Детские шалости

*** Раньше он никогда не видел трупов. Тело бабушки лежало в Садах Лориэна — но это было совсем другое. Она дышала, сердце её билось, пусть она и была пуста, словно скорлупа, оставленная на берегу раком-отшельником. Дед — он узнал его только по перстням — не имел с телом бабушки ничего общего. Да и вообще с телом, по правде говоря. Когда они нашли его лежащим в дверном проёме, первая мысль Маэдроса была о том, что это Келегорм убил какого-то зверя и оставил добычу слугам… но брат свежевал дичь куда более умело, да и весь день провёл с ними вместе. Даже после, когда Тьма и ужас украли у них всю стойкость, весь разум, Маэдрос так и не смог по-настоящему поверить, что по возвращении домой дед их не встретил, восклицая от нетерпения… не сказал, что всё хорошо… Он шагнул за порог, и что-то под его каблуком хрустнуло. Зуб. Он сделал ещё шаг, пытаясь омертвевшими пальцами расстегнуть плащ, и когда, наконец это ему удалось — уколов палец, — он сбросил плащ на… останки. — Келегорм, возьми близнецов, — услышал он свой голос, такой холодный. — Возвращайся в конюшни. Скачи в Тирион. — Нет! — это Амрод, а может, Амрас. Обычно он всегда мог их различить лишь по голосу. — Возьми их. — А слуги… — А сильмариллы… — Считаешь, я трус? — Келегорм выдернул нож, оскалившись и обнажив зубы. — Если чудовище, сотворившее это, всё ещё тут… «То мы все умрём.» — Кто-то должен оповестить город — а ты самый быстрый наездник. Мы догоним. — Я не стану бежать… — Да. Станешь. И они ушли. Куруфина с Карантиром он отправил в подвал — именно они лучше знали, что там, — а сам вместе с Маглором вышел в пустую залу в поисках выживших или хоть каких признаков жизни. Кто-то должен был остаться в разбитых дверях у переломанного тела мужчины, который рассказывал сказки о Великом Походе им, малышам, учил их пускать «блинчики» по воде, щекотал их до визга… но он не думал, что кто-то из них сможет вынести это. Больше смерти они не нашли. Вообще ничего не нашли. Всё было на своих местах, точно как утром, когда они уезжали… но сам дом казался другим. Он больше не был домом их детства… пустая скорлупка. Как дед. Как нечто в дверях. Их шаги громко стучали по плитке, и, хотя предполагалось, что они должны звать выживших, не получалось выдавить из себя ничего, кроме шёпота. На кухне были разложены продукты для приготовления ужина, и Маэдрос принялся было убирать ножи и нарезанные овощи… прежде чем осознал, что это вовсе и не важно. — Он всё забрал, — сказал Карантир, когда они встретились, уже снаружи. Даже не разгневанно, просто устало и очень напуганно. Маглор достал арфу и бессмысленно перебирал струны. Маэдрос бы попросил его прекратить, но Куруфин спросил: — Что, ещё не придумал рифмы к «расчленить»? — и тогда Маэдросу пришлось удерживать Карантира от драки. А Маглор всё равно бросил арфу, и струны нестройно звякнули. — Подбери, — сказал Маэдрос. — Здесь мы ничего больше сделать не можем. Мы должны ехать за остальными. — А что насчёт деда? — Куруфин всё ещё ухмылялся, будто его шутка была очень оригинальной, но глаза его были страшны и туманны. — Мы не можем его просто так оставить, — очень тихо произнёс Карантир. Маглор прижал к груди арфу, будто младенца, и пошевелил губами, но не издал ни звука. — Мы должны. Маэдрос подумал о том, как оно будет — подбирать все эти останки, и не понял, плакать ему хочется или смеяться. Его плащ уже намок полностью, и он был как никогда рад, что все они предпочитали в одежде красный. — Нам нужно ехать быстрее, — солгал он, и спорить никто не стал. Они хотели, чтобы их кто-то вёл. Все эти годы они провели в спорах с ним по поводу перераспределения домашних обязанностей, одолженных и не возвращённых вещей… но теперь хотели подчиняться кому-то, чтобы перестать думать. Хотелось бы ему иметь возможность вести себя так же… Когда они доберутся до Тириона, он сможет. Себялюбиво, трусливо — но он уцепился за эту мысль. Отец обо всём позаботится… и он сумел перестать думать и думать о том, что мог бы быть понастойчивее, убеждая деда присоединиться к охоте, что мог бы вернуться пораньше… о том, есть ли ещё что-то, что он мог бы сделать прямо сейчас, но никак не поймёт, что же именно… Пока он седлал кобылу, та беспокойно ёрзала, закусывая удила и выкатывая глаза из орбит. Он гладил её нос и шептал всякую успокаивающую чепуху, и вот та успокоилась. Настроение было такое, что он пустил бы лошадь до Тириона вскачь — но кто-то же должен был приглядывать за тем, чтобы кони не пали прямо на скаку, так что он поехал рысью, наплевав на нетерпеливые гримасы братьев. И хорошо, что он так сделал. Было как раз Смешение Света, они остановили коней напиться из родника… когда сияние с Эзеллохара мигнуло и умерло. — Что случилось? — сверкнули во тьме бледной вспышкой глаза невидимого Карантира. — Конец мира… — это был Маглор, и Маэдрос бы ему всыпал, но если и могло быть время для драм, то, похоже, вот оно и настало. — Звёзды ещё светят, — голос Куруфина прозвучал робко. — Мы едем дальше, — сказал Маэдрос — и, вслепую и спотыкаясь, они поехали дальше. Внезапная тьма не лишила их сил подобно событиям, что предшествовали их отъезду, но она душила и устрашала. Маэдрос обнаружил, что задыхается, неспособный вдохнуть полной грудью. Трещали птицы: и совы, и жаворонки, и соловьи — как-то все вместе и вперемешку, а впереди кто-то большой принялся выть. Что ж, как раз это вселяло надежду, как ничто другое — и они повели лошадей сквозь мрак на лай Хуана. И нашли его; Келегорм стискивал своего пса, близнецы вцепились друг в дружку. — Он может довести нас до города, — сказал Келегорм. — Но он не знает, что мы там найдём. Там был отец, была мать, их тёти и дяди, кузены, друзья. Маэдрос попытался не думать о разрушенном, сочащемся кровью чём-то, оставшимся на пороге Форменоса под плащом Маэдроса. — Мы едем дальше, — опять сказал он. А что ещё они могли сделать? Дорога была долгой и трудной, в тысячу раз трудней, чем при свете. Все звуки казались такими громкими, даже лёгкий шорох самой маленькой твари в живой изгороди заставлял их подпрыгнуть от страха, вцепившись друг в дружку. — Пой нам, — велел он Маглору после того, как ёж напугал Карантира так сильно, что тот чуть не свалился в овраг. Маглор замялся — что было из ряда вон выходяще, — но прокашлялся и разразился похабной застольной песенкой про ёжиков. Не чтобы это было так весело и так уж зоологически точно, но Маэдрос мелодию подхватил, и остальные последовали его примеру. Они перепели про весь бестиарий до тихоходки к моменту, как достигли границ молчащего города и проехали сквозь него к Таниквэтиль. Феанор стоял в Кольце Судеб, такой бледный и яростный, что Маэдрос было подумал, что тот уже знает о зле, что свершилось. Но он всё равно заговорил — ведь это был его долг — и рассказал богам об убийстве, о краже, о всепоглощающей Тьме. Он не упомянул зуб под каблуком, не сказал, что не узнал деда в лицо, потому что лица у того больше не было, что дом их более не защищён… что думает, что никогда больше не почувствует себя в безопасности… Он знал, что отец воспримет всё тяжело. Он ожидал проклятий — и был рад услышать страх, горе и ярость в отцовском голосе… но не то, что за этим последовало. И когда предводитель толпы удалился, последователи его посмотрели на них, сыновей Феанора, братьев Маэдроса. А братья смотрели на Маэдроса. Он прокашлялся, понадеявшись, что тьма скроет неуверенность на его лице. — Возвращайтесь домой, — сказал он. — Стой, — заявил Куруфин, показавшись вдруг намного моложе. — Не отправляй их! Они нужны нам, чтобы найти отца! Нам нужно создать поисковый отряд, нужно… Маэдрос взял его за плечо; Куруфин не искал бы утешения от него, но кто ещё мог бы тут его дать? — Он не сбежавший ребёнок, и будет выглядеть странно, если мы так к нему отнесёмся. Может Хуан его выследить? — Да, — подтвердил Келегорм, и пёс с готовностью фыркнул. — Но… — Хорошо. Вы с Куруфином идите за ним. Но сначала возьмите из дома фонари — не хочу, чтобы во тьме вы поранились. — Да, мамочка, — Келегорм, поймав младшего брата за запястье, зашагал прочь во мрак. — Карантир, бери близнецов и следуй за ними. Принесите все светящиеся камни, что у нас есть. — А мы с тобой? — спросил Маглор. — Финголфин ещё регент. Нам будет лучше, если мы будем помогать им и его верным. А ему будет лучше, если никто не будет на него пялиться глазами, полными надежд, страхов и ожиданий, которые он может и не оправдать. — Тогда быстрей, пока все не вернулись, — слабо улыбнулся Маглор. До того, как найти дядю, они столкнулись с Аредель, Фингоном и парой десятков воинов, наверное, в синем, но в темноте было не различить. У всех были мечи, а глаза были распахнуты так широко, что казались белыми. Одна ретивая воительница чуть не снесла Маглору голову, но Аредель метнулась вперёд и отбила её клинок. — Звезда осияла нашу встречу, кузены, — с ломким смешком сказала она. — Раз уж больше нечему её осиять. Вы припозднились. — Мы пытались соответствовать моде, — отозвался Маглор так же натянуто. — Но, похоже, перестарались. Что касается опозданий, наш дед… — Маглор. Мы должны увидеться с вашим отцом. Дом Феанора предложит регенту короля всю помощь, что может. — Правда? — холодно и с достоинством уточнил Фингон. — Что ж, замечательно, следуйте с нами. — Лицо его в неверном свете ламп было бледным, но золото в волосах полыхало призрачным огнём. — Ты в порядке? — тихо спросил Маэдрос, когда никто уже не мог их подслушать. Он положил ладонь Фингону на плечу и ощутил, как кузен замер. — Не очень понимаю, что произошло, но говорят, пришла Тьма… — Фингон резко развернулся и крепко стиснул его в объятиях. — Не думал, что ты придёшь, — глухо сказал он Маэдросу в плечо. — Хоть и надеялся. Аредель с воинами не останавливались; нужно было скорее догнать их, чтобы не потеряться во тьме. Но Маэдрос не мог заставить себя отпустить кузена. — Прости, что меня тут не было, — сказал он и прижал его к себе крепче, погладив по волосам… и почти мог притвориться, что это он ради Фингона. — Я был в порядке, — Фингон чуть отодвинулся, чтобы увидеть его глаза. — Даже заныкал тебе кусок торта. Ты всё не приходил… но я всё равно это сделал. Столько всего произошло в этот день — как могли эти слова причинить столько боли?.. — Фингон… — мягко сказал Маэдрос. — Древа мертвы. Дедушка мёртв. Сильмариллы похищены. Фингон отпихнул его и повернулся, чтобы идти за сестрой. — Что ж, ну и ладно, — бросил он через плечо. — Думаю, на него всё равно кто-нибудь наступил. *** Маглор упрашивал. Карантир орал. Келегорм устраивал истерики. Куруфин подлизывался. Близнецы получали своё в силу возраста… а Маэдрос всегда был тем самым послушным ребёнком, кто делает то, что ему говорят, потому что ему сказали так сделать. Сейчас он жалел, что в детстве был столь сговорчивым. — Отец, отец, стой, ты, конечно, вправе их сжечь, ну конечно, ты в своём праве, но есть же способы и получше! Это будет выглядеть как безумие! — отчаянно придумывал он новые и новые доводы. — Будет выглядеть так, будто ты его влияния испугался! — А что, мне не стоит?! — ответ был чересчур громким. Даже сейчас отец ораторствовал за корону. — Когда даже мой собственный сын говорит за него?! — Да не за Финголфина я говорю! Мы пришли сюда сражаться, отомстить за твоего отца — твоего и его! — и отвоевать сильмариллы обратно! Уж какая мудрость в том, чтобы оставить большую часть нашего войска на том берегу! — Ты так низко оцениваешь нашу храбрость?! — Феанор на миг умолк, и толпа зашушукалась в неодобрении. — Без Фингона Отважного на твоей стороне ты превращаешься в труса?! Ты забыл, чей ты сын?! — Да как тут забыть?! Я сражался и убивал за тебя! Отец, не можешь же ты сомневаться, что я умру за тебя, если понадобится, но ведь это всё — безумие это всё и лишь попытка ему насолить! Не стоило говорить о безумии, понял он в тот же миг, как произнёс эти слова — пламя в глазах отца запылало ещё ярче. Но он всё равно продолжил: — Ты боишься, что он украдёт у тебя корону? Так я скажу тебе: сейчас корона не имеет никакого значения! — Маэдрос отбросил факел в сторону, тот шипел и плевался на песок искрами, но пока не затух. — Подними! — крикнул отец. — Подними! — он говорил это Маэдросу сотни раз сотни лет назад, когда тот в досаде сдавался перед сталью, которая не желала закаляться, стежками, которые выходили криво, тестом, которое отказывалось подниматься. И всегда Маэдрос делал, как велел отец, и всегда в итоге всё выходило неплохо… — Нет! — сказал он сейчас, стоя по щиколотку в прибое на чужом берегу. — Не делай этого! — прошипел Маглор, дёргая его за рукав. — Отойди, прежде чем случится что-то, о чём ты пожалеешь! — Да что, как ты думаешь, я пытаюсь предотвратить?! — Маэдрос стряхнул его руку. — Отец… — Подними факел или убирайся с глаз моих долой! С отвратительной ясностью Маэдрос понял: нет ни шанса всё это остановить. Не было места тут здравому смыслу, и пусть даже в животе его всё переворачивалось при одной мысли о насилии — бойня в доках была чуть ли не вчера… ничего он не мог сделать ни с отцом, ни с братьями, ни с их сторонниками. А что до последних — в толпе виднелись растерянные лица, но без капли решимости. Ни один на его сторону не встанет. Он натянуто поклонился и зашагал по берегу прочь — с теми каплями достоинства, которые только мог собрать внутри себя… но к тому времени, как он достиг границы леса, он уже бежал что есть мочи. Сбегать было так по-детски, да к тому же и глупо — ведь в лесу могли таиться вражьи твари. У него, конечно, был меч, которым он отлично владел, и коли уж он не мог ударить отца — а его ярость всё ещё полыхала жарче кораблей на берегу — то он был бы рад причинить смерть какому-нибудь чудовищу. Но никто не появился. Ни орк, ни искажённый Майа… ни даже его собственные братья. Заросли не очень-то приглушали не то что крики с берега, но даже треск пламени. На таком расстоянии слабый сладковатый аромат горящего дерева, как и тёплые янтарные отсветы, можно было случайно принять за походный костёр какой-нибудь компании тэлери, разместившейся на песке. Даже пахло жареным мясом. Может, отец решил устроить пир, чтобы отпраздновать их свободу, а может, они даже не побеспокоились выгрузить с кораблей всю провизию, прежде чем поджечь их, а может… Он вскочил и побежал задолго до того, как вообще осознал, что бежит, спотыкаясь о дюны, загребая сапогами песок… и уже понимая, что опоздал, так опоздал… От берега, словно дым, летели крики. *** Учиться заново держать меч и, что куда важнее, перо было так утомительно, да и унизительно — но, по крайней мере, все понимали, зачем это нужно. Такие бессмысленные вещи — смотреть другим в глаза, позволять быть кому-то у себя за спиной, вспоминать, как это: есть, пить — вот это объяснить окружающим было куда труднее. Он столько времени провёл, пытаясь не чувствовать тело со всей его болью, со всеми потребностями, которые утолить было невозможно, что теперь будто уже позабыл, каково это — быть в своём теле. Есть теперь стало лишь неприятной необходимостью на пути к выздоровлению, а не чем-то для удовольствия, как, скорее всего, оно было когда-то. Маглор пилил его, когда он отодвигал блюда с недоеденной пищей. Келегорм, фыркнув, сказал, что ему нужно больше красного мяса, и отправился на охоту. Карантир тоже ругался, восполняя недостаток изящных формулировок громкостью голоса. Куруфин попросил подробностей о питательной ценности рациона узника и сказал, что, возможно, лучше пока его повторять. А Амрас вообще с ним не говорил. Маэдрос проигнорировал всех, кроме Куруфина, в чьих словах был здравый смысл, и это могло стать полезным для лечения в будущем всех освобождённых рабов… ну и к тому же, дало возможность потренироваться в чистописании. Лагерь, конечно, хорошо охранялся, и солнце давно уже село, но Маэдрос не особенно удивился, когда Фингон ворвался в шатёр: в конце концов, тот умудрялся оказываться и в более странных местах и в более странное время. В руках Фингон нёс мешочек, в волосах была будто мука, а в глазах — сильное неодобрение. — Ты же спать должен! — Фингон хмуро взглянул на мерцающее пламя свечи у кровати и на кипу бумаг на коленях у Маэдроса. — Как и ты, — Маэдрос не спросил, с чего это Фингон пришёл к нему, раз предполагалось, что он должен тут спать… хотя выражение лица Фингона после вопроса наверняка его позабавило бы. — Ну это не я тут выздоравливающий! — Да уж, и не у тебя бумажной работы за тридцать упущенных лет! Фингон потянулся, словно хотел вырвать бумаги, но потом — хотя Маэдрос был уверен, что ему этого хочется — будто одумался. — Вы куда лучше, чем мы, обеспечены! — вместо того сказал он, размахивая мешочком. — Гляди: я нашёл это, походив по вашим складам! — Воровал? Чтоб потом козырять неправедно нажитым? Хочешь, чтобы снова начались распри? — Да ты никому не расскажешь! — Не расскажу, — согласился с ним Маэдрос. — Я слишком пока преисполнен к тебе благодарности за твою последнюю кражу. — То была вовсе не кража! Как и это! — Фингон уселся на кровать, сунув мешок Маэдросу: тот оказался полон орешков, не засахаренных — откуда тут сахар! — но липких от чего-то, выглядевшего как мёд. — Это тебе. — Не люблю… — Маэдрос проглотил свой отказ: больше он не мог позволить себе любого рода тщеславие. — Спасибо. Хотя я и правда не смогу их поесть… Он же не собирается плакать над мешком сладостей, это просто нелепо! Фингон дёрнул плечами, сунул себе в рот один и демонстративно им захрустел. — Да я знаю, как это. Не то чтобы в точности, но когда мы достигли Митрима, я как-то настолько привык, что всегда голоден, что уже и не чувствовал голода. — Фингон, прости ме… — Да знаю я, знаю, не начинай! Ну и всё равно: я думал, вдруг что-то вкусненькое поможет. Кому вообще может нравиться каша! — Кстати, Карантир её любит. Хотя мне всегда казалось это подозрительным. — О, добавлю это в свой чёрный списочек против него! Ну, а теперь, если не собираешься есть орешки, тебе придётся смотреть, как я за тебя это сделаю! — Ты куда лучший друг, чем я заслужил… — задумывалось как подначка, но вышло пронзительно откровенно. Фингон одарил его ярким понимающим взглядом и взял новый орешек. — Так над чем ты работаешь? — Да ничего важного, — Маэдрос отложил перо и бумагу на столик у кровати и придвинулся так, что Фингон теперь мог откинуться на изголовье с ним рядом. — А ты как прошёл мимо стражи? — Я их подкупил, — тот красноречиво потряс мешком, из которого тошнотворно пахнуло сладким. — И всё? Думаешь, Мелькор послал моим братьям корзину с фруктами, чтоб удержать их… — горько, слишком уж горько — и Маэдрос сунул себе в рот орешек, прежде чем с уст сорвалось бы что-то совсем непростительное. Было не так уж и вкусно. Ошеломляюще приторно, и зубы заныли — но, во всяком случае, нашлась другая тема для размышлений. А ещё у орешка был вкус, в отличие от всего за все предыдущие годы. Фингон собезьянничал и взял целых пять, что дало обоим возможность молчать. Маэдрос положил голову ему на плечо, слушал, как двигаются его челюсти… и пытался не думать совсем ни о чём — что вышло довольно легко. Фингон был такой яркий, и громкий, и ужасающе отвлекающий от всего… и заполняющий всё пространство вокруг. Если бы Маэдрос был Маглором, то придумал бы какое-нибудь поэтическое сравнение друга с орешком в меду, но Маглором он не был, так что ничего и не придумал. Вместо того сплюнул орешек в ладонь. — Омерзительно! — прокомментировал Фингон, будто сам не делал так всё их детство — а ведь у него тогда не было оправданий в виде зубов, вырванных или расшатанных недоеданием. — Я Верховный король нолдор, по крайней мере, до конца этой недели, так что буду делать так, как мне нравится! — провозгласил Маэдрос и кинул липкий орешек Фингону за шиворот.