***
Скрип входной двери разбудил задремавшего макнэ, а обернувшись, он увидел никого иного, как Тэхёна, заползающего к нему под одеяло и ласково прижимающегося всем своим телом, примостившись сбоку. — Хён? — хриплый сонный голос беззвучно зовёт старшего, непонимающе разглядывая любимые очертания в темноте. Нежданный гость молчит, приближаясь ближе к лицу заспанного младшего и прижимая указательный палец к его губам. — Тшш, я хочу кое-что попробовать сделать для тебя, Гукки. — голос предательски выдаёт волнение, скопившееся в груди Тэхёна — его немного потрясывает и колотит, потому что-то, что он собирается сделать, засело в его голове очень давно. Ещё задолго до «просветительского» разговора об ублажении с Чимином. — Не говори ничего, пожалуйста. — Тэхён слишком тихо и так доверительно проговаривает последние слова, что сознание Чонгука подкидывает самые обычные кадры из их прошлого: мимика Тэ во время их бесед, когда обижается, смущается, играет. Он всегда разный. И этот чувственный низковатый голос, пробирающий до костей своей интимностью, — все это лишает Чона последнего рассудка, поэтому он только осторожно кивает головой, потираясь губами о выставленный старшим палец и замирает, чувствуя тонкие пальчики, подлезающие под кромку его одежды.***
Я гладил напрягшийся торс Чонгука, всеми силами стараясь расслабить его, но понимал, что это у меня вряд ли выйдет. Удобно опершись локтем в матрас, выставив руку пред его лицом, прямо у губ, и прижавшись к нему, я ласкал его дымившийся жаром пресс, касаясь то ладонью, то кончиками пальцев левой руки. Мне нравились эти касания. Такие лёгкие и нежные, ммм. Я бы мог вечно так его трогать. Кожа горела и плавилась, а я заметно кайфовал, чувствуя напряжение Гукки. Я знал, что ему нравится. Ему понравится все, что я делаю, потому что это совершаю я. Привычка спать без футболки сыграла бы мне на руку, только не сегодня. Почему он спал в одежде? Ах. Прошагав по грудной клетке, я сделал пару остановок у набухавших сосков — значит мои методы работали и Чон возбуждался, а может это происходило на автомате, когда я рядом? Ох. Какой же он мягкий, упругий и твёрдый одновременно. И терпеливый. Уверен, он бы завалил меня, не попроси я его помолчать и вместе с этим не двигаться. Мои ласковые движения вынуждены были прерваться, потому что эта футболка мешала мне насладиться его телом целиком, и я вновь повёл ладошкой вниз. Очутившись в районе пупка, я слегка оробел, но дёрнулся ниже, задевая ткань спортивных штанов, в которых так любил спать Чон. И нас обоих накрыло — от тесноты, от жара, от невероятной эйфории, от приближающегося таинства соединения двух страждущих тел и душ в единое и неделимое целое. Передергиваясь от вожделеющих порывов, я не мог унять трясущиеся пальчики и у копившееся сердцебиение. В какой-то момент я побоялся, что сердце выпрыгнет из меня, тараня грудную клетку и выпуская на волю всю свою силу. Пару раз вдохнув, я собрался с духом, восстанавливая прежний спокойный ритм. Я не растерялся и нырнул рукой в штаны Чона, плотно обхватывая член, благо искать его местоположение мне не пришлось — он и так давал о себе знать, многозначительно выпирая. Вздох Чонгука оглушил комнату. В нем смешалось все: Невероятное желание, просьба, ожидание, мольба. Я сжал его ещё раз — снова рваное дыхание. Сжал в третий — и Гук простонал вслух. Я не ошибся. Он ждал меня сегодня. Он хотел, чтобы я пришёл. Он не мог уснуть из-за навалившейся тяжести внизу живота и всеобъемлющего желания близости. Меня нехило трясло от собственной смелости, а внутри все перегорало синим пламенем, потому что я был возбуждён не меньше. И сейчас мы оба, возбужденные и мокрые, жались друг к другу и все от парочки каких-то прикосновений. У меня отказали предохранители. Потерявшиеся в закаулках памяти тормоза больше не действовали, отдавая власть наступавшей похоти. Потянувшись к его приоткрытым губам своими, я направил вторую руку к себе в брюки — теперь мы оба не остались без внимания моих тонких ладоней. Я трепетно касался его губ, поочерёдно сминая их, и, кратко лизнув, попытался проникнуть языком внутрь, я ведь целовать не умел, и чувствовал себя немного нелепо. Но мы оба сейчас были заняты нашей плотью больше, чем губами, поэтому мои посасываниям и подизывания вполне годились. Я даже от них возбуждался ещё больше, так сильно, что хотелось всего и сразу. Мои пухлые мокрые губы скользили по не закрывающимся мягким долькам его рта, и я готов был тут же провалиться под землю. Когда я все же рискнул заснуть язык ему в рот, то струя удовольствия снова захлестнула нас обоих, распространяясь по всей комнате. Такое странное чувство мягкости и гладкости чужого языка, который двигается внутри твоего рта, для меня было не сравнимо не с чем. Я просто таял, … таял, как конфетка, липко растекаясь на Чонгуке. Вот такой я сентиментальный. Чувствительный. Ничего не мог поделать. Я начал двигать языком взад и вперёд, проникая в жаркий рот Гукки, а потом вновь сосредоточился на губах, облизывая их с внутренней стороны. Я не знаю, как нравилось Чону, но сейчас он принимал то, что я делаю. Может я был слишком нежным… Или казался неумехой. Меня это не волновало. Только его реакции засели в моем переполненном желанием мозгу. И чем сильнее он двигался, чем шумнее мычал и урчал, тем больше я уверялся, что нахожусь на верном пути и смогу доставить ему удовольствие, которое надолго засядет в его памяти. Мне нужно было слегка изменить своё местоположение, потому что было не совсем удобно, и я не долго думая расставил ноги чуть шире, приподнимая задницу, чтобы трогать себя было сподручнее. Я гладил член Чонгука, в тоже время лаская свой, и было странно ощущать то, как сбилось его сердцебиение, как тяжело похрипывает ссохшиеся горло, ведь нам обоим резко захотелось пить. Я интуитивно гладил нас так, как делал это тогда, по телефону, переписываясь с ним, и чувствовал неимоверный взрыв ощущений от приятного шока до безумного желания быть ещё ближе. Мягкими движениями я нащупал головку его члена и раздражал её, тесно вжимая в ладошку — Гукки выгнулся, со стоном толкаясь в мою руку и с силой сжал меня за плечи, переворачивая на спину и подминая под собой: мы снова оказались в привычных для него условиях. Я непонимающе хлопал глазами, пытаясь рассмотреть в лунных отсветах, попадающих на его лицо, хоть какие-то эмоции. Член гудел — я хотел закончить начатое, а он взял и обломал меня. Неужели я настолько плох?! Злость и обида бушевали во мне первые пару секунд ровно до того момента, как я расслышал то, что произнёс мой Гукки: — Я ценю твои старания, любимый, и если мы сейчас не прекратим, я не смогу остановиться. — громкое дыхание опаляло моё лицо, а член Гука готов был протаранить меня прямо сейчас в мой же пах. Настолько он был напряжен. Его заводила моя инициативность. И даже эти робкие дествия имели непревзойдённый эффект. Я чувствовал себя лучше. Даже уверенность какая-то появилась. И то, что я ему ответил, уже не фильтровал: — Кто сказал, что нужно останавливаться? — я пытался звучать серьезно и бойко, но чуть дрогнущий голос все равно выдавал моё волнение и робость. — Я смотрю, у нас тут кто-то очень осмелел, — Гукки трогал меня поверх одежды, — может продолжишь тогда? — ах, я даже по интонации чувствовал эту его дурацкую ухмылку! — Я-то продолжу, а кто-то уверен, что сумеет за_кончить? — я был удивлён своей же дерзости, но фраза, брошенная Гуку, мне безусловно понравилась, особенно обрушенная игра слов. — Я с удовольствием кончу на тебя и в тебя — последнее было сказано совсем шепотом мне на ухо — столько раз, что ты и сосчитать не сможешь. — Гук терся о мой пах своим, нагнетая вожделение, и я потихоньку отключал остатки разума, вторившие мне, что для первого раза будет достаточно. Чон облизывал шею, плавно пробилась к ключицам. Он умело оттянул ворот моей пижамы так, что ему предоставлялось целое раздолье для действий своим юрким языком. Чонгук толкался в меня и выцеловывал ключицы, заснув руки под одежду и теребя оба соска, затем снова губами возвращался к шее, кусал кадык и подбородок, ловя непослушные сухие губы, издающие сладостные звуки. Мы двигались и стонали в унисон, пока до меня не дошло, что он вновь делал все один и за меня тоже. И я подумал, что, наверно, мои старания его не впечатлили. Стало неприятно. Я начал нехотя бормотать что-то и мычать ему в губы, пытаясь отстраниться. Гукки тут же почувствовал изменения в моем настрое, вынимая ладошки из-под футболки и обхватывая ими мой пухлый зад. Я качнулся, быстро сменив положение и оказавшись верхом на Чонгукки, и обомлел. А он глядел не меня так, будто я уже качаюсь на его «мустанге», аааах. Мне было так хорошо. Я симметрировал движения Чонгука и пару раз потерся пахом о его стояк, после чего сдернул, накорны, эту футболку, обнажив пред собой преокансое юное перекаченное тело. Сублимация шла ему на пользу. Выглядел он, и правда, блестяще. И весь мой. Он крепко держал меня за бёдра, вжимая в себя и, уверен, пошло улыбался. Сейчас я жалел, что света в комнате почти не было, кроме того лунного маячка, еле пробивающегося через маленькую щель в шторах. Я вновь принялся водить по скульптурной, пластичной и невероятно тёплой груди, прижимаясь к ней щекой и возя губами по сосочкам, не забывая гладить их по очереди и ласкать круговыми движениями то пальцев, то языка. Зажав их меж пальцев, я коснулся губ Гукки, напрашиваясь на глубокий поцелуй, который мне с любезностью предоставили. Мне нравилось, как Гук целовал меня: жёстко и нежно, настойчиво и мягко, он знал, когда следует остановиться, а когда поднажать, не выпуская мой рот из своего плена. Вот и сейчас, ухватив меня ладонью на затылок, он не давал мне сбежать от своих губ. Да я и не хотел. Полуоголенный член Чонгука жаждал внимания, и я поспешил дальше ублажать его явно не тем способом, который он ожидал почувствовать. Мы продолжали целоваться, я по-прежнему гладил его грудь, а он свободной рукой полез в мои брюки, сразу обхватывая плоть и начав дрочить. Мир вокруг меня поплыл: поцелуй лишал возможности мыслить, а рука Гукки — возможности дышать. Я боялся, что отключусь от перевозбуждение прямо на нем. Сильнее сжав его соски, я добился того, что он разжал ладонь вокруг моего затылка и шеи, чтобы я смог двинуться дальше. Отпуская сосочки и поочерёдно заботливо поцеловав каждый, мои губы повели меня вниз по фигурному прессу к каемке штанов. Руки Чонгука уже отсутствовали в моих штанах, и ничего не могло меня отвлечь от того, что я собирался сделать. Гукки гладил мои плечи, и в лениво мурчал, отвечая на незатейливую ласку, спускаясь все ниже и ниже. Я же, дойдя до критической отметки, за которой уже виднелись лобковые волоски, приостановился, спуская его штаны. Сняв их, потянулся к прикроватной тумбочке и, достав до выключателя, озарил комнату светом ночной лампы. Картина, которую в увидел, сохранилась в моей памяти навечно. Ещё никогда я не видел его настолько слабым и беззащитным, доверчивым и открытым, моим. Я улыбнулся одной из своих похабных и полу сумасшедших улыбок, на что получил шлепок по заднице и немое: «Раздевайся». Противиться властному беззвучию я не мог. И снимав с себя футболку я думал лишь о том, как на меня посмотрит Чонгук, заводясь до передела. Сев между его ног с обнаженными торсом я принялся наглаживать полюбившиеся кубики, рассматривая их в свете ночника. Мои хрупкие руки ярко контрастировали с его плотностью, и мне это нравилось. Вспоминались его обещания о защите. Я чувствовал себя особенным. Ах, я уже и подумать не мог, что мне может не нравится в нем хоть что-либо. Мой плутающий взгляд поднимался все выше, наконец, встречаясь с его темным обнажающим взором, согревающим мою кровь. Мы застыли, любуясь друг другом, очаровываясь, запоминая это мгновение. Не прерывающийся контакт между нашими телами заряжал нас мощнейшим потоком энергии, казалось, что ещё немного, и я взорвусь, что даже кусочка не останется. Никто не сможет меня собрать воедино, только он и только сейчас. — Разденься полностью, Тэхён, — Чонгук глядел, как я лениво стягиваю штаны, смущённо откидывая их на пол, сегодня я был очень послушным, что сам себе дивился, — и трусики тоже, сладкий. — он самоуверенно испепелял меня свои черными глазищами, расслабленно облизываясь так, будто уже поимел меня во всех позах в своём воображении. — Давай же, милый, хочу это видеть. — Гук присел, оставляя доли сантиметров между нашими лицами и приобнимая за бедра, начал стягивать мои трусы. Он пристально следил за моим лицом, мимикой и губами, которые я беспомощно искусывал, и наслаждался. Он смотрел, как я тушуюсь, стесняясь своей наготы, и продолжал раздевать меня. — Приподнимись. — звучит куда-то в район груди, потому что теперь я стою на коленях перед ним, а он стягивает белье так, что лишний раз успевает сжать мою попу. Я пытаюсь вернуть его руки в нужное русло, но вместо этого он снова сжимает меня, уже спереди, и так уверено поглядывает снизу вверх, что сделать я ничего не могу. Я стою на коленях, обнимая его за шею и поглаживая волосы, а Гукки, упираясь подбородком мне в грудную клетку, гладит мой член, второй ладошкой опять трогая за задницу, то наглаживая, то пощипывая и похлопывая. Иногда он целенаправленно задевает поясницу парой почти невесомых прикосновений, и стар мурашек пробирают меня. Воздух в лёгких застревает и я пошатываюсь, понимая, что единственная опора для меня — Чонгук и его руки, поэтому хватаюсь крепче за его шею, зарываясь носом в волосы, он же целует меня везде, где попадает, снова цепляясь к соскам и вылизывая их, ощутимо вжимая в грудь и втягивая в рот. Рукой же он дрочит так уверенно и сильно, что я боюсь остаться без члена, если дернусь, но мне нравится настолько, что я готов простоять со спущенными плавками вечно, только бы не терять этот момент. Ладонь на попе активизируется, изучая обе половинки, и ребром проскальзывав между них, а я заметно напрягаюсь, разжимая хватку на шее и отстраняясь от макушки макнэ, вопросительно гляжу на него сверху вниз, а он только и делает, что шлёт мне воздушный поцелуй и взваливает на себя, успевая дотянуть плавки от щиколоток до пят и откинуть их в кучу с нашей одеждой, появившейся на ковре около кровати. Мне невыносимо хорошо. Так хорошо, что я готов обкончаться на этом самом месте, однако то, что он делает дальше, убивает меня сильнее. Его до одури натренированные сильные руки тянут меня вверх по грудной клетке и усаживают так, что я касаюсь своим возбуждением его рта, и мне ужасно стыдно. Я просто не знаю, куда себя деть, пытаясь отстраниться и приподняться, но он держит очень крепко, вовсе не собираясь отпускать. Я слабо еложу, принимая последние попытки к противодействию, но каждое слово Чонгука обездвиживание меня, все глубже и глубже запирая в потоке воображения. — Трахни меня в рот, Тэхён. — я ослабеваю, на могу больше двигаться, слыша его просьбу-приказ. Мои руки ватные накрепко уцепились в его плечи. Он убирает одну из ладоней с бёдер, ухватывая мой член и направляя его к себе в рот, облизывает головку, глядя на меня так честно, что я стону во все горло, не в силах боле терпеть, и запрокидываю голову назад, выстанывая его имя, в наслаждении забывая, как дышать. Гук берет крепко, толкая за щеку и придерживая моё шаткое тельце второй рукой, все ещё покоящейся на бедре, крепче сжимает задницу, полностью проглотив мою плоть, всезабвенно гипнотизируя глубиной своих бездонных очей. Все мои мысли улетучиваются, все мои эмоции становятся не значимыми, все моё существо концентрируется на этом моменте - весь я здесь, с ним, как и он со мной. Мой член уверенно скользит в гладком раскалённом рту, и я, готовый кончить уже от пары движений, тянусь своими ладошками назад, опираясь одной рукой в колено Гукки, а второй находя его плоть и принимаясь ласкать её. Слышу одобрительный, полный облегчения грудной стон, и чувствую, что сдамся с секунды на секунду. Я держусь, отдрачивая ему так, чтобы было хорошо нам обоим, и заслышав новый поток услаждающих слух звуков, прошу его остановиться, потому что держаться я больше не могу. Но Гукки не прекращает, он отсасывает так, будто забирает мою душу. Навсегда лишая возможности жить без него. Я кончаю прямо в его рот, и стыд лавиной обрушивается, не давая отдышаться, я дёргаю его член ещё и ещё, стараясь дать ему желанную разрядку, и проваливаюсь между его ног, не отпуская член и продолжая движения. В голове пролетают только что увиденное, и я готов излиться снова от одного этого наглого вида, кричащего: «я только что трахнул тебя, и трахну ещё» и дёргающегося кадыка, символизирующего собой полное «принятие» моего нутра. Он все проглотил! Эта мысль вертится в моей голове, а плоть Чонгука по-прежнему сильна и непоколебима. Его выдержка меня поражает. Может он специально? Ах. Не отдавая отчёт своим действиям, я поворачиваюсь слегка на бок, понимая, что теперь пред лицом Гукки находится ни что иное, как моя пятая точка, но думать об этом я не в состоянии, сейчас я думаю лишь о том, как удобнее расположиться и обо что опереться. Найдя нужное мне положение, устроя бёдра по обе стороны от корпуса Чона и оперевшись руками о его бёдра, я склоняюсь над эрегированным органом, в немом обожании осознавая, что сейчас впервые возьму его в рот. Чувствую, что руки Гука ложатся на мои бёдра, расслабляюще поглаживая выше и по попе, ах, стыд уходит, и я остаюсь нагим и полностью открытым перед ним. Вспоминаю, что принял душ прямо перед тем, как пойти к нему и думаю, что впрямь поумнел. Ах, стоны срываются с губ, потому что он трогает меня за задницу, просто гладит, ребром ладошки нажимая посередине, и я кончаюсь как человек: весь липкий, в остатках собственной спермы трусь о Чонгука и облизываю губами головку, лижу мягко, пытаясь распробовать, дразню, но чувствую руки в опасной близости к заднице, перестаю играть, да и не хочу сейчас этого. Беру в рот налитую головку, которая кажется разбухшей до предела, и стоит мне её чуточку подлизать, тут же извергнется. Обхватив её плотно, шлепаю языком, полизываю, сосу. Охи Чонгука становятся громче, а касания не прекращаются. Я кайфую сразу от двух ощущений: члена во рту и рук на своей заднице. Конечно, кайфую я больше не от члена, а от реакции Чона, но это уже дело техники. Аайщ! Гук! Черт! Насаживаюсь глубже, потому что чувствую, как он внаглую лапает меня между ягодиц и трогает рядом с членом снова, нет, я не выдержу ещё одного возбуждения. Мои мысли сгустком валятся прочь, а Гукки дергает меня за бёдра, не дав повторить то, что сделал он. Я не решаюсь пробовать его семя на вкус, раз уж он сам меня отстранил, просто сползаю плошмя промеж его ног, а он перекатывается, тяжело дыша, и накрывает меня своим телом. Мы лежим потные, вымотанные и полностью опустошенные. Гукки налегает сверху, а я не чувствую тяжести, наоборот, такое тепло исходит от него, что я не хочу иначе. Я ощущаю себя в полной безопасности, и от этого на душе ещё теплее. Громкие вздохи, заполонившие комнату, постепенно рассеиваются, оставляя лишь мягкий тремор и чувство невесомости у нас обоих. Сегодня ночью нас ждёт самый крепкий сон.