Черноморка

      — Ау! Боже, что на этот раз? — спрашивает историк, снимая очки и начиная снова подходить ко мне. Нет! Одного раза за день хватит! Я тру лицо руками и возвращаюсь на приготовленный мне стул.       — Все нормально, — дрожащим голосом произношу я, опережая вопрос историка, который непонимающе смотрит на меня, а потом и садится рядом, открывая книжку.       — Ты номер страницы помнишь? — неожиданно спрашивает Михаил Васильевич, бросая в мою сторону короткий взгляд. Я закрываю глаза и передо мной страничка этого теста и на фоне всего этого две большие цифры четыре и пять.       — Сорок пятая, — отвечаю я, подпирая голову рукой. Такое ощущение, что она стала тяжелее в три раза. Историк издает какой-то звук, похожий на сдержанный смех. Но всего через миг учитель уже громко смеется надо мной. Он держится за живот, а голову уже уронил на стол.       — Черноморка, — каким-то магическим образом ему удается произнести мое прозвище без смешка. — Почему с тобой так сложно? — смеется он, вытирая угол глаз, где уже скопились слезы. Я пожимаю плечами, сейчас говорить я точно не могу, в голове роятся слишком много лишних, совершенно ненужных мыслей. Когда Михаил Васильевич перестает смеяться, он вновь становится таким же серьезным, снова надевает очки. — Проверим?       — Можно выйти? — тихо спрашиваю я, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, но почему-то не получается. Он кивает, листая свой раритетный сборник. Я быстро выхожу из кабинета, закрываю за собой дверь и прислоняюсь к стенке. Шумно выдыхаю и пытаюсь начать спокойно соображать. Подумаешь, подошел слишком близко. Подумаешь, разглядывал меня, как непонятно кого. Подумаешь, что он такой красивый. Подумаешь, историк слишком самовлюбленный. Но все же. Он хотел меня убить, он и сотворил это. Не физически, морально. Чувствовать его совсем рядом, буквально на расстоянии половины вытянутой руки. Любоваться его ухмылкой, которую уже можно считать за самую искреннюю. Это совершенно неправильно. Почему он смеет переходить эту грань учителя и ученицы? Почему именно меня он выбрал для подготовки к экзамену по истории? И то, что я отличница, никак не влияет на это. Он легко мог «натренировать» Арину или Егора, они тоже неплохо учатся. Но из всех в классе он выбрал именно меня. Трясу головой, стараясь выкинуть все эти вопросы из головы. Чего-чего, а сейчас мне надо сосредоточиться на этом тесте, который историк собирается проверять. Если мне нужно выбросить это из головы, я выброшу. Это будет не так сложно. Набираю побольше воздуха в легкие, а потом решаюсь все-таки умыться холодной водой. По дороге в туалет я невольно смотрю в окно. Ноябрь почти подходит к концу. Осень последним своим дыханием наводит на улице свой последний шарм: следит, чтобы все листья деревьев были сброшены, лужи по утрам всегда были на своих местах, холодный ветер пробирал насквозь, и заливал нас всех дождь. По такой погоде скорее хочется, чтобы настала зима, выпал снег, а там и до Нового года недалеко. Я обожаю зиму, поэтому очень жду ее приближения. Ноябрь — мой самый нелюбимый месяц, все эти смены погоды, смены настроения и смена поведения историка. И вновь мысли возвращаются к учителю. Наконец, я дохожу до своего пункта и открываю кран с холодной водой. Я брызгаю ею себе на лицо и смотрю на себя в зеркало. Не то от холода, не то от волнений на меня смотрит кто-то очень похожий на мертвяка, даже грима не надо, настолько кожа белая. Глаза запуганные, я даже не знаю, что подумал бы историк, посмотрев в них, а выдавать свое смятение точно не хочу. Я пытаюсь улыбнуться отражению, да улыбка дрожит. Это провал. Я опираюсь о раковину руками, выдыхая. Как бы я хотела вернуться обратно, не дать ему загнать меня в угол. Через несколько тренировок улыбок и скороговорок, чтобы голос не дрожал, я возвращаюсь в кабинет истории.       — Наконец-то, Черноморка, — говорит учитель, когда я появляюсь в классе. — В этот раз ты справилась немного лучше, но тема Первая Мировая война, где ты была, когда вы проходили ее?       — Наверное, болела, — не помню, совершенно ничего не приходит на ум.       — Хорошо, давай тогда так. Ты вроде девчонка не глупая, поэтому попробуй выбрать правильный вариант, зная, что первый ошибочный, — историк протягивает мне книжку и подвигает листочек.       — Вот этот, — я еще раз перечитываю вопрос и указываю карандашом на выбранный мной еще один вариант.       — Каши с тобой не сваришь, — учитель забирает у меня из рук карандаш, мимолетно касаясь меня. На месте прикосновения начинает жечь. Это ненормально! Но… Какие у него длинные пальцы, явно музыкальные. Он обводит правильный ответ в идеально ровный кружок. Пока Михаил Васильевич объясняет, я в прямом смысле залипаю на его пальцы, которые держат мой карандаш. Затем я принимаюсь гадать, на каком музыкальном инструменте он играл. Может, он пианист? Для гитариста слишком мягкие у него пальцы. — … поэтому Германия и вступает в Первую мировую войну. Черноморка, ты меня слушаешь? — педагог сканирует меня серьезным взглядом. — Кажется, сегодня ты не настроена что-то запоминать, — и это не вопрос, он видит мое замешательство.       — Так просто? — я спрашиваю у историка, рискую, но нельзя отступать.       — У тебя есть вопросы? — спрашивает он, поднимаясь из-за стола и направляясь к шкафчику. Я слежу за ним. Он достает оттуда термос, но, замечая мой взгляд, сначала предлагает мне. Я отрицательно машу головой. Тогда Михаил Васильевич, пожав плечами, сам делает глоток оттуда.       — Они не по истории, — быстро вставляю я, понимая, что пауза затянулась.       — Потом задашь, — говорит он и улыбается мне. — Иди, Черноморка.       — Тогда, до свидания, — я быстро собираю вещи, не замечая, что кидаю в рюкзак.       — До понедельника. И будь добра, повтори историю за девятый класс, — просит напоследок Михаил Васильевич, и я покидаю класс. Я спускаюсь вниз по лестнице погруженная в свои мысли. Столько всего вертится в голове, столько эмоций и вопросов, что даже не знаешь с чего начать. Я чуть было не прохожу мимо раздевалки, благо вовремя замечаю, что передо мной иконка с буквой нашего класса. Внутри Егор так же остается незамеченным, пока тот не дергает меня за плечо. От неожиданности я вздрагиваю. Видимо, достучаться до меня словами не получилось.       — Привет, ты где? — спрашивает он, слегка улыбаясь мне. При этом его глаза светятся приветливым и добрым огнем.       — Да так, просто слишком много нового узнала по истории, — отмахиваюсь я, надевая свою куртку.       — По истории, — Кудрявский хмурится.       — А ты что в школе забыл? Уроки давно кончились, — спрашиваю я. Встретить тут Кудрявского было слишком неожиданно.       — Да так, алгебру писал, — быстро говорит он.       — Так у тебя же все в порядке с алгеброй?       — А я Марине Анатольевне проверять тесты помогал, — немного с заминкой говорит Егор, потирая затылок.       — Понятно, — я продолжаю одеваться. Егор решил не дожидаться меня и уже через секунду хватает мой рюкзак и выбегает из раздевалки. Я только стою и хлопаю глазами, явно не догоняя произошедшего. Благо, разум быстро возвращается обратно.       — Эй, стой! — я бросаюсь в погоню за Егором и догоняю его на улице. — Это что еще за шуточки? — я явно не понимаю ситуации и недовольно смотрю на одноклассника перед собой. Он начинает заразительно смеяться, при этом держа мой рюкзак на одном плече, а на втором — свой. Я немного смущенно улыбаюсь. — Ты слишком напряжена, — говорит мне блондин и снова обворожительно улыбается. — Не считаешь, что тебе следует немного проветриться? Я задумываюсь, но еще не до конца понимаю ситуации. Мозг работает как в замедленном кино, словно вырубили интернет во время просмотра фильма. Наконец, до меня доходит смысл слов Егора. Парень, который мне нравится, приглашает меня погулять. Егор… Меня… Погулять… Я краснею, неужели это не сон? Неужели это правда?! Я киваю в ответ, и Кудрявский снова улыбается, не возвращая рюкзак.       — Отдай, пожалуйста! — прошу я, пытаясь сдернуть лямку рюкзака.       — Мне не тяжело, — лишь вставляет Егор и прекращает все мои попытки забрать сумку, беря меня за руку. Боже… Это не сон! Я не верю, что это происходит. Он действительно держит меня за руку. Неужели мое напряжение так видно? Надо постараться забыть про это хотя бы сейчас, забыть про историка и про его темные-темные глаза. Образ невольно всплывает в голове. Чтобы придать себе уверенности, что Михаил Васильевич действительно не заподозрил что-то, поднимаю взгляд на окна кабинета. Учитель стоит у окна и курит. Я думала, что он бросил… Я чувствую его недовольство. «Белобрысый» ему не нравится, он несколько раз дал мне это понять. Как только он понимает, что я его заметила, он спешно уходит от окна. Наверное, что-то я все-таки вычеркнула из этого дня.