***
Она сидела на кровати, готовясь ко сну и расчесывая волосы, когда в комнату вошла Равида и, положив в подножие постели еще одно одеяло, встала напротив. — Ожидается холодная ночь, госпожа, думаю, одеяло вам пригодится, — склонив голову набок, чтобы не загораживать лампу, она молча наблюдала за тем, как красивые длинные волосы, перебираемые тонкими пальцами, бликуют в ее отсветах и загораются красным. Риннон смотрела на нее большими темными глазами, поражая своей необычной утонченной красотой, и Равида, всего на миг, ощутила укол зависти, но не злой, не ядовитой, тут же исчезнувшей в вышине потолков. — Вы грустны все время... — поймав самую суть, сказала она. Привычная улыбчивость стерлась под влиянием момента, и Равида сразу будто повзрослела, наполнившись мудростью, которую так тщательно скрывала. Зачем разочаровывать людей, считающих тебя поверхностной болтушкой, если они даже не пытаются заглянуть глубже? — Это из-за нашего короля, да? — она увидела ответ в ее взгляде, в изгибе губ, в сникших плечах. Она понимающе кивнула, а потом, заключив холодные ладони Риннон в свои горячие руки, зашептала: — Не отчаивайтесь, госпожа, повелитель не забыл о вас, просто государственные дела требуют много времени. — Настолько много, что он не призвал меня к себе с самого приезда? Не успокаивай меня, я все понимаю. Я была интересна ему в Крепости, где не было женщин, а здесь столько красивых волчиц... зачем ему какая-то травница, — на последних словах она совершенно поникла и опустила голову, уже пожалев о своей откровенности. — Вы красивее всех этих волчиц, госпожа. У вас доброе сердце и светлая душа, вы должны бороться за него, если ваши чувства искренни. Вот только Риннон сама сомневалась, что ощущает к волку, и не является ли ее грусть банальными переживаниями за свое будущее, которое зависело от Альмода. — Почему бы вам не навестить его? Не выведать правду, заглянув в его глаза. Глаза — зеркало души, там вы найдете ответы на все ваши вопросы, — в голосе Равиды было столько уверенности, что Риннон непроизвольно вскинула голову и уже более пристально посмотрела в ее лицо. Внутри сердца рождался трепет, смешанный с надеждой — увидеть в его глазах нежность, которой он одаривал ее там, за перевалом. Или же безразличие, ведь оно вряд ли страшнее неопределенности. И Риннон, поблагодарив служанку, решительно направилась к Альмоду. Только у самых дверей ее охватила паника и вся она задрожала от сомнений, вновь отравивших душу. А что если сейчас он находится в объятиях любовницы и будет разгневан ее приходу? Но твердый голос Альмода, разрешившего войти, унял волнение, и она, кусая губы, зашла в его спальню. Равида оказалась права, и покои короля не кичились роскошью, убранство их мало чем отличалось от убранства его покоев в Крепости: та же грубая мебель, минимум деталей, сейчас скрытых полумраком. Здесь пахло чем-то терпким и горьким, настолько привычным, что Риннон поневоле улыбнулась — все же она скучала по этому. — Маленькой ведьме не спится, — слегка растягивая слова, произнес Альмод, вопреки ожиданиям находясь не в постели, а в глубоком кресле, стоящем у камина. Она подошла к нему несмело, почти подкралась, и встала в нескольких шагах, от стыда опустив голову. Он был раздет и только брошенная на бедра простыня скрывала его наготу, и ей почудилось, что причиной этому недавно ушедшая женщина. Наверное, он еще пах ею. — И что стало причиной твоего визита, Кхира? Тебе что-то нужно? Он не мог оторвать от нее взгляда, проглатывая каждый изгиб, и злился на проклятую ткань сорочки, скрывавшую идеально белую кожу, нежную, как шелк. Свежий запах девчонки проникал в легкие, и он вновь начинал испытывать ломку, когда мышцы сводило от одной лишь мысли, что она рядом, стоит только протянуть руку и прикоснуться. Чужие женщины не помогли, не излечили его от зависимости, не подарили облегчение. Он зря старался. — Нет-нет, ничего не нужно. Я... — она сжала губы в тонкую линию и еще сильнее опустила голову, так, что теперь ее распущенные волосы почти скрывали зардевшееся лицо. Кажется, ей не стоило приходить, потому что от неловкости слова застряли на языке и осыпались в горле невнятными звуками. — Подойди ко мне, — его голос охрип от желания прижать ее к себе, ощутить мягкость тела, вкус кожи, но он не шевелился, все так же расслабленно развалившись в кресле. Только в ушах нарастал гул от выжигавшей вены крови. Все же не было желанней самки, чем его маленькая ведьма, и сейчас он был готов забыть о своей гордости. Наказывая ее своим равнодушием, он истязал и себя тоже. — Что ты? — Я соскучилась, — тише ветра прошептала Риннон, она стыдилась своих признаний и чуть ли не плакала от этого. Тихое напряжение последних дней дало о себе знать, и впервые она ощутила себя настолько уязвимой, ведь если сейчас он прикажет ей уйти, она уже не сможет поверить в себя. — Разве ты не хотела, чтобы я оставил тебе в покое? Там, в Крепости? — Лишь однажды. Того требовала природа. — Моя природа отличается от твоей, Кхира, — слишком чувственно для напускного равнодушия прошипел Альмод. Он видел, как под тонкой тканью ее одеяния проступали соски, и до побелевших костяшек сжал подлокотники — контроль ускользал как невесомые нити судьбы в руках драид. Он заметил, что она похудела еще больше, и ему захотелось обхватить ее талию, провести ладонью по ребрам и обвести контур выпирающих ключиц, видимых в вороте рубашки. Мешало взаимное напряжение и уязвленное самолюбие. — И я не привык, когда мне отказывают. — Мне было больно... — в полной мере осознавая, какая между ними пропасть, Риннон уже не надеялась на его понимание. Он прав, они совершенно разные, и с ее стороны было глупостью прийти к нему и увидеть в его глазах что-то кроме отблесков огня, пылающего в камине. Наверное, выбранная им волчица заменила собой весь мир... — В следующий раз будь со мной откровенна и нам удастся избежать многих разногласий. При этих словах она подняла голову и неверяще посмотрела на Альмода. В следующий раз? Значит, он не прогоняет и ее и рассматривает возможность новых встреч? Облегченная улыбка изогнула пухлые губы, и Альмод откровенно коснулся ее взглядом. Медленно и тягуче, от макушки до лодыжек. Слабая женщина, ставшая сильнее желаний вожака, в тот вечер все же сдержавшего себя. Будь на ее месте волчица, он не стал бы церемониться. Риннон словно оттаяла, наполнившись уверенностью и, не спуская с него пристального взгляда, ухватила подол сорочки. Намеренно неторопливо оголила ноги, бедра и, услышав его шумный вдох, одним движением сняла с себя одежду. Молочно-белая кожа была настолько безупречной, что он боялся прикоснуться к ней и повредить своими грубыми ладонями. Никогда ранее он не задумывался над этим, но сейчас стоящая перед ним девчонка казалась до невозможности хрупкой, быть может, всему виной те женщины, что побывали в его постели за это время. Они были сильными и крепкими, вот только он не запомнил их лиц, ни одного, только бездушные тела, которыми он пытался заполнить пустоту. Ни одна из них не оставалась в его постели до утра, не ощутила его поцелуя, довольствуясь лишь механическими движениями. Ни одной из них он не дарил той нежности, которой окутывал Риннон. Его дыхание стало шумным и рваным, когда она подошла ближе и откинула за плечи упавшие на грудь волосы. Яркие соски затвердели от прохлады воздуха, и Альмод издал громкий рык, обхватив ведьму руками и уткнувшись лбом в ее живот. Дышал часто и глубоко, вгоняя проклятый запах, и гладил ее по спине, ягодицам, бедрам, наслаждался молчанием и ее близостью. — Ты лжешь, моя Кхира, ты и есть настоящая ведьма, — имея в виду его одержимость ею, произнес он. Потянул ее на себя, заставив развести ноги и сесть на его колени, и впился в ее губы голодным поцелуем, от которого она обронила протяжный стон. Его губы были горячими и властными, подчиняющими, а руки, ласкавшие грудь, игравшие с сосками, легко разожгли огонь внизу живота. Ей так хотелось почувствовать его в себе, что она сама остановила его. Заглянула в глаза, пылающие желанием, и медленно-медленно, закусив губу от наслаждения, насадилась на его возбужденную плоть. Ее напряженные мышцы обхватили его, и Альмод запрокинул голову, позволив ей задать ритм. Проклятая девчонка мучила, медленно поднимаясь и опускаясь, впиваясь ногтями в его плечи, поверхностными поцелуями порхая по его губам, лицу, щекоча своими волосами грудь. Он был готов прервать неторопливую пытку и проявить свои волчьи инстинкты: с силой вколачиваться в нее, сжать бедра — до боли, оставить отметины зубов на коже, заклеймить своей страстью и не отпускать больше, привязав к себе цепью, но ее затуманенный взгляд останавливал его — ей нравился этот ритм, она дрожала, хмурясь и кусая губы. Двигала бедрами, впуская в себя до основания, и подводила его к краю... Грозное рычание раздалось из его груди, и он обнял ее руками, прижал к себе сильно, ощутив мягкость груди своей грудью. Повел бедрами навстречу и, задрожав, помог ей достигнуть своего края. Их дыхание переплелось, влажные от пота тела слились воедино, и Риннон затихла, положив голову на широкую грудь и наслаждаясь тем, как его разбухающий член заполнял ее. Ей так не хватало этого...***
Она лежала на его груди, перебирая пальцами жесткие волоски на ней, и глупо улыбалась. Глаза закрывались от усталости — лишь когда ночь подошла к концу Альмод смог насытиться ею, и ощущение покоя медленно заполняло душу. Он не говорил красивых слов, не обещал невозможного, но в его глазах она видела то, отчего хотелось смеяться, смеяться и смеяться. И холодный чужой мир уже не казался таким жестоким, а будущее наконец прояснилось, потому что Альмод назвал ее своей, прижал крепко и не отпускал, не позволял отстраниться. — У меня для тебя кое-что есть, — приподнявшись на локте, он потянулся к своим штанам, а потом склонился над ней, с теплотой заглянув в глаза. Тяжесть его тела была приятна и, чтобы удовлетворить мимолетное желание, она поцеловала его в плечо, слегка прикусив кожу. Тонкими руками обвила его шею и затихла, выжидающе вглядываясь в лицо Альмода, разжавшего кулак. На большой ладони лежала та самая фигурка волчонка, что понравилась ей сегодня, и Риннон не смогла сдержать тихий всхлип, часто-часто моргая и прогоняя слезы. Она впервые чувствовала себя по-настоящему нужной. Она уснет, крепко сжимая в руке подарок и, измотанная его страстью, не услышит настырного кашля, не увидит, как Альмод распахнет глаза от интуитивного страха и непонимающе тревожным взглядом окинет спальню. Не узнает, что змеи, окружившие его, будут шипеть и извиваться, изрыгать мрак и призывать его на северную сторону, где глубокая пропасть, где красивая песня, где ласкающий ветер. Где ждет его тьма, такая же страшная, как тьма, отравившая кровь и рождающая в нем безумие. Волк проигрывал.