Уйди! Хватит! Аааааа!
Кричу. Не просто кричу, а ору. Оглушаю надрывным воплем всех вокруг. Если бы я мог крикнуть так, чтобы лопнули барабанные перепонки, то вновь и вновь делал бы это, наказывая этого козла за свои страдания. За позор Чимина. За то, что он решил, будто бы имеет право пользоваться нами. Если у тебя есть деньги и нет совести, ты — ничтожество. Я сказал бы ему это, если бы не онемел от адских мук, в которые погрузилось моё тело, не привыкшее к побоям. Я был отшвырнут от Чимина и отпинан: ногами он перекатил меня с одного бока на другой и ещё и ещё раз ударял, не скупясь на грязные словечки. Я много нового о нас услышал и понял, насколько этот тип сумасшедший, и что таким, как он, не место в нашем мире. Будь моя воля, то изолировал бы всех и каждого урода, а ещё лучше — наказание. Я не мог думать больше. Выдыхаясь, я лишь знал, как сильно хочу оказаться дома, в общежитии, и забыться во сне. И если сейчас я спал, то это жуткий кошмар. Мне было очень больно. Я плакал, но не просил пощады. Лучше пусть он меня бьет, чем насилует друга. Ради Чимина я готов был терпеть. Я за любого из нас готов был терпеть. Потому что они — моя семья. Они — мои старшие братья. И Чонгук, мой возлюбленный. Я готов был драться или быть избитым, только бы не лезли к ним. Я слышал, как Чимин сам разрыдался ещё сильнее, но я не заметил, что ослабленные мной ремешки, которыми он был привязан, уже сняты. Ему удалось. Чимин искал что-то тяжёлое, очевидно намереваясь ударить этого психа по голове. Я рассмеялся, зловеще улыбаясь, сквозь стиснутые от шока зубы. Истерика охватывала меня все сильне, все глубже, а я продолжал ржать и получать избирательные пинки в живот, плечо, спину. Меня избивали, и я принимал эти удары, не в силах сопротивляться. Руки были избиты до крови ещё когда я пытался драться на кровати, закрывая Чимина и хватая этого мужика за грудки. Но навыки ведения боя были на его стороне, как и доминирующая весовая категория, поэтому меня отшвырнули тряпичной куклой на пол. Я хаотично мыслил, припоминая все произошедшее за вечер, а дальше только чернота, тьма и тишина, обволакивающая будто в кокон, чья-то тёплая ладонь и тихий шёпот: «Прости»</i>***
Кажется, что это все сон. Да, я ещё сплю. Ничего не было. Меня никто не бил и не издевался. Я чувствую хруст свежих простыней и тепло лёгкого одеяла, которым укрыт почти до макушки. Только глаза-щелки оглядывают все вокруг. Изображение размыто, и мне кажется, что я повредил зрение. Стягиваю одеяло по пояс и обнаруживаю, что голый, а к телу прикреплены какие-то датчики, и бинты обмотанные вокруг грудной клетки и ладоней. Потираю затёкшую от нахождения в одном положении шею, пытаюсь присесть, как чья-то тёплая и приятно знакомая ладонь останавливает меня. Я блаженно улыбаюсь, узнав ладонь сидевшего, как сейчас я заметил, на краю кровати человека. — Чонгук — только в силах еле слышно и полу свища выдохнуть я. Он трогает мой живот, гладит по нему, и мне становится очень тепло, но я весь съёживаюсь от ласки и вновь натягиваю одеяло на себя. Он не убирает руку. Продолжает гладить мой окончательно впавший кусочек кожи, где когда-то проглядывали мышцы и жирочек. Сколько же я так лежал? И где Чимин? Я приоткрываю рот, чтобы спросить, но Гук успевает быстрее: он нежно касается моих губ, ничего себе не позволяя, чуть отстраняется и смотрит на меня так, что сердце трепещет, колотясь в бешеном ритме, и я утопаю в его тёплых черных омутах, увлекающих мой взгляд во глубину его души. Я будто бы ощущаю всю ту боль, что испытал, в утроенном масштабе: за себя, за него, за Чимина. Предательские капли слез собираются вновь опозорить меня и я хочу сморгнуть их, а делаю лишь хуже — они градом стекают по мое в лицу, образуя соленые согревающие ручейки. Покрываюсь мурашками, потому что Чон продолжает гипнотизировать меня — в его взгляде есть все то, что мне нужно, без слов, без лишних треволнений. Он смотрит на меня, и я знаю, что мы чувствуем. Я достаю одну руку из одеяльного укрытия, снова обнажаясь по живот. Чонгук взором исследует меня: исхудавшее и покрытое синяками и ссадинами тело, и я стыжусь. Мне так стыдно, что хочется накричать и оттолкнуть его. Только я не могу. Я не могу этого сделать, потому что люблю его. И если он все еще здесь, если он рядом, если…если это не сон…я. Своим дрожащим пальцем тянусь к его лицу, боясь дотронуться и растворить его облик в расшумевшемся воображении. Глухо и шумно дышу, ощущая какую-то тяжесть внутри, пытаюсь выравнять дыхание, но не могу. Не могу. Я хочу дотронуться, но опять проваливаюсь с беспокойный, длящийся днями, сон. Я так хочу дотронуться до тебя, Чонгук. Я так хочу, проснуться вне больничной палаты и обнаружить тебя рядом.Все рушится. Рушится. Рушится
***
Хочу убежать. Скрыться. Испариться. Забыть. Страшные и до жути реалистичные сны преследуют меня — я перестаю спать: осматриваю потолок палаты, изучаю скудное убранство комнаты, запоминаю имена приходящих ко мне милых и добрых, очень заботливых медсестёр, сменяющихся повязки и обрабатывающих раны. Прошу зеркало, чтобы увидеть себя, но они не позволяют. Я настороженно ощупываю лицо, но не нахожу каких-либо следов — только разбитая губа и побаливающая от удара скула. Мне невыносимо грустно, потому что больше никого не видно. Чонгук, наверно, прокрался без разрешения. Вздыхаю. Сейчас съёмки в сериале* и моё отсутствие могут прикрыть, а что же случилось с Чимином? Как он себя чувствует, хорошо ли кушает. А хёны? А Чонгук? Хочу снова плакать. Мне невыносимо одиноко и горько от собственного бессилия. Ещё совсем недавно я ощущал полет и лёгкость. Я был влюблён. Я ждал Чонгука и хотел показать ему то, как сильно скучаю. Теперь же лежу здесь плесенью и только и делаю, что ною. Какой же я жалкий слабак. Я просто ничтожестао и тряпка. Ненавижу. Ненавижу себя за это. Я должен отогнать нехорошие мысли. Я должен выстоять. Иначе зачем все это? К чему я шёл все это время? Почему признался самому себе в чувствах к Чонгуку? Разве теперь был путь назад? Разве теперь могу я предать его и себя? Могу я свернуть с выбранного пути и послать все к черту из-за страхов и неуверенности? Если я сделаю это, то буду самым дурацким дураком. Аййййщ! — Ким Тэхён, возьми себя в руки. — Уверенным басом разбиваю тишину. Становится легче. Полу улыбка расползается будто бы лучи солнца по моего уставшему лицу. Я знаю, что оно уставшее, опухшее и не очень красивое. Но шрамы украшают мужчину. Такой расчёт. Интересно, моя палата открыта? Хотел бы я выползти и добраться до Чимина. Увидеть и обнять его. Я знаю, с ним Юнги-хён, это точно. Его не остановят запреты менеджеров. Крутил он их всех на своём.ладно, опустим подробности. И мне надо выспаться. Я не хочу, чтобы Чонгук видел меня унылым, не хочу, чтобы он жалел меня. Я хочу любви. Любви Чонгука. И если бы я только знал, сколько сообщений собралось на моем телефоне: «Я скучаю». «Я люблю тебя». «Я не отдам тебя никому», умер бы прямо в больнице. Умер, не веря в собственное счастье, потому что даже когда я не с ним, он со мной.