуть к своим размерам, насаживая податливое невесомое тело на свой член. Шуга хныкает и вскрикивает при каждом толчке, в кровь царапая его грудь, а после двигается сам — быстрее, глубже, агрессивнее, словно хочет что-то сказать, но не говорит. Намджун звонко шлепает его по подтянутой ягодице. Шугины крики-полустоны оглушают, заполняют, дополняют. Шлепки тел смешиваются. Их запахи создают безумный коктейль, который не выветрить. Ветер лижет раскаленные тела, а Шуга только быстрее подмахивает бедрами. Намджун резко поднимается, подминая под себя Шугу и, сжав пальцами шелк, втрахивает его в футон, что нагрелся от их обжигающих тел. Шуга кричит, пока не срывает голос. Его блядские ноги разведены насколько он может себе позволить — Намджун поддерживает под коленкой, быстрее и размашистее трахает, долбя головкой прямо по простате. Шуга сбивает пальцами подсвечник, в котором сразу же тухнет свеча, хватается пальцами за выступ и кричит, кричит, кричит — Намджун бы слушал вечность или сколько ему отведено в этой жизни. Шуга кончает на свой живот. Его тело бьет мелкая дрожь. Намджун рычит, шлепая кисэн вновь. Кожа на ягодицах приобрела розоватый оттенок. — Разве я позволял тебе? — рычит Намджун. Он повернул Шугу на живот и, взяв за бедра, поставил на колени, вновь врываясь в горячее тело без предупреждения. — Г-господин, — хрипит Шуга, прогибаясь в спине, словно кошка. Намджун зависает, наблюдая за выступающими позвонками и лопатками, из которых вырвали чернильные крылья. Падший ангел. Героин, которым хочется закинуться как можно дольше, больше, сильнее. Ким хватает острые бедра, возобновляя резкие движения. Шуга хрипло стонет, срываясь на беспомощный крик. Намджун шлепает его по ягодицам, заставляет кричать так, чтобы он напился сполна его сладким голосом. Шуга хватается пальцами за шелк, скребется о пол, пока в его тело остервенело вдалбливается Намджун, насаживая на себя до основания, до краев. Шуга чувствует себя заполненным, он чувствует себя правильно. Эмоции бьют в мозг неконтролируемым потоком, и слезы сами собой получаются. Шуга плачет и кричит от того, как ему хорошо. Как ему охуенно. Намджун крепко сжимает его в своих огромных ладонях, оставляет синяки и засосы на бледной спине, сминает пальцами бедра до фиолетовых отметин. Ким делает последние глубокие толчки, а после кончает прямо в его тело, рыча, словно зверь, когда чувствует, что Шуга сжимает его изнутри. Альфа глубоко дышит сквозь зубы. Он отстраняется, смотря, как его член выскальзывает из тела Шуги. Из красной растраханной дырочки медленно вытекает сперма. Намджун провел ребром ладони меж его ягодиц, размазывая собственную сперму по его коже. Мальчик под ним дышит глубоко, рвано, будто ему не хватает воздуха. Со-хонбуче отстраняется от кисэн, и тот падает на бок. Ветер колышет прозрачные шторы. Шуга смотрит на небо, где звезды пропадают — близится рассвет. Он с трудом поднимает руку, вплетая пальцы в свои волосы. Его переворачивают на спину, заставляя смотреть в бездонные глаза. Обжигающие губы спускаются по его груди, обводя контур сердца, а потом — укусы во внутренней стороне бедра. Очередной холодный порыв тушит свечи в комнате. Они остаются в темноте.