Услышь мой голос

      Нежное, почти невесомое прикосновение к губам. Кихён всё же просыпается. Кожа там неимоверно чувствительна, поэтому парень дёргается, случайно ударяя сидящего под ним Чангюна. Тот шипит и трёт нос, кожа которого начинает жечь. Ю спросонья не сразу вспоминает произошедшее за ночь, поэтому удивлённо смотрит на Има, широко раскрыв глаза.       — Ну, да, признаю, я это заслужил. Определённо, — кивает самому себе парень, всё ещё закрывая ладонью ушибленное место. — Не стоило этого делать…       — Извини, — почувствовав вину, шепчет Кихён и дотрагивается кончиками пальцев до лица друга. — Я не специально, просто…       Осознание приходит тут же вместе с воспоминаниями. Сперва он ошарашенно смотрит на то, на чём сидит, затем, удивлённо и немного испуганно смотрит в пустоту, дотрагивается до своих губ и выдыхает:       — Это был поцелуй?       Чангюн выглядит растерянным, потому что ожидал он совсем не порозовевшего лица Ю Кихёна и совсем не смущённо избегающего взгляда. Он ожидал чего угодно: криков, обид, слов о ненависти, драку и даже приступ. Но он никак не мог ожидать данной реакции. Может, это всё из-за того, что Кихён только проснулся?       Им думает не долго: решает воспользоваться необычным состоянием соулмейта и нежно проводит по его волосам.       — Кихён-а, я так долго этого ждал, — он спускает руку на затылок, надавливает на него немного и ждёт. Ждёт реакции.       — Я… Мне… Я твой хён вообще-то! — парень вспыхивает и бегает глазами в поисках спасения. — Хёнвон-а, тебе помочь? — увидев друга, разгружающего машину, орёт Ю и пулей вылетает салона автомобиля.       Иму смешно и одновременно интересно. Такое изменение в характере Кихёна — что-то новенькое. Становится всё веселее…       Ю подбегает к Хёнвону, выхватывая из его рук коробку с едой. Только потом осматривается вокруг и недоумевает:       — Вы хотите устроить обед на пляже?       — Нет, мы хотим здесь заночевать. Волшебная ночь у костра, ужин и весёлая компания — ну разве не прекрасно? — спрашивает Хёнвон, на что Кихён закатывает глаза.       — Не боишься простудиться?       — Сохи меня вылечит, да, малышка? — нежно улыбнувшись, Че переводит взгляд на свою девушку. Та немного застенчиво улыбается в ответ и продолжает разбирать вещи.       — Ладно, но я, надеюсь, нам не придётся всем тесниться в одной палатке, как прошлым летом в походе с Джухоном и Минхёком?       — Не-е-ет, — как-то подозрительно улыбаясь, протягивает Хёнвон, после чего наклоняется к уху Кихёна и шепчет: — Чангюн купил палатку для себя, так что вы будете спать вместе.       — Хёнвон! — орёт Ю и тут же плотно сжимает губы. — Ты же мой друг! Не поступай так со мной!       — Я не могу разрешить кому-то из вас спать наедине с Сохи, поэтому вам придётся разделить постель.       — Я с тобой не разговариваю! — кипя от злости, Кихён разворачивается и, топая ногами, идёт готовить стол к обеду и ужину. Он пыхтит и бурчит что-то себе под нос, кажется, проклятья, но никто его не шугается, окружающим такая реакция парня видится довольно-таки милой.       — Вот именно, я твой друг, поэтому и поступаю так с тобой. До тебя ведь не доходит, что вам следует поскорее сблизиться, — смотря в спину уходящему Кихёну, произносит Че. — Боже, зачем ты всё так усложняешь?       Чангюн присоединяется к остальным. Все четверо готовят себе место отдыха.       За едой и разговорами время пролетело слишком быстро. Солнце стало опускаться за горизонт, небо окрасилось в оттенки красного и жёлтого, поднялся слабый, но холодный ветер, поэтому ребята решили развести костёр. Они собрались вокруг него, накрылись тёплыми одеялами и стали греться. Это было чем-то, похожим на волшебство. Хёнвон достал гитару и стал играть, ловко перебирая струны пальцами. Остальные подпевали ему.       Чангюн не мог оторвать взгляда от Кихёна. Ю был так счастлив, что всё лицо его словно засветилось, а глаза заблестели и наполнились жизнью. Им долго рассматривал профиль соулмейта, не мог перестать скользить по его лицу взглядом, отмечая про себя мизерное количество недостатков старшего, но когда тот поворачивается к нему, почувствовав чужой взгляд, Гюн всё же отводит глаза в сторону.       И тут же чувствует укол в районе груди. Это душа его вновь бунтует против тела, в котором она сидит, будто в клетке. Кихён чувствует то же самое. Он как-то задумчиво смотрит на пламя и не реагирует ни на шутки Сохи, ни на подколы Хёнвона, ни на пристальный, буквально ощущаемый всем кихёновым телом взгляд Чангюна. Парень просто теряется в своих мыслях, даже не желая выбираться из них.       — Окей, давайте пойдём уже спать, становится действительно холодно — матрас с подогревом будет самое то, — вставая с насиженного места и подавая руку Сохи, чтобы помочь ей встать, произносит Хёнвон. Он убирает свою гитару в чёрный чехол и относит её в багажник автомобиля.       — Согла-асен, — зевнув, отвечает Им.       Кихён пристально осматривает соулмейта, сузив глаза, будто ища в нём что-то. Почему он хочет пойти спать? Есть какой-то подвох? Чангюн что-то задумал? Что у него за пошлые мыслишки в голове?       — Это у тебя пошлые мыслишки. Я лишь хочу спать. Если так печёшься о своей заднице: спи на улице. Я не заставляю тебя идти… — Чангюн не успевает договорить, так как Кихён пулей залетает в палатку. Последнее, что видит Им — пурпурное лицо соулмейта и чертовски сексуально закушенная губа.       Кихён хлопает себя по щекам, дабы согнать краску с лица, но это не особо помогает. Он старается выровнять дыхание, но оно то и дело сбивается, так как всё внутри трепещет от переизбытка эмоций. Его потряхивает не только от этой каши внутри, но и от холода.       Нужно было поскорее включить обогревание матраса и зажечь керосиновую лампу, дабы прогреть воздух в палатке. Кихён не знал, что делать, так как у него никогда не было таких дорогих вещей. Когда в детстве он и его родители ходили в поход, палатки никак не прогревались, ведь выбирались на отдых они только в теплые дни.       Ему стоило бы обратиться за помощью к младшему, но Кихён слишком горд, чтобы сделать это (к тому же, ему было очень стыдно за непристойные мысли). Он пытается отыскать в сумке Чангюна спички, чтобы хотя бы лампу зажечь, но даже их самостоятельно найти парень не в состоянии. Он вытаскивает вещи одну за другой (кажется, у сумки младшего нет дна). Там можно было найти всё, что угодно. Всё, кроме спичечного коробка…       Он достаёт небольшой чёрный кусочек ткани, когда в палатке находится уже не один.       — Зачем тебе мои боксёры? — медленно и удивлённо спрашивает Гюн. Кихён дёргается, со страхом на лице откидывает вещь куда-то в сторону, но она летит прямиком в лицо Има. — Можно было просто положить их обратно в сумку, — бурчит Чангюн и нажимает кнопки на какой-то коробке, после чего матрас под Кихёном немного увеличивается в объёме. — Так будет теплее, но нам всё равно придётся спать в одежде.       — Хвала небесам, — саркастически отвечает Ю, ещё больше коря себя за эти неловкости, и, улёгшись на «кровать» и отвернувшись от младшего, немного поджимает под себя ноги. Всё ещё старается не показывать, что ему холодно…       — Я не буду зажигать лампу — это опасно. Лучше принесу тепловентилятор.       Кихён мысленно благодарит младшего и закрывает глаза, желая поскорее провалиться в сон. Но лишь тело парня желало скорейшего расслабления и отдыха, сознание же его было «трезвым, как стёклышко», и явно не собиралось отдавать юношу царству Морфея.       Парень перевернулся на другой бок. Он долго рассматривал сумку Чангюна, будто та гипнотизировала его своей чернотой ткани и синим логотипом фирмы производителя. Ну как он мог так сильно лохануться? Ю тянет себя за волосы и уже чуть ли не завывает, умоляя всех Богов отправить его домой.       В палатку вернулся Им. Ю хотел было отвернуться, но подумал, что будет унижен, потому что Гюн поймёт — он действительно засмущал Кихёна — поэтому парень просто следил за действиями младшего, уверяя себя, что в этом нет ничего постыдного. Глаза нужны для того, чтобы смотреть. Всё верно.       Вентилятор включается — фонарь, освещающий палатку, выключается. Становится темно. Настолько, что не видно ничего, ни самих предметов, ни даже их контуров. А парни и рады.       Кихён затаивает дыхание, потому что чувствует, как матрас слегка прогинается, и рядом кто-то ложится. От Чангюна пахнет свежей выпечкой, и юноша тут же вспоминает пироги с капустой, которые в детстве он так любил. Мама часто баловала ими Кихёна, пока не умер отец. Женщина ушла в себя и практически забыла о своём ребёнке, что так сильно напоминал ей погибшего мужа. Слёз было пролито немереное количество, но сейчас материнское сердце спокойно, лишь шрам украшает его. Кихён очень её понимает, поэтому и обиду не чувствует.       Но почему-то от воспоминаний щиплет глаза. Ю тянет руки ко рту, дабы закрыть его, но противный, жалкий всхлип вырывается из его горла.       — Ты плачешь? — Гюн реагирует быстро, резко садясь на постели и смотря в темноту, где, по его мнению, должен быть Ю.       Он думает, что, возможно, ему просто послышалось и что сейчас Кихён грубо кинет «дурак что ли» и больше не заговорит с ним сегодня, но соулмейт тихо шепчет «нет», и Чангюн действительно беспокоится.       Он тянется к «крыше» палатки и отстёгивает один слой, что закрывает окошечко. В палатке не становится светлее, но теперь можно увидеть ночное небо. Им ложится обратно, но уже ближе к Кихёну. Тот молчит, поэтому Гюн поворачивается к нему.       Они молчат и просто смотрят на звёзды, луну, почти полностью скрывшуюся за облаками. Кихёна потряхивает до сих пор, только теперь немного сильнее. Он опустошён и искренен сейчас, будто ребёнок. Слезы смыли все те маски, что он носил долгое время, неся на плечах груз сожалений.       Он действительно мёрзнет, потому что и маска хладнокровия оказалась в мусорном ведре. Парень пытается засунуть руки в рукава куртки, но те слишком коротки. Чангюн слышит копошение и чувствует дрожь соулмейта, поэтому без слов вновь выходит из палатки и возвращается уже с кучей одеял. Ложится рядом с Ю, накрывает их двоих, закидывает на себя ноги Кихёна и греет его руки, разминая их своими пальцами и обдавая горячим дыханием. Старший утыкается младшему в грудь, тот накидывает на него капюшон, ругаясь, что Ю совершенно плюёт на своё здоровье, а атмосфера становится такой необычной для Ю, такой родной…       Он до сих пор помнит, как мать укутывала его теплее, прежде чем отпустить на улицу; как она закидывала его ноги на себя, пока они спали, дабы сыну было удобнее; как пела ему песни на ночь и как кормила со своей ложки.       Ему так не хватает этого обычного, родного… Чтоб без ссор и пререканий, чтобы просто быть рядом и чувствовать поддержку и не бояться, что в один момент всё это счастье рухнет, словно карточный домик.       Кихён жмётся сильнее к Чангюну, потому что того требует душа (или сам Ю спихнул всю ответственность на неё, лишь бы не признавать, что он сам этого хочет). Этот парень такой близкий, будто действительно был с Кихёном всю жизнь, будто они — одно целое и неразделимое.       Сейчас Ю совершенно не думает о Шону, не думает о работе, не думает о проблемах. Сейчас для него существуют только звёзды, морозный воздух и очень тёплый Им Чангюн.       — Я не хочу, чтобы ты плакал. Это из-за меня, да? Я слишком напорист? — пытаясь скрыть беспокойство в голосе, спрашивает Им, но тот всё равно дрожит, сдавая его с потрохами. — Если тебе так не нравится моя забота, если я докучаю тебе…       — Не уходи, — прерывает его старший. — Ты нужен мне.