Черноморка

      — Черноморская, садись ближе, — говорит историк, заставляя меня покинуть парту прямо перед ним. Я сажусь рядом с историком, стараясь не обращать внимание на одноклассников, которые теперь рассматривают меня всю.       — Михаил Васильевич, — Кузнецова, сидящая на последней парте, поднимает руку. — Я собираюсь сдавать историю. Когда же это все закончится? Все девчонки, не включая меня и Аринку, просто тащатся по преподу, постоянно носят коротенькие юбочки, прозрачные блузочки и высоченные каблучища. Вот и Ирина Кузнецова не остается в стороне. Из всех вертихвосток она не первая, кто пытается сдавать историю. Последний случай был на прошлом уроке истории, то есть в понедельник. Окно экзаменов закрывается через несколько дней, а желающих сдавать историю хоть отбавляй! Мои же родители, когда приехали из командировки, в первую очередь проверили все мои оценки, не упустив возможность отругать меня по поводу десятого места в олимпиаде. Забрали все книжки, отключили в квартире вай-фай, но это не сильно-то помогло. Катю тоже отругали, что не позанималась со мной, хоть я ее даже не просила. Кажется, теперь сестра еще больше ненавидит бывшего. Недавно я все-таки написала вторую олимпиаду под руководством Михаила Васильевича и думаю, что намного лучше, потому что из отведенных трех с половиной часов, я провела там всего-то два. Да и решить все было намного легче.       — Что тебе, Кузнецова? — спрашивает учитель, хмуря лоб. — Историю сдавать? — он готов откровенно смеяться, эта ситуация его явно забавляет. — Скажи мне, дорогуша, где ты была в начале года?       — Михаил Васильевич, мне для поступления надо! — ей не нравится эта ситуация, я слышу по голосу, но взгляд не поднимаю. Мои балетки интереснее в тысячу раз. — Вот Черноморка почему-то сдает, а я чем хуже? — это уже перебор. Давайте не будем переходить на личности, а? Я поднимаю свой взгляд на нее. Ирина явно не ожидала этого. Конечно, «смелости у меня не хватит».       — Я очень сильно сомневаюсь в этом, Кузнецова, — деловито произносит историк, вставая из-за стола с папкой бумаг. — Все прочитали параграф сорок пять? — он не заостряет внимание на этой «новости». Наверное, он уже привык к тому, что его постоянно окружают девушки и женщины в вызывающих образах. Это были все старшеклассницы школы и незамужние учительницы, вроде Зиночки. Замужние на историка не смотрели, а если и смотрели, то только как на коллегу. В общем, Зинаида Степановна тоже стала постоянно крутиться возле Михаила Васильевича. Постоянно что-то спрашивает, жалуется на наших отстающих, на мальчиков. Один раз даже пришлось отменить наше занятие, потому что «Зинаида Степановна хочет отказаться от нашего одиннадцатого класса», но историку удалось ее отговорить. Интересно, Михаилу Васильевичу нравится вся эта атмосфера возле него, которая продолжается уже четвертый месяц. Начинается зима, а значит близится и время экзаменов и итогового сочинения-допуска. Благо на уроках Зиночка остается прежде всего учителем русского языка и литературы, заинтересованного в нашей успешной сдаче. Историк совершенно спокоен, он как классный руководитель тоже должен быть заинтересован в этом, но никаких лекций наподобие «Вам нужно учиться, чтобы сдать» или «Экзамены на носу, начинайте готовиться» никогда не были им произнесены. Неужто он даже направлять не будет?       — Вот ваш тест, сделаете — можете быть свободны, — коротко бросает Михаил Васильевич и возвращается ко мне с какой-то книжкой, которую вероятнее всего взял из шкафа. — А это твое задание на два урока, — он ровно кладет передо мной сборник тестов ЕГЭ за уже давно прошедший год и еще один бланк ответов, напечатанный явно им, просит подписать вариант.       — Вы уверены, что именно этого года? — шепотом интересуюсь я, беря книгу в руки.       — Полностью, она вся твоя на эти два часа, только не порть этот раритет, — предупреждает историк и поворачивается к компьютеру. — Пересаживаться даже не смей, сиди здесь, — говорит Михаил Васильевич, предостерегая мои попытки. У него что тридцать три пары глаз? Я немного смущенно опускаю глаза в сборник, пытаясь что-то решить. Даты, люди, события и причины просто с мгновенной скоростью проносятся в моей голове, подталкивая меня на зачастую верный ответ. В этот раз мои обведенные в кружок ответы выглядят уверенными и точными, не то что в первый раз. Да, возможно, где-то я сомневаюсь в своем ответе, но теперь я хотя бы знаю, что историк меня не убьет, а терпеливо будет объяснять, вдалбливать мне в мозг и даты, и причины, и все то, что я не знаю или забываю. Звонит звонок. Все медленно покидают аудиторию одни за другим, тихо складывая ответы на первую парту, возле которой стоит историк, строго проверяющий все сданные работы. Мельком я смотрю на его профиль. Нельзя быть идеальным, но ему почему-то удается. Когда учитель в очках, то выглядит совсем по-другому. Взрослый, солидный, не ухмыляется, а реально становится профессионалом. Когда же без очков, это словно другой человек, будто в него кто-то вселяется. Нет, он все такой же учитель истории, но вот уже язык за зубами не держится, улыбка превращается в ухмылку, но все такой же остроумный. Вообще, Михаил Васильевич больше не повторял тех выкидонов, как в начале года. В кабинете он иногда курил и в моем присутствии, но чаще все же в курилке. Неожиданно возле меня возникает Арина, отвлекая от всех моих мыслей.       — Что, историк нравится? — Веселкина проводит траекторию моего взгляда и как-то заговорчески смотрит на меня.       — Арина! — ворчу я, погружаясь в работу перед собой.       — Ну-ну, — тихо произносит она, замечая, что историк смотрит в нашу сторону.       — Веселкина, вы сдали свой тест? — спрашивает Михаил Васильевич.       — Да, — коротко и четко отвечает она, а историк хмурится.       — Вы знаете, что нужно делать, — утвердительно говорит тот.       — Пока, — чмокает меня в щеку Аринка и спешит покинуть класс. Когда последний ученик закрывает за собой дверь, историк выдыхает и складывает варианты теста друг на друга, предварительно собрав их, постучав о стол. Затем он поворачивается ко мне, я не успеваю отвести взгляд. Он понимает, что я наблюдала за ним, хмыкает и кладет стопку рядом со мной.       — Понравилось? — спрашивает он, ставя одну руку на стол. Я смущенно заливаюсь краской. Что ему от меня надо? Поднять глаза я не смею, поймет. Решаю сыграть дурочку, будто не поняла вопроса.       — Что именно? — спрашиваю я, непонятно откуда высоким голосом. Никогда не думала, что могу издать такой писклявый звук. Всё. Он все понял, вернее, понял совершенно не то. Я кашляю в кулак, стараясь убрать этот непонятно откуда взявшийся в горле ком.       — Книжка моя, — радостно говорит историк, забирая ее у меня из-под носа. — Книжечка, — счастливо произносит он, обнимая ее.       — А, книжка, — выдыхаю я, стараясь как-то скрыть слишком красные щеки.       — А ты про что подумала? — с кем-то слишком наигранным удивлением в голосе провозглашает Михаил Васильевич, но я спиной чувствую его едкую насмешку.       — Ни про что, — бубню я, громко выдыхая, и утыкаюсь в листок перед собой.       — Ладно, чудо. Давай проверять, что ты там накалякала, — говорит учитель, пододвигая стул ко мне и забирая листочек с ответами. — Какой вариант ты решала? — попутно задает вопрос, быстро открывая очечник и надевая очки на нос. И тут я вспоминаю, что опять забыла сделать. — Черноморка, что за затяжная пауза? — Михаил Васильевич догадывается, что происходит, но все же решается спросить. — Только не говори, что… Юлия, я тебя скоро точно убью! — шипит он, своеобразно растирая руки.       — Михаил Васильевич, — шепчу я, тихонько выбираясь из-за стола педагога. Он поднимает на меня свой взгляд, поднимая брови так высоко, что кажется, выше некуда.       — Что ты хочешь сказать, Юлия? — закрывая глаза произносит он, пытаясь не орать. — Скажи мне, пожалуйста, я просил написать вариант? — тихо произносит он, тоже вставая, я делаю шаг назад.       — Говорили, — тихо шепчу я, сжимаясь и стараясь стать маленькой.       — Так почему ты этого не сделала? — глаза историка загораются недобрым огнем. — Ты же понимаешь, что этих вариантов там сто штук! — шипит он, делая один гигантский шаг, вмиг оказываясь близко ко мне, я делаю еще два шага назад, понимая, что рано или поздно все равно окажусь вплотную к нему.       — Юлия, — повторяет он, делая еще один шаг вперед, а я три назад. Блин, стенка. — Юлия, — снова произносит учитель, оказываясь совсем близко ко мне. Он ставит руки на уровне моей головы, не давая возможности убежать, а мне даже пытаться нельзя, потому что все равно поймает. Черт бы проклял мою забывчивость. Цвет глаз историка, скрытый за тонкой оправой очков, и так темный, а сейчас кажется еще темнее, радужка совершенно не отличима от зрачка. Он стоит совсем близко, очень близко. Чувствую его дыхание, историк бесцеремонно ворвался в мое личное пространство. Я смущенно поднимаю взгляд на педагога, делая галочку у себя в голове, что спорить с Аринкой насчет его красоты правда не стоит. Апполон. Не могу ничего с собой поделать, взгляд гипнотизирует меня. Он также смотрит на меня, не моргая. Чувствую, как краснеют щеки. Неудобно получается. А историк все стоит, любуется и медленно-медленно приближается ко мне. Надо что-то сделать, надо остановить его, это неправильно! Да, он просто красавец, но он мой учитель! Нет. Возникает желание оттолкнуть учителя, чтобы он легко отшутился и история забылась; хочется убежать, вынырнуть из-под его руки, чтобы не подвергаться этому мучительному взгляду, который взбудораживает меня, будит что-то совершенно не то, что чувствуют к своим учителям истории. Краснею настолько густо, что кажется больше некуда.       — Что же мне делать с тобой? — спрашивает Михаил Васильевич, наклонив голову. Я молчу, потому что сказать что-то будет слишком глупо, да и голос опять будет до ужаса писклявый. Я пожимаю плечами даже не знаю, что могу сказать. — Помиловать или все-таки убить? Как же ты меня достала, Черноморка, со своей забывчивостью, ты бы знала. Ох, знали бы вы, Михаил Васильевич, как я ненавижу эту черту своего характера. Постоянно забываю приходить к вам на факультативы, а еще эти даты, даты в голове. Я все еще красная пытаюсь отойти назад, буквально выталкивая эту стену.       — Ладно, — выдыхает историк, на секунду снова приближаясь ко мне ближе, чтобы оттолкнуться от стены и на автопилоте вернуться к своему столу. — Придется пересмотреть все, — констатирует факт Михаил Васильевич, отодвигая мне стул. — Прошу вас занять ваше почетное место, — обращаясь ко мне как королеве, произносит учитель, указывая рукой на старый стул с давно облупившейся краской, поцарапанным лаком и просиженным сиденьем. Правда, несмотря на все минусы стул, действительно, удобный. Так быстро отойти от произошедшего я не успеваю. Еще недавно историк влезал в мое пространство, нарушая все рамки дозволенного, а сейчас, как ни в чем не бывало предлагает искать этот несчастный вариант. Голова кипит от потока мыслей, размышлений и прочих глупых предположений. Нет, нет, я несколько раз моргаю, пытаясь начать соображать заново, но мозг явно против этого. Нет. Нет. Нет! Такого не может быть. Я не могу что-то чувствовать к историку, никак и никогда. Я не могу. Прошу, давайте начнем все по-другому, и я никогда не буду отходить к стене.       — Юлия? — спрашивает он, а я готова провалиться под землю. Надо мыслить трезво, и я в себя верю. Это всего минутное помутнение.