***
В актовый зал я поднимаюсь под крики оттуда, когда я захожу, то вижу замечательную картину: Руслан, схватив Егора за шею, мутозил его, пока Кудрявский тщетно пытался выбраться. Вокруг них носилась Арина, не зная с какой стороны пойти, чтобы разнять их. Я влетаю в зал, становясь в такое же оцепенение, как и подруга. Веселкина пыталась что-то кричать, но ни один ее не слышал. Тогда в помещение влетает историк, быстро принимаясь разнимать драку. Пока он так уверенно растаскивал их по углам, я успеваю заметить, как Руслан, явно не специально, но заезжает свои кулаком в скулу Миши. Я успеваю приложить руку ко рту, чтобы я не успела крикнуть чего-то лишнего. Когда драка успокоилась, мы с Ариной сорвались с места, подходя к ее виновникам. Егор сидел на краю сцены, вытирая кровь с губ тыльной стороной ладони. Его белая, некогда идеально выглаженная рубашка теперь была помята, как и его выражение лица. Другой рукой он держался за глаз. — Дай посмотрю, — тихо говорю я, убирая его ладонь от глаза. — Поздравляю с фингалом, — как можно торжественнее произношу я, но Егор лишь ухмыляется. — Я немного не ожидал, что Руслан вдруг решит мне влепить, — он снова прислоняет ладонь к глазу. — Из-за чего он тебя так? — я складываю руки на груди. — После того, как тебя увезли, — он специально не называет имени моего спасателя, который внимательно наблюдает за нами, — я приобнял Арину, потому что та чувствовала себя паршиво от всей этой ситуации. Руслан хотел влепить мне еще тогда, но я был трезвым и увернулся, а там уже и ушел… Я думал, он забыл, но нет… — я вздыхаю. — Тебе нужно что-то холодное приложить к глазу, а то распухнет, и остановить кровь, — Егор еще раз проводит ладонью по губам. — Ну что ты, я теперь прям на физрука похож как нельзя лучше, — я усмехаюсь, но оставляю это без комментариев. Больше на уголовника. — Ведите их к медсестре, — раздается у меня за спиной, я поворачиваюсь и замечаю Михаила Васильевича, держащегося за щеку. Возле него крутились девочки, но он не обращал на них никакого внимания. — А вы, Михаил Васильевич? — спрашиваю я, внимательно смотря на него, он грустно улыбается. — До свадьбы заживет, Черноморка, — комментирует историк, слегка улыбаясь. Наша четверка: я, Егор, Арина и Руслан отправляемся в медпункт. У Руслана не было никаких видимых повреждений, кроме испачканных брюк. Однако, как выяснилось, Егор хорошенько прошелся по его ребрам и несколько раз попал в живот. Каждый из драчунов шел молча, не проронив ни слова. Медсестра дала Кудрявскому пакет со льдом, а Аршинского попросила снять рубашку, чтобы обработать места ударов йодом. После этого «герои-любовники» разошлись в разные стороны: мы с Егором пошли по первому этажу. — Прости, — виновато произносит Егор, когда Арина и Руслан скрываются за поворотом. — Да ладно, вы такие глупые, — мы останавливаемся у кабинета технологии девочек. Кудрявский понимает, зачем мы здесь и согласно кивает. Дверь была открыта, мы молча зашли в помещение, и, пока я налаживала утюг, Егор успел снять рубашку, оставаясь с обнаженным торсом. — Ты сегодня очень грустная, что-то случилось? — отрицательно мотаю головой, но от блондина ничего не утаить. Хоть он и молчит, я понимаю, что он ждет продолжения. Я не спеша провожу утюгом по рубашке, разглаживая складки. — Катя узнала о нас, — тихо говорю я, не добавляя больше ничего, чтобы не разреветься. Воспоминания вчерашнего дня не вызывали никакого приятного отклика в сердце. Кудрявский молчит. — Все прошло хорошо? — с надеждой спрашивает он, но я отрицательно качаю головой, задирая нос к потолку. Только бы не разреветься! Егор замечает это и, убрав утюг с его рубашки, подходит ко мне, распахивая объятия. Я прижимаюсь к нему, все еще пытаясь не расплакаться. — Не переживай, зря я настоял, — он гладит меня по голове, когда в дверь стучат и в кабинете появляется Миша. Как всегда в самый подходящий момент. Егор резко отскакивает от меня, поднимая руки. — Я ничего не делал, она полностью ваша! — Да знаю я, — машет в его сторону рукой Миша, закрывая за собой дверь, и обнимая меня. Я всхлипываю, но тут же вставляю. — Присоединяйся, третьим будешь, — Миша поднимает мою голову за подбородок, внимательно смотря в мои глаза, а потом тихо смеется. — Мы тут шутить пытаемся, — он продолжает смеяться, прижимая меня к себе, а сам обращая взгляд на полураздетого Егора. — Тебе надо кое-кого одеть, — он кивает в сторону одноклассника, и я молча возвращаюсь к глажке рубашки. Егор также не проронил ни слова, когда мы обнимались. — Надо было бы скандал поднять, — пытается пошутить, но тут и я, и Егор недовольно почти одновременно говорим: — Нет, — Миша впадает в ступор. — Вообще, я шел за тобой, скоро урок, а ты тут торчишь, — я, в два раза быстрее орудуя утюгом, закончила глажку рубашки Кудрявского, на что тот мягко улыбнулся, принимая ее из моих рук. — Спасибо. — Не за что, заглядывай на переменах, — произношу я и покидаю кабинет. В гробовом молчании мы проходим по школьным коридорам, постепенно наполняющимися учениками. Большинство из них держали в руках букеты, чтобы поздравить своих преподавателей с прошедшим праздником. Мы молча заходим в кабинет истории, предварительно закрыв дверь на ключ. Я выдыхаю и прикладываю свою руку к покрасневшей скуле Михаила Васильевича. — Болит? — он вздрагивает от этого контакта. — Все хорошо, — он подмигивает мне, продолжая внимательно смотреть на меня. — Мне остается только пожелать тебе удачи, все получится, — тихо произносит он и делает шаг назад, а потом и к двери. Под аккомпанемент школьного звонка дверь класса распахивается. — Проходим и рассаживаемся и побыстрее! — Миша встречает всех у кабинета и закрывает дверь за последним учеником. Он снова подмигивает мне и удаляется в конец класса. Кажется, я только что слишком шумно сглотнула. Я пробежалась взглядом по классу, подмечая, что ученики соблюдают дисциплину и тишину. Я бы даже и не подумала, что так себя могут вести девятиклассники, вспоминая наш класс. Два десятка пар глаз внимательно смотрят на меня, ожидая моих слов. Я здороваюсь с ними, разрешая сесть, и представляюсь. Как бы Миша не советовал представиться Юлией Дмитриевной, я не могла представить, чтобы кто-то, с кем у нас разница меньше двух лет, поэтому я стала просто Юлией, наполовину выполнив рекомендации. Я следовала своему плану и могла поклясться, что все шло хорошо, даже очень. Ученики вели себя прилежно, хоть сначала и буксовали на проверке домашнего задания, Мише определенно повезло, что никто не выбрал этот предмет для сдачи. Но, с горем пополам, я услышала то, что следовало и приступила к рассказу нового материала, иногда прося законспектировать мои слова. Класс вел себя тихо и выполнял все мои просьбы. Неожиданно в дверь постучали, в кабинет заглянула Клавдия Геннадьевна. — Михаил Васильевич, можно вас на минуточку в мой кабинет? — Миша спокойно поднимается и выходит из класса. Я, словно ни в чем не бывало, продолжаю рассказывать новый материал. Вдруг я замечаю поднятую руку и разрешаю девочке задать вопрос. — А он ваш классный? — я моргаю, немного шокированная таким развитием событий. Замечаю, как весь класс воодушевился, ожидая моего ответа. — Да, — немного с сомнением произношу я, сомневаясь в правильности своего ответа. В классе пробегают возбужденные перешептывания, а потом девочка снова задает новый вопрос. — И он строгий? — я приподнимаю бровь, а потом киваю. — И он с обостренным чувством справедливости? — я снова моргаю, а потом даю положительный ответ. — А вы не знаете, у него кто-то есть? — я набираю в легкие побольше воздуха и решаюсь, наконец, пояснить классу ситуацию. — А вам он интересен? Вы не думаете, что обсуждать своего преподавателя, а особенно его личную жизнь сейчас не совсем корректно? Нет, я не знаю, есть ли у него кто, и всем вам советую не лезть в это, дабы не получилось чего-то плохого, — класс вздыхает, понимая, что больше ничего от меня не узнает. — Жаль, а мы так надеялись, что вы нам немного расскажете о том, каково быть под его руководством… — она восхищенно вздыхает. Черт! Эта девица знает, на что давить. Как вовремя дверь в класс распахивается, и Михаил Васильевич появляется в кабинете. Его взгляд не предвещает ничего хорошо. Понимаю, что и девятиклассники тоже это понимают. — Я вам поясню, Романова, что значит иметь меня в классных руководителях. Спускаю шкуру с каждого, кто разговаривает не на темы во время урока с преподавателями. Вам продемонстрировать? — девочка вжимается в стул и отрицательно качает головой. — Знайте во всем меру, — настоятельно произносит он, а потом поворачивается ко мне. — Продолжайте, Юлия, — историк снова садится за парту в конце кабинета. Дальнейшее занятие проходит тихо и спокойно, как и его первая половина. После звонка класс опустел также быстро, как и заполнился. Миша подходит к двери и закрывает ее на ключ. — Нам поставили замену, — он внимательно смотрит в мои глаза, словно надеясь в них найти что-то. — Хорошо, и кто же это? — я вымученно улыбаюсь. Я не знаю, хватит ли мне сил на еще один урок, к которому я не готовилась. — Седьмой класс придет сейчас, — Михаил Васильевич снова смотрит на меня, но в этот раз уже с беспокойством. — Ты выглядишь слишком усталой. Сколько ты сегодня спала? — я ничего не говорю. Он мог бы догадаться, что я очень паршиво себя чувствовала после его ухода и как осталась одна. Мог также понять, что спать я просто не могла. — Тебе надо отдохнуть, давай домой, — я отрицательно качаю головой. — Нельзя, я должна провести уроки, — он грустно и с какой-то злостью смотрит на меня. — Тем более, у нас с тобой спор, хочется довести его до конца, — Миша ухмыляется, хотя и остается недовольным моим состоянием. — Сделаем проще, ты не готовилась к урокам, я не знал о замене. Включим им фильм про Романовых, а сами отдохнем, — я согласно киваю. Немного отдыха мне не помешает. Миша целует меня в лоб и отправляется за компьютер, оставляя меня одну возле двери. Я открываю ее и замечаю скопление учеников, все они тоже внимательно смотрят на меня. — Заходите! — кричит историк, и ученики медленно заползают в класс. Я закрываю дверь за последним учащимся. Я отхожу за последнюю парту, наблюдая за тем, как историк встает над классом. Он смотрится так невероятно естественно и красиво в этой роли. Ему идет серьезное выражение лица, солидные костюмы и рубашки. Он так красив и эстетичен в этой профессии, он не прогадал с выбором. Его голос таким приятным, обволакивающим эхом заполняет всю аудиторию. Сейчас я понимаю, что имею право спокойно наблюдать за его работой, за тем, как он получает удовольствие от своей деятельности. Он чувствует себя на одной волне с учениками, которые испытывают к нему уважение. — Приятного просмотра, — говорит Миша, запуская фильм и направляясь ко мне. — Поспи, — шепчет он мне на ухо, как только опускается на стул. — А разве можно? — я с недоверием смотрю на него, однако мои слова лишь вызывают ухмылку на его лице. — Я разрешаю, спи, — также не могу не улыбнуться. Я закрываю глаза, немного съезжая со стула. Уснуть под слова диктора и тихий шум проектора я успеваю быстро.***
Я проснулась от того, что тот, на ком лежало мое плечо, начал вставать. В спешке открываю глаза, замечая, что школьники покидают свои места за партами. Все они как-то слишком восторженно смотрят на историка. Я несколько раз моргаю, пытаясь включить мозг после недолго сна, и, кажется, мои глаза в первый раз не обманули. Класс с реальным восторгом и восхищением смотрел на Михаила Васильевича. Он их очаровал, хотя он сидел рядом со мной. Что-то в моей «золотой» голове щелкает. Я положила голову на плечо историка, он ее не убрал, класс это видел. Логическая цепочка оказалась полностью додуманной. Я немного смущена. Вот как он авторитет поднимает. Когда дверь за последним учеником закрывается, мы встречаемся взглядами. — Ты очень мило спишь, — комментирует он, опираясь о свой стол и складывая руки на груди. — Никогда не слышала такого комплимента, — язвлю я, потягиваясь. Миша наблюдает за моими движениями с нескрываемым удовольствием. — Хорошо спалось? — я согласно киваю. — У тебя на плече особенно, — он довольно ухмыляется. — Почему ты не разбудил меня, чтобы я села нормально? — историк пожимает плечами, снова внимательно смотря на меня, а потом решает все-таки съязвить. — Зачем? Ты так хорошо спала, а класс с такой любовью на меня смотрел. Я их явно очаровал, — какой самовлюбленный. Я прищуриваюсь, внимательно рассматривая его лицо. — А может им понравилась я? Сам же сказал, что я мило сплю, — он усмехается и качает головой. — Исключено, — он обходит свой стол и садится за него. — Это еще почему? — Только я нахожу тебя милой, — Миша довольно улыбается, прикладывая руку к подбородку. — Только я могу любить твои резкие подпрыгивания во сне. — Какой ты самовлюбленный, — с наигранным недовольством произношу я, поднимаясь со своего места. — А еще и собственник, — он смеется, наблюдая за моим приближением. — Ужасный самовлюбленный собственник. Все самое милое и лучшее обязано принадлежать мне, — и тут я просто растаяла.***
Урок с десятым классом прошел просто невероятно! Миша сидел за последней партой, но его присутствие нисколько меня не смущало, наоборот, я слишком раззадорилась после моего наблюдения за ним во время урока с семиклассниками. Новые силы просто захлестнули меня, заставляя забыть обо всем и просто погрузиться в историю и эту эпоху. Кажется, я никогда не была настолько увлечена этой темой. Кажется, десятиклассники оценили мое рвение и активно принимали участие в дискуссии. Они тоже высказывали свои мнения, старались вместе со мной проследить цепь событий, погружаясь в историю Франции начала девятнадцатого века. Миша с удовольствием наблюдал за мной. Мы несколько раз пересекались взглядами, когда я просила ребят сделать записи в тетрадях. На его лице я видела расслабленную улыбку, просто явно ликующего и полного радости человека. Я видела по его глазам, что он уже что-то задумал, что в его голове созрел гениальный план, но сейчас мне было вовсе не до него. Я радовалась, потому что сейчас я чувствовала себя спокойной и, наконец, свободной? Передо мной был целый класс, который был полностью предоставлен только мне одной, я могла говорить им все, что считала нужным. Я не была скованна родительскими советами, а лишь преподаваемым мной предметом. Это было просто что-то невероятное! Не хватит слов, чтобы описать, что я сейчас испытывала. Когда дверь за последним учеником была мною закрыта, я с горящими от восторга глазами повернулась к Мише, который сидел за первой партой, а не за своим столом. Сейчас я, наверное, выглядела как настоящий ребенок, заполучивший желаемое, и это выглядело слишком неуместно, но я никак не могла скрыть переполняемых меня положительных эмоций. Миша жестом кивает за свой стол, и я занимаю его место. Впервые мы сидим так. Я, откровенно говоря, чувствовала себя за его столом более уверенной и смелой. Может, здесь какая-то его мужская аура преподавателя? — Тебе понравилось? — кажется, ответ на этот вопрос ему и так известен. Спрашивать это вовсе необязательно. Он не дожидается ответа, а просто откидывается на спинку стула, тоже расплываясь в довольной улыбке. — Я выиграл, — произносит Миша, смакуя свою победу. Я не хотела с ним спорить. Сейчас я понимала, что он снова оказался чертовски прав, предлагая этот спор, занимая заведомо выигрышную позицию. — И что же ты хочешь? — произношу я, внимательно всматриваясь в его глаза. Миша садится передо мной ровно, наклоняясь ко мне. Он наклоняет голову набок, смотря на меня и ища протест в моих глазах. Никакого сопротивления, Михаил Васильевич. Я ждала услышать от него любое желание, начиная от какой-то сплошной нелепицы, заканчивая чем-то явно непристойным, хотя и последнего за ним раньше не замечала. Никак я не ожидала услышать именно то, что он пожелал загадать. — Поступай в педагогический. Я смутилась. Эта фраза была неожиданной, непонятно откуда взявшейся, словно свалившаяся с неба. Я несколько раз моргаю, пытаясь понять, шутка это или нет. Но Миша, видимо, был полностью уверен в своих словах. Он продолжал внимательно наблюдать за моей реакцией. Я задерживаю дыхание, спешно пытаясь понять, что он конкретно от меня хочет. Осознание, что его просьба невыполнима, приходит незамедлительно. Я отчаянно грела в себе надежду, что когда-то смогу, решусь, как сестра, ослушаться родительского мнения, но с каждым новым днем я также понимала, что это не в моих силах. Вздыхаю, его желание невозможно исполнить. — Я не могу, — тихо произношу я, опуская голову на руки. У родителей такие планы на меня, что я просто не могу пойти против их воли. — Почему? — он с долей скептики смотрит на меня, снова ища протест, но я не смотрю на него. Окно сейчас выглядит намного интереснее. — Ты же получала такую радость от того, что делала сейчас. Савелий от тебя просто без ума! И не только он! Ты так понравилась Ангелине и Никите, что племянница постоянно только о тебе и спрашивает. Ты хорошо ладишь с детьми, они уважают тебя, — он перечисляет все, что произошло за недавнее время, но не догадывается, как при этом делает больно мне. — Юля, ты не юрист, — хочется плакать. Я и так давно это для себя открыла. — Я знаю, — тихо говорю я, все также рассматривая пейзаж за окном. — Поймите, я не могу, — сама не замечаю, как обращаюсь к нему на вы. Тяжело свалить от родителей, от которых ты полностью зависишь, — историку не нравятся мои слова. — Пожалуйста, доверься мне, — он протягивает ко мне руки, но я не шелохнулась, продолжая обнимать себя за плечи. — Юля, если ты пойдешь против воли родителей, ты сделаешь лучше только им! Будь ты несчастна на работе, разве прогресс пошел бы в гору? — очень хочется узнать, откуда Миша знает о том, каким бизнесом занимается моя родня, но в последний момент решаюсь не уточнять. Катя наверняка упоминала об этом. — Ты завалишь их дело, сделаешь несчастными и их, и себя. А так, сама посуди… — он встает, обходит и опирается о стол с моей стороны. — Катю они простили, да, спустя какое-то время, но простили. Почему ты думаешь, что с тобой будет иначе? — Может, потому что я их второй и единственный ребенок, который может продолжить это дело? — я сама чувствую нотки стали в моем голосе, он звучит непривычно холодно, отстранено. Миша морщится, я вижу его недовольство. — Юля, но это не твоя проблема, — как раз таки моя. — Если им захочется, они найдут приемника, тем более есть Савелий, чудесный мальчишка, которому подошла бы эта профессия, — я несколько раз моргаю. Мама на дух не переносит разговоры о нашем с сестрой сводном брате и его матери. Она ни за что в жизни не согласится продолжать это дело с ним. — Ты не знаешь мою маму, — я горько усмехаюсь. Сейчас я понимаю смысл его слов, смысл того, что он так хочет до меня донести. Он заботится обо мне и считает просто необходимым как-то повлиять на меня и мое решение о будущем. — Я понимаю тебя, но мои родители… Они не примут этого, — Миша вздыхает и берет мои ладони в свои. — Все получится, поверь. Доверься мне! — он с такой любовью и заботой в глазах смотрит на меня, что мне хочется поверить и довериться ему. — А если не получится? — я немного напугана, но Миша снова уверен в себе, как и всегда. — Я прошу от тебя одно твое заявление на поступление, — он улыбается. — С остальными четырьмя поступай как хочешь, — подмигивает. Я сдаюсь. Как можно долго сопротивляться, когда его слова звучат так убедительно. — Поверь мне, — в его глазах я вижу надежду, уверенность. Он знает, на что идет. Очень хочу верить, что он знает что делает. — Хорошо, — соглашаюсь я. Миша довольно улыбается и тянет меня на себя, заставляя встать и оказаться в его теплых и таких удобных объятиях. Я не понимала, что сейчас я выполнила его желание, что сейчас он на седьмом небе, поскольку сам грезил об этом уже некоторое время. Просто чувствовала, что он крайне доволен и очень заботливо обнимает меня. Как я люблю вот так находиться возле него. Это заставляет отвлечься от грустных мыслей о будущем, о сестре, о раскрытом секрете. Однако такой чудесный момент прерывает звук входящего сообщения на мой сотовый. Я с некоторым недовольством отстраняюсь от Миши, беря в руки телефон. По спине пробегает стадо мурашек. Это Катя. Содержание в конец выбивает почву из-под ног:«Мама хочет с тобой поговорить. Быстрее возвращайся домой»
Мое сердце бухнуло куда-то в пятки и, кажется, пока не собиралось возвращаться на место.