Черноморка

Чай был очень с отдаленно знакомым вкусом, хотя я и не могла вспомнить что же это такое. Переспрашивать не хотела, он явно говорил про сироп, но я пропустила мимо ушей. Лишь бы не клубничный…       — А можно задать вопрос? — спрашиваю, задумчиво вертя в руках кружку.       — Рискни, — произносит Миша, поднимая взгляд ко мне.       — Ты умеешь играть на пианино? Я видела у тебя в комнате синтезатор, — он ухмыляется.       — Вижу, время ты зря не теряла, пока я спал, — он быстро залпом допивает свой чай, оставляя кружку в раковине. — Ну, пошли, любопытная Варвара, — он направляется в спальню, и я, также быстро допивая напиток, спешу за ним. — Давно же я не играл на нем, — наклоняет голову в разные сторону, а потом разминает пальцы. — Есть какие-нибудь пожелания? — он поворачивается ко мне, а я лишь пожимаю плечами. Во-первых, я не знаю, что он может сыграть, а во-вторых, мне совершенно неважно, что он собирается играть. Он ставит свои пальцы на клавиши; закрывает глаза, словно вспоминая что-то, а потом берет первые ноты. Безумно красивая, нежная мелодия, в которой я позже узнаю «Лунную сонату» Бетховена. Начинает он спокойно, плавно, но очень быстро и ловко переставляя свои пальцы. Причем звучание классического произведения на синтезаторе сразу становится наиболее другим: более современным. Миша сидит с закрытыми глазами, изредка наклоняясь то ближе к клавишам, то наоборот. Я тоже закрываю глаза и сосредотачиваюсь на музыке. У него есть определенный талант в этом. Миша берет последние ноты и заканчивает. Открываю глаза.       — Как же долго я с этим произведением мучился, — он тоже открывает глаза, поворачиваясь ко мне. — Тебе понравилось? — я молча киваю с счастливой улыбкой на лице.       — Оно настолько сложное? — спрашиваю я.       — Нет, на самом деле не настолько, бывают и в два раза сложнее, но просто мне нужно было выучить его для итогового выступления, когда мне было восемь лет. Если я скажу, что было тяжело, то это будет совершенно не так. Я засыпал с нотами, просыпался и все играл, играл, играл. Благо на концерте все получилось, — Миша улыбается своим воспоминаниям, а я соглашаюсь с ним, кивая головой.       — Ты, действительно, хорошо сыграл, мне очень понравилось, — смущенно улыбаюсь.       — Спасибо, — наклоняя голову, как бы изображая поклон, проговорил он.       — Я в детстве играла на скрипке, но очень сильно ее не любила, поэтому после музыкальной школы так не разу ее и не достала, до сих пор стоит где-то в шкафу, — помню, каково это было. Ненавистный мне смычок, неудобное положение, вечно болящие руки из-за долго однообразного положения. Хоть я там и училась на отлично, а, закончив курс, продемонстрировала маме и папе диплом с пятерками и спрятала инструмент.       — А мне, наоборот, нравилась скрипка, всегда мечтал играть на ней, но родители выбрали фортепиано.       — Моя мечта — гитара, обожаю песни под гитару, — произношу я, замечая, как Миша изменяется в лице: он резко погрустнел, надел на себя маску холодности и безразличия, сжимая губы в тонкую полоску. Неужели, я сказала что-то не то? Я очень испугалась, надеясь, что не обидела его. — С вами все в порядке? — на автомате произношу я, но быстро вспоминаю договоренность и поправляюсь. — С тобой все в порядке? — снова спрашиваю я. Миша встает со стула.       — Да-да, прости, — он запускает руку себе в волосы, проходит мимо меня и садится на кровать. Я иду за ним следом. Возможно, он вспомнил что-то не очень приятное или просто терпеть не может гитару. Я забираюсь так же на кровать, садясь перед ним, а потом прижимаясь к груди, как маленький ребенок, свернувшись калачиком. Он начинает гладить меня по голове.       — Если хочешь, давай сменим тему, — предлагаю я, Миша соглашается. — А у тебя были еще девушки? Ну, до меня и Кати, — интересуюсь я, надеясь услышать удовлетворяющий меня ответ.       — Нет, никогда не чувствовал этой потребности, — он пожимает плечами, а я поднимаю свой взгляд на него, понимая, что и смена темы не пошла ему на пользу. Все равно он такой же грустный.       — Не переживай, пожалуйста. Что случилось? — я сажусь перед Мишей, пока тот задумывается.       — Давай не об этом. Я расскажу, когда буду готов, — соглашаюсь с ним, прекрасно понимая его точку зрения. Я только появилась в его жизни и неудивительно, что он не все мне сразу расскажет. — Прости, пожалуйста, что я порчу такой момент, — снова извиняется.       — Не переживай, все хорошо, — я беру его лицо в свои руки и приближаюсь к нему, легко целуя в губы; Миша благодарно улыбается мне.       — Позволишь мне позадавать вопросы? — спрашивает он.       — Рискни, — пародируя его, произношу я. Ловлю ухмылку на его губах.       — Все-таки, в начале года я помогал тебе с Егором. Скажи, пожалуйста, почему ты думала, что влюбилась в него? — вопрос довольно интересный, понимаю, что ему важно знать ответ на этот вопрос, если мы надеемся на отношения. — Можешь считать, что это ответный вопрос на твой.       — Не знаю, все кого-то боготворили, и я решила. Но я благодарна, что ты появился и показал мне, что это не тот человек, — он снова ухмыляется, кажется, я его этим веселю. — Сейчас я понимаю, что он хороший для меня друг, но не больше.       — А кто же тогда тот человек? — начинает подкалывать, хотя прекрасно знает ответ.       — Перестань, ты и сам знаешь, кто он, — хмыкаю я, а он зарывается своим носом мне в волосы.       — Хм, не уверен, — смеется. Жесткий ты человек, Михаил Васильевич. Раз он любит играть, приму его правила игры.       — А может и не знаешь, — начинаю я, потирая подбородок.       — Ох, вот как, — он изображает удивление, но я вижу искорки в его глазах. — Позволь мне еще раз тебя поцеловать, пока я могу не бояться появления Клавдии Геннадьевны, — шепчет он, легко прикасаясь к моим губам. Стараюсь расслабиться и пытаюсь привыкнуть к такого рода касаниями.

***

Уверенность. Вот что чувствуется в его каждом слове, движении, жесте глаз Михаила Васильевича. Он твердо верит в то, что делает, что говорит. От него веет этой смелостью в каждом действии, и меня это несомненно завораживает. Рядом с ним чувствуешь себя как за каменной стеной. Хоть мне не попадалось возможности проверить эту черту в действии, но в его находчивости я убедилась давно. Михаил Васильевич умело выкручивался из всего, что случалось не по плану, как, например, визит завуча в кабинет, когда он меня целовал.       — О чем задумалась? — спрашивает он, вырывая меня из раздумий.       — У тебя есть диплом? — неожиданно спрашиваю я, чтобы не вдаваться в подробности внутреннего монолога. Ему не обязательно знать, что я думаю о нем.       — Есть, — говорит Миша, вставая с кровати и направляясь к книжному шкафу. Открыв какую-то книжку, он достает оттуда красную папку с логотипом педагогического университета. Протянув мне документ, садится обратно на кровать, а я, сидя, начинаю читать то, что написано в дипломе.       — Ты уверен, что, когда получал его, тебе ничего не напутали? — спрашиваю я, еще раз пробегаясь глазами по строчкам. Такого не может быть!       — Уверен, — смеясь, отвечает он, но, заметив мой напряженный взгляд обращенный в его сторону замолкает. По глазам я вижу, что он понял, что происходит, но пытается отрицать все происходящее.       — Тогда почему ты работаешь учителем истории, а, учитель начальных классов? — я с испугом смотрю на него. Я не замечала ничего неладного долгое время. Миша был очень хорошо просвещен в вопросы истории, что даже не возникало вопросов насчет его непрофессиональности.       — История длинная, — встает он, одной рукой потирая затылок, а другой — забирая у меня диплом. — Мне очень были нужны деньги, поэтому я и устроился работать историком, — он явно мне не договаривает.       — И это же еще не всё? — спрашиваю я, сложив руки на груди. Вся его уверенность испарилась моментально. Я искренне пыталась прочитать в его глазах, но он прятал его от меня. Боялся осуждения? Боялся того, что я что-то сделаю? Я не понимала.       — Не всё, — в этот момент мне показалось, что я стою и отчитываю двадцативосьмилетнего мужчину, как провинившегося мальчишку. Смущаюсь. Все-таки, как ни крути, он мой преподаватель. Понимаю весь абсурд ситуации. — Клавдия Геннадьевна — моя тетя. Благодаря ей я до сих пор работаю в школе историком, хотя никогда не представлял себя в этой роли, я всегда любил быть с детьми помладше. Я вспоминаю его отношение к той девочке, которая подошла к нам после урока МХК. Он был так аккуратен и расслаблен в общении с ней. Понимаю, почему он тогда сравнил Руслана с персонажем мультика, почему ученица начальной школы знала его по имени.       — По факту, я вообще не должен работать у вас в школе, а особенно заниматься классным руководством и готовить тебя к экзамену. Клавдия Геннадьевна вставила свое слово в мою защиту, и начальство согласилось пойти на этот обман до первой жалобы, — Миша мгновенно расслабляется, рассказывая мне предысторию. Он решается быть честным со мной, и я ценю это.       — Значит это очередной секрет Михаила Васильевича? — наклонив голову набок, решаюсь наконец поднять взгляд на него. Он ухмыляется.       — В смысле очередной? — спрашивает он, снова ложась на кровать.       — Да вот так, как будто я не вижу, — шепчу я, ложась рядом.       — Ладно, я соглашусь, пускай это будет мой очередной секрет, — он улыбается, поворачивая голову в мою сторону. — Я просто такой человек, который должен быть окутан тайной и быть полнейшей загадкой.       — Хм, ничего не напутал. Обычно такими бывают девушки, — напоминаю ему я, поворачиваясь на бок практически вплотную к его лицу.       — Ну так и ты у меня вовсе не обычная девушка, — так же произносит он, меняя положение. — Не каждый встречается со своей ученицей, — тихо произносит он, который раз за вечер прикасаясь к моим губам. Он настойчив и заставляет меня забыть обо всем, что происходило несколько минут назад. Его шершавые губы очень аккуратно целуют меня сначала в уголок губ, а затем уже углубляет поцелуй. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Не так давно я только могла грезить об этом, а сейчас я лежала на кровати в квартире у моего классного руководителя, историка, Михаила Васильевича. Его рука забирается мне в волосы, а вторая приобнимает меня за талию, заставляя быть еще ближе. Я снова опасаюсь превратиться в лужицу, лужицу неимоверного счастья. Еще одно движение, и я придавлена к кровати. На мгновение открываю глаза, встречаясь с затуманенным, но таким красивым глазом темных-темных глаз. Миша чувственно и проникновенно целует меня снова, а мне не остается ничего, как запутать свои пальцы в его волосах, держась из последних сил. Это невероятно. Он отрывается от моих губ, покрывая все мое лицо легкими поцелуями, а меня заставляя в срочном порядке хватать ртом воздух. Всего одно его прикосновение к моей коже заставляет мой желудок скрутиться в гигантский комок чувств и страсти. Он опускается ниже, его губы, плавно пройдя линию подбородка, прикасаются к моей шее. Из моих губ вырывается довольный стон. Миша останавливается, поднимая свой все еще затуманенный взгляд на меня, но в нем уже видна капля ясности. Он прислоняется своим лбом к моему, снова закрывая глаза и стараясь восстановить самообладание.       — Прости меня, — шепчет он, спустя несколько секунд вставая с кровати. — Я должен уйти и оставить тебя сейчас одну, чтобы не произошло непоправимого, — он качает головой, сожалея, что перешел черту.       — Миша, не уходи, — мой голос немного охрип, я резко сажусь на кровати, хватая его за руку. Он оборачивается, а я повторяю: — Миша, не уходи.       — Повтори еще раз, — просит он, а я понимаю, что впервые смогла вслух произнести его сокращенное имя.       — Миша, — тихо произношу я. — Я могу сидеть на другом конце кровати, чтобы тебя не провоцировать.       — Уже один твой взгляд в мою сторону меня провоцирует, — вставляет он, обнимая меня. — Прости, но я должен, — он целует меня в макушку. — Спокойной ночи, Юля.       — Спокойной ночи, Михаил… Миша.