сотни

Все это гребаное богатство уже костью в горле стоит. Живя в роскоши и не зная ни в чем отказа, с детства приученная к расчетливости и правилам бизнеса, она чувствует себя невыносимо одинокой, словно птица, запертая в клетке. Отец по уши в делах фирмы, брат упорно делает вид, что ему не все равно, хотя на самом деле только и думает о том, как сжить со свету сестрицу, которой фирма должна была перейти по наследству первой. А пропало бы все это пропадом, и сразу убавилось бы проблем. Везде одно сплошное лицемерие, эгоизм и выгода. Как же все это надоедает. Везде лишь предательство и вероломство. Либо ты вливаешься в общий ритм жизни, либо тебя с пинком вышвыривают из него. Ее вышвыривает родной отец, пока брат стоит с довольной ухмылочкой за ее спиной и ликует в душе. Он добивается своего. Он побеждает. Жаль, что она не увидит, как омрачится его радость, когда он обнаружит, что она захватила с собой нехилую сумму из семейного бюджета. Реальный мир, в общем-то, ничем особо не отличается от тех условий, в которых она жила. Люди везде одинаковы. Середа исследует этот мир, выжимает из него все, что только можно — переезжает в другой город, меняет имя, сливается с толпой, становится безликой и серой, проводящей ночь в не вызывающих доверия клубов за такой же не вызывающей доверия выпивкой. Дешево и дерьмово. Она встречается с Броской как раз в одном из таких клубов — и не замечает, как оказывается прижатой к холодному туалетному кафелю, пока та запускает ладони ей под платье. Руки у Натии сухие и горячие, она грубыми и расчетливыми движениями скользит по контурам ее тела — а губами по шее и ключицам, — и Середа не может не выгибаться навстречу. Удовольствие резко обрывается, когда она чувствует холодный нож, приставленный к животу и резко контрастирующий с жаром ее прикосновений. Вместо испуга и страха за свою жизнь приходит лишь адреналин, и Эдукан усмехается — ничего не может быть в этом мире просто. — И что такая богатенькая девочка, как ты, забыла в подобном заведении? — с хищной улыбкой шепчет ей Броска, прижимаясь сильнее — и чуть надавливая ножом. Эдукан чувствует первые капли крови, выступившие на бледной коже. — То же, что и ты, детка. Странно, но она не боится ее. Не может заставить себя бояться. — Ты же осознаешь, что я могу просто тебя прирезать тут по-тихому, пока никто не слышит, забрать все твои деньги и свалить? — Да, а так же осознаю то, что ты так не сделаешь. Ее улыбка становится шире. Невольно Эдукан любуется — их бы, да поменять местами. Из нее вышла бы отличная бизнес-леди, холодная и расчетливая стерва, которую не волнует никто, кроме себя. В принципе, это не значит, что сама Середа таковой не являлась. Она резко делает подсечку, перехватывая руку Натии с ножом и отталкивая ту в сторону. Невольно от неожиданности Броска разжимает пальца — нож падает на холодный кафель, а Эдукан быстро его поднимает — и уже она прижимает девушку к туалетной двери, приставив к шее нож. — Что ж, — хрипит Броска, — я оценила. Середа отходит в сторону, ожидая, пока Броска освободит ей проход. Потом она подхватывает с пола свою сумку, и, как ни в чем ни бывало, выходит из туалета. — Надеюсь, это наша не последняя встреча, солнце, — ухмыляется ей на прощание Эдукан. — Взаимно, — получает она в ответ. И все же высшие слои общества ничем не отличаются от низших. Что бедные, что богатые, только вот правила выживания у всех одни и те же. Эдукан лично в этом убеждается.