***
— Я уж начал жалеть, что не пошел за тобой. Долго собираешься стоять под дверью? — я, наверное, минут десять стояла и смотрела на дверь кабинета, пытаясь дать себе ответы на вопросы в голове, пытаясь придумать слова, пытаясь продумать все действия наперед. — Заходи, — учитель шире открывает дверь, и я пробираюсь в кабинет, сажусь за свою первую парту и начинаю сверлить ее взглядом. — И? — историк улыбается, подпирая одной рукой щеку. — Я тебя позвал не для того, чтобы ты сидела тут как мебель, с этим справляются и цветы. — А для чего? — шепчу я, не решаясь поднять взгляд. Я испугана и совершенно не знаю, чего ожидать от человека, сидящего передо мной. — Ну, для начала, тебе нужно расслабиться, а то это напрягает и меня, — я пытаюсь расправить плечи, но меня будто связали, я не могу пошевелиться. — Юля, я не монстр, — он наклоняется, чтобы заглянуть в мои глаза и практически ложится на свой стол. Его взгляд сводит с ума, но я могу смотреть на него только так, я боюсь сидеть и смотреть в его глаза прямо после всего, что произошло между нами. — Я знаю, вы на него не похожи, — тихо произношу я, наблюдая за теплой и мягкой улыбкой на устах Михаила Васильевича. — Я прекрасно понимаю, что сейчас творится в твоей голове, я поступил немного необдуманно, но что произошло, то произошло. Давай поговорим. Я помогу тебе найти ответы на твои вопросы, но только тогда, когда ты перестанешь сверлить взглядом парту, а то скоро от нее ничего не останется, — я поднимаю взгляд, он легко качает головой в знак согласия. — Осталось только больше не опускать глаз и не бояться говорить, хорошо? Я обижать тебя вовсе не хочу, — я на мгновение улыбаюсь, прежде чем стать серьезной. — Какие мы серьезные, — немного с азартом произносит учитель, но, заметив, что шутка не зашла, откашливается и произносит уже более серьезно. — Я готов ответить на любые вопросы, задавай. Их столько много в моей голове, я не могу решить, что нужно спросить сейчас, а что лучше спросить потом. Я готова просто смотреть на него и ничего не говорить. Уже сидеть рядом, смотреть в его глаза для меня что-то крышесносящее. — Я же все правильно поняла? — но, встретившись с его непонимающим взглядом, добавляю. — Ну, то, что между нами что-то есть… — Да, ты правильно все, поняла, — он складывает руки на груди, оставаясь серьезным. — Только теперь как нам быть я не подумал, — Михаил Васильевич потирает рукой затылок. — Но, думаю, это не столь важно, можно ведь решать проблемы по мере их поступления, согласна? — я киваю головой, одна его улыбка заставила меня и вовсе забыть о произошедшем. — Кстати, я хотел еще попросить, давай на «ты», а то я чувствую себя безумно старым, чтобы моя девушка еще и обращалась ко мне на «вы». В голове что-то щелкает. Он назвал меня своей девушкой! Я хлопаю глазами, ему все эти слова даются легко, и он говорит то, что первое приходит в голову, в то время как я продумываю каждое свое слово. Но от меня не ускользает смена в выражении его лица, Михаил Васильевич задумывается, не сказал ли чего-то такого, а после машет рукой перед моим лицом. — Земля вызывает Юлю, — я резко распахиваю глаза и этим немного пугаю его. Он еще не понял, как я на него реагирую. — Спокойно! Ты слишком много думаешь и контролируешь себя. Расслабься, нужно учиться получать удовольствие от жизни и каждого ее момента, — он произносит это с таким тоном, будто ему не раз приходилось учиться этому. — Извините, — виновато опускаю голову. — Извини, — говорит историк, а я непонимающе смотрю на него. За что ему еще извиняться? — Ну, вот, я же говорю, что ты слишком много думаешь, а мы с тобой договорились перейти на «ты», — я открываю рот, произнося беззвучную «а». — Бэ, — отвечает он и встает из-за стола. — Чай будешь? — С ванильным сиропом? — с надеждой спрашиваю, когда учитель останавливается около меня. — Я все никак не могу купить его, — извиняющее произносит Михаил Васильевич. Ой, то есть Миша. — Но ты теперь помнишь, значит куплю. Предлагаю вишневый, пойдет? — я улыбаюсь и киваю головой. — Секунду, — говорит историк, наклоняясь и быстро чмокая меня в губы, прежде чем пойти заваривать чай. К этому еще надо привыкнуть…***
Он волшебник. Вернее, его чай. Не знаю, что он туда добавляет кроме сиропа и самого напитка, но это что-то редкостное. После нескольких глотков я уже была расслаблена, забывая называть Михаила Васильевича «Мишей». Мы смеялись, иногда он мог позволить себе взять меня за руку, из-за чего я была готова скатиться под парту, но я хваталась второй рукой за стул, и пыталась выдавить что-то очень похожее на улыбку. А он ухмылялся, просто сидел напротив и мило ухмылялся. Для него все это было похоже на игру, чего я очень сильно боялась. — Итак, про Катю, — начал он, отпуская мою руку, а я выдыхаю, наконец-то можно дышать полной грудью. — Что ты планируешь делать дальше? — я пожимаю плечами. Рассказывать сестре о Михаиле Васильевиче и мне — опасно, врать — опасно, продолжать прогуливать — не могу. — Ну, должны же быть какие-то идеи? — Может вы… Ты поговоришь с ней? — поправившись говорю я, немного смущаясь. Он легонько улыбается. — Идея так себе, я не смогу отговорить от своей затеи. Она станет изводить тебя еще сильнее, как бы не появились проблемы не только по истории, — он переживает за меня. — Тогда я не знаю, может, стоит продолжить все делать так, как делалось? — я опускаю голову. Возможно, мне удастся приходить на историю, завести второй учебник. — Ну, не совсем так, давай попробуем сделать немного по-другому. Например, ты будешь ходить на дополнительные, но не сюда. Я придумаю, куда их перенести, ну, а учебник, будешь приходить пораньше, чтобы повторить материал, — но что-то подсказывает мне, что это будет получаться не часто. Он встает, протягивает мне руку, которую я принимаю, и поднимает меня. Он проводит рукой по моим волосам, снимая с них резинку. Темные локоны резко распадаются по всей спине, а Миша начинает путать в них свои пальцы, прикасаясь своим лбом к моему. Наконец, доходит до кожи головы и начинает ее немного массировать своими длинными и холодными пальцами, не переставая играть с волосами. Я таю. Он нежен и явно хочет доставить мне удовольствие. Я расслабляюсь и легко улыбаюсь ему, готова отдаться ему вся без остатка, потому что это просто кайф чувствовать эти пальцы в волосах, чувствовать эти приятные массажные движения. Я удивленно смотрю на него, смущаясь. Он в ответ смотрит на меня, внимательно вчитываясь в глаза, пытается прочитать мою реакцию, понять мои чувства и эмоции. Что он хочет найти в них? Смущение, кайф, страх? Его глаза становятся все темнее и темнее с каждой секундой, я вижу новые огоньки в его глазах, которые доныне были мне не известны. Неожиданно раздается стук в дверь, нарушая идиллию. Я не могу пошевелиться, стоя как вкопанная, да и историк сам явно находится не в своей тарелке. Он шумно проглатывает, а после дверь открывается. Учитель продолжает ковыряться в моих волосах. — Вот чудо! — ругается он, словно ища что-то в моих прядях, я же опустила голову, мне страшно смотреть на зашедшего, благо длинные локоны закрывают мое лицо. Как стыдно. — Юля, ну, ты и чудо. — Что происходит? — спрашивает голос завуча, а я напрягаюсь. Мне безумно страшно. — Да вот, ручку в волосах запутала, и достать не может, — я чувствую себя ужасно неудобно, пока историк буквально запихивает мне в руки непонятно откуда взявшуюся ручку. Я беру ее дрожащими пальцами. Учитель, наконец, перестав рыться в моей прическе, перекинулся с завучем несколькими фразами, после чего та покинула кабинет, а историк начинает истерически хохотать. С такими появлениями учителей в его кабинете в такие моменты близости я скоро стану параноиком. — А сами говорите, что не любите врать, — говорю я, поднимая взгляд. — Вранье — штука заразительная, — с ухмылкой на губах произносит он и тянется меня поцеловать, но потом, вдруг опомнившись, отходит закрывает дверь на ключ и только тогда нежно прикасается к моим губам, прикусывая их. К этому надо привыкнуть.