***
Я сидела на уроке литературы и внимательно слушала Зинаиду Степановну, которая рассказывала, как писать сочинение. Что-то я конспектировала, что-то помечала у себя в голове. Когда прошло минут пятнадцать с начала урока, в класс кто-то постучал. Это заставило меня положить ручку, колпачок которой я слегка покусывала, потому что была очень увлечена процессом. В класс заглянул Михаил Васильевич и с интересом оглядел всех учащихся. За моей спиной послышалась возня. Оглянувшись, я заметила, что все девчонки спешно стали поправлять макияж, прически и прозрачные блузочки. Кто-то даже осмелился поднять и до того короткую юбку почти до ушей. — Зинаида Степановна, прошу прощения, что отвлекаю от урока, но не разрешите ли снять с этого урока Черноморскую Юлию? — наконец подал голос историк. Учительница покраснела, отвернулась, но после, кивнув головой, разрешила мне собирать вещи. Наскоро покидав все в портфель, я вышла из класса под громкие возмущенные вздохи одноклассниц. Оказавшись в коридоре, учитель кинул возмущенный взгляд в мою сторону. — Я, кажется, сказал тебе, чтобы на четвертый урок пришла ко мне в кабинет… — злобным шипением напомнил он мне. Я не знала, что и делать. Мысленно, я уже успела надавать себе десятков пять подзатыльников и столько же раз повторить про свою «прекрасную» память, но, что делать физически, я не придумала. — Простите, Михаил Васильевич! Я забыла! — наконец извинилась я, виновато опустив голову в пол. — Ладно уж, пошли, Черноморка, — вздохнув, сказал он, по привычке ухмыльнувшись мне. Я закатила глаза, но проследовала за ним в кабинет истории. Он открыл дверь и пропустил меня вперед под моим пристальным недоуменным взглядом. Учитель сел за стол, сложив руки в замок, внимательно посмотрев на меня. Я невольно заерзала на своем месте. Зачем меня так пристально осматривать? — Не удивлюсь, если ты уже всем разболтала, что за предложение сделал я тебе? — спросил он, не снимая ухмылку с лица. Как он обо мне думает?! Какого он мнения обо мне?! — Неправильно вы обо мне думаете, Михаил Васильевич, — качая головой, отвечала я. — Неужто никому не сказала? — спросил он, прекращая ухмыляться и все больше удивляясь. — Прям я так тебе и поверил, наверняка об этом весь класс знает… — Михаил Васильевич, если вы и дальше собираетесь не верить мне, я не вижу смысла во всей этой затее, — провокационно начала я, надеясь усмерить пыл этого «недоучителя». — Вы, Черноморские, все такие? — спросил он, вглядываясь в меня еще более пристальным взглядом. — Вам довелось знать кого-то из моей семьи? — с не скрытым интересом произнесла я, смотря на учителя в упор. Я уже говорила, что между нами началась война? Значит, повторюсь. — План действий я предлагаю такой, — начал историк, словно и не слышал моего вопроса. — Что ты делаешь во вторник, четверг и пятницу? — Ничего сверхъестественного, — пожимая плечами, ответила я, сложив руки на груди и рассматривая свои ладони. — Значит, жду тебя завтра после уроков, я хочу засунуть на тебя ближайшую олимпиаду по истории… — открывая ежедневник и помечая в нем что-то, огласил историк. — Но этого не было в уговоре! — сразу вставила я, резко поднимая взгляд на Михаила Васильевича. — Как это не было? — с наигранным удивлением сказал он, что я еще раз сделала заметку, что этому «недоучителю» стоило поступать в театральный, а не в педагогический. — Теперь будет, — хищно ухмыльнувшись и бросив на меня мимолетный взгляд, сказал учитель и вернулся к заполнению ежедневника. — До конца урока осталось еще пять минут, — покосившись на часы, надетые на руке, произнес историк, нисколько не отвлекаясь. — Может польешь многочисленные цветы, вежливо оставленные вашим прошлым учителем? — Я? — удивилась я, замечая, с каким недовольством произносит он про эти цветы и прошлого учителя. — Я здесь больше никого кроме тебя и себя не вижу, — издевательски оглядев пустой класс, для надежности крикнул. — Ей, кто-нибудь есть здесь? Видишь, никого, — спокойно возвращаясь к работе, удостоверил меня Михаил Васильевич. — Спасибо, мне от этого реально стало легче, — пробурчала я, недовольно поднимаясь со своего места и ища взглядом что-то похожее на лейку. — Обращайся, — пожимая плечами, ответил историк. Все-таки услышал…***
Интересно, а как он собирается готовить меня к олимпиаде, когда до нее осталось всего три дня? На мое возмущенное состояние историк лишь хмыкнул и, отложив в сторону ручку, которой он что-то помечал в журнале, сказал: — Я думал, что имею дело с отличницей. А тут вон оно как, боишься упасть в грязь лицом? — Ничего такого, — недовольно сложив руки на груди, насупилась я. — Вот и славно! — хлопнув по столу руками, сказал историк и полез в ящик под столом, доставая оттуда сборник олимпиадных заданий и протягивая их мне. — Решишь отсюда один вариант без ошибок — отпущу сразу, а если нет — будешь горбатиться здесь, пока не сможешь решить без единой. — Немного по-детски, не находите? — спросила я с неким вызовом в голосе, принимая учебник из его рук. — Посмотрим… — лишь сказал историк, пожимая плечами и кладя перед собой стопку тестов девятиклассников, начал их проверять.***
Ни-че-го! Половина варианта, что была написана мной за полтора часа, оказалась никуда не годной. Единственным лучом света осталось то, что другая половина подавала хоть какие-то надежды. — Не густо… — подытожил Михаил Васильевич, подпирая одной рукой свою щеку. — За что тебе пятёрки по истории ставили? — наконец спросил он, смотря на меня измученным взглядом, который прямо и говорил: «Ещё одна тупая на мою голову». — Я знаю историю, — подала голос я, отрывая глаза от созерцания парты. Оправдания будут лишними. — Черноморка-Черноморка, хочешь казаться сложной, а на самом деле ты такая простая, — Михаил Васильевич просверлил меня взглядом своих глаз, взгляд которых сейчас казался не такими уж холодным. — Ну, что? Давай учить историю?***
Ещё два часа мы учили историю. Вернее, не так. Я была готова биться головой об стену от того, что согласилась на это предложение, а Михаил Васильевич терпеливо объяснял мне темы из восьмого класса. К концу нашего занятия его терпению пришёл конец. Нервно встав с места и открыв окно, историк закурил прямо в кабинете. Оставив меня наблюдать за этой картиной маслом, Михаил Васильевич подвёл итог нашего дополнительного занятия. — Какие же вы, подростки, все-таки глупые. Вечно понапридумываете себе что-то и считаете это главнее всего. — А разве вы не были таким же подростком? — спросила я, собирая свои вещи. — Был, именно поэтому так и говорю, — смотря куда-то вдаль и следя за небом, которое с каждым разом становилось разного цвета. Закончив со своими сборами, я повернулась к учителю и бросила обычное: «До свидания». Он только мотнул головой, своеобразно прощаясь со мной.