***
Лёгкий дурман окутывал рассудок — я пил уже не помню какой по счёту коктейль. Сегодня мы с Чимином вновь оказались на спонсорской встрече. Не прошло и года, что называется. Моё настроение находилось на уровне плинтуса. Запястье неприятно ныло, напоминая о событии трехдневной давности. С Чонгуком мы не разговаривали, не пересекались и вообще исчезли из жизни друг друга. На нас искоса смотрел Сокджин-хён на завтраках, обедах и ужинах замечая кислые мины. Поэтому указание отправиться после съёмок шоу на квартиру к одному из влиятельных шишек было принято без возражений. Я на сразу узнал того самого мужчину, что домогался Чимина, и его окружение. Оказалось, что мы попали на какую-то закрытую тусовку для айдолов и их покровителей. Нас было не очень много, но двоих я особенно подметил: Ли Тэмин и Ким Чонин — оба прекрасные танцоры, оба жутко привлекательны и сексуальны, оба поглощены друг другом. Тэмин сидел рядом с Чонином и о чем-то кокетливо шептался, иногда смеясь и прикрывая лицо ладонями то ли в смущении, то ли в надежде быть менее замеченным. Я заворожённо глядел на них, пока Чимин не выдернул меня из забытьи и не включил в общую беседу, суть которой я, кажется, прослушал. Он что-то нежно и восторженно лепетал с горящими глазами показывая очередную связку. — А вот это Чонгук придумал. — Чимин вновь крутится, пока я кручу глазами повсюду ровно до того момента, пока не обнаруживаю очень знакомую фигуру активно жестикулирующую в разговоре с кем-то. Я хочу спросить Чимина, что здесь делает макнэ, но мои мысли прерывает Тэмин. — Ваш макнэ и впрямь золотой, только поглядите, какие у него друзья — сами Shinhwa. Я подрываюсь с места и скрываюсь в уборной. Не хочу никого видеть, тем более Чонгука. Что он тут забыл и с каких пор ходит на такие вечеринки? Тоже мне, герой на заднице с дырой. Пфффф. Я смотрю на пьяное отражение в зеркале и широко улыбаюсь, завидев ещё одно отражение рядом — в моих мечтах Чонгук тёплый и обязательно вот с такой широкой улыбкой, которой он одаривает меня в эту минуту. — Чонгуккиии, ты здесь, со мной, ыы — немного пошатываясь, я пытаюсь обернуться, но властные руки впечатывают меня в обратное положение — я смиренно остаюсь подвижным, глядя в зеркало и ловя себя на мысли, что галлюцинации неосязаемы. Руки Чонгука вовсю исследуют моё тело сквозь одежду, а я все смотрю и смотрю на наше отражение. Мы кажемся такими гармоничными рядом. Гук — здоровый и крепкий, будто стена закрывает меня от всех невзгод; я же просто я — Ким Тэхён, не очень хорош в спорте, люблю шоппинг и кино. Вспоминаю произнесённые им во время нашей борьбы в его комнате: «я всегда буду защищать тебя». Будешь ли защищать, Чонгукки? Я ведь верю тебе. — Кто-то сегодня здорово поддал. Не боишься быть нетрезвым в таком месте? — Он что специально игнорирует мои слова? Он не скучал по мне? Не ждал? Или его скука заключалась только в невозможности полагать? Ладони Чонгука безумно горячие, сам он весь будто сплошной огонь. Жар передаётся и мне. Я чувствую его запах — манящий и волнующий аромат наполняет лёгкие, я прикрываю глаза и утопаю в нем, пока с языка не слетает очередная глупая вредная фраза. — А что мне терять? — Я с вызовом смотрю в его глаза сквозь отражение, наблюдая за каждым движением перекосившихся мышц на его лице. Секунда за секундой его глаза становятся абсолютно безжизненными и черными. Меня пугают эти уголёчки. Их сотворил я. Мне становится страшно стыдно — отомстил ему за боль, но сердце разрывает тяжесть ещё более сильная. Мой рот приоткрывается, чтобы сказать слова извинений, но я не успеваю. Ничего не успеваю сделать, потому что Гук молча покидает комнату. Опять. В прошлый раз он сделал мне больно, теперь же это был я сам.***
Я проснулся от холода с жуткой головной болью и полным непониманием того, где я и что происходит. Рядом со мной кто-то шевелился, и это был не Чимин и даже не Чонгук. Я приоткрыл глаз, косясь на тело рядом, и в ужасе вскочил с кровати — рядом со мной спал какой-то мужчина средних лет, и я понятия не имел, кто он. Оглядевшись я понял, что нахожусь все в той же квартире, но, кажется, уже наступило утро. Я ощупал себя — на мне были брюки, но не было ни рубашки, ни обуви. Окинув себя взглядом напротив одного из зеркал и не обнаружив следов насилия на теле, поплёлся вглубь жилища, разыскивая Чимина. Мне послышались шорохи, и я отправился к источнику звука в надежде отыскать друга, но обнаружил там кое-что иное, здорово «подпортившее мою психику». На широкой кровати, застеленной бардовыми простынями возлежали двое. Я не видел их лиц, но догадывался по стонам и силуэтам, что это были Тэмин и Чонин. Они оба были волнующе возбуждены, поглощённые друг другом: их обнаженные тела слились воедино, их вздохи и охи заполняли комнату целиком, их отрывистые прикосновения друг к другу заставили меня стыдливо убежать, потому что я почувствовал, что стал свидетелем особой близости двух людей. Может это была любовь? Задумавшись я и не заметил, как позади меня кто-то придирчиво хмыкнул, только этот тон и позу я узнаю всегда. Я уже был на пути к кухне, когда услышал этот дурацкий хмык. Если бы у меня была шапка-невидимка, я бы очень хотел её использовать именно сейчас. Чонгук вожделенно смотрел на меня, по привычке опершись о дверной косяк. На нем не было ничего кроме нижнего белья, и это немного смущало, особенно после увиденного мною. Я даже не разобрал, что они там делают, потому что не видел такого прежде. Возможно Рэпмон что и показывал мне, но я обычно не смотрел. Мне было не очень интересно. Я вообще любил заниматься иными вещами, а не сексом. И я боялся боли. А «трахаться в анал ужасно больно», как-то говорил мне Чимин. Только фразу его я не дослушал тогда. И то, что он сказал дальше, так и осталось загадкой. «Трахаться в анал ужасно больно, если не по любви, да любой секс не по любви противен» — вот как звучала эта фраза, но я не знал. Романтичный Чимин иногда был груб. Но только на словах и то очень редко, прям очень и очень редко. Может этой грубостью он хотел показать разницу между занятием любовью и безэмоциональным удовлетворением. Но в моей голове никак не складывалась воедино его романтичность и нежность и то, что он делал тогда с тем мужиком. Конечно, он просто сидел и извивался змеей, но для меня это было странно и непонятно. Только у нас не было выбора понимать происходящее. Мы лишь принимали ситуацию, как она есть, и исполняли условия контракта. Сухая правда жизни, зная которую, может быть я и не пошёл в агенство, тогда бы и этого противного Чона не встретил. Бред. Не буду обманывать себя — я не жалел. Не жалел ни об одном дне, проведённом рядом с Чонгуком. Не жалел ни об одной эмоции, подаренной ему. И о том, что случилось между нами в его комнате, я тоже не жалел. Чон Чонгук стоял в полу просвечивающих трусах и не отрываясь смотрел на меня, а я на него и, и его тело. Когда ещё увидишь сошедшего на землю Аполлона? Крепкие, сильные плечи, твёрдые кубики пресса и мощные бёдра, руки, которые мне нравилось ощущать на себе, да весь его образ был таким мужественным, что я таял, снова чувствовал это желание довериться и быть ближе, а Чонгук опять будто бы знал, куда идти и где меня искать. Аайщ. Я почти прошёл мимо, как он схватил меня за руку, останавливая и разворачивая корпусом к себе, пропихивая в дверной проем. — Папочке ужасно плохо. Не согреешь? — Гук ехидно улыбался, утягивая мою ладонь к своему напряженному паху, а приложив мою ладошку испустил кроткий выдох облегчения. Осознав приходящее, я хотел отпрянуть, но Чон только сильне прижал мою руку к себе и, по-собственнически схватив меня за бедро, толкнулся. Я был приставлен к дверному косяку и чувствовал позвонками эту деревяшку. Шипнув от дискомфорта, я хотел отодвинуться, но макнэ лишь увереннее вдалбливал меня в дверной проем, сжимая своей ладонью мою, в которой сквозь ткань трусов изнемогал, судя по ощущениям, немаленький член. Я даже чувствовал влагу от проступающей смазки и пугался, боясь предполагать дальнейшие действия этого помешанного. Он двигался так, будто бы находился уже во мне, и каждое размашистое движение оставляло в моем мозгу все более и более отчетливый след. Мои глаза сами неожиданно прикрылись, а тело на секунду расслабилось, отдаваясь под контроль этого ненормального, но я тут же взял себя в руки — сейчас Чонгук меня очень бесил. И даже после увиденного секса и лёгкого волнения в районе паха разум все ещё располагал мной и я бы ни за что не переспал с Чонгуком. Только не так, не здесь. Нет. — Нет! — Я сорванно кричу, пытаясь вырваться. Голос с утра ещё сонный и почти неслышный. Гук только и делает, что прижимает меня ближе, тычась, словно слепой котенок, в мою шею, пару раз облизывая и прикусывая кадык. Он гладит меня по бедру, не отпуская и двигаясь, двигаясь, двигаясь. Я думаю, что впадаю в транс, а может я вовсе сплю? Но почему тогда тепло на моих губах такое реальное, и почему мой рот сам отвечает на поползновения макнэ? Я отчётливо ощущал, как язык Гука своими отрывистыми движениями вовсю разрушает зыбкое равновесие, которое держало меня в узде, не давая сорваться словно озабоченному. Я злился на него и не собирался делать то, что сейчас происходило, взаимным, облегчая его долю. Похоже, что он сам додумался, как мне хорошо, или просто почувствовал моё возбуждение. Находясь в предоргазменной эйфории, Чонгук ослабил хватку, и этого момента становится достаточно, чтобы со всего размаха сжать его эрекцию. Я хотел сделать ему больно, а в ответ получил блаженно улыбающееся лицо и усиленное внимание к моим губам — целовал горячо, настойчиво, властно, как в последний раз. На бедре точно будет синяк, а ладошку придётся отрезать, чтобы забыть эти потирания о пах Чонгука. Отрезать не ладошку, а всего Чонгука отлепить от себя, чтобы не помнить, как сладко он сопел, чтобы забыть его блаженную улыбку в момент разрядки. Макнэ отпустил мою руку и держал только за бёдра, толкаясь, а я обессилено пялился на него, ожидая окончания всего этого «позора», потому что понимал, он просто пользовался мной. Хотел и пользовался и плевал на все мои чувства. И на свои тоже. Которых, как выяснилось, и не было. Только похоть, да, Чон Чонгук? Мне стало противно от самого себя и я не в силах совладать с эмоциями, вновь почувствовал горячие капли на щеках: слезы стекали медленно, будто желая запомниться мне на подольше, а потом меня просто вывернуло. Но об этом никто не узнает. Никто, кроме Чон Чонгука, любезно обрызганного остатками вчерашнего веселья. Все вышло как в самых дешёвых фильмах о перепивших подростках, впрочем, мне было плевать, ведь я всем телом показал ему, как приятно мне находиться рядом, выблевав на него все свои чувства.***
Я спокойно пролистывал журнал, когда почувствовал напряжение между ног. Эпизод на утро после тусовки навсегда въелся в мою память, а любопытное воображение не давало покоя, подкидывая всевозможные идеи для концовки того действия. На самом деле все вышло примерно в нашем с Чонгуком стиле, хах, я просто вырубился и ничего не вспомнил, только вот смотря на свою ладошку я стал все вообще видеть лишь одно — Чонгуков воображаемый член. Нормально, да? Аааа, я точно слетел с катушек. Так быть не должно! Почему вся эта дикость и необузданность ситуации впечатляет меня и сильно заводит, что я готов начать удовлетворять себя сам, лишь бы облегчить свою участь и вытеснить мысли о нем. Я ведь никогда не думал о сексе так много. Так подробно и горячо не представлял ничего ни с кем. Я даже не вспоминал о синяках на запястье и бедре. Все, что мне хотелось, было удовольствие, которое я хотел разделить только с Чон Чонгуком. Кажется, в моем мире сломались ещё одни стены. Я не знал, стоит ли благодарить за это макнэ или, напротив, злиться на себя ещё больше. Мне понравилось сегодняшнее утро. Гукки тоже понравилось, и я ждал, когда он придёт ко мне вновь, потому что сам я был не готов признаться, что принимаю его в том качестве, в котором он так хотел себя представить. Возможно, это снова игра моего воображения. «Он не любит тебя, пользуется тобой». Нет. Чонгук хочет быть рядом и защищать. Даже болью он показывает мне, что нежнее, чем он не будет никто. Физическая боль напоминает мне о том, что может случиться, если я выберу кого-то другого. Только мне не нужен другой. Мне нужен Чонгук, не идеальный, но мой. Он помогает мне, говоря, что рядом. Он закроет меня собой всегда ото всех. Он не предаст — таким я вижу его в моем воображении…, а еще на нем сейчас нет одежды, д-аа. Мой мозг явно упал на уровень паха, потому что все мои доводы казались мне глупостью, пока в дверь не постучали. Я удивился, ведь обычно Чонгук заходит без разрешения, но это точно был он — слишком настойчивые и громкие звуки, и снова это милое «Тэхён-аа». Ну как такое возможно?! Этот голосочек, кроличья улыбочка и похоть взрослого мужика, аайщ! Я спрятался под одеяло, изображая сон, слышал, как Гук подходит к кровати и проверяет, сплю ли я. Ощущаю его руку у себя на плече — гладит меня, любуется. Могу представить, как он стоит и с нежностью во взгляде наблюдает за мной. А вот это неожиданно — кровать продавливается, и рядом оказывается ещё тело. — Кажется таким способом учит будить тебя Джин-хён. — Макнэ посмеивается, улёгшись рядом, а я все такой же сонный клубочек. Сейчас я не хочу говорить. Пусть он просто полежит рядом. Я хочу тепла. Я хочу жара Чонгука. Хочу всего его. Без остатка. Слышу тихий мягкий голосочек, напевающий грустную мелодию. Гукки гладит меня по волосам, пальцами распыляя их в разные стороны, то и дело накручивает локоны, долго и медленно перебирает каждую прядку, будто клад там ищет. Мне безумно приятны его прикосновения живые и лёгкие, настоящие, полные заботы и любви. Думаю о вечере в его комнате, потом в ванной и коридоре незнакомой квартиры — он выглядел обеспокоено и раздраженно, будто переживания мешали ему мыслить хладнокровно, хотя та сила, с которой он сжимал все моё тело…невероятно, как же сложно! Я понимаю, что не выдержу еще одного молчания и игры. Я должен поговорить с ним прямо сейчас: высказать все, как есть, ведь мы же дружили столько лет. И сейчас дружим, пусть и немного по-другому! Я не хочу его терять, нет, Чонгук только мой, а я — его. И мне это нравится. — Аааайщ, Чонгук! Жарко! Что ты тут делаешь?! — Кубарем качусь в другую от него сторону кровати, наигранно возмущаясь. Первые пару секунд он ошарашенно смотрит на меня, а завидев мою дикую ржущую улыбку, начинает хохотать не тише меня, строя смешные рожи и стуча по простыни. Я хватаюсь за живот и в порыве смеха плюхаюсь с кровати, ноги зависают наполовину на постели, а туловище — на ковре. Гук сползает на край кровати, смотря на меня, уже привычно, сверху вниз. Его выражение лица становится серьёзным, смех исчезает, я уже начинаю беспокоиться, что сделал не так, переборщил. Пока я теряюсь в своих мыслях, Чонгук располагается промеж моих ног и корпусом сползает с постели, удерживая свой вес руками рядом с моей головой, ровно настолько, чтобы губами коснуться моих губ, даря им очень нежный и мягкий поцелуй. Мои ресницы трепетно подрагивают, а сердце отбивает бешеный ритм — я боюсь пошевелиться и разрушить столь хрупкий момент. Этот поцелуй не примирительный — он освободительный. Потому что после него мои чувства уже не остановить.