ЧАСТЬ IV
По приезде домой я в панике ищу свой телефон, а все потому, что три дня назад, перед учебой, я забыл его на столе, и сейчас мне предстоит разговор с родителями. Дело в том, что все мои улетели на Сейшелы, и их не будет еще добрую пару недель. Вам знакомо это чувство сильнейшего в мире облегчения, когда вы понимаете, что все за вас улажено, и бояться-то, собственно, уже нечего? Вот у меня сейчас так. От родителей только одно сообщение, пришедшее как раз три дня назад: Сынок, мы арендовали яхту и вечером выплываем. Скорее всего, будем недоступны ближайшие дни. Как только вернемся, я тебе сообщу. Люблю, мама. Счастливый я сукин сын! Боже мой, как пронесло-то. Фантастика! Продолжаю копаться в телефоне. Так… Что тут у нас? Что? Интересно, 10 пропущенных вызовов от Насти. Надеюсь, что у нее все в порядке. Первым делом набираю ей: — Привет, прости, я был за городом, а телефон забыл, дурак. У тебя все хорошо? — Привет-привет. Да, все в порядке, просто я очень хотела встретиться и поболтать. Не видела тебя неделю. — Насть, прости, пожалуйста, но давай через дня четыре, может быть, чуть раньше. У меня полнейший аврал в институте, и мне нужно с ним разобраться. Как только я освобожусь, мы что-нибудь придумаем… Хорошо? — Да, конечно. Учись, студент, — посмеиваясь.***
Пятый день я провожу по принципу: хвосты — институт — хвосты. И вроде бы я закрыл все и даже сделал многое наперед, чтобы освободить время для себя, ну и, может, чуть-чуть для Роберта. Вы скажете, что я — идиот? Пожалуйста, говорите, и сам знаю! Похоже, я наконец-таки понял причину, по которой я начал эти своего рода отношения. Мне изначально хотелось понять его. Психолог часто говорил про то, что у меня доброе сердце и мощнейшая воля к помощи всему миру. Он, конечно же, все списывал на детскую травму и то, что в результате издёвок надо мной в средней школе я хочу избавить мир от жестокости, изменить каждую заблудшую душу. Короче говоря, сломать систему. Глупо, не правда ли? Но я чувствую, что именно это подтолкнуло меня к нему. Абсолютно неосознанно, на невербальном уровне. И, что больше всего мне нравится, — это то, что у меня получается. Я уверен, что парень меняется. Скорее всего, пока что по отношению только ко мне, потому что я зацепил его, казалось бы, незначительным разговором. Но это уже достижение! Не находите? Проблема в том, что мне страшно. Страшно за него, ибо я понимаю, что не смогу самостоятельно помочь ему выбраться из своей крепости ненависти ко всему миру. Парню нужна помощь профессионалов, от которой он, конечно же, откажется. Я должен придумать, как указать ему дорогу к принятию себя. На самом деле Роберт не виноват в том, что из него сочится дёготь, ведь его родители совсем положили на воспитание своего ребенка, особенно мать, которую он несмотря ни на что любил настоящей искренней детской любовью, не понимая, почему в ответ поступает лишь холод и жестокие жизненные нравоучения. Ой, блядь, да кого я обманываю. Я просто… Мои мысли захвачены Робертом, в голове постоянно эхом отдается его ласковый шепот, шея все еще чувствует его губы, а сознание навсегда запомнит его молящие о снисхождении глаза. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это моя единственная причина, чтобы помочь ему. И я чувствую, что обязан это сделать! Достаю из заднего кармана телефон и набираю уже заученный номер. Да, я обещал не звонить первым, но от парня все это время ни весточки, и меня это очень злит. Жду очень долго. Чувствую, что гудки скоро прекратятся. — Ты мертвого из могилы достанешь, — раздается заспанный голос. Серьезно? Сейчас шесть вечера, какой к черту сон? — И тебе привет. Я тебя разбудил? — Н-нет, — долгая пауза. — Ты… Не вовремя. Та-ак, понятно все с тобой. Не спал он, а бухал, что и продолжает сейчас, судя по звуку открывающейся бутылки. Он что, все это время был в запое? — Ладно. Пока. И, не дожидаясь ответа, вешаю трубку. Наведаться в гости, учитывая, что тут рукой подать, или включить здравый смысл и не лезть не в свое дело? Сыграем в мою любимую угадайку?***
После десяти минут ожидания у двери Роберт таки появляется. — Бля, — шипит парень, увидев меня. А потом мы просто стоим и смотрим друг на друга в мертвой тишине лестничной клетки. Я пытаюсь разглядеть его, но парень неподвижен. Совсем плохой. — Может, спать пойдешь? — подхожу к нему ближе и глажу его волосы. — Если хочешь, я останусь с тобой. Роберт медленно поднимает голову и как будто бы в замедленной съемке открывает глаза: — Делай что хочешь. Твою. Сука. Мать. Роберта здесь нет. Только физически. Эти глаза… Только человек видевший поймет меня. Блестят, разрывают пространство… Милипиздрического диаметра радужка и полное погружение в свой мир, который каким-то невероятным образом весь читается в этом отреченном взгляде. Такое нельзя понять из рассказов или кино, такое можно только почувствовать в реальности. Зайдя в квартиру, удивляюсь картине кардинально отличающейся от того, что я успел себе надумать. Везде чистота и свежесть, а в гостиной горит лишь одна лампа, и все окна настежь распахнуты. Пока я стою, опешивший от увиденного, Роберт огибает меня из-за спины и спокойно ложится на диван, усиливая громкость транса в колонках. Мы находимся в таком состоянии минут пятнадцать, не меньше: он лежит на диване, закинув за голову руки, а я стою, облокотившись о стену зала, и пристально созерцаю. Удивительно, что я не чувствую ни времени, ни скуки, ни усталости, а только всецело поглощающий интерес. Интерес к Роберту, его взгляду, полностью отчужденному и сочащемуся тревогой. Он не двигается, не говорит и даже смотрит куда-то сквозь меня, как будто бы парень пребывает вне понимания и пространства. Мне чертовски хочется оказаться сейчас в его оболочке, получив возможность дотронуться до мира его трясущейся рукой, прочувствовать душу. Один Бог знает, что творится в его переполненной болью вселенной. Психологически подготавливаю себя глубоким вдохом и подхожу к Роберту, садясь на диван рядом с ним. Он все так же не замечает меня и очень тяжело дышит. — Роберт? Вздрагиваю, осознав, что первый раз осмысленно зову его по имени. — Как и всегда, — задумчиво и абсолютно незаинтересованно. — А… Я, я не понимаю, что должно произойти с человеком…— чтобы он передавал другому свою душу, лишь взглянув, почему-то заканчиваю про себя. — Ты. Сердце замирает. Я пытаюсь начать говорить, но голос дрожит, не позволяя издать и звука. — Са-ша. Он не торопясь садится вплотную ко мне, скрестив под собой ноги. — Ты, блядь… Другой… И, сколько бы я не пытался поступать так, как всегда поступал с людьми, с тобой так не получается. И я начинаю копать вглубь себя, понимая, что вся внутренняя крепость, которую я скрупулёзно строил все эти годы, рушится, — слишком быстро, буквально на одном дыхании. — Потому что ты видишь во мне её отголоски. — Да, — громко и надрывно выдыхает, проводя с нажимом руками по лицу, как после сна. — Блять, я так запутался. Не знаю, что на это сказать; мой живот сжимается, разнося тяжесть по всему телу. С каждым таким срывом я привязываюсь к нему все сильнее, хочу узнавать и чувствовать… Я, наверное… Да, я столь быстро и нечаянно полюбил Роберта — маленького забившегося в угол мальчика. Поднимаю глаза, заглядываю в его вселенную, разрывающую радужки, и, медленно заключив его лицо в свои ладони, целую. На что он зарывается руками в мои волосы, прижимаясь еще сильнее. Я чувствую, как пульсирует кровь в его висках, как тяжело вздымается грудь… Как же хочется забрать это и дать парню свободу. Отстранившись, Роберт просит меня сходить за сигаретами на кухню. Собственно говоря, она в двух шагах, даже не разделена с гостиной стеной: — В ящике под ножами. Слышу подсказку, уже оказавшись на кухне. Сразу понимаю, куда меня направили, но не успеваю потянуть за ручки, как мой взгляд падает на стол. — Так вот оно что, — бубню себе под нос, держа в руках маленький пакет с тремя разноцветными марками. — Роберт, — жду, пока он поднимет голову. — Это то, что я думаю? — поднимая пакетик в воздух, чтобы он мог его разглядеть. — Да, — после долгой паузы. — Будешь? — Не знаю. Он, легко улыбнувшись, встает и подходит ко мне. — Боишься? — разливая нам по стаканам воду. Нет, страха у меня однозначно нет… Сложно передать это чувство. Отрицательно качаю головой и снова смотрю на крохотные бумажки. Я не особо много про это читал или слышал. Лишь знаю, что увижу «новый мир». Только вот где гарантия, что я захочу вернуться? Не закроюсь в себе окончательно? — Хотя нет, я все же боюсь. Роберт в своей излюбленной манере подходит ко мне сзади, обнимает и, кладя голову на плечо, шепчет в ухо: — Отпустив свои страхи, ты встретишь себя, чистого и настоящего, будешь абсолютно свободен в действиях и мыслях. Давай, котенок. Недолго думая, открываю пакет. — Я никогда не слышал музыку… Так, ясно! — заключаю после долгой паузы, глядя на мощную установку напротив меня. — Тогда, — хлопая меня по бедру, отзывается Роберт. — Вставай и подойди к ней. До чего же красиво блестят его глаза. Удивительно, что зрачки теперь нормальные. Уже не в первый раз обращаю внимание. За этот час, что они несколько раз менялись в размере… Надо будет потом на свои взглянуть. — Не смотри на меня так… — толкает в спину, чтобы я пошел. — Тебе понравится, — ждет, пока я повинуюсь. — Теперь закрой глаза. Выполняю, однако уже сложно сдержать сме… — Еб-бааать… Начиная от кончиков пальцев, волны проходят по всему телу, забираясь под кожу и продолжая путь по моим венам, сосудам, огибая каждый орган. Нет, проникая в каждую его клетку. Это состояние… Я не знаю, истинного чувства, — полного контроля и восприятия. Я как будто становлюсь ее частью и вижу насквозь. Если задуматься, что сейчас со мной происходит, понять и обобщить, то самый логичный вывод — я стал всемогущим. Серьезно, эдакий суперчеловек. Вижу все кристально чисто, рассудок свободнее некуда, мысли ясны, страхов нет, хотя поначалу было сложно их отпустить. Могу менять пространство и время, как вздумается. Вселенная работает на меня, открывает все свои краски, чтобы я понял, зачем здесь оказался. Удивительно. Ярко. По-настоящему, так как и должно быть… Хотя, а кто знает, как это? Что мы видим без искажения? Все, что нас окружает, имеет другой цвет, который по физиологическим причинам человек не воспринимает. Это, кстати говоря, научно доказанный факт. И вообще, что такое цвет, и откуда наука взяла, что он не истинный? А как доказать, что существует другая реальность, та, настоящая, о которой говорят ученые? Тогда сразу назревает еще один вопрос: зачем здесь люди, которые не видят истину, живут в неправильной вселенной. Что за своеобразная игра высших сил из серии: о, давай поместим сюда лабораторных мышей и выколем им глаза, вот забава получится. А где же начало этой реальности и конец? Невероятно сложно принять то, что не дано узнать человеческому мозгу. Почему, если вселенная бесконечна, все говорят, что она постоянно расширяется, ведь сам факт расширения свидетельствует о неких рамках, которые меняют свои размеры. Из чего она состоит? Вот человек, например, из клеток, а бесконечность? Кстати говоря, а клетки, на что они делятся? Опять же на нечто бесконечное. Таким образом, все окружающее нас не имеет логического завершения, делится, спускаясь все глубже внизу по микроуровням… Но при этом все, что нас окружает, имеет свой конец или же не имеет? Что, если мир, который нас окружает, — это сплошная иллюзия? Тогда получается, что мы, мы тоже не существуем, но такого просто-напросто не может быть, ведь мысли, чувства, память, ощущения, в конце концов, — все наше естество представляет собой бытие, иначе бы эти идеи не разъедали мой мозг. Но это странное чувство, что я нереален, не уходит, принося за собой страх. Страх так и не вернуться обратно. А что, если, даже вернувшись, я уже не увижу того, что должен, а буду везде искать истину, которая никогда не откроется людям, и неважно, как ты умен и высокоразвит. Картинка проявляется, ярко-фиолетовые пятна разъедают темноту, которую я видел все это время. Я лежу на коленях у Роберта. Он молчит, но, заметив мои отрытые глаза, начинает хлопать меня по лицу. Что… Что со мной? Я не чувствую тело, но каким-то образом знаю, что меня очень сильно трясет. А как я… Неужели упал? А Роберт? Может, и его я придумал, хотя как ведь мысль тоже нереальна, как и все. Меня нет. Есть только пустота, но ведь и она должна иметь форму и из чего-то состоять? Хах, действительно, в этом вся суть человеческой натуры, объясняющая все в нашем мире, нежелание принять, просто поверить, не искать скрытый смысл. И опять же все упирается в разум! — Р… — у тебя есть жизненные ценности, цели, за которые ты побежишь по острию ножа, не имея при этом страха, упасть, веря в то, что жгучее рвение в благое начало спасет тебя от гибели. И не смей отрицать, даже в тебе живет вера. Дайте человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации. Да, крайне стоящее наблюдение; хотя кто я, чтобы каким бы то ни было образом оценивать великих, — их духовное возвышение, если угодно, существует сквозь время и материю, становясь своего рода аксиомой. Вот здесь-то и появляется первый раздражитель человеческого сознания — нежелание перечить, спорить с теми, кто в понимании масс стоит выше, а в случае подкрепленности этого высокого положения давностью, уж и подавно. Человек способен свернуть горы за свои идеи? Однозначно. Однако почему никто не задумывается о ценности, которую эти идеи в себе несут? Вот ты! О чем мечтаешь перед сном? Вопрос о ком отбрасывается автоматически, ибо это одна из высших степеней несуразности целей и мечтаний. Так о чем? Получить престижное образование? Найти стоящую, внимание, "почетную" работу? Семья, дети, продолжение рода, "защита" окружающей среды? Цели, достойные уважения в приличном обществе — обществе принимающих данность, уживающихся с ней. Что ж… Удачи вам, счастья в новых начинаниях, так сказать. И все бы ничего, это жизнь, принимай, не возникая. Но вы никогда не задумывались, что мы живем в аквариуме? Превратили самих себя в подопытных крыс, которые не способные выбраться из их тюрьмы. Да-да, тех самых, с выколотыми в придачу глазами. Гениально, браво! Разумные существа, которые живут в стол. Отрады в жизни… Сейчас поясню. Что заставляет вас улыбаться? Или наоборот чувствовать себя несчастным и брошенным? Нам дано величайшее благо этой вселенной — разум! И на что мы его растрачиваем? Политику, финансовые системы, бумажную волокиту, постоянные расчёты всего, что только можно представить, а войны, особенно по расовой и религиозной принадлежности? Мы — дети Земли, все равны и едины, однако кто еще помнит об этом? Все живут в пределах своего десятиградусного кругозора, не чувствуя, как почва в прямом смысле уходит из-под ног. Наша мать, прародительница всего, которую, кстати говоря, так виртуозно истязают, скоро падет под во многом даже неосознанной подлости своих детей. Да, конечно, некоторые понимают, что мы летим вниз, и пути назад уже нет… Только что с того? Здесь уже две вытекающие. Количество таких людей уменьшается с каждым днем, зачастую они вырастают, — взросление, как известно, происходит медленнее у каждого современного поколения, хотя взросление ли это? И второе — какая разница? Человечество выбрало свою погибель — разум, и день, когда он погубит все живое, уже не за горами. На нашей цивилизации стоит крест, это неоспоримо. Так что же, — продолжать жить, так же, как миллиарды своих зеркальных отражений, или, приняв полное отсутствие смысла в скрупулезно выстроенном предками мире, брать все из предоставленных благ, не заботясь даже о себе? — Саш, — очередной удар. — Расслабься, все в порядке. Он проводит рукой перед моими глазами, а она оставляет до-о-о-олгий шлейф за собой, который превращается в волну, ассимилируясь с красками ночного города. — Саша! — крик, сопровождаемый сильнейшей затрещиной. — Садись, быстрее отпустит, — помогает мне приподняться, облокотившись о стену. Я кладу голову ему на плечо, а Роберт гладит мои волосы, целуя меня в лицо и повторяя: — Не загоняйся, ты просто объебался, котенок. Мне становится легче, но ненадолго… Снова визуалы, пятна, пространство, рассечённое матрицами, это даже становится интересно. Мы лежим на кровати Роберта: он перебирает пальцами мои волосы, а я просто лежу, понимая, что давно мне не было так спокойно на душе. Начинает рассветать, причем впервые за всю мою жизнь я вижу такие красивые оттенки утреннего неба, невероятное зрелище, даже обидно, что такое неподвластно простому человеческому взгляду. — И долго ты собирался сидеть дома? Роберт посмеивается на выдохе: — Дома я только ночевал, не волнуйся. Я занимаюсь делом, по крайней мере, я так считаю. После очень характерного взгляда в его бесстыжие глаза продолжаю: — Ты же понимаешь, что я не отстану. Роберт лишь досадно вздыхает, отрешенно поворачиваясь к окну. — Саш… Са-аш, ты здесь? Не с первого раза слышу я, так как постепенно начинаю проваливаться в сон, хоть и знаю, что этого добиться сейчас сложно. Лишь рефлекторно мычу. — Зачем тебе все это? Вопрос застает меня врасплох. Нет, серьезно, я даже себе на него ответить не могу. Может быть, прикинуться дурачком… Хотя он все равно докопается. — Не знаю, — зачем-то прижимаюсь к нему еще сильнее. — Это сложно, Роберт. Я честно не знаю, а когда даже для себя пытаюсь понять, что творю… Все мысли, скорее даже чувства, которые внутри меня, пропадают. То есть я понимаю, но словами описать это не могу, — замолкаю в ожидании его реакции, но ее не следует. — Просто, понимаешь, когда все это произошло, я сначала себя ненавидел, пот… — Настолько, что не хотел жить? — Да я и сейчас особо не проявляю энтузиазм, — ловя его испуганно-заинтересованный взгляд, осознаю, что начинается не самая приятная тема для обсуждения. — Так, прежде, чем начнутся фразы из серии: да как ты можешь, жизнь всего одна, неблагодарный идиот, хочу ск… — Ты правда считаешь, что я должен тебя осуждать? Это не мое дело. Врешь. Вижу и не только по глазам. Такое чувство, что в них даже не столько интерес, сколько страх. Я. Его. Не. Понимаю. Эх, была не была: — Тогда почему сердце забилось намного быстрее? — кладу руку на левую часть его груди и чуть ли не всем телом ощущаю этот бешеный ритм. Неужели он… Нет, это абсурд, что бы он не говорил… Нет! Только вот что-то в его взгляде, а тем более внутренней вселенной бушующих страстей заставляет поверить, пусть даже на одну секунду, что на самом деле Роберт во мне нуждается. — Не надо, Саш, — убирает мою руку с себя, но при этом не отпускает. — Я ничего и не делал. Парень закрывает глаза, при этом слишком громко выдыхая. — Я… Черт, котенок, — посмеивается. — Такое чувство, что я возвращаюсь к тому, с чего начинал. Парень закатывает глаза, явно подбирая слова. Зачем ты это делаешь, Роберт? — И даже если это так… Я же не имею на это права, никто не имеет. Хотя… кого это остановит. Да, все вновь снова встанет на круги своя, а все то, что происходит со мной в последние две недели, будет заперто глубоко, уже без права на возвращение. Он озвучивает в разы меньше того, что на самом деле перерабатывается сейчас в его голове. И вновь запускаются процессы саморазрушения, чтобы на месте старых развалин родилось нечто поистине стоящее и дельное, то, что и вправду нужно для гармонии. — Полный бред, — ощутив на себе пристальный взгляд Роберта, продолжаю. Ничего, сейчас поймешь и ты. — Казалось бы, у нас есть все. Мы из очень обеспеченных семей, что дает полную свободу действий, получаем высшее образование, постоянно занимаемся саморазвитием, но даже несмотря на все это умудряемся постоянно жаловаться на свою жизнь, забывая о том, кто и вправду несчастен в этом мире. Почему люди, у которых поистине кровоточащие душевные раны, всегда добры и улыбчивы, а те, у кого ровным счетом все лишь передряги, начинают загоняться, становятся озлобленными на весь мир и срывают на нем свое дурное настроение. Разве это правильно? Почему нельзя просто жить спокойно, попрощавшись, быть может, с и не самым приятным прошлым? — Потому что спокойствие и счастье — две совершенно разные вещи, — полушёпотом заключает Роберт. — Никогда бы не подумал, что ты гонишься за счастьем. — Я борюсь со скукой. Это одно и то же в какой-то мере, — хмыкает, добавляя. — Ты так и не ответил, зачем приходишь вновь и вновь? Почему не боишься меня? — Не знаю… Если тебе станет легче, я скажу, но это будет не совсем ответ на твой вопрос… Я прихожу, потому что после того, как я увидел тебя, рухнуло и мое естество. Это был даже не страх, а скорее полное непонимание. Я думал обо всем случившемся постоянно, вскрывался, не знал, куда себя деть, думал только о том, что я — полное ничтожество, и нихуя мы оба не изменились. С ужасом представлял, как будет проходить моя учеба в постоянных попытках избегать тебя, в страхе, что я опять стану ничтожеством, как тогда. Да еще и эти… — Саш, — собственнически дотрагивается до моего подбородка, чуть-чуть приподнимая мое лицо, чтобы заглянуть ко мне в глаза. — Хватит отводить взгляд. — Н-начались. Ну, — от его игр меня бросает в жар, и бешеный ритм моего сердца выдает полнейшее смущение. Роберт тянется ко мне и шепчет на ухо, обдавая его своим горячим дыханием: — Давай, котенок, скажи. — Пот-том начались, — мое тело дрожит от напряжения: парень слишком близко, я чувствую каждой клеткой столь сладкий голос и руки, которые мягко гладят мою спину, вроде бы ничего сверхъестественного, тогда почему же по телу проходят электрические разряды, вгоняющие в краску? — М-м, догадываешься, что я сделаю с тобой, если не прекратишь мямлить, как младенец? — Сны, — выдыхаю, из последних сил сдерживаясь, чтобы не выгнуться, мне слишком жарко. — Т-ты не вылезал из моей головы, не знаю, ч-то так зацепило… — Роберт нависает сверху, сразу же задирая мою футболку и принимаясь целовать мои соски, на что я выгибаюсь с лёгким полустоном, давая парню полную свободу действий. — И что же я с тобой делал? — кусает, оттягивая кожу. — Н-не помню… Агх. Роберт прекращает свое занятие и подвигается выше, легко целуя меня: — Забываешься? Здравствуй, привычный Роберт, я даже успел соскучиться. Меня бросает в такой истеричный смех, что даже начинает сводить мышцы внизу живота. Парень сам улыбается, но довольно-таки быстро приходит в себя, продолжая свое увлекательное занятие: жадно впивается в мою шею, очерчивая языком выступающие ключицы. Руки бессовестно блуждают торсу, однако тело, а точнее самая главная в данной ситуации часть не откликается. Полная несуразица… Почему я сгораю изнутри, сердце бешено бьется, голова кругом, но полноценное физическое возбуждение не приходит. Рука Роберта сползает ко мне между ног, массируя член сквозь трусы, но ни малейшей реакции. Парень вновь целует меня, и я даже забываю об этом далеко не радующем инциденте, однако после он сам напоминает: — Не переживай, это нормально, тебя же еще не до конца отпустило. — Если хочешь, — мычу в его горячие губы. — Можешь меня трахнуть, я не против. Честное слово, его аж встрепенуло. Парень резко отстранился от меня, прибавляя: — Я не узнаю того испачканного синей краской мальчика, которого встретил в туалете института в начале года, — проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. И в этой фразе сейчас прозвучало столько явного непонимания и даже некого рода волнения, что сердце мое сжалось в жалком смущении. Ведь с каждой подобной фразой, с каждым поцелуем или просто искренним взглядом мне все сложнее предать этого человека. — Так и ты уже не та озлобленная скотина. В ответ мне на всю квартиру разносится первый услышанный мною смех Роберта. А у него красивая улыбка… Никогда не замечал, хотя он не особо улыбчив. — Ты необычный мальчик, — тихо произносит парень, отстраняясь, дабы просто лечь рядом. — Ты тоже, — единственное, на что у меня хватает сил, иначе бы мой дрожащий голос окончательно сорвался. Настолько больно внутри, что не найти подходящего слова. Впервые со мной такое. Несмотря на все я понимаю его. Не говоря уже о прощении, которое неким незаметным образом пришло. Почему-то следующее я произношу вслух: — Да… Все случившееся в прошлом году произошло не с нами. Роберт обнимает меня, утыкаясь лбом в мое плечо: — Я очень рад, что ты так думаешь, но несмотря на это я уже не способен перестать думать… Обо всем, что я творил. Не знаю, была ли ситуация с тобой самой худшей… — легко посмеивается. Я не могу его наслушаться. Столько доверия и понимания. Такое чувство, что это начало чего-то невероятно значимого для нас обоих. — Ведь я просто хотел тебя трахнуть, встретив уже в этом году. Думал, увидев тебя, веселого и жизнерадостного, разносящего по коридорам смех, что я обязан закончить начатое. Ведь это дерьмо по-настоящему меня заводит, — он опять задумался. — Я — прогнивший человек. Мне не больно, даже не обидно. Ведь это было неудивительно с самого начала. И для него, и для меня все начиналось как партия, из серии кто кого. А потом затянуло так, что на данный момент для меня бесповоротно и окончательно пропали сомнения в его искренности. Если Роберт играет, то по нему плачет ссаная "Пальмовая ветвь", — шепот сердца, взгляд, сбивающееся дыхание… Такое за одним желанием выиграть не подделаешь. Мы, сами того не желая, помогли друг другу. — В чем смысл мучать себя… Хотя, ладно, пока просто поспи, — провожу рукой по его волосам. — У тебя же уже глаза закрываются. Он улыбается. Опять. Столь непринужденно. — Саш? Слышу спустя пару минут, почти провалившись в сон. — М-м? Роберт берет меня за руку, преподнося ее к губам и мягко целуя. Да, это слишком приторно, но… До чего же мне, сука, хорошо! Именно в эту минуту, именно в эту секунду мне просто по-человечески хо-ро-шо… Это моя вторая жизнь, и я никому не позволю мне помешать делать, что я считаю правильным или необходимым для достижения моей цели. А ведь она одна. Одна у всех людей на планете — счастье, кто бы как не выебывался! Глаза в глаза, чрезмерно интимно, но при этом невинно чисто. Окружающее убранство отпадает, сводя все к принятию внутренней вселенной: я слышу Роберта отчётливее, чем когда-либо. Глаза не врут, никогда… Вы просто не туда смотрите. Парень, едва шевеля губами, собирается произнести то, к чему мы оба не готовы. — Молчи… Пожалуйста, молчи, — перехватывая его инициативу, молящим шепотом душу едва зародившееся разрушение. Целую его в лоб, и на глазах выступают слезы. Нет, время еще не пришло. — Я знаю, — губы послушно вторят разуму, а сердце кричит совсем иное. — Пожалуйста, Роберт, молчи. Он проводит рукой по моей щеке и, улыбнувшись, вновь закрывает глаза. Это и правда она? Под утро, а у нормальных людей дело близится к вечеру, просыпаюсь от того, что Роберт слишком сильно ворочается, да еще, оказывается, и бубнит себе что-то под нос. — Не смей. Хватит меня трогать. Тебе это с рук не сойдет. Я нахожусь в полном ступоре, особенно пугает столь тревожное выражение лица парня. Я просто обнимаю его крепко-крепко и шепчу на ухо несколько раз: — Все хорошо. И он вроде бы успокаивается. Проснувшись окончательно, заставляю себя дать Роберту время, чтобы прийти в себя после сна. Как бы мне ни хотелось узнать, в чем причина его, как я понял, кошмаров. — Что тебе сегодня снилось? — спрашиваю, ставя перед нами крепкий кофе. Его глаза блеснули моментально потухшим огоньком испуга, как обычно бывает у людей перед тем, как они начинают врать. Ну, поехали, давай, удиви меня… — Ничего. Дыши, Саша. Вдох-выдох. — И все же? — Я что-то говорил во сне? — он слишком волнующе выглядит, когда пытается вытащить из меня информацию. — А за тобой такое водится? — Вопросом на вопрос отвечаешь, — иронично приподнимая бровь. — У тебя набрался. — Что я говорил? — Сначала скажи, что тебе снилось? — Неужели это так важно? — Ты не хочешь отвечать? — выдаю с чуть большим раздражением, чем я имею права. Обстановка накаляется. — Просто считаю, что это лишняя для тебя информация. Звучит, честно говоря, как: знай свое место, подстилка. Или я драматизирую? — Почему? — Потому что это не самые приятные воспоминания. — Про неё? Ох, как тревожно мне затрагивать эту тему, но я должен знать. Просто чувствую, что должен. — Нет, я тебе ничего не говорил. Поймав мой одновременно взволнованный и заинтересованный взгляд, Роберт выдыхает, будто бы собирается с духом перед чем-то решающим. Да что же с тобой произошло… — Почему ты так спокойно раздвинул передо мной ноги? — в лоб, без доли стеснения или вежливости. Шах и мат. Поставил на место одним вопросом, так сказать. Браво! Я даже немного оскорблен такой постановкой вопроса, хотя, если задуматься, так оно и было. — Захотелось, да и… А что я вообще перед тобой оправдываюсь, сам, что ли, не доволен таким развитием событий? — выдаю я с долей сожаления. — Ты долго собираешься увиливать?