Драма Рона

Я наблюдал за Гермионой. Она этого не замечала. Ее волосы рассыпались по плечам и спине, и солнце золотило их в медовый цвет. Ее лицо было напряженным, отчего появилась мягкая складочка между бровей. Ее дыхание было прерывистым и иногда переходило в свист из-за «смещенной носовой перегородки». Капельки соуса с ее вилки падали прямо на стол. Ее взгляд был направлен в сторону старшекурсников Слизерина, где сидел Малфой и лениво слушал, о чем спорят Блейз и Ревонна. В этот самый момент он отвлекся, обвел глазами зал и остановился на ней. Он смотрел на нее, а она смотрела на него. И рожа у него была такая расслабленная, чуть ли не довольная. Или я все это придумал. Не знаю. Запеканка не лезла, в горле застрял кусочек тоста. Почему он? Чистокровный слизеринец, цель превыше всего. В приоритете статус, подчинение и власть. Это не то, что всегда цепляло ее внимание. Ублюдок, думающий только о выгоде, и Гермона, которой важна правда и справедливость. Сложная конструкция, которой мне не понять. Может, он стал ей интересен только после предательства? Стал беззащитный с ее точки зрения. Мальчик, которого нужно спасать, даже если сам он этого не хочет — просто пока не понимает. Или слишком горд, чтобы показать это даже самому себе. Малфой посмотрел на меня. Все еще спокойно, но уже с видом превосходства, статуса. Главное в его положении — хорошо маскироваться. Подавать ручку одним и скалиться на других. Верно, из Малфоев получаются лучшие лизоблюды. Он перевел взгляд на Гарри. И я догадался, что он тоже участвует в этой игре. Я не мог пошевелиться, загипнотизированный тенью его взгляда, но боковое зрение говорило, что Гарри спокоен и уверен. Когда Малфой отвернулся, сразу стало как-то легче дышать. Гермиона сидела прямо и смотрела вниз, и Гарри через меня похлопал ее по плечу. Она бросила на нас быстрый взгляд, нервно улыбнулась и сказала только: — Вот так. Потом отставила еду и переключилась на книгу. Гарри грел ее своим теплым взглядом. А меня колотило. Я чувствовал, что только что произошло нечто важное, чего я не должен был допустить. Как будто эти игры в гляделки сделали разрешенными все эти месяцы недомолвок, копаний в себе и унижений. Меня это совсем не устраивало. Как не устраивало, что теперь как будто бы Малфой имел на нее право, или она вдруг снова стала нам самым близким другом. Это было нечестно. По отношению к ней, я это знал. Но и по отношению ко мне тоже. Мне стало некомфортно, я почувствовал, как галстук сдавливает мне шею. Я положил вилку и вышел из-за стола. В 6 утра закончилось дежурство, и я позволил Джастину налить огневиски. А в 10, когда прошло пол первой пары, я вдруг осознал себя. Мы продолбали толи травологию, толи метла (о, да, этот предмет на 7 курсе тоже есть, не знали?). Мы сидели на какой-то башне и пытались не умереть от холода. Из теплого был только огневиски. И рассвет. Вопиющий. Тяжелый и мутный, покрытый хлопьями снега. Захотелось его запомнить, и мы использовали синтексиус, который как будто бы имитирует камеру, только вышла мазня какая-то. После чего Джастин наложил на меня трезвеющее заклятие, по моему настоянию. Он сам отказался, на том и разошлись. Следующую пару я вел второкурсникам защиту и молился Мерлину, чтобы меня не вызвали к МакГонагал на ковер, как Гарри до этого. Чувствовал себя ужасно. Взял на заметку, что у Джастина плохо с отрезвляющим заклинанием. Дети ничего, терпели. А что им еще остается. На снадобьях меня покрывал Гарри, как мог, но все же Снег прикопался и назначил отработки. Благо потом был Бинс. Жаль, пара всего полтора часа, уж не думал, что когда-нибудь так решу. Гарри наложил квиентус, чтобы мой храп не смутил остальных (не Бинса, конечно, он будет вести пару, даже если Воландеморт устроит кровавую расправу). На следующем перерыве я словил осуждающий взгляд Гермионы. И чуть не расхохотался. Добавьте сюда ещё Малфоя для полной картины. Цирк уродцев, честное слово. На обеде проспался окончательно. Когда к концу месяца стало очевидным, что препод по Защите не вернется, нам было разрешено использовать маховик времени для учебных целей. Неофициально еще можно было поспать, потому что с обязанностями старосты, дежурствами и заменами наш рабочий день превратился в рабочие сутки. И хотя поначалу юзать маховик было прикольно, уже через пару дней я начал путаться. Часы сместились, дни стали бесконечными. Я не всегда был уверен, прошла ли ночь. Иногда я забывал, в каком времени нахожусь, и сомневался, могу ли выходить из комнаты, чтобы прилюдно не наткнуться на самого себя. В нашей спальне уже все знали про маховик. Однажды после очередного длинного дня я собирался на ужин, как вдруг в спальню зашел еще один я. Посмотрел на меня задолбавшимся взглядом и простонал: «какого черта?». Потом он прошел мимо, похлопал меня по плечу и завалился в кровать. Он был уставшим, и ему было на все плевать, а вот я почувствовал себя неуютно. Потом перед самым ужином меня выхватил Снег, всучил методички и заставил вернуться назад и провести еще две пары. На тот ужин я не попал, и вообще выяснилось, что вовремя оказаться в нужном месте та еще задачка. Иногда я просыпался ночью, и прикидывал, не пропустил ли я что-то важное и не успею ли еще вернуться и все исправить. Во время еды я теперь всегда был с записями по Защите или скатывал у Гарри домахи. А тот все ловил МакГоннагал с уговорами позволить снова преподавать. Это все, что я знал. Прозвучит смешно, но больше ни на что времени не хватало. Разве что подмечать, когда Малфой и Гермиона вместе проводят свое бесконечное время.