Wide Eyed — Billy Lockett
За ним следом летит и чиминово сердце, вторя своими дрожащими отголосками треску экрана. Проходит секунда, прежде чем Пак вновь начинает дышать. Доверенный телефон, который кажется последней клеточкой нервной системы, сейчас лежит, убитый, полностью копируя своего хозяина. Дрожа, колени подгибаются, и Пак еле успевает схватиться за спинку стула, чтобы не осесть на пол и не избавиться от последних осколков самообладания. Чимин не знает, почему руки колотятся ещё хуже, заходясь. Чимин понятия не имеет, почему слезы собираются в глазах, где ужасные моменты, каждую минуту разрушающие его жизнь, тасуются, как колода карт. Словно их планирует разыграть сама Смерть, рассекая косой воздух над отдавшим душу Чимином. Над Чимином, потерявшим последние ошмётки нервной системы, которые выскользнули из его ладоней и маячат где-то перед носом, невидимые, опускаясь на убитый вдребезги экран телефона. И Пак всем своим сердцем чувствует, как оно расходится в стороны: даже такая мелочь, как телефон, разбилась. Всё разбивается, разрывается, изничтожается и тлеет на мглистой земле, покрытой мраком и отчаянием, пока Чимин слабыми руками старается всё склеить, собрать по кусочкам, восстановить хоть что-нибудь, но не опускать руки, не сдаваться. Однако вот он — конец. Вот оно — место, где окончательно разрушается человеческая надежда, надрываясь под немой крик, застрявший в горле. Сквозь туманную пелену перед глазами вдруг вспыхивает что-то яркое, заставляя Пака вцепиться рукой в столешницу. Он опирается на неё, неожиданно вырванный из тёмных мыслей светом, разливающимся перед носом. — Я был уверен, что сработает. Чужой голос слышен вдалеке, но не рядом, и Чимин медленно поднимает на его источник запуганные глаза, а следом отпускает и похоронившую себя душу. Он не чувствует скопившихся в уголках глаз слёз, не видит своего совершенно отчаянного, сломленного выражения лица, на которое глаза Чонгука распахиваются в ужасе. Последний делает шаг вперёд, пока Пак пытается быстро сморгнуть пелену и наваждение, чтобы стать, наконец, нормальным участником происходящего. Руки младшего касаются чиминовых плеч, а его шёпот теперь близко-близко, но всё же едва различим. Тепло чужой груди соприкасается с собственным; Чимин смотрит на брошенный мобильник, игнорируя голос Чона, созерцает мелкие вспышки, загорающиеся на главном экране, — кажется, будто загорается что-то внутри. — …ты чего? Чимин-а! Что с тобой? Прости, я не хотел тебя так пугать, я не знал, Чи-… — растерянный Чонгук жмётся рядом, осматривает лицо Чимина, который тут же перехватывает чужие запястья и аккуратно отводит их от лица. — Просто… — названный пытается избежать искреннего потока слов и эмоций, что бушуют в душе, храбро борется с огромной лавиной из магмы, из самого жерла вулкана. Его распирает, мучает и терзает, губы так и хотят разомкнуться, но он стоически терпит и лишь сжимает пальцы на чужих, закрывая глаза. Досчитывает до трёх, открывая. — Всё нормально, просто небольшой сдвиг из-за учёбы. Он врёт беззастенчиво, натянув на кулак всю уверенность, надевает маску абсолютно уравновешенного человека. Но Чонгук — мягко беспокоившийся секунду назад Чонгук — неожиданно скалит зубы и сжимает сильнее ладони старшего в ответ. — Тебя не было на занятиях неделю, какая, блять, учёба? — глаза Чонгука говорят сами за себя, утопая в беспокойстве, волнении и опасении. Прямо сейчас он переступает границы их приятельственных отношений, врывается в чужую жизнь, надеясь всё там изменить, на что Чимин лишь слабо улыбается. Ему хочется рассмеяться тихо, незаметно, чтобы следом смех перерос в истеричный хохот, но парень лишь сглатывает и смыкает зубы. Чонгук вновь вламывается в его жизнь, в его душу со своим искренним взглядом и полными чувств словами. Его ладони цепляются за Чимина, которому снова хочется оттолкнуть этого парня от себя, от греха подальше: от жизни, от опасности, от истерик и непостоянного характера. Младший трясёт Пака, говорит ему что-то без остановки, пока тот глушит в себе презрение ко всему миру и истерику. Она требует вырвать руки, наорать на кого-нибудь, разрушить самообладание и перевернуть всё с ног на голову под гнётом эмоций и стресса. Вновь вдыхая и выдыхая, Чимин смотрит прямо в глаза напротив. Чонгук, замолчав, не отводит взгляда в ответ, прожигая тревогой. — Чонгук, всё нормально, — без единой эмоции в голосе повторяет Чимин, стремясь успокоить Чона, в глазах которого неожиданно мелькает удивление, а следом — боль. И младший замолкает, безвольно отпуская руки. Он поджимает губы, кивает мелко головой и смыкает ладони в замок. Такое чувство, будто сейчас откланяется, как нашкодивший ученик, перед строгим учителем, что отчитал и даже не дал объясниться. А потом Чонгук улыбается, выворачивая душу Чимина наизнанку. Его сломленная, полная рухнувшей надежды улыбка притворно растягивается на лице, и уголки губ дрожат. Но Чонгук держится, отводя взгляд, так и говорящий: «Я думал, мы стали друзьями», в пол. — Понял, — тихо произносит младший, глотая ртом воздух, пока колени Чимина подгибаются от осознания всего смысла маленькой фразы, маленькой лжи, которая посеяла миллионы бед на мрачном поле. Казалось, оно озарилось ярким светом, однако он тут же погас, ввергнув двоих парней во тьму. Побоявшийся раскрыться Пак замирает на месте, не имея сил пошевелить губами. Все бушевавшие эмоции вдруг покрылись ледяными узорами, и не способное замёрзнуть жерло вулкана закоченело от одного взгляда на младшего, которого только что отверг Пак. Он буквально сказал ему не лезть, отрёкся от всех попыток помочь и теперь вновь чувствует вернувшийся в душу эгоизм, чужую упорхнувшую надежду на дружбу, на принятие. Чонгук надеялся переступить границы приятельства, наделся, что Чимин откроется ему, как сделал это он сам, однако тот не смог перешагнуть через собственную немощность. Пока в голове мелькает: «Ты поступил правильно, не втягивай его в свои проблемы», Чимину кажется, что ещё одно действие в этом направлении — и всё действительно рухнет. — Прос-… Чонгук не успевает произнести фразу, которая бы завершила бы всё построенное между парнями, потому что Чимин вдруг срывается с места и резко притягивает разбитого младшего к себе. — Никаких «прости», никаких, чёрт возьми, больше «прости»! — губы дрожат, не слушаются, и он нечаянно меняет слога местами, запинаясь, в то время как Чонгук, кажется, вовсе не дышит. Руки вновь маниакально дрожат, уже взяв это в привычку, и Чимин впервые не знает, как выражать свои мысли. — Ты знаешь меня, ты знаешь, что я всегда во всём справляюсь сам, не хочу никого-… — Втягивать? — вдруг прерывает младший, отрывая Пака от себя. Вспыхнувшая в нём смелость бурно отвечает неопределённости и потерянности Чимина: — Я здесь, потому что ты не справляешься, Чимин-ши. С тобой происходит что-то, с чем ты не можешь справиться сам, как бы ни хотел! Поэтому я здесь, ради-… — Ради меня?! Я — это бесхребетный, слабый эгоист, который только и умеет, что учиться и отторгать людей от себя. Я хочу… Я… Я знаю, что вываливать людям свои проблемы, как в мусорное ведро, неправильно, потому что… Потому что им не до этого, а если наоборот, то всё, что они от меня получат, — это головную боль. — А я — это тот, с кем ты можешь ими поделиться, Чимин-ши. — Всё, что я умею, — это лишь отторгать людей, — повторяет Пак, в котором протестующий огонёк постепенно затухает, сдаваясь в мягкие объятия. Сердце колотится в бешеном ритме, и Чимин больше не знает, как связать аргументы с чувствами и предоставить их, потому что он больше ни в чём не уверен. Они крошатся под чужим натиском, оставляя лишь чувства, которым Пак и вручает всё происходящее. И раскрывается, хватаясь за Чонгука всеми силами. — У меня всё летит в тартарары, в бездну, в непроглядную и беспросветную бездну. Да, я говорил, что всё нормально, потому что я не хотел затаскивать в неё и тебя, — Чимин вдруг прерывается, и Чонгук тут же хочет задать какой-то вопрос, однако Пак вновь продолжает: — Но бездна развернулась в твоих глазах, и… Я просто… Чёрт. Немного отстраняясь, Чон заглядывает в отрешённые глаза и хмурит брови: — В моих глазах? — Да, там у тебя кладезь эмоций. Будто просыпаясь и понимая, что они сменили тему, Пак цепляется за неё всеми силами, но вдруг железный взгляд младшего прибивает к полу немым вопросом, что повис в воздухе в ожидании ответа. Однако Чимин молчит: поджимает искусанные губы с заживающей раной и отходит на шаг назад, избегая взгляда напротив. — Чимин-ши… — на вдохе начинает Чонгук, но неуверенно замолкает, будто решая какую-то сверхсложную задачу в уме. Время поджимает, и он мотает головой, подаётся вперёд, собрав всю смелость в кулак, и выпаливает: — Если ты не хочешь говорить об этом сейчас, то не говори, я всё пойму. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я хочу быть тем, к кому ты сможешь подойти и поговорить, провести время, попросить совета, сбежать от безумных родителей, да даже пойти на улицу в середине ночи. Я хотел бы быть тебе тем, к кому можно подойти без страха и боязни, что тебя отторгнут, отчитают, отругают. К кому можно прийти за поддержкой, кто примет тебя любым и кто не будет чувствовать себя мусорным ведром, когда ты будешь делиться с ним своими проблемами. Ты как-то давно говорил, что для тебя слова «знакомый», «товарищ», «друг» и другие не просто слова. Я знаю, что ты вкладываешь в них больший смысл, поэтому… — он переводит дыхание, теряя остатки уверенности под страхом быть отвергнутым, — я хочу… Я хотел бы быть твоим другом. И Чимин понимает, что иллюзия того парня, который казался Чимину обыкновенным и ничем не примечательным буйным мальчишкой, тотчас же испарилась. Вместо неё перед Паком возникает образ сильного, невыносимо смелого Чонгука, что не боится открыть свою душу, что не прячется от сложных ситуаций, а встаёт с ними лицом к лицу. Чонгука, что вновь преобразовывается в глазах старшего, обретает свои истинные черты, раскрывает их и разрушает иллюзии в голове Пака. И последний стоит перед этим человеком, что младше, но мудрее его, чувствует эту твёрдую непоколебимость, это эфемерное доверие, зарождающееся между ними. Страх мелкой поступью подбирается к загривку по спине, ведь один шаг в неправильную сторону — и хрупкие чувства разобьются. Но неожиданно для самого себя Чимин не бросается в размышления о рациональном принятии решения. Его губы размыкаются, и слова, ведомые сердцем, тут же отдаются теплом в грудной клетке: — Заранее прошу прощения за каждый неправильный поступок в отношении тебя, за каждое неправильное слово, за мой непостоянный характер и неопределённость. За то, что я вечно потерян, за то, что вечно окружён проблемами и сложностями, за то, что вовлеку тебя во всё это, — Чимин обводит двумя руками себя и окружающую его реальность, кусает губы. — Я тоже хотел бы быть друзьями, Чонгук-и. — Друзья могут не разговаривать так официально, — пытается разрядить обстановку Чон, заправляя прядь волос за ухо. — Я просто… — Каждого человека преследуют проблемы, поэтому друзья и нужны для того, чтобы делиться ими друг с другом. — Знаю, — шепчет в ответ Чимин и, стараясь сформулировать фразу, рассматривает одежду младшего: кожаная куртка и широкие штаны, заправленные в ботинки. — Прощаю, — продолжает Чон, вдруг переводя взгляд за окно, где небо окрашивается в сумеречно-фиолетовый, а солнце догорает тусклым светом. — И, как ты сказал, больше никаких извинений. Дружба? — Чонгук неожиданно оказывается рядом и протягивает свою большую ладонь с оттопыренным мизинчиком. Замерший Пак непонимающе смотрит на этот жест, а потом, осознав его, не может не улыбнуться, закрыв лицо рукой, следом вытягивая её в ответ. Маленький мизинчик обхватывает чужой, пока слабые солнечные лучи связывают их ладони крепче. И от нагнетающей, напряжённой атмосферы не остаётся и следа: лицо младшего озаряется в ликовании и безграничной радости, его глаза светятся, заставляя чиминовы вторить им так же искренне. Сломленность стирается с силуэтов обоих парней, в то время как Чимин дышит легко и наслаждается отсутствием тяжести как в грудной клетке, так и в глазах Чона. Не может сдержать улыбки и поверить, что буквально несколько минут назад он готов был рухнуть на пыльный пол комнаты и больше никогда не вставать, поддавшись оковам смерти, которая продолжила бы распространять свой яд над жизнью Пака. Не может осознать, что перед ним стоит человек, который прямым текстом заявил о том, что хочет быть рядом. И Чимин поддаётся чувствам, закрывает глаза на логику и наконец просто выдыхает, расправляя плечи и улыбаясь счастливому Чонгуку, который буквально светится, мнётся на месте, не зная, куда себя деть. Сердце громко бьётся о грудную клетку, тарабанит, заходясь в непонятной радости, и Чимин качает головой в разные стороны, смеётся тихо, посматривая на младшего. Чонгук отвечает таким же смешком и отправляется за включённым телефоном, по пути нечаянно спотыкаясь. — Что ты там говорил про скрытого гения в шкуре старшеклассника? — шутит Чон, гордо вручая мобильный старшему и не смея сдерживать так и распирающую его улыбку. Хотел только починить телефон, а починил ещё и его хозяина. — А вообще, я пришел по срочному делу, — заявляет он вдруг и упирает руки в бока, щуря глаза. — Ты в чём собрался идти? — Честно… я даже не думал, — привычным жестом поправляя непослушные пряди, Пак разворачивается и подходит к шкафу, отодвигая его дверь. Мягкая поступь младшего слышна рядом, и в следующий момент его макушка высовывается из-за плеча. Пугаясь, Чимин на секунду замирает, но тут же оттаивает и позволяет Чонгуку рассматривать его гардероб, в котором кроме официальных нарядов и домашней одежды ничего, собственно, и нет. — Обычно я никуда не выбираюсь, только если на конференции, защиты научных работ и конкурсы, — в голосе слышна неловкость. — Знаю, знаю, — тянет Чон, убирая макушку и хитрым взглядом рассекая воздух. — Поэтому и звонил тебе, а после пришлось топать на другой конец города, — он подходит ближе и взглядом спрашивает разрешения, можно ли потревожить все аккуратные стопочки в поисках. Кивнув, Чимин присоединяется к младшему, позволяет себе выкидывать ненужные предметы одежды на стол, ведь всё равно придётся заняться генеральной уборкой. Горит сарай — гори и хата, как говорится. Проходит минут пятнадцать, прежде чем Чонгук обессиленно прислоняется к стене и недовольно качает головой из стороны в сторону, о чём-то задумываясь. Когда Чимин всё-таки выуживает с вешалки бомбер красного цвета с белыми полосками на груди, Чон фыркает и машет рукой, мол, достаточно, этот секонд-хенд закрывается. Однако Пак, прижав предмет одежды к себе, отчего-то мотает головой и аккуратно кладёт его на стул, тут же принимаясь рыскать дальше. Минута, другая — и ему приходится обречённо выдохнуть, поняв, что ни адекватных футболок, ни блуз у него нет, кроме рубашек и свитеров всех цветов радуги. — Я хотел бы его надеть, только нужно что-то под низ, — с надеждой проговаривает старший и смотрит на Гука, что складывает руки на груди и мотает головой в разные стороны. — Ты идёшь на концерт, Чимин-ши, на рок-концерт, где куча тел будут сходить с ума и слэмить. Ты задохнёшься в этом, — Чон обводит пальцем вещь в чужих руках, — и будешь сильно выделяться из толпы, пестрящей майками с черепами, цепями и прочим добром. — На то он и концерт, — отрезает Пак и ищет взглядом рюкзак, который должен валяться где-то в комнате. — Ты немного с клубами попутал, — Чонгук продолжает сопротивление, но, увидев чужие глаза, горящие лишь от одного взгляда на вещь, выдыхает и сдаётся. Он зачёсывает волосы назад, чтобы не лезли в глаза, и наблюдает за поглядывающим на время старшим, что уже полностью погрузился в сборы. Взяв рюкзак и начав закидывать туда всё необходимое, Пак смотрит на разбитый экран телефона, чтобы свериться со временем, и прижимает его к сердцу, замерев у окна. Он бы хотел задаться вопросом о том, когда его жизнь успела так перевернуться вверх ногами и почему сменяет направление без остановки, заставляя чувствовать всё и сразу. Но Чонгук прерывает размышления, вздёрнув голову к потолку: — Погнали ко мне, подберём тебе что-нибудь. — Ого, — тянет Чимин и усмехается: — Бесплатно, что ли? — Не волнуйся, разовая акция. И Чонгук выходит из комнаты, жестом говоря следовать за ним, пока Чимин не может отделаться от ощущения полного переворота на триста шестьдесят градусов. Прямо сейчас он должен по своему расписанию садиться за конспекты, писать какие-нибудь работы, одним словом — учиться. Но он следует за другом, оставляя в обычно чистой комнате полный кавардак, предвкушает неординарный и необычный вечер, который случится за ним впервые за всю свою жизнь. Внутри него бушует нечто, требующее отказаться от приключений и сделать полезные вещи, но Чимин слишком много перетерпел для того, чтобы сейчас послушаться его и заковать себя в цепи. Поэтому он захлопывает дверь комнаты, громкостью приводя себя в сознание, и несётся вниз по лестнице навстречу замершему в коридоре Чонгуку. Навстречу чему-то неизведанному, которое отчасти страшит, заставляя отпрянуть, но Пак плюёт на всё и впрыгивает в неизвестное с головой. Потому что хуже того, что с ним произошло, уже не будет.— ✗ —
Маленькие лампочки около огромного зеркала слепят чётко выделенные коричневыми тенями глаза, и холодных оттенков свет заливает бликами уложенные волосы Чимина, чьи ладони поправляют атласную блузу и тот самый бомбер. Ткань льётся сквозь пальцы, блестит в ярких оттенках ламп в гримёрке, отчего Паку кажется, что он сейчас сияет ярче, чем гладкая поверхность трюмо. Наперекор винтажной атмосфере у ослепительной подсветки, в этом помещении творится хаос больший, чем в комнате Чимина. Всюду валяются картонные коробки, большие сумки, в углах расположилась груда арматуры, утесняя эту комнату и делая из разлёгшегося на диване Гука крохотного ребёнка. Он уместился среди этого барахла после того, как переоделся в кофту с длинными рукавами и лёгкие шорты, светя мышцами на крепких ногах. А теперь разминает руки в расслабленной позе и пилит взглядом потолок, шумно дыша. Глаза каждого, кто зашёл бы в это помещение, взметнулись бы наверх, однако входящий менеджер лишь окидывает происходящее уставшим взглядом и задаёт Чону несколько вопросов, тут же удаляясь. Дверь за ним громко захлопывается, скрывая редкий шум, и Чимин напряжённо выдыхает, ощущая себя абсолютно скованным. — Так, — Чонгук, уже севший ровно, разминает шею и окидывает помещение сосредоточенным взглядом, — теперь спускаемся вниз, — он кивает старшему, что взволнованно перебирает пальцы и не знает, куда себя деть, и подхватывает громадную сумку. Мгновенно подрываясь на ноги и тем самым отрезвляя замершего Чимина, Чонгук двигается к противоположной двери, за которой стоит невыносимый холод и эхо уносится к высокому потолку. Они спускаются по лестнице, уходя вглубь витающего здесь мрака, чтобы через несколько минут прикрыть ладонью лицо от света ярких прожекторов. Пока Чонгук уходит к изящно блестящей барабанной установке на широком пьедестале, Чимин замирает посреди сцены и вглядывается в темноту, кажется, необъятного зала на несколько сотен человек. Глаза, взметнувшиеся под взводы потолка, откуда свисает аппаратура, загораются, словно по щелчку, а в сердце забирается нечто эфемерное, еле слышимое. От действий Чонгука, который принимается настраивать установку, эхо разлетается по просторам пустующего помещения свободной птицей, позволяя Паку расслабиться и вздохнуть, выдыхая. Ровно до того момента, пока задняя дверь выхода не открывается, а в поле зрения не показывается силуэт высокого парня. Его длинные русые волосы завязаны в высокий хвост, и Пак разглядывает их вместе с чехлом от гитары и чёрной сумкой наперевес, пока незнакомец не подходит ближе к сцене и не забирается на неё. Делая несколько шагов по направлению к младшему, чтобы спастись от чужака, Чимин прячется за спиной того и неловко наблюдает за происходящим. Чон, тут же перестав терзать барабаны и поднимать под себя тарелку, машет незнакомцу и пожимает ему руку, отчего гитара чуть не съезжает на пол с чужого плеча. — Здоров! — неожиданно громко выпаливает младший и тут же спохватывается: — Знакомьтесь, ребят, — его рука вылавливает Чимина за спиной, выдвигая вперёд, — это Пак Чимин, мой броклассник, а это — Ли Сондык, наш офигенский гитарист. — Приятно, — парень протягивает ладонь для рукопожатия и, дождавшись, пока Пак её пожмёт, продолжает: — Я наверх, минут через пятнадцать буду. Салютуя Чону, который вновь принимается за важное дело, Сондык уходит, оставляя обеспокоенного Чонгука мучиться с настройкой. — Малый говнюк никак не хочет стать под нужный угол, — уже согнувшись в три погибели, пыхтит Чон и, матерясь под нос, проводит какие-то сложные махинации, в то время как Чимин сидит на сцене и созерцает величественные пустоты зала. — И где этого Ёна носит, задолбал опаздывать, а потом репетировать всё что можно за минуту до начала. — Вас только трое? — отвлекаясь от расслабляющего занятия, Чимин аккуратно поправляет спавшую на лоб прядь и смотрит на разогнувшегося младшего. — Ага. — И вы собираете такие большие залы группой из всего лишь трёх участников? — глаза распахиваются, и Пак, поражённый, с нетерпением ждёт ответа, а получает гордую ухмылку. И в следующее мгновение показательный трюк с барабанными палочками от Чонгука, который идеально перекатывает одну из них по ладони, а вторую подбрасывает в воздух, следом ловя. — Ну, не так уж и много по меркам обычных групп… — Гук мелко смущается, а потом берёт себя в руки, ярко улыбаясь с зажатыми барабанными палочками в ладонях. — Но для нас — это невероятное количество! За последний концерт было раскуплено двести пятьдесят семь билетов! Когда я вижу этих ликующих людей, эти радостные лица, я начинаю так гордиться и радоваться в ответ… Столько эмоций собирается в одном месте, столько взглядов, полных восхищения… — громко выдыхает он с искренней улыбкой. — Мы кавер-группа, поэтому нам довольно быстро удалось привлечь людей. Однако сегодня, сегодня у нас есть сюрприз для наших фанатов, — охваченный воодушевлением и сохранив интригу, Чонгук отыгрывает быстрый ритм на барабанах и довольно цыкает: — Идеально. Надеюсь, тебе понравится! — Думаю, да. Этот огромный зал уже захватывает дух, особенно вид со сцены, и я просто не представляю, что будет здесь происходить, когда он заполнится людьми. — И включатся прожекторы! О боже, я тащусь от фиолетового, он находится прямо там и светит в меня всё время, когда мы выступаем здесь, — наклоняясь, Чон указывает пальцем под пьедестал, на котором находится барабанная установка, и довольно улыбается, когда старший кивает в ответ. Чимин уверен, что Чону не нужны никакие прожекторы, ведь он одним лишь своим взглядом способен осветить весь этот зал и каждого человека, одарив теплотой и уютом. Его любовь к сцене, к музыке и своим фанатам льётся наружу даже из мельчайших движений, и Пак чувствует себя свидетелем чего-то прекрасного. Чужие и такие искренние нетерпение и счастье накидываются на Чимина, который опирается ладонями на лодыжки и ни о чём не жалеет. Ему хочется бесконечно благодарить младшего за то, что он впустил Пака в свой оживлённый мир, наградив вип-билетом, рассмотрел в нём друга и ни за что не отпустил, цепляясь за неприступного парня до последнего. В течение долгой дороги и приготовлений, волнения, разделённого на двоих, и скорых сборов у них совсем не было времени перебрасываться вопросами об увлечении Гука, ведь интерес Чимина угасал под его тревожными всполохами. И сейчас он вновь вспыхивает сильным огоньком, и голос рвётся разрезать тишину, но его опережает грохот у лестницы: оттуда спускается ещё один парень. Похоже, упомянутый Ён, в длинной однотонной футболке, с идеальной укладкой назад и звеня охапкой цепей на широких штанах. Его руки полностью забиты цветными татуировками, и, пока он пересекает сцену, Пак успевает заметить на его шее спереди крылья дракона, который обвивает её, сидя сзади на загривке. Его неспешная, вальяжная походка завораживает, а мощные плечи заставляют взгляд зацепиться за них и отцепиться лишь тогда, когда Ён скрывается за колонкой. Практически сразу же из-за спины появляется Сондык, чьи каштановые волосы струятся по косухе из грубого материала, и Чимин ради приличия поднимается на ноги, вслушиваясь в далёкий гвалт и переговоры парней между собой. — Ён-ши, ты смотрел трек-лист? — резко разворачиваясь вокруг себя на сто восемьдесят, Чонгук присоединяется к участникам группы. Названный парень, чьи глаза замораживают воздух вокруг себя, мгновенно гаркает: — Херня вопрос, — и кидает безразличный взгляд на неприкаянного Чимина, который тут же реагирует и смотрит в ответ. — Может, переставить «When The Party's Over» из конца в начало, чтобы завести толпу? — выдаёт идею Чонгук, пока Чимин играет в гляделки с ледяным участником группы и чувствует себя крайне неуютно. — Мы должны сегодня сразу же взорвать её, а не завести, так что оставь трек-лист в стороне от своего постоянного волнения, — отчеканивает Ён и ведёт плечом, с цыком отрывая взгляд от Пака, съёжившегося до размеров муравья. Определённо, он чувствует себя сейчас не в своей тарелке, но всеми силами пытается влиться, распространяя вокруг себя дружественную атмосферу одним лишь видом. Судя по недовольному лицу Ёна, который перебрасывает через себя гитарный ремень, все попытки Пака оказываются провальными, поэтому он просто обращает на себя внимание замолчавшего Гука: — Вы сделали кавер на Билли Айлиш? — О, да! — тут же оживляется младший, чуть ли не подпрыгивая. — У неё фантастические мотивы песен, я обожаю корпеть над их барабанными партиями! — Корпеем здесь только мы с Ёном, — вдруг подаёт голос Сондык, заставляя всех парней устремить на него взгляды. — А ты успеваешь написать целую партию буквально часа за четыре с твоим этим безумным взглядом абсолютно поехавшего человека. И тут же приняться за другую. — Thank you за комплимент, — показательно разворачиваясь от гитариста, Чон возвращается к своему инструменту, в то время как Чимин загорается ещё одним вопросом. — На каком языке вы поёте? — Когда как, но в основном — это английский, — с гордостью отчеканивает и рассматривает спокойную реакцию Чимина, который тут же отвечает на вопросительный взгляд: — Я знаю, что у тебя прекрасное произношение. Ты не выбьешь из меня комплименты и восторженность. — Уже выбил. Хитро усмехнувшись, Чонгук пожимает плечами и вдруг слышит в свой адрес оклик от идущего в его сторону менеджера, размахивающего планшетом. В руках Ёна уже уместились какие-то бумаги и флаеры, которые он внимательно рассматривает, а Сондык забрасывает гитару на спину, чтобы так же присоединиться к решению важного вопроса, судя по их сосредоточенным лицам. Рассекая носком ботинка металлическую поверхность сцены, Чимин смыкает ладони в замок и верно ожидает, когда Чонгук освободится: больше занятий для него не находится. Медленно отступая на два шага в сторону к краю сцены, он слышит голос младшего, что успевает сверять время выступления и думать о друге: — Чимин-ши, за главными дверьми бар. Думаю, там уже собралось прилично народа, через полчаса мы начинаем, поэтому пока можешь сходить, глянуть, а мы тут наладим инструменты и наши отношения, — просит он и мягко смеётся, так, что сердце бьётся следом тихо в радостном умиротворении. На предложение Пак тут же соглашается и, полный неловкости, аккуратно ищет спуск со сцены, чтобы в следующую секунду оказаться вдалеке от спасительной лодки — Чона — и обречь себя на страшную судьбу путешественника в незнакомом здании и в незнакомой обстановке. За дверьми расстилается сигаретный дым и лёгкая музыка, заглушаемая гомоном голосов, слышен звон бокалов и тяжёлых стаканов, а перед глазами вспыхивают яркие лампы, являя глазам нереальную толпу людей. Хочется тут же развернуться и нырнуть в темноту пустоты, но Чимин должен дать Чонгуку сосредоточиться и подготовиться к скорому концерту, потому что всё, что в последние два часа делал Чон, — это помогал Паку. В особенности — маскировал боевую раскраску, которую теперь даже вблизи не заметишь. Вдыхая смесь приятных ароматов, Чимин осторожно высовывается за двери и прикрывает их, стараясь не шуметь, хотя в этом гомоне потонут любые звуки. Вся царящая здесь атмосфера кардинально отличается от тех, которые когда-либо видел Чимин: живая, дышащая, она манит к себе, вдруг заставляя исходить желанием влиться в неё. И Чимин, ловя это мимолётное мгновение согласия, шагает в эпицентр столпотворения, протискиваясь сквозь чужие тела и стремясь достичь какого-нибудь места для обзора. Деревянная кладка стен приятным цветом сочетается с золотистой поверхностью барной стойки, столиков и изящных ламп у потолка. У стены стоит старый музыкальный автомат, который бережно обходят присутствующие, и Чимин улавливает эту американскую атмосферу, что вечно мелькает в фильмах. Это место и правда похоже на просторный и уютный паб, лишь с одним отличием: огромной концертной площадкой под боком. Изобилие алкоголя у стены зачаровывает, отчего Пак на секунду замирает, считывая названия, а потом вдруг оказывается прибитым толпой к барной стойке. Пожимая плечами и стараясь быть незаметным, Чимин забирается на освободившийся стул и, копируя вальяжность Ёна, опирается локтем на гладкую поверхность. Ткань атласной блузы сверкает в желтоватом освещении, и Пак чувствует себя невероятно сочетающимся с этой обстановкой. Что бы ни говорил Чонгук, уговаривая его одеться полегче, Чимин поступил правильно, прислушавшись к своему чутью, ведь люди, собирающиеся в помещении, не сливаются в чёрное пятно. Они пестрят, словно залитые солнцем, разной одеждой и разными возрастами, и гордость за Чонгука неожиданно захватывает Чимина с головой. Он уверен: это фанаты его группы, которые пришли на концерт любимого исполнителя. Их количество поражает, заставляя губы с каждой секундой всё размыкаться и размыкаться, потому что необъятное помещение кажется уже полностью заполненным. Вспоминая светящиеся радостью глаза Чонгука, Пак легонько улыбается и чувствует себя частью чего-то огромного, чего-то существенного. Словно все собравшиеся здесь пришли не просто так, а объединились, чтобы разделить драгоценные моменты и эмоции с дорогими им людьми. — Желаете чего-нибудь? — голос бармена вдруг врезается в сознание, отчего Пак резво реагирует, тут же поворачивая голову в сторону высокой девушки. Рассматривая большие кольца, отливающие золотистой рябью, в её мочках ушей, Чимин чуть не признаётся в том, что ещё несовершеннолетний, однако быстро спохватывается, еле удерживая себя от хлопка по лбу. — Да, можно что-нибудь без алкоголя? — он старается говорить громче, но не кричать, и убирает руки со столешницы под яркую улыбку на чужом лице. — Доверяете мне ваш выбор? Кивая, Пак старается казаться спокойным, но по выражению лица бармена осознаёт всю свою нелепость, поэтому пускает всё на самотёк и просто следит за отточенными движениями девушки. Она невероятно быстро и уверенно смешивает непонятные цветные жидкости, следит за завороженным взглядом Пака и усмехается, когда тот приоткрывает рот на опасный трюк с перебрасыванием шейкера из одной руки в другую. Когда высокий стакан с напитком цвета градиента от фиолетового к розовому буквально материализуется перед носом, Чимин чуть им в него не утыкается, рассматривая пестрящие оттенки. — Чувствую, клиент доволен, — шутит девушка и поправляет галстук-бабочку на шее. — Определённо. Впервые такое вижу… — очарованный, Пак аккуратно крутит стакан по кругу, рассматривая незамысловатые завитушки голубого сиропа на дне. — Знаете, вы как будто создали вечернее небо прямо в этом стакане. Выравниваясь, он с восхищением благодарит девушку за такое искусное чудо света. Улыбка на её лице пестрит такими же яркими красками, как вдруг она кивает головой в сторону рядом с Чимином: — А в стакане этого парня — океанические просторы. Тут же реагируя на чужой взгляд, Пак моментально поворачивается в указанную сторону и замечает рядом с собой коктейльный бокал треугольной формы, в котором небесного цвета жидкость переливается самыми что ни на есть настоящими блёстками. Во всепоглощающем изумлении Чимин застывает на месте и не может поверить своим глазам, которые созерцают нечто ирреальное, нечто искусственное. Покачиваясь, как на волнах спокойного моря, перламутр кажется сокровищем, по ошибке брошенным в этот бокал, к которому вдруг тянется чужая рука. — Скорее, в этом бокале — звёздное небо, — невыносимо приятный мужской голос разгоняет от себя все непрошеные шумы и звуки. И Чимин, поражённый уже дважды, чуть ли не сталкивается своим носом с чужим из-за резкого поворота. Кажется, что небесные тела ярким светом сияют сейчас прямо перед глазами. Роскошная укладка русых волос мгновенно бросается в глаза, ослепляя своей изящностью, а когда парень присаживается на стул, сердце Пака начинает пропускать все возможные удары. Удивительной красоты парень мягко улыбается, и Чимин не знает, видел ли он когда-нибудь улыбку мягче и теплее этой. Ямочки на щеках того мгновенно располагают к себе, а глаза — господи, эти завораживающие глаза — с этим убийственно искренним взглядом выбивают из лёгких весь воздух. И Чимин, полностью выпав из реальности, не может поверить собственным: разве такие бесподобные люди существуют? Никакие просторы водных глубин, никакое небо не сможет потягаться с изяществом этого человека, и Чимин правда старается контролировать своё выражение лица. Но парень ухмыляется уголком губ, заставляя Пака отвести взгляд ниже, и лучше бы он не делал этого. Чужая шея полностью покрыта зачаровывающей татуировкой, которую Чимин бы рассматривал бесконечно, если бы взгляд не притянул безупречный стиль: черная футболка с надписью, сокрытой под красной джинсовой курткой, несколько серебряных цепей на шее, кожаные чёрные штаны с белым ремнём. Пак совсем не удивится, если ему посчастливилось сейчас столкнуться со знаменитостью, а он о ней ни сном ни духом, способный только рассматривать её как произведение искусства. — Это перламутр? — всё, что может вымолвить Чимин, еле дыша и еле переводя взгляд на бармена. — Перламутровое шампанское, — сообщает девушка и, слыша оклик в свою сторону, отходит к другому гостю, оставляя Чимина наедине с этим совершенным парнем в самый ненужный момент. В сердце борется желание замолчать с желанием не отпускать этого человека из виду и наконец-таки взять себя в руки, сосредотачивая свой многолетний навык коммуникабельности на кончике языка. Отсчитав в голове до двух и не выдержав, Пак делает вид, что рассматривает алкогольные марки на стеллаже, а на самом деле смотрит в отражение на стекле, не переставая раз за разом созерцать чужое отражение. Искусные, словно из совершенного мрамора, ладони парня обхватывают ножку бокала и подносят к великолепным губам, и его картинная живописность не позволяет оторвать взгляд от этих глаз. Они всматриваются в коктейль, следом — в количество алкоголя в баре, а после неожиданно сталкиваются с чиминовыми. И если Чимин именно сталкивается, то этот парень специально заглядывает, вздёргивая бровь, притягивая Пака, кажется, навсегда. — Ты первый раз в таких заведениях? — своим невообразимо привлекательным голосом задаёт вопрос парень, и Чимин мгновенно реагирует, поворачиваясь. — Честно говоря, это так, — стараясь выровнять свой голос и прийти в себя, Чимин делает глоток розовато-фиолетового коктейля. Сладкий вкус цитрусовых позволяет немного прояснить мысли. — Не думал, что первый раз может быть настолько великолепным. Оттаяв, Чимин хочет кивнуть на коктейли, однако вдруг задерживается на чужих глазах и мелко улыбается. А следом пульс набатом раздирает уши, стоит лишь осознать, что эта фраза только что прозвучала как флирт, потому что этот парень усмехается и придвигается ближе. В то время как Пак медленно умирает и отсчитывает секунду за секундой, когда эта пытка наконец закончится, когда распахнутся главные двери и когда можно будет скрыться от этой красоты подальше. Но время как назло замедляет свой ход, который Чимин ощущает каждой клеточкой своего тела так же, как и притягательность этого парня. Тонкая цепочка на чужой шее бросается бликами в глаза, резонирует на покрытой тату шее, и Пак, желая спрятать взгляд хоть где-нибудь, пытается прочитать фразу на чужой футболке. Парень следит за взглядом напротив и отодвигает ворот куртки, увидев в глазах интерес. — Une seule sortie est la vérité, — наконец читает Чимин и по удивлению на лице парня понимает, что нечаянно произнёс её вслух. Оно сменяется предвкушением, отчего Чимин вновь застывает на месте и впервые действительно гордится собой: незаметный он вызвал в статном человеке такое любопытство. — Единственный выход — правда, — цитирует и протягивает ладонь Паку. — Ким Намджун. — Пак Чимин. Касание вместе с невероятной улыбкой и выразительными глазами заставляют Чимина растекаться по золотистому покрытию тем самым перламутровым шампанским. — Знаешь французский? — Да, но, конечно, не в совершенстве. Это мой любимый язык из всех остальных, которые я планирую сдавать при поступлении на переводческую специальность, — угадав, что от него хотят, Пак преподносит всю информацию без лишних вопросов. — У тебя так горят глаза, когда ты говоришь об этом, — замечает Намджун и наблюдает за чужой реакцией, которая не заставляет себя долго ждать. — Я учу языки уже долгое время, но только недавно осознал, насколько они действительно важны для меня. Без этого осознания было тяжело, словно частичка меня отсутствовала, и всё казалось рутиной, пока это осознание не настигло, — мгновенно прерывается, вспомнив о причине, из-за которого ему пришлось осознать это, и быстро добавляет: — Не настигло врасплох. — Понимаю это чувство. Всю жизнь проработал в тату-салоне с явственной тягой к гоночным трассам, каждый день думал сменить сферу деятельности, но в этот же каждый день что-то останавливало. Пока не понял, что на самом деле быть тату-мастером для меня не просто работа, а нечто, имеющее куда больший смысл. — Так ты художник, оказывается. А я всё думаю, почему от твоей живописности не оторвать глаз. Выпалив всё, что думает, и только потом осознав, что именно, Чимин еле сдерживается, чтобы не убить себя хлопком по лбу с безграничным осознанием своей тупости. Прямолинейность не приведёт его ни к чему хорошему. Но Намджун наперекор его мыслям улыбается, приятно удивлённый: — Ох, меня ещё никогда не называли художником. — Что, никогда-никогда? — не верит Чимин, улыбаясь в ответ. — Ну, если «тату-мастер», «татуировщик» и «разрисованный чувак» можно считать синонимами, тогда да, называли. Расцветший улыбкой Намджун суживает глаза и касается губами бокала, пока Чимин наблюдает за движением адамова яблока на его шее под слоем краски. Ким больше походит на известного актёра или звезду сцены, но, как известно, первое впечатление бывает обманчивым, и вот Намджун преобразовывается в тату-мастера, имеющего тягу к гонкам, чем в который раз за вечер переворачивает сознание Чимина. Обычного среднестатистического школьника, в первый раз пришедшего на концерт, однако только недавно осознавшего свою участь быть соулмейтом наёмного убийцы. И если Ким раскрыл шкаф с необычными увлечениями сразу, то свой Пак, вероятно, унесёт с собой в могилу. Вокруг этого человека витает атмосфера удивительного спокойствия и уюта, которая обволакивает Чимина с ног до головы и заставляет семенам доверия прорасти в его сердце. И мгновенно сменяется на пылающий огнём адреналин, стоит Киму осушить бокал и кивнуть в сторону задвигавшихся людей: — Готов в первый раз окунуться в сумасшедшую толпу? Быстро среагировав на бурное движение рядом, Чимин утвердительно кивает и залпом допивает свой коктейль, в то время как Намджун кладёт на стол двадцать тысяч вон. Рука Пака ныряет в карман, чтобы проделать то же самое, но вдруг оказывается перехваченной под локоть и пылающий взгляд чужих глаз: — Я заплатил за двоих. И Намджун тут же подталкивает сквозь маячащие со всех сторон тела протестующего Чимина, сердце которого заходится в ушах и громком шуме. Пак молниеносно тормозит и разворачивается, когда Ким протягивает ему свою ладонь и смотрит с завораживающим нетерпением. Ему, искреннему и дарящему ощущение безопасности, хочется доверять. Впервые он желает влиться в эту одновременно пугающую неизведанность, что ждёт его за тем входом в концертный зал со своими неожиданными сюрпризами. Впервые он желает сделать шаг навстречу, поднимая голову и расправляя плечи, хочет подняться с колен и встать лицом к лицу со своими страхами. И Чимин, посылая всех своих чертей катиться подальше, хватается за протянутую ладонь, становясь полноценной частью происходящего. Становясь участником этого сумасшедшего потока, безумных чувств и единения с абсолютно другим миром: неизвестным и оттого невыносимо притягательным. Тепло чужой ладони вверяет уверенность.