Детские шалости

*** Всё началось с рождения Маглора и новости о том, что теперь он должен быть старшим братом. — Мы вовсе не будем тебя любить меньше! — уверила мама, и Маэдрос, который был тогда в восторге от мысли, что теперь у него будет новый приятель по играм, понял, зачем она сказала такое, только уже когда стал сильно старше. — Ты больше не младший в нашем Доме! — провозгласил отец, которому-то уж точно следовало понимать. — На тебя возложены все надежды и чаяния нашего рода! Ты должен отбросить все детские шалости, стать мужчиной… — Феанор, дорогой, думаю, кое-кому тут пора поменять пелёнки, — Нерданель Мудрая сунула сопящего младенца отцу в руки и утащила Маэдроса за дверь. Маэдрос уже тогда был очень ответственным и очень серьёзно относился к отцовским напутствиям. Он собрал все свои игрушки — и даже деревянную лошадку с ножками на шарнирах! — и отнёс к младенцу в комнату, решив, что больше никогда не будет плакать. И не плакал, даже когда свалился со сливового дерева во дворе и заработал такой перелом руки, что кость прошла сквозь кожу. А ещё он решил, что больше никогда не попросит после ужина сладостей. Ну, книги были всё равно интереснее игрушек — ведь теперь он умел читать! — так что это была не такая уж великая жертва, к тому же, он никогда не был особенным плаксой. А вот с десертами было сложнее. — Даже твой дедушка по праздникам ест сладости! — сказала мама, когда Маэдрос упрямо стоял на том, что не хочет никаких лимонных пирожных. Но зато отец гордо объявил, что его сын, оказывается, куда более зрелый, чем его избалованный транжира-полубрат, и это решило всё дело — хотя Маэдросу и пришлось потом подсмотреть значение слова «транжира» в одном из отцовских словарей. Он был третьим в очереди на престол — об этом и имя его говорило — и хотя он ещё не вполне понимал, что требуется от принцев, он был полон решимости стать самым лучшим принцем, каким только можно. И к тому времени, когда он вырос достаточно, чтобы понять, что самоистязание имеет со зрелостью общего очень мало, это уже вошло в привычку… *** — Можешь взять мои взбитые сливки, — заявил он кузену Фингону с — как считал тогда — добротой и великодушием… вспоминая те времена позже, он понимал, как невыносимо покровительственно себя вёл, и даже недоумевал, как кто-то вообще мог это терпеть. — Я предпочитаю кофе. Кофе пили взрослые, хотя он лично совершенно не понимал, зачем. Фингон, к счастью, был ещё слишком юн, чтобы испытать что-то, кроме благоговения, так что он кивнул и приступил к уничтожению десерта Маэдроса после того, как разделался со своим. С видом не очень-то принцу подобающим, подумал Маэдрос, попивая свой кофе и надеясь, что за чашкой не видно, как он морщится и кривится от горечи. Отец его сидел за праздничным столом чуть выше, по правую руку от короля, и, может статься, Фингон со сливками на носу отцу бы понравился, а вот полудядю обеспокоил бы. Он нахмурился, осудив себя за не очень-то подобающие принцу мысли. — Иди-ка сюда, — сказал он и, вовсе даже не глядя с сожалением на остатки своего десерта, достал носовой платок и помог кузену утереть липкое лицо. *** — Тебя это не волнует? — С чего бы меня должно это волновать? — откликнулся Маэдрос. Они виделись в первый раз с Имянаречения, и он отчаянно надеялся, что Фингону хватит такта не упоминать о том, что там было… и уж точно не приставать к нему с этим в публичном месте — прямо на дворцовой площади. Маэдросу и вправду следовало догадаться, что… — Ну, лично я немного не понял бы, если б у отца родился я, потом Тургон, а потом он бы взял и решил: «А вот этот новый сын и будет моим настоящим наследником.» — Фингон, это же просто имя, вовсе он от меня не отрекался. Дедушка говорит, что ребёнок выглядит в точности, как отец в этом возрасте выглядел, только и всего. Это дети дуются по пустякам, а Маэдрос уже достиг совершеннолетия… ну или почти достиг, так что всё уже понимал. — Похоже, твоя мать взбесилась. — Да по ней часто так кажется. — Ну ладно. Хочешь, пойдём на стрельбище? Он не хотел… но Фингон был бы счастлив, если б он с ним пошёл. — Пошли. У тебя же новый лук, да? У Фингона и правда был новый лук, и он был более чем счастлив разглагольствовать об этом во всех подробностях, так что забыл все свои нелепые опасения. Они были почти одного возраста, но кто бы в это поверил, глядя на то, каким легкомысленным и безрассудным мог быть Фингон. Беспечный сын младшего Дома, сказал бы Феанор — да и говорил… но иногда Маэдрос так завидовал беззаботности кузена. Никто ничего от него не ждал. На стрельбище никого, кроме них, не было, что для Маэдроса стало облегчением, а для Фингона — разочарованием, так как покрасоваться он любил. Маэдрос был прекрасным стрелком — он много в чём был очень хорош — и ничуть не ронял собственного достоинства... делая всё возможное, чтобы обеспечить благодарных зрителей Фингону, который, в свою очередь, стрелком был просто великолепным. Пока Маэдрос наблюдал за стрельбой, он обдумывал списки собственных навыков, которые следовало улучшить. Да все из них следовало улучшить, на самом деле: ведь отец его был просто гением, как и братья — ну или будут. Ему следовало больше трудиться. Больше времени проводить в кузнице. Меньше времени терять в такой политически неподходящей компании. Он виновато стрельнул взглядом в сторону Фингона, который как раз убрал лук и, совершенно не подозревая о происходящем внутри Маэдроса, заявил: — Хочешь, пройдём на обратном пути через рынок? Мороженого возьмём. — У меня очень много дел, к тому же ты знаешь, что мне оно неинтересно. — И меня тоже мой отец бесит, — резко сказал Фингон, вешая колчан на плечо. Он был таким вспыльчивым, да и вообще склонным к внезапным скачкам в темах для разговора. Маэдрос на своего отца вовсе не злился, но проще было следовать духу перемены темы, чем спорить по этому поводу. — Всё ещё без лошади? — Ну, я достаточно высокий и вполне уже большой — и у тебя-то есть! — Да, и меня никогда не наказывали за полуночные скачки по улицам! — По крайней мере, Маэдрос никогда не делал ничего, что опозорило бы его семью. — Ты так говоришь, будто этим можно гордиться! — Фингон сверкнул глазами. — К тому же, если бы у меня лошадь, а не этот бесполезный плебейский пони, никогда бы меня не поймали! — Бедняжка, весь мир против тебя! Ну ладно, пошли за мороженым, если это тебя утешит. Конечно, он был слишком взрослым, чтобы так тратить время, и у него было так много дел… но может же он в последний раз побыть великодушным. — Может, и утешит! — пафосно подтвердил Фингон. В сущности, он был ещё таким ребёнком. *** Они с Маглором уезжали в Альквалондэ всего-то на пару недель, и, даже прекрасно зная о неминуемом и немалом хаосе в семье таких масштабных и таких впечатлительных личностей, каковой была их собственная, они и помыслить не могли, что, вернувшись, застанут буфеты пустыми, а младших братьев — некормленными, необихоженными и, в случае Амраса, полностью неодетыми. — Где мать с отцом? — спросил Маэдрос после того, как насильно упихал Амраса в тунику и угомонил Куруфина настолько, что тот обрёл дар речи. — Папа в кузнице, а мамы нету. — Снова поссорились? Молчание говорило само за себя. — А братья где? — Не знаю. Охотятся. С друзьями. — А няня? — Ушла. — Её выгнали? — на догадку Маэдроса навела разруха в доме. Куруфин скривил губы, что придало детскому личику совершенно недетское выражение. — Она шпионила! На полудядю! Вряд ли это было правдой. Малубен — весёлая, нелюбопытная и совершенно аполитичная — служила им с рождения Карантира, но с отцом спорить не было никакого смысла, и ещё меньше смысла было спорить с Куруфином. — Начинаю понимать, почему родители поссорились… Пошли, — Маэдрос подхватил в каждую руку по близнецу, а Куруфину дал возможность вцепиться в подол своей туники. — Раздобудем вам еды. Кухня выглядела ещё хуже, чем отцовская мастерская в тот небольшой период его интереса к плесневым грибкам — и очевидно, что причина была не только в отсутствии уволенной няни близнецов… и Маэдрос отбросил до поры до времени все планы по завершению отчёта об отлове лосося для деда. — Фу-у, — эхом отразился от стен бестелесный голос Маглора из кладовки, словно вой недовольного привидения. — Мука вся заражена жучком! Маэдрос мотнул головой, откидывая назад волосы в тщетных попытках спасти их от соплей Амрода, а когда стало ясно, что тот того и гляди опять разрыдается, усадил его себе на бедро. — Ну, в выпечке сойдёт. — Ты и в прошлый раз так говорил, а картошка вся стала слюнявая! — мрачно буркнул Куруфин. — Цыц! — Маэдрос сунул ему кусочек лакрицы — он держал в спальне, на самой высокой полке, мешочек как раз на такой случай. — Маглор, неси её сюда. Стряпать — мастерство среди принцев не очень востребованное, но отец вырастил их в пренебрежении к использованию прислуги в походной жизни, так что сегодняшние события во многом были вовсе и неудивительными — и Маэдрос, до известной степени, выучился справляться сам. Пусть испечённые им комковатые лепёшки местами и подгорели, зато это замаскировало жучка, а дети были слишком голодны, чтобы жаловаться. Предложить им было больше нечего, кроме банки маринованной сельди, такой древней, что Маэдрос не рискнул открывать, да ещё любимого маминого персикового варенья. Как правило, никто из них на него не посягал — из уважения, но в эти отчаянные времена Маэдросу уважения несколько не хватало. — Уложи их, а я помою посуду, — сказал он Маглору, когда дети насытились и стали клевать носами над тарелками. — И, пожалуй, отнесу что-нибудь отцу. — Да уж, лучше ты, — захлопал ресницами с противоположной стороны кухонного стола Маглор и отвёл глаза. — Я про сковородки! Такая богатая и разнообразная культура тут выросла, а ты собираешься всё погубить. — И как только я потом буду с этим жить! Сходишь утром на рынок? А я попробую нанять слуг обратно. — Но у меня два дня на сочинение новой композиции… — проворчал Маглор, но уже поднял руки, признавая поражение. Оба они знали, что семья превыше всего. Принцы мыли посуду не чаще, чем стряпали, и, отдраив все сковородки, которые он сам же и использовал в готовке, а ещё отмыв большую часть плесени, Маэдрос сдался и оставил прочий беспорядок как есть. Ещё чуть-чуть — и он уже, с блюдом в руках, держал путь через залитый серебряным светом двор к отцовской кузнице. Он надеялся, что на его стук никто не ответит — когда отец был поглощён работой, так было всегда, — но дверь распахнулась прежде, чем он успел поставить тарелку на землю и испариться. — О, Маэдрос! — поприветствовал его отец, пропуская внутрь. Одежда его была измята — очевидно, он так и спал, — волосы выбились из кос и прилипли потными прядями ко лбу и шее, но в глазах сиял свет и горел огонь. — Пойдём со мной и только посмотри на это! У меня тут образец бронзы. Ничего революционного в сплаве меди и олова нет — даже твой полудядя смог бы! — но в эту партию в процессе плавки я добавил фосфор, и… ну-ка, угадай, что произошло? — Фосфор? — Маэдрос отставил тарелку на часть верстака, свободную от чертежей и опасных химикалий. — Тогда восстано… — Восстановительная реакция, точно! — отец в ответ засиял. — Что позволило значительно снизить вязкость расплавленного металла! Внутри полыхнуло жаром — как и всегда, от гордости при отцовской похвале, но Маэдрос прикусил губу. — А фосфор где? Я бы не стал уточнять, но дети без присмот… — О, да я его запер, не бойся! Благодаря редукции поверхности сплав вышел очень чистым, и я пока ещё тестирую его свойства, но он кажется исключительно устойчивым к износу и химической коррозии… «Отец, так дальше не может продолжаться, — хотел сказать он. — Ты пугаешь меня.» Но вышло лишь: — Куруфин говорит, что у тебя трудности с прислугой. — О… Да, было такое. Не о чем волноваться, я обо всём позаботился, — на какой-то момент отец показался растерянным. — А где Куруфин? — Маглор укладывает его и близнецов спать. С твоего одобрения — и если ты выделишь мне средства — я найду прислуге замену. — Это не твоё дело. — Да, отец, — вышло прохладнее, чем он намеревался. — Но это необходимо. Феанор словно пригвоздил его своим сверкающим оценивающим взглядом, и Маэдрос первым отвёл глаза, чувствуя неприятное родство с медным сплавом на наковальне. — Я сам позабочусь об этом, — наконец проговорил отец. — Металл никуда не денется. Пойду проверю, как там уложены мои младшие, а затем вы с Маглором расскажете мне, как провели время в Валмаре. «Слишком мало и слишком поздно», — не сказал Маэдрос. — Жду с нетерпением, — ответил он вместо того и решил, что раздражение удалось скрыть вполне успешно. И конечно — отец улыбнулся, взъерошил ему волосы, вышел из кузницы и, казалось, ничего не заметил. Маэдрос раздул слабый огонь — как отец научил — и удостоверился: все инструменты убраны в места, недоступные для маленьких ручонок. Он поднял нетронутую тарелку, вышел во двор и яростно швырнул ее об стену. Непередаваемо ребячливо — но звон разбитой посуды принёс слишком много удовлетворения, чтобы он стал себя упрекать. *** Его крепкая хватка зафиксировала кость, и та хрустнула. Он видел схемы, созданные целителями по итогам вскрытия животных или по памяти — памяти о Походе. И знал, какой именно угол сможет разрушить сустав, если приложить совсем небольшую силу. Но мужчину он отпустил, оттолкнув так, что тот отлетел, зашатавшись. — Вам следовало бы устыдиться! Всем вам! — сказал Маэдрос. Речи его отца могли собрать целые толпы и бросить их на путь достижения цели благодаря одному лишь отцовскому устрашающему красноречию… но сейчас он воспользовался наследием матери, спокойной и прагматичной. Один из юных придворных и вправду поник головой, а двое выглядели достаточно пристыженно. Четвёртый же потёр локоть и зыркнул на Маэдроса: — А наследный принц Феанор говорил… — Я прекрасно знаю, что говорил мой отец, и это вовсе не означает, что вы должны опускаться до уличных потасовок подобно оркам! — технически то было верно, хотя Феанор выразился более изысканно. Однако Маэдрос был куда выше ростом, и сам принц, к тому же, и так отчаянно искал повода их задеть. И вот верный его отца первым отвёл взгляд. — Ты в порядке? — спросил Маэдрос жертву стычки, притворяясь, что бдит за спинами отступающих придворных: а вдруг те опять развернутся. Это дало Фингону время отряхнуться от пыли и успокоить рваное дыхание. — Сейчас услышу нотацию? — наконец выговорил Фингон, так дерзко и немного ломко. — Ну, только если сам хочешь. — Что ты делал тут один, Фингон? Не слишком ли ты уже взрослый, чтобы ввязываться в драки? Разве ты не знаешь, что это недостойно принца? Я, конечно, знаю, что ты не создан для политики, но уверен: даже ты мог бы понять, что не стоит настраивать против себя последователей моего отца! Он великая личность, и он говорит… — Вот ужас-то. Ты куда лучший я, чем я сам! — Да будто это так сложно! — выплюнул Фингон, сжимая кулаки. — Да я бы их одолел! — А почему, как ты думаешь, я вмешался? Представь, как катастрофически неловко нам было бы, если бы ты один уложил всех четверых! — Нам! — Фингон наконец оправил одежду и коснулся пальцами глаза, под которым уже набухал отёк. Скула его была рассечена, из пореза текла кровь, пачкавшая лицо. — У тебя кровь, — Маэдрос потянулся к нему. — Дай я… — Всё нормально! — Фингон отвернулся и пошёл прочь — слава небесам, в направлении, обратном тому, куда удалились последователи Феанора. Несмотря на то, что вечер только-только наступил, улицы были пустынны, окна домов — плотно зашторены… ужасно было видеть город таким, а ещё хуже — знать, что он сам приложил к этому руку. Не стоило расхаживать тут в одиночку, особенно с раной на голове — и Маэдрос направился вслед за Фингоном. — Я не нуждаюсь в твоих провожаниях, — обнаружив преследователя, Фингон не замедлил шага. — Да нам по пути, — с лёгкостью солгал Маэдрос. — Если уж ты собрался быть мной, мне придётся быть тобой — так что я намереваюсь искупаться голышом в дедушкином пруду с карпами. Фингон почти было разразился смехом. — Ты этого не сделаешь! — Почему это! Они шли несколько минут в молчании — не то чтобы совсем неловком, но уж точно не компанейском. Маэдрос заметил тени, прянул ушами на неуловимое движение за закрытой дверью… и очень пожалел, что у него с собой нет меча. Фингон прокашлялся. — Я не нуждаюсь в твоей опеке, понимаешь ты… — Конечно. — Но я ценю, что ты сделал. Но что твой отец скажет? — тон Фингона был мягким, но глаза его потемнели и не то чтобы были добрыми. — А мне всё равно. Да, не смотри на меня так! Всё равно! Что бы там ни было у них с твоим отцом, это, — он махнул рукой в сторону щеки Фингона, — вовсе не способ разобраться с происходящим. Фингон растопырил пальцы, демонстрируя окровавленные костяшки. — Драка — та часть происходящего, которой я хотел меньше всего. — А что прикажешь мне делать? «Бросить слушаться отца. Бросить противодействовать ему втайне. Бросить попытки играть за обе стороны. Вырасти.» — Осуществить свою угрозу — неплохим будет началом! — Фингон не говорил с ним так — будто они друзья — уже около года, и сердце Маэдроса воспарило… и затем упало. Ему и вправду стоило пообещать сотворить глупость размером как-то поменьше… — Ну я же сказал, что сделаю, а? Мужчина обязан держать своё слово. И он сделал. Пруд не был особенно холодным, но он притворился, что весь дрожит — ради Фингона, — а ещё завизжал в притворном ужасе, когда любопытная рыбка задела его лодыжку. Фингон, который был Фингоном, не нуждался ни в каких поощрениях, чтобы содрать с себя всю одежду и присоединиться к нему… и что-то во всём этом: побрызгаться, утопить друг дружку, спасти рыбку, выпрыгнувшую из пруда, и в их — в Фингона — энтузиазме казалось тем, что было между ними всегда. Они шокировали сначала служанку, потом двоих стражников Финвэ, а затем опять ту же служанку уже с двумя подружками в придачу, прежде чем Маэдрос решил, что на алтарь их дружбы принесено достаточное количество его достоинства. — Так дальше продолжаться не может, — после произнёс Фингон, когда они пили чай на вместительной кухне дворца. Он выглядел гораздо лучше, пусть в косах его и запутались водоросли — холодная вода уменьшила отёк, — и он, наконец, дал Маэдросу промыть и обработать порез. — Всё движется к развязке, — Маэдрос отхлебнул чаю и вздохнул: Фингон, как всегда, его пересластил. — Мы можем сбежать. Отсидеться в какой-нибудь хижине в лесу, пока всё не утихнет. Охотиться. Плавать каждый день. Даже и не задумываться ни о какой короне, которая, кстати, всё равно вопрос чисто гипотетический. — Хочешь, чтобы я это сказал? Или продолжаешь свою пародию на меня? — Нет, Фингон… У каждого из нас — свой долг.