сотни

Выдыхать его имя, прижиматься в сладостном безумии, а через два часа холодно смотреть и отворачиваться, пока паладины усмехаются и закатывают глаза. Кто-нибудь, скажите, почему женщины такие сложные. Коливан терпит все эти перепады настроения, ожидая, пока они снова останутся наедине, и Аллура, подобно домашней кошке, шмыгнет ему под руку и беззащитно уткнется в плечо. Черт их разберет, если честно. Коливан воин, он груб и резок, но принцесса вроде бы не жалуется, предпочитая его тому же Синему Паладину, который явно о девушках знает больше, чем он сам. Аллура хрупкий и нежный цветок, тепличный, взращенный под теплом алтеанского солнца. Он — волк, вожак, чья сила духа укреплялась в пылу сражений и вечной борьбе против своей же расы. Он старается быть нежнее, только разве это, вашу мать, возможно, когда она сама в порыве страсти вцепляется острыми и ухоженными ногтями ему в плечо, закидывает голову, отбрасывая в сторону непослушные пряди, и Коливан просто с ума сходит от того, сколько чувств в прожженом жизнью воине вызывает эта непонятная девчонка. А потом снова сталь в голосе и презрительный взгляд из-под каймы длинных ресниц. — Это когда-нибудь прекратится? — Что? Она пытается отдышаться, еще слишком близко, непозволительно близко для «врага», прижимаясь к его телу. Аллура поднимает глаза, и предводитель Клинка Марморы все-таки успевает уловить отблески нежности, которые внезапно исчезают на людях. — Ты знаешь. Аллура снова вспыхивает, резко отстраняется, и Коливану становится резко холодно. Перед ним снова привычная принцесса Алтеи. — Если тебе что-то не нравится… — Да. Да, не нравится. Коливан хватает ее за локоть, возможно, немного грубее и сильнее, чем планировал, и разворачивает к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. — О нашей связи никто не должен знать. Она ломается, отводит взгляд, а маска разлетается по кусочкам, и перед Коливаном вновь привычная ему Аллура. Он едва слышно выдыхает. — Это настолько для тебя постыдно? Кажется, еще чуть-чуть — и она разрыдается. Коливан ненавидит женские слезы, и поэтому отпускает принцессу. Краем уха он улавливает ее бесшумное «да», и лишь остается смотреть ей вслед, наблюдая ее стройной фигурой, скрывающейся в проеме. Кажется, этот барьер невозможно переодолеть. Галра опускается в смятую постель, приводя мысли в порядок. Простыни до сих пор хранят тепло ее тела. И Коливану кажется, что он чувствует тепло самого алтеанского солнца. Если бы только их различия сводились лишь к расовой принадлежности.