***
Намджун тихонько постучал в дверь и вошёл, не дожидаясь отказа. — Я не разрешал тебе войти. Свали отсюда. — надменно протрроторил старший, продолжая вытирать зареванное лицо, сидя у небольшого туалетного столика с зеркалом. — Ты же знаешь, что я не уйду. — фраза, звучащая сейчас так колко и двусмысленно согревала обоих. — Не тревожь моё сердечко, Намджун, я устал. — вздохнул Джин, откинув полотенце на кровать и потуже затягивая пояс белоснежного пушистого халата. — Я могу помочь тебе. Расслабиться. — сексуально предыхая молвил непоколебимый лидер. — В ванной есть место только для одного. И это я. — рассмеялся хён. — Тогда джакузи? — монстр совершенно не унимался. — Не хочу. — парень демонстративно отвернулся, всем видом выражая свой настрой. Лидер подошёл ближе, вплотную прижался к старшему, плавно оголяя его широкие плечи, и начал медленно массажировать их, склоняясь к уху и шепча: — Не дуйся, Джин. Я на взводе был после директора и сорвался на тебе. Прости. — он нежно поцеловал красавчика в шею, не прекращая разминать плечи. — Мир? — Какой же ты… — старший замялся. — ну тебя! Хватит совращать. Я мыться хочу и спать! — Джин застенчиво улыбнулся, запахивая халат. — Да что я там не видел-то? — недоумевал младший, а старший уже скрылся за дверьми ванной комнаты. — Хён! — звал репер в пустоту.***
Волны. Море. Я чувствую его свежесть и прохладу. Поступью по холодной и мокрой земле подбираясь к тебе. Встаю сзади так, чтобы ты меня не заметил. Ты о чем-то говоришь с Чимином. Я обнимаю тебя, трепетно прижимаясь всем своим существом. Хочу продлить наши объятия навечно. Не хочу отлипать от тебя. Никогда. Мне хочется быть только с тобой. Чувствовать только тебя. Любить и быть любимым только с тобой. Поможешь мне исполнить мою маленькую мечту? Я так хочу этого. Очень хочу. Чонгукки. Сейчас ты не рядом. Мы далеко. Нас нет. Мы есть только в моем разбитом сердце. Я задыхаюсь каждую ночь, просыпаясь от твоих жарких прикосновений. Зачем ты снишься мне? Зачем приходишь? Ты уже оставил меня. Вычеркнул из жизни. Так зачем же ты здесь? Потому что я — единственный, кто может сделать тебе по-настоящему хорошо. Незабываемо. Только я. И ты. Запомни это, Гукки, никто не будет таким, как я. Никто не заметит тебе меня. Нет сил, чтобы вымолвить и слова. Когда мы увидимся, то пройдём мимо. Почему? Потому что теперь мы живём двумя разными жизнями: ты своей, а я чужой. Потому что в ней нет тебя. И я тихонько схожу с ума. Ты часто бывал со мной таким сухим и бесчувственным. Таскал, как тряпочку, следом, думая, что так будет вечно. Но я изменился. Ты поменялся. И наши пути разошлись. Мы навсегда вычеркнули друг друга из жизни. Я прошу тебя помочь мне. Прошу успокоить так, как можешь только ты. Я не прошу о большем. О поцелуях и признаниях под Луной. Я лишь хочу сейчас сделать так, чтобы ты был со мной. Почувствовать твою руку в своей последний раз. Я крепко держу тебя, не давая оглянуться. Не хочу видеть твои бездумные глаза. Твой равнодушный взгляд убьёт меня быстрее любом болезни. Я не жду пощады. Я не рассчитываю на второй шанс. Я лишь думаю о том, как хочу обнять тебя ещё раз. Напоследок. Я проснулся в холодном поту с щемящей болью в грудной клетке, разрывающей её на миллионы маленьких частиц. Так отвратительно я давно себя не чувствовал. Не понимаю, что произошло, и почему мне снится подобное. Снова эти страхи, поражающие полностью. Они не дают мне двигаться. Они захватывают меня в свой плен и посмеиваются, потому что знают, что они сильнее. И стоит мне остаться одному, так и происходит. Сейчас мне как никогда нужны были объятия моего возлюбленного — только он мог успокоить меня и утешить, прогнать любую грусть и боль. Когда мы с Чонгуком все же выбрались из душа, нас ожидал сюрприз в лице главного менеджера. Мы оба были немного не в себе после случившегося и не вполне соображали, что нам говорят и почему все такие мрачные, а когда смысл произнесённого начал до нас доходить, Чонгук ненашутку разозлился, спешно хлопая дверью. Он всегда был таким вспыльчивым. И решал он все силой. А здесь не мог. Мы молча отсняли клип, так же молча уехали из студии. Роботоподобная деятельность продолжалось с неделю, после нам сообщили о графике репетиций к премии МАМА 2016, и заниматься личными делами стало просто некогда. Может оттого мне снится все эти дерьмо? Потому что я чувствую себя… Брошенным? Использованным? Забытым? Меня расстраивало существующее положение вещей между нами, и я хотел хотя бы поговорить с Гуком, выуживая его из крепости, в которую он сам себя заключил, и получая свои законные объяснения. Потому что эта откровенная лажа меня донимала пуще прежнего. Дни складываются в недели. Недели — в месяцы. И я не собирался ждать годы, чтобы получить свои долгожданные ответы. А что я хотел узнать? Почему Чон больше не спит со мной и никак не реагирует? Это все менеджер и угрозы лишить заработка или быть выкинутым из группы? Но он же знал, что это бред. Что никто не уберёт его, хотя бы по той причине, что только у Гука были властные друзья из других влиятельных компаний, и это не оставалось незамеченным и активно использовалось в нашем продвижении. Ситуация, складывающаяся между нами на протяжении этой недели меня напрягала: мы перебрасывались парой фраз, спали каждый в своей комнате, а я уснуть не мог каждую ночь, потому что привык быть не один. Да и раньше мы ночевали вместе. И вот сейчас, когда вся группы была в курсе глубины наших отношений и вообще всего, он меня игнорирует. Ааайщ!!!***
Хосок-хён подкрался ко мне тихо, неожиданно накидываясь с очень тёплыми объятиями. Он всегда так ярко улыбался мне, что я боялся ослепнуть, наблюдая за этим солнышком. До премии оставалось совсем немного, и я уже привык к отсутствию должного внимания Гука. Просто оставил все это. Как мне казалось, временно. Мы с Хоби-хёном говорили о всякой чепухе, даже наш с ним поцелуй вспомнили, и стало немного неловко, как тогда на съемках. И все же ничего не отталкивало нас друг от друга, даже эти дурацкие воспоминания: мы сидели рядом на диване в обнимку, поедая приготовленную Джин-хёном стряпню — иногда он баловал нас всяким вкусностями, даже когда график был очень загружен. А вот Чон Чонгук найти минутку мне не мог. Пфффф. Нашёлся тут пуп земли. Промо альбома прошло отлично — фанаты с восторгом встретили концепт песни одного голоса. Мне безумно приятно было исоплнять свой трек. Я вложил в него всю свою душу. Все скопившиеся переживания и эмоции, захлестнувшие меня волнами, не оставляя возможности не двигаться — я плыл туда, куда велело мне сердце, и теперь застрял в какой-то луже, потому что Гукки рядом не было. Каждую ночь он кидал мне тонны смсок, а я злился, что вместо этого, он мог придти ко мне сам, но не шёл. Я бесился и обижался, игнорируя его письменные порывы поговорить, потому что хотел общения вживую. Желал видеть его лицо, чувствовать дыхание, замирать от каждого прикосновения. Я не понимал, чего он так резко снова перестал меня трогать. Мы же все решили. Или нет? — Вы с Чонгуком поссорились? — все же хён решил поинтересоваться. Скорее всего, спрашивал он от всей группы. — С чего вы это взяли? — недоуменно глазел я, хотя знал, что несу глупость. — Значит, все хорошо? — Прекрасно. Лучше некуда просто. — я поник, раздумывая над произнесенным. — Нет. Все плохо. Все не так! — Как не так? — Никак. Я не знаю, что он так ко мне относится. — Это как так? — не унимался хён. — ААААЙЩ! Не хочу об этом говорить. — Совсем? — Совсем. Ни капельки. — Пошли погуляем? — Хоби-хён почему-то считал, что свежий воздух помогает успокоиться и обдумать все. Поэтому прогулки в случае жизненных сложностей являлись для него лекарством от всех проблем. — Не хочу я гулять. Нам с хёном ещё повторять надо свою сцену. — я обречённо вздохнул. Конечно мне нравилось обнимать с Джин-хёном и со всеми своими одногруппниками. Они мне как семья, но я мечтал, чтобы вместе со мной оказался Гукки, аааах, глупые мечты. — Тогда давай поиграем. — напирал репер. — А во что? — мои глаза всегда загорались, стоило упомянуть игры. Я любил играть не меньше Чонгука. — Во что ты там играл последний раз? — В overwatch. С Чонгуком. — я вдруг понял, что что бы не говорил, на ум постоянно лез этот кретин. Слезы сами закапали, и я уже не мог их унять. Я разрыдался, уткнувшись в груди старшего, а тот лишь сжимал меня крепче и гладил по спине, шепча разные успокаивающие слова, половину из которых я не разобрал, потому что наматывал сопли на кулак. Мне было стыдно и одиноко, и я прижимался к хёну крепко, проливая слёзки по этому бездушному козлу. Я устал от всех этих требований, правил и указаний директора. Ожидания и надежды, возлагаемые на нас, душили меня. Я боялся проиграть, показаться глупым, не оправдать возложенных на меня обязательств. Я совсем расчувствовался и стал большей тряпкой, чем был, полюбив Чонгука.***
Чимин и Юнги молчали уже который час: один обдумывал последние «новости», вспоминая события прошлой встречи с ненормальным спонсором, второй же, понимая, чем занят первый, поддерживал его так, как умел, находясь рядом, плечом к плечу, и напоминая, что он все ещё здесь с ним, и так будет всегда. — Я видел вашу с Хоби репетицию. Отличная работа. Вы будто чёрное и белое вместе, оба страстные, но каждый по-своему. Думаю, ваш танец на премии станет отличной завязкой нашего выступления. Шуга говорит монотонно и очень тихо, будто специально заставляет Чимина переключить внимание на его слова, забывая обо всех своих думах. Младший всегда смущался, получая комплименты от главного ценителя своей жизни, и каждый раз, стушёвываясь, прислонялся к губам репера в тихой просьбе, в которой Юнги не думал отказывать. — А потом ещё Джин-хён с Тэ добьют зал — посмеивался Чим, прижимаясь совсем близко к своему любовнику. — Лицо Намджуна видел? Красный, как перец, а нервно бегающий взгляд? — Ты себя не видишь, когда я фансервисом занимаюсь на стороне — хихикнул младший. — Да ты что? Так заметно? Ой! — репер театрально прикрыл рот, выказывая удивление. — Юнгиииии — тянул Чимин, откидываясь на подушку в порыве смеха, — ну это невозможно просто, твоё лицо такое серьезное, а в голосе столько сарказма — от заливистого смеха Чима на душе становилось совсем тепло: он распалялся, будто солнышко, отогревая бледного сосульку-хёна собой. — Тебе же нравится. — хмыкнул старший, склоняясь над Чимином и расстёгивая его рубашку, — Очень нравится. — полный обожания и желания взгляд был направлен в самое сердце репера, давая ни шанса на спасение. — Хоть вида я и не показываю, но твои постоянные тусовки с Тэхёном и Чонгуком меня задевают. — младший присел, стягивая с себя рубашку, и обнял старшего. — Было бы лучше, если бы на камеру взаимодействовали мы с тобой? — лукавая улыбка, и маленькая ладошка уже расправилась с застежкой джинс. — Было бы лучше, если бы всей этой хуйни, как фансервис, не было. — Юнги буравил предмет своего бесконечного обожания расслабленным, полным вожделения, взглядом, пока тот умело ласкал его плоть. — Я хочу грубо сегодня — мяукнул Чимин, — заломай мне руки — он дышал в унисон с Шугой, присев на его колени совсем вплотную. Что-то в его голосе напрягало старшего, будто бы просьба, произнесённая им, была заготовлена заранее, и их секс уже продуман до мелочей. Озвучивать свои доводы молодой мужчина на стал, сославшись на развившуюся паранойю из-за спонсоров. Взор репера был сосредоточен на открытых пухлых влажных манящих губах юноши, а руки во всю исследовали скульптурные выпуклости в виде мышц по всему корпусу: Юнги гладил мягко, нежнейшим образом дотрагиваясь до мраморной кожи своей божественной статуи, заслышав просьбу, он резко оттолкнул Чимина, заставляя того упасть на колени, головой в подушку. Он раздвинул его согнутые ноги, сдёргивая домашние штаны до колен и обомлел. Замерев и молча сглотнув, дотронулся до пробки, естественно расположившейся в дырочке его парня, вжав её сильнее, репер услышал короткий тихий предвкушающий всхлип. Чимин крутил попой, в которой красовалась анальная игрушка, у Шуги же отключались последние отсеки работающего мозга. Он часто обходился с Чимином без нежностей, особенно первое время, но теперь, после той попытки надругаться над его сокровищем, пытался быть мягче и нежнее, прислушиваться к просьбам и внимать им: — Милый, чего ты там возишься? — непонимающий Чимин повернулся к хёну, стаскивая свои штаны до конца и отшвыривая их в сторону. — Ты меня за идиота держишь? — парень опешил, заслышав хёна. — Что за цирк ты устраиваешь? Готовишься к очередной встрече со спонсорами? Даже пробку уже вставил, чтоб без боли? — проницательность старшего порой вылезала не в самые желанные моменты — парень закусил губу. — Значит да? Я теперь выступаю в роли тестирующего папика не иначе. — горечь от произнесённого обжигала нутро. — Юнги… — вздохнул поникший младший — я… — Головка от хуя. — процедили в ответ. — Хочешь грубо, значит, как с папиками? Окей. — с каждым словом голос становился все тверже, а глаза заволокло черным — Чимину стало не по себе. Отодвинулись дальше от хёна, парень притих, выжидая, что будет дальше. — Сюда иди, сучка! — Шуга резко дёрнул парня на себя, утыкая головой к своему стояку. — Давай, обрабатывай! — он ударил Чима по ягодице, — давай, маленькая грязная шлюха, нихуя не ценящая доброе отношение! Отсоси мне! — ещё один ощутимый удар, и кожа покраснела и покрылась мурашками, Чимин съежился, нависая над возбужденной плотью. — Мой член так и будет оставлен без внимания сегодня, прелестная блядина? — каждое слово — яд. Шуга ждал. Шуга провоцировал реакцию, а слышал только тихий вой. — Я заебался, заебался объяснять тебе, Чимин, что ты — не шлюха, что я готов всячески тебя оберегать и поддерживать, и я могу это делать, потому что я, мать его, композитор в этой группе, я пишу тексты другим артистам, у меня есть, блять, ВЛИЯНИЕ! — он сгрёб содрогающегося парня на руки, усаживая на коленях и обнимая так, будто скрывает его от всего мира, проведя носом по щеке и уложив голову тому на плечо, шепотом изрек: — Я люблю тебя, Чимин. Пожалуйста, хватит издеваться надо мной. Хватит этих соплей. Ты не обязан спать с ними. Не обязан. Ты… — Но Тэмин говорит, что агенство… — Да ебал я, что говорит твой Тэмин! Сколько можно уже его слушать?! Я блять твой парень или он?! — репер не на шутку заводился от упоминаний о танцоре. — Хватит уже орать на меня! — не выдержал младший, отталкивая музыканта от себя. — Он мне помогает! Он объясняет, как вести себя со спонсорами и избегать секса, если бы не он, я бы уже… — Чим замолк, а Шуга пилил его гневным взглядом, скрывая нотки обиды. — Он просто помогает мне пережить это все. — А я? — младший не поднимал глаз. — Для чего тебе я? — молчание. Юнги больно хватает Чимина за руку, заставляя приблизиться, и крепко сжимает подбородок парня, заглядывая в слезные глаза. В его душе все лопалось, но он должен был продолжать. Им надо решить все сегодня. — Кто я для тебя? — шепотом, не разрывая зрительного контакта. Упёртый младший доводил безмолвием. В его мозгу крутилась сотня мыслей, но он не решался озвучивать ни одну из них. — Что у тебя с этой Суран? — язвительно и безэмоционально. — Песню написал. Ты это знаешь. Причём тут она вообще? — При том же, причём и Тэмин — не причём! — челюсть младшего сводило от боли. Он терпел. Ждал, когда разъярённый Шуга опомнится. — Пиздец сравнение. — хмыкнул репер. — Это как хуй с пальцем разглядывать. — Не вижу разницы. — процежено сквозь зубы. — А если проверим? — хватка ослабла, ладонь впускалась вдоль шеи, через грудную клетку и торс, сворачивала за спину и впивала забытую игрушку глубже с младшего. Глубокий вздох, трясущиеся руки, обхватывающие плечи Шуги, будто ища в нем опору. Снова выдох. Вдох. Чимин чувствует, как его разрывает изнутри от тяги к большему. Член дёргается от каждого толчка, а надменно-победная улыбка старшего сводит с ума. Облизывая пересохшие губы, парень тянется за поцелуем, и его целуют жестко, до крови продирая рот, властно захватывают губы, не давая шанса отстраниться и набрать воздуха. Опьяненные проступившей кровью друг друга, неистово толкаются навстречу. Репер вталкивает в занятый пробкой вход палец, а Чимина раздирают ощущения тесноты, ведь теперь кроме холодной игрушки внутри него живой Юнги. — Юнги… — мычит в губы, сжимая кожу на его груди, чуть отодвигается — Прости меня. — такое лёгкое и совсем детское, взгляд маленького ангелочка, которого надо защищать, растопил лёд голоса старшего. — Чимин, доверься уже мне. Мне. — тон сладкий, сахарный, толчки же резкие и грубые — вот и второй палец уже внутри, вытесняет надоевшую игрушку. — Убери её уже. — короткая просьба, оставшаяся без ответа. Чимин и сам знает, что делать: он ведёт губами по устам репера, спускаясь по подбородку и шее к распахнутой на груди одежде, целует в каждый сосок, дотягивается до пупка, обводит языком кожу ниже него, мокрым ртом захватывает влажный член, заставляя старшего дрогнуть в удовольствии. Томительное ожидание всегда вознаграждается остротой восприятия. Чим снова выпячивает попу, чтобы было удобнее трахать её пальцами и пробкой, чтобы было больше кайфа. Он укутывает плоть Юнги стонами удовольствия, когда тот выдергивает надоевшую игрушку и трогает только своим теплом — репер склоняется, обдувая попу любовника. Чимин тает, отсасывая ещё усерднее, полностью насаживаясь ртом и выпуская плоть восторженно лижет яички, подёргивая трясущимися в экстазе пальчиками свой стояк. Старший одёргивает руки парня, разворачивая его к себе спиной, наклоняя и резко входя по самое основание — младший кричит, выгибаясь дугой и сжимая в руках подушку. Шуга сдаёт назад, секундой позже толкаясь вперёд вновь, сжимая бёдра до синяков и закусывая кожу на плече. Крики обид превращаются во вздохи удовольствия, страстно окутавшего оба тела. — Ты — мой. И не смей даже думать о сексе с другими. — Засосы на шее будто пометки. Шуга раскачивается в парне, набирая темп. — Я не слышу радости? — Я тв-вой — испускает младший, подмахивая задом. — Громче. — зачем заламывать руки, когда слово ломает не хуже. Оба замирают в ожидании ответа. Неприкрытое лукавство в обращенном на Юнги взгляде говорит больше любых речей — они никуда не денутся друг от друга. Только не сейчас. Только не так. Недомолвки и ссоры — пустяк, если каждый стремится понять другого и унять ноющую в сердце боль. — Твой! Ах! — удар по ягодице сменяется невесомым поглаживанием — репер знает, как нравится любовнику. Тихое прикосновение губами к губам и произнесенное в тишину: «люблю» скрепляет разбушевавшуюся парочку. Они оба знают, что созданы друг для друга.***
Громкие вздохи и стоны Чимина не остались без внимания Сокджина — ведь комната Юнги за стенкой. Старший устало потёр глаза, одевая халат на обнаженное тело — после принятой ванной его конкретно разморило, и он уснул голым. — Сколько же можно трахаться. Третий час ночи! — ворча, словно дед, пошлепал прочь из помещения. Постучав в комнату лидера, красавец беспардонно вошёл, сразу же прыгая на уже занятую сонным телом кровать. — Я знал, что ты придёшь. — полу сонно и победно. — Тут любой догадается. — Пфыкнул старший. — Чего хотел? — монстр приоткрыл глаза, наблюдая за присевшим на краешек кровати хёном, который выглядел сейчас, будто младенец: поджатые пухленькие губки и глаза на мокром месте, весь жалостливый и жалобно смотрящий прямо в сердце лидера. — Ложись. — Джун похлопал рядом с собой, одернул одеяло и приглашая прилечь. На нем были только трусы, цвета которых Джин не разглядел, но ему показались они розовыми — неужели он все же надел его подарок? — Спасибо. — очень тихо, будто мышка, произнёс старший, укладывая голову на подушку рядом с репером и прикрывая глаза. Свернулся комочком, скручиваясь будто кот, уложив ручки под щёчку. Младший готов любоваться спящим красавцем вечно. Просто смотреть и понимать, что этот широкоплечий ребёнок его целиком и полностью. Ямочки тут же украсили его лицо. Крепко прижимает комочек к себе, обеими руками захватывая в объятие. Мелкие копошения, включённый ночник, и Джин уже лежит лицом к лицу с Джуном, смеряя того в ночи очень заинтересованным взглядом. Многообещающе укладывая руки на уровне паха. — Намджун? — еле слышно. — Да? — так же тихо. — Я кажется возбудился из-за стонов этих придурков. — наивно и виновато. — Я всегда готов тебе помочь, любимый. — обезоруживающая улыбка лидера не спасала никого. — жаль мы не остались в твоей комнате. Устроили бы соревнование: кто дольше. — Намджун шевелит бровями, делая фирменный взгляд извращенца. — Марафон ещё скажи. — смешливый тон и лёгкий удар по плечу — Сокджин теряется под такими взорами, смущённо опуская глаза. — Так помо… Поцелуй, съедающий просьбы и обножающий желания, затуманивает рассудок. Поможет, лидер обязательно поможет тебе, Сокджин.***
Спать, когда за стеной трахаются «отцы» группы, не то чтоб новость для меня, но сейчас, когда так одиноко, это убивает. Я только смог уснуть, забыть, наконец, о кролике, оказавшемся удавом, так лидеру с хёном приспичило… — Мне нужно снотворное Хоби-хёна. — зато я мог поговорить сам с собой, и никто не помешает ночью. Скрип двери и внушающий силуэт напротив кровати приземлили меня. — Хочешь, я буду твоим снотворным? — голос из темноты. Мягкий. Родной. — Ч-Чонгук? — Тэхён. — шепотом у самого уха, обжигающе, маняще. Он так быстро оказался рядом. Ещё быстрее — на моей кровати. Обнимает так нежно и трепетно, крепко цепляется за спину, будто я могу исчезнуть. Сбивает с толку своим напором — я даже не успеваю обдумать линию поведения. Неделя, адская неделя без тебя, и вот я уже таю в твоих руках, готовый отдаться, заслыша своё имя. Коварный Чонгук. Маленький хитрец, когда ты успел стать таким? Когда ты так вырос? Когда возмужал? Где был я все это время? Почему ничего не замечал? — Тэхён, — словно ватой мой слух заволокло, я прижимаюсь сильнее, окольцовываю его шею своими руками, гляжу в глаза трепетно дрожа, чувствую, что трясёт все тело. Я так ждал его. И он пришёл. — Почему так долго? — еле различимые звуки раздаются эхом между нами двоими. — Почему ты меня игнорировал? — хочу видеть глаза, но только чернота передо мной. Отблеск лунного света, падающий на нас, минует его лицо. — Я писал смс. — коротко и ясно. — И что? — почти мурчу, я скучал и выяснять, кто прав, кто виноват, не хочется совсем. Вдыхаю аромат. Родной. Трусь носиком о его щёчки, нос, едва касаюсь губ. Его руки сжимают мою пижаму так, что она откровенно задирается на пояснице. Я не успеваю замерзнуть — его ладони везде. Они греют меня, ласкают. Я будто кусочек масла, оставленный в холодильнике, и забранный только сейчас. — Чонгук? — жалобно выстанываю его имя и нервно прыгаю на коленках, попадая по его паху. Капризничаю, будто ребёнок. Бью по груди, отталкиваю. Губы скривились — вот-вот заплачу, как идиот, снова. Чон держит намертво. Не отпускает. Паук, накрепко вплёл меня в свою паутину. — Я все объясню тебе утром, а сейчас — спи. — краткий поцелуй в лоб, и Гук бережно укладывает меня на простыни, ложась рядом. — Гукки, что с тобой? — я готов молить его ответить сейчас же, а он молчит, обнимая поперёк груди, спиной прижав к себе. Молчит и, кажется, засыпает. Сладкое посапывание размаривает и меня. Я проваливаюсь в негу, больше не слыша, как хорошо моим хёнам сегодня ночью.