***
Если вы думаете, что тем утром все так и закончилось, не начавшись, то ошибаетесь, даже я ошибся. Мы поздно вспомнили о времени, когда Джин-хён в привычной ему манере пришёл будить макнэ, и не найдя его в комнате постучал в уборную, дверь которой не была плотно закрыта, обнаружив очень забавную картину: Гукки стоял у раковины, умываясь, а я сидел в ванне, прикрываясь от него, чтобы сплюнуть зубную пасту, полоская рот. Я стеснялся. Всегда. А теперь ещё больше. Чон ржал надо мной, говоря о том, что такими темпами мы никогда не выйдем из туалета и нас так и запомнят парочкой, которая не смогла. Чего не смогла, я уточнять не стал. Наверняка скажет о пошлятине. А я. Я ещё не был готов пускать его в себя. Я очень хотел, но боялся последствий. Чимин сказал, что нам надо изучить тела друг друга и привыкнуть. Я был согласен. Изучение мне очень нравилось. С тех самых пор, как он зажал меня у себя в комнате, уведя из студии Хосока-хёна. Я задумался, начищая рот, пока смех старшего не отрезвил меня. — Доброе утро, — пытаясь не хохотать, начал было Соджин-хён, — мои хорошие, мы выезжаем через полчаса, даю вам ещё десять — он очень пристально пригляделся к нам, внимательно анализируя ситуацию, — пятнадцать минут на сборы и жду на завтрак, обязательно. — голос звучал очень строго и перечить совсем не хотелось. Наш красавец-хён умел быть непреклонным. — Сегодня очень много работы. Нужно поесть. — он уже хотел было выйти как вдруг обратился к младшему. — Чонгук, выйди на пару слов. — Хён подмигнул мне, а я насторожился: что он хотел сказать? Зачем позвал его? Он слышал что-то? Или увидел? Но Гук успел обернуться полотенцем, а меня толком не было видно. Аайщ!***
— Хён, я. — Гук начал было объясняться, но жест хёна, просящий замолкнуть опережал мысли макнэ. — Помолчи. Сейчас говорю я. — напряжно было видеть старшего таким, но Гуку было все равно, что ему скажут — ради Тэхёна он готов был зайти очень далеко. — Я обращаюсь к тебе сейчас не как старший или как согруппник, а как тот, кто Тэхёна очень хорошо знает и понимает все его… — Хён подбирал слова. — волнения. Все его волнения, связанные с тобой, мой сексуальный красавчик. — Джин подмигнул, и Гукки стало проще — он понял, что старший настроен доброжелательно и просто хочет поговорить и посоветовать что-то важное. Иначе бы он не вмешивался. — Мы с лидером долго думали, стоит ли нам влезать в природу ваших с Тэтэ отношений, но, ты сам знаешь ответ — я все равно скажу то, что думаю, потому что люблю вас и забочусь. — эти долгие отступление, которые любил делать Джин, рассуждая обо все на свете были сложны для Гука, потому что тот терял мысль разговора. — Хорошо, хён, я внимательно тебя выслушаю и постараюсь понять. — Гук кивнул, настраиваясь на то, что ему скажут. — Ты очень хороший, Гукки, мы все это знаем. И я хочу лишь чтобы вся твоя энергия не обрушивалась и не разрывала Тэхёна изнутри. — он пристально глядел в глаза макнэ, взяв его за руку обеими ладонями. — ты же понимаешь, о чем я? — Я забочусь о нем и не причиню вреда, хён. Обещаю тебе. — Чон был очень серьёзен. — И мы не спим ещё, если ты боишься, что я его порву. Я буду очень осторожен. Я почитал в интернете, как нужно, и к Намджуну обращусь, если что. Я же сообразительный! — Гук улыбнулся, а Джин истерично выдохнул, припоминая их с Намджуном сексуальные опыты, очень нелепые ситуации, которые сейчас кажутся невинными, а тогда грозили катастрофой и уходом из агенства. — Я повторюсь, что ваши отношения могут влиять на настрой и результат группы, поэтому обращаюсь к тебе по такому деликатному делу. — Хён мялся, раздумывая о следующих словах. —… пожалуйста, не торопи его. — Сокджин подошёл совсем близко, полу шепотом продолжая, — даже если ты думаешь, что за столь короткое время он обвыкнется и примет все твои ласки, не торопись. Потому что-то, что Тэхён очень хрупкий и ранимый мальчик. Он — фантазёр и исследователь. Ему интересно то, что между вами происходит, но не напугай его. У нас запись, распланрованные шоу и куча работы — Вы оба нужны нам здоровыми. Гук молча кивал, выслушивая хёна, а в голове его творилась непонятная околесица: он понимал все, что услышал, он знал, что его Тэхён — это маленький нежный цветочек, и он искренне поражался этому факту, ведь тот был его старше на два года. Воспоминания о вчерашней близости захлестнули рассудок: прокручивая в голове одни и те же моменты, он терял контроль над собой — единственное желание, одолевающее его, было взять Тэхёна здесь и сейчас — отыметь, оттрахать, сделать своим навсегда. Но разум твердил, что на гормонах далеко не уехать, и такие отношения долго не протянут. Тут же вспомнился Юнги-хён со своим «трехочковым». К чему он вообще тогда лез. Зачем вмешиваться, когда ты — апатичное бесчувственное сонное бревно? Таким ему виделся Шуга-хён за исключением редких моментов их взаимодействия с Хоби-хёном или Чимином — тогда он казался искренним. И Хосок-хён ещё со своей привязанностью к Тэ. Что же происходит? Чонгук запутался. Запутался в джунглях из эмоций, желаний и любви, сопереживания и переполняющей нежности. Он никогда не был особо внимательным и обходительным, но Тэхён менял его. Он заставлял его взглянуть на мир иначе. В конце концов, Тэтэ не был девочкой, и Гук понимал, что разница в отношениях между двумя парнями и людьми разного пола, существует все же. Хотя бы потому что в постели ему нужно было действовать менее «стандартно», да вообще по-другому! И все эти откровенные вопросы по поводу здоровья его достали. Неужели он выглядит чертовым садистом, способным навредить самому дорогому существу в своей жизни? Чонгук понимал, что не хочет просто воспользоваться открытостью Тэхёна и выбросить его. Он хотел заботиться и доставлять удовольствие своему возлюбленному, потому что этот маленький и нежный, наивный и совсем не пошлый мальчик такого и заслуживал. Мальчик. Тэхён своей детской непосредственностью и нежностью, наивностью и доверчивостью напоминал ребёнка. Он заслуживал большего, чем быть оттраханным в задницу, пусть даже искусно, в первую же ночь после их попыток заняться сексом. Чон не был идиотом, и знал, почему к нему пришёл старший. Потому что именно он получает эти «трхочковые». И дело было даже не в том, кто снизу, ведь оба вида удовольствия приятны и даже мысли о них возбуждают, Гук не знал, хочет ли Тэхён отдаться ему так, как делает этого макнэ. Ведь то, что Тэхён писал в порыве мастурбации и то, что он думает, его страхи — это две стороны одной медали под названием «пиздец». — Хён, мне кажется, вы все усложняете, носясь с нами, будто мы малолетние дети. Я ценю твоё участие, правда. — Гук обнял старшего. — но мы сами разберёмся. — крепкие объятия успокаивали Джина. — я не причиню ему вреда. Я люблю его. И я подготовился к проникающему сексу, если он вообще будет. — Чон отстранился, посмеиваясь. — Тэхён себя ценит и в обиду не даст. Не переживай за нас. — Через десять минут жду за завтраком обоих. — кивнул красавец и удалился, оставляя раздрай в сознании младшего, молча приняв его позицию.***
Я успел помыться, пока ждал Гукки, а напряжение не уходило, поэтому я стоял под струями прохладной воды, прикрыв глаза и рассуждая о том, как мне исполнить придуманную песню. Люди в нашем обществе могут подвергнуться стигматизации и неприятию даже из-за сексуальной ориентации, хотя мне всегда казалось, что это личное дело каждого, а выходило совсем иначе. Я глубоко погрузился в свои мысли, пока не ощутил, как что-то горячее уперлось промеж моих ягодиц, а руки Гука крепко сжали поперёк туловища. Я тяжко выдохнул, попой ощущая крупную головку, готовую таранить меня очень долго. Ах. Я не мог пошевелить скованными руками, поэтому просто откинул голову назад, давая больше места, чтобы целовать мою шею и губы. Губы Чонгука властно овладели моими, лишая потока воздуха и несдержанно сминая, привносили в разбушевавшееся сознание новые совращающие нотки. Мой член был до невозможности напряжен снова — и я ощущал не меньше того, что чувствовал Чонгук с разницей лишь в том, что ему было куда толкаться, а мне — нет. Он вдавливал меня головой в пластиковую перегородку ванны, и я лишь чувствовал, как запатевшее стекло, в которое я непомерно дышал, отдаёт моим же жаром, заставляя подвиливать попой, выкручивая голову в сторону Гукки. Я так хотел целоваться. Хватка его рук ослабла, массажными движениями потирая грудь, оглаживая её и задевая встопыренные соски. Гук умело тревожил их гибкими пальцами постоянно зажимающими, вдавливающими движениями, покручивающими и нежнейше оглаживающими касаниями доводя до экстаза. Я до одури кусал его губы, которые он любезно подставлял мне, потому что-то, что творилось внутри меня, иначе выразить не мог. Мятный вкус зубной пасты доводил до грани, потому что запах мелиссы успокаивал, а действия распаляли. Я терялся в чувствах и эмоциях, погружаясь в них целиком. Капли воды расслабляли, но движения Гука заставляли каменеть все оттопыренные части тела. Я готов был обкончаться уже от одних только касаний к соскам, но Гукки пошёл дальше: он резко толкнулся в меня, переворачивая к себе лицом и вписывая в кафельную стену — все моё существо замерло, ведь теперь мы видели друг друга, и я прятал глаза, потому что стыдился своих реакций и мыслей, ведь мне хотелось больше и больше. Ничего не помогало против трахающего взора Чонгука — когда он так смотрел на меня, я чувствовал, что уже раз пять был перевёрнут и опрехлдован во всех возможных позах. Исходящий от него посыл так и твердил мне: «Я хочу тебя. Я возьму тебя. Ты уже мой». И я был полностью согласен с его словами, потому что хотел принадлежать только ему. Он выключил воду, неожиданно приподнимая меня на руки и со всей страстью ринулся целовать мои искусанные губы, не давая ни секунды, чтобы перевести дыхание. Поцелуи получались смазанными, но заводили не меньше. Я скучал по его губам, их мягкости и упругости, а ещё вспоминал, как он трогал ими мою плоть, и меня уносило. Гук держал крепко, обхватив задницу и вжимаясь своим пахом в мой. Спине было чуточку неприятно от твёрдой поверхности и холодно, но контраст пылающих прикосновений и льда не давал мне расслабиться, и я готов был просто кончить. Все. Просто потому что больше не мог. Просто потому что секса было слишком много за эту ночь, переходящую в день. Просто потому что раньше такого не делал и не испивал, и теперь готов был раствориться в этой грубо-нежной ласке. Трение о торс Чонгука своим членом сопровождали гортанные стоны пленных губ. Сейчас Гукки уже не вжимал меня в стену, плавно удерживая за бёдра крепкое хваткой и потираясь о раскрывшихся ягодицы. Теперь он бережно уложил меня в ванну, а я скрестил ноги на его пояснице, прижимаясь вплотную, спиной пытаясь избежать холода. Он раздирал меня поцелуями в шею, ключицы и сосочки, засасывая и оставляя маленькие аккуратные следы, которые могли быть видны только моему глазу, а я гладил его широкие напряженные плечи, очерчивая каждый мускул и представляя, как они будут двигаться, когда он войдет в меня. Сейчас мы имитировали проникающий секс, и я по-настоящему кайфовал, издавая мурчащие звуки закусанными вокруг указательного пальца губами — так я был тише, но акустика ванной комнаты делала своё дело. Нас точно слышали все. В какой-то момент мне почудилось, что именно этого Гук хотел. Чтобы нас услышали и узнали, что все серьезно, что я принадлежу ему, а он — мне. Чон видел, как я напряжённо концентрирую ощущения, и своим затуманенным взглядом пройдясь по моему лицу произнёс: — Нас ждут на съемках, и… — я подался вперёд и закрыл своей маленькой ладошкой его рот, не давая договорить, глядя точно в глаза, передавая все таящиеся там желания. Он лизнул мою ладонь, ловя меня вздрагивающим от неожиданности и тихо отстранился, садясь напротив и вновь любуясь разгоряченным мной, как и я им. Мы целое утро морили и усиливали возбуждение друг друга и сейчас были на пике: я заворожённо глядел на налитый кровью член, не испытывав более никакого стыда, потому что, когда ты на вершине желания, все эти условности уходят. Неужели этого и добивался Чонгук? Чтобы я отключил все эти правила и вышел из своего домика? Хитрец. Хотя мне кажется, он даже не думал о подобном. Просто делал то, что велит ему сердце. и член. Ах, как же это… Глубоко. Гук не менее увлечённо разглядывал мою плоть, которая была слегка уже и немного короче, но не менее привлекательнее его толстого ствола, ведь я сам был меньше его, стройнее и изящнее, поэтому с моим телом все выглядело гармонично. Я любовался его членом, желая прикоснуться и потрогать, погладить… Может даже лизнуть и попробовать его уместить во рту… попробовать на вкус. Моё тело дернулось вперёд, желая быть ближе к вожделенному органу. Я никогда не думал, что захочу чью-то плоть так сильно. Чон не двигался, он будто выжидал в засаде, пока его добыча окончательно обезумит. И момент настал: он дёрнул меня за ноги, пододвигая вплотную к себе и ухватился за стояк, тут же втягивая его в рот и интенсивно отсасывая, я лишь успел ахнуть, хватаясь за бортик ванной, чтобы не разбить голову в порыве страсти и крикнул, выстанывая его имя. Я двигался вперёд, пытался не давить на Гукки, ведь он и сам знал, что мне нравится то, как он трогает меня. Его рот неистово опускался на мой член, и я не заметил, как его ладонь, которая ласкала яички, спустилась от мошонки к прорези между ягодиц, предавая ласке теперь самое запретное место — мою дырочку. Он просто гладил рядом, трогал кожу, а я от каждого касания приходил в ещё больших восторг. Это было так ново и интимно, что мне казалось, я просто умру от переполняющих меня чувств. Он знал, что я помылся, и без зазрения совести лапал меня, а я… я только мурчал, прося ещё, прося не останавливаться и дать кончить. Мне было до безумия хорошо, просто неописуемо хорошо. Его пальчики растирали кожу девственного отверстия, совсем не пытаясь пролезть и натыкать что-то, а просто грели, ведь моя попа замёрзла лежать в холодной ванне. Я дёргался вперёд, трахая глотку Гукки, а с моим анусом игрался он сам, и это было неописуемо хорошо. Ребро его ладони растирало щель между половинками, касаясь раздражающейся дырочки, и я глотал стоны, безвольным потоком извергающиеся из меня. Ладонь с моего бедра исчезла, и в понял, что Гукки трогает себя, и от этого моё наваждение только усилилось: меня ублажали с двух сторон и при этом ласками доводили до оргазма ещё и своё тело. Я был впечатлён его порыву сделать мне приятно, до потери сознания отдаваясь невесомому моменту. Я не понимал, почему позволяю трогать себя так быстро во всех местах. Может потому что мы очень долго к этому шли, может потому что на самом деле я этого хотел не меньше его, а может потому что мы влюблены и я готов доверить ему не только своё тело, но и душу. Все эти мысли собирались в один большой ком и желали выплеснуться из меня целиком. Так и получилось: жаркий рот Гука не останавливаясь трахал меня, и я вскоре излился, но напряжение, стягивало все мышцы. Мое тело будто бы ощутило первую волну кайфа, требуя ещё. Растертый вход пульсировал, и я чувствовал, будто раскрываюсь изнутри. Гукки трогал меня с внешней стороны входа, и я уже привык в этим действиям, и кончая, почувствовал, как один из пальцев очень трепетно пытается проникнуть в меня, чуть сильнее надавливая. На этом попытка Чонгука войти в меня закончилась — я знал, что не буду взят всухую, ведь он хотел сделать мне хорошо… И делал, дразня моё воображение полу касаниями и намеками. Опустив глаза, я наблюдал, как Гукки дрочит себе, сцеловывая остатки спермы с моего члена и успокаивающе гладит губами мой пах, унимая моё изнеможение: он расцеловывал несжатые яички, лизнув каждое, и приподнялся, смеряя меня довольным взглядом и не переставая дрочить и одновременно трогать мою попу, будто так его удовольствие было красочнее и приятнее. Все его действия были настолько милы и искренни, что я задыхался от нежности, боясь испортить момент. Лежал и глазел на него, тихонько охая, наблюдая за тем, как он себя ублажал. Гук улыбнулся, коварно взглянув на меня и шлёпнул по ягодице, толкаясь членом в растертую щелку. Мне было странно чувствовать пульсирующим анусом не менее напряжённую головку, готовую вот-вот освободиться от давившего груза. Гук все это время взглядом трахал меня, и теперь, когда он приставил полный смазки кончик, я на мгновение подумал, что все. Доигрался. Что он возьмёт меня и отымеет в холодной ванной без защиты и растяжек. Но ведь это Чонгук. Он не мог. Я до последнего верю ему. И не ошибся, потому что Гукки начал раздражать мой вход и свой член ещё больше, тычась им в меня, размазывая смазку. Впервые почувствовал, что, возможно, мазохист здесь не только я, но и он сам — так долго не кончать и измываться всяко-разно над своей плотью… Я потянул свою ручку к его, которая возила сочащейся головкой о мою беспокойную дырочку и начал медленно и верно отбирать его член себе, пододвигаясь задницей ближе и стимулируя на трение. Я хотел подрочить ему так, чтобы он чувствовал себя внутри меня. Я безумно хотел дать ему ощущение узости и наполненности внутри меня. Я шаловливо поглядывал на него, дергая попой ему навстречу и выгибаясь, давая касаться эрекцией уставшей от трения дырочки. Мои ладошки обхватили его плоть, плотно сжимая, а попка толкалась на неё, создавая эффект «нахождения внутри». Мне самому стало настолько реально чувствовать его «в себе», что в какой-то момент я дико сорвался на стоны и крики, жалобно ахая и охая, пытаясь ускориться, и тут очумевший от ощущений, создаваемых видимым вакуумом, и моей смелости и пылкости Чонгук помог сам, сгребя мои ягодицы в охапку и плотно прислоняя, вгоняя в себя. Его губы были закусаны до крови, потому что он сдерживал эмоции, не переходя на какие-либо звуки, только полу слышные стоны, я вожделел эти губы, хотел залечить их своими поцелуями, укутать теплом, растворить в себе, не давая больше вредить им, терзаясь от похоти. Изгибаясь как можно сильнее, я дал Чонгуку ощущение самой интимной близости, и он благодарно кончил в мои руки, успев отстранить мою девственную попу и немного смутившись. Первое смущение, которое я смог наблюдать, ах… Я подполз к нему, обнимая за шею измазанными руками и бессильно падая головой ему на плечо. Это утро вымотало нас обоих так, что оба содрогались, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Гук нежно касался меня, плотно прижимая и гладя по спине, успокаивал моё сумасшедшее сердцебиение и дыхание. Я чувствовал, как краснею, осознавая только что случившееся, трусь щекой о его шею, трогаю плечо, мягко касаясь губами. Ластюсь котом, желая ещё ласки и прикосновений. И Чонгук исполняет мою просьбу — гладит и трогает меня нежно и медленно, как люблю я и он, а потом, держа на себе, включает воду и начинает обмывать нас обоих. Я выпадаю из сладострастной неги, и слушаю шум воды, по-прежнему крепко прижимаясь к любимому, будто боясь, что все произошедшее исчезнет, оказавшись сном. Чонгук моет меня, трепетно касаясь всех интимных мест, а потом я делаю то же самое. Это происходит настолько не пошло и наивно, что я теряюсь, не узнавая своего любовника. Чон Чонгук — мой любовник… Я готов вечно переживать этот момент. Боже мой, Чонгук, что ты со мной делаешь? Во что ты превращаешь мою жизнь? — Ким Тэхён, теперь ты не отделаешься от меня, слышишь? — голос теплый, но сдержанный, как всегда. Никаких «лишних» эмоций. — Я не хочу отделываться. — гляжу на него серьезно, будто ядерную физику обсуждаем. — Я хочу приделаться так, чтобы ты меня не отпускал. — Ты в моем сердце.? , Тэхён. — чуть содрогнувшись, доверительно высматривая ответ на вопрос-утверждение. — Я знаю. — вторю сам себе — я знаю, Чонгук. — и вижу в темноте его глаз такую глубину, что боюсь захлебнуться, и утопаю в этом омуте бездумно, слыша короткое: — Я люблю тебя.