Драма Рона

Зубы отбивали ритм оконных рам, ходивших ходуном от непрекращающегося ветра. Кипел чайник. Настойчиво, старательно. Пар, вылетавший из его носика, выползавший из-под крышки, можно было пощупать руками. Морозно в это Рождество. Нору обдувало со всех сторон, особенно сильно тянуло с востока. Мы с Гарри закутались в пледы на диване, залипали на замысловатые фигуры, образующиеся из чайника, его свист попадал в свист ветра. Было в этом что-то грустное и убаюкивающее. В духе настроения. Зашла Джинни, посмеялась над нашим видом, попросила Гарри разлить чай. Он слегка дёрнул палочкой, раскрыл плед, и Джинни подсела к нему, поймав чашечку горяченного чая. Я отвернулся. — Как там папа? — Спросил. — После настойки полегче, — отозвалась она сквозь улыбку, не поворачиваясь в мою сторону. Непривыкшие к морозам, отец, Фред с Джорджем и приехавший на Рождество Билл слегли с какой-то непроходящей простудой. Флер тоже была здесь, но мороз ее не взял. Мы прибыли только два дня назад. Гарри опасно покашливал, стараясь делать это как можно незаметнее. Впрочем, плохо у него это получалось. Поэтому мы с Джинни пили чай, а Гарри — травяную настойку, не хочу даже знать, на чем настоянную. Пахло мерзко. На дом, полный трещин и щелей, было наложено утепляющее заклинание. Это помогало, но побочным эффектом блокировало непрямые заклинания. Теперь было проще заставить одеяло принести тебя на кухню, чем призвать себе в комнату завалявшееся пирожное. Если гора не идёт к Гомогеду... Как там говорила Гермиона. Я вздохнул и отпил чаю. Видимо, это выглядело глупо — Джинни обернулась на меня и противно так хихикнула. Но это уже было неважно. Я обжёг себе чертов язык. Кипяточный чай в нашей семье могла пить только Джинни. И Чарли. Последний связался с драконами. А эта выбрала себе человека по имени Гарри Поттер. Это что-то да значит. Гермиона бы сказала "ложная корреляция". Тьфу. Я мигом перемахнул через спинку дивана и вписался языком в окно. Пальцы аккуратно пристроил рядом. Им тоже досталось. Стрелка тут же монотонно долбила клювом в стекло. Странная сова. Через полчаса мы сидели у камина. Билл поддерживал в нем идеальную температуру — если близко сидеть, можно обойтись без пледа. Я даже кофту снял. Мама сначала возмутилась, но я сбагрил ее Джинни, которая сидела подальше. Обниматься при родителях они с Гарри не рисковали. Но она была с ним особенно нежна, и мне это не нравилось. Билл рассказывал про каких-то мавриков. Никто толком не понимал, кто это такие, но было почему-то смешно. Он умел так говорить: легко, умно и саркастично. Так, чтобы все добро улыбались, а потом громко, неприлично смеялись. С грустинкой. Почему-то именно в эти моменты осознаешь разлуку, жизнь, взрослость. Я это видел по растроганным родителям, да и сам чувствовал, и Билл чувствовал. Ну, словом, все чувствовали. В чашках таял шоколад с корицей, в блюдцах лежали орешки, гренки и соленые крекеры. Воздух заполняли летающие Санты, завтра Сочельник. Гермиона не приехала на эти каникулы. И написала всего одно письмо, с извинениями и поздравлениями, для всех. Это было самое ужасное письмо в мире.