Переворот экспромтом

      Моторы двух мотоциклов ревут, и ярко сверкающие вывески, огни светофоров и фары машин размываются в длинный горизонт, свистящий ветром в ушах. Продрогшие руки плотнее смыкаются в кольцо вокруг намджуновой талии, и Чимин поворачивает голову влево. Теряется во вспышках красок и эмоций, пока ночь цепляется за грубую ткань чёрного пальто, пытаясь прибрать к рукам его и заодно вырывающуюся из тела душу Пака.       Они вчетвером мчатся в неизвестность. Возможно, Тэхён знает, куда держит путь, однако Пак — нет.       Рёв двигателя и шум поднимающейся скорости должен разгонять по крови огромные дозы адреналина, но у Чимина получается как всегда: лишь одиночество, пропитавшее каждый пролетающий мимо силуэт. Свет придорожных фонарей отражается на ободке шлема, бликами отскакивает за спину и вновь повторяет эти безумные танцы, соревнуясь с тьмой.       Горький ком встаёт в горле.       В какого же жалкого актёра он пытается играть, вторя себе бодрые лозунги не сдаваться. Хоть кому-нибудь когда-нибудь они помогали?       Как же быстро негативные мысли топчут последние трепыхающиеся лепестки надежды. И чувство, будто сердце ещё будет долго биться, пусть и со слабым пульсом, еле слышным стуком.       Есть ли смысл в его долгой дороге?       Тут же мотая головой, Пак сжимает намджунову талию крепче и пытается вернуться в сумасшедшую реальность из жесточайшей апатии, вновь обрушившейся на истерзанное сознание. Мозг резво начинает подкидывать картинки того, что будет, если Чимин сейчас разомкнёт кольцо из рук и отдастся этой темноте, этому шторму, нависшему над его жизнью. А сколько штормов терпят другие люди? Чонгук, Тэхён-ши…       Поворачивается, раскрывая глаза. Сталкивается с Чоном, который взметнул руку вверх в победном жесте и еле держится, чтобы не слететь с мотоцикла. Держится. Он держится.       В глазах встают слёзы.       Он держится. Чонгук, несмотря на всё дерьмо в своей жизни, держится, наверняка терпит убивающую его и физическую, и моральную боль. Хватается и за Чимина, и за Тэхёна, вторит себе, что все трудности возможно перенести даже при одном только желании. У Чона яркая жизнь: верные друзья, захватившее его творчество, которому он готов отдаться, какая-никакая цель в жизни и смысл, который он собственноручно выстраивает.       А Чимин… Чимин истерично усмехается, понимая, что каждую возможность он избегал. В тысячный раз за этот месяц осознаёт, как же он на самом деле жалок и беспомощен, слаб и разбит. Собрать самого себя по кусочкам нет никаких сил, потерявшись в лживости будущего и неопределённости правды. Где она? Кто же он? Чего же он хочет? К чему стремится теперь, если раньше избегал любой ситуации, которая могла разрушить его непрочную стабильность?       Шум перекликается писком в ушах, а после плавно затихает, когда Чимин оборачивается назад, будто бы смотря на себя из прошлого. Такого жалкого, никчёмного Пак Чимина, который застрял в веренице однотипных будней и грубо отвечал на все чужие крики помочь ему. Того самого, влачившего своё бессмысленное существование, зациклившегося на бездумной учёбе и игнорирующего самое главное, то, что позволяет чувствовать. Прошлый Чимин захотел бы протянуть руку к лёгкости тех мгновений жизни без размышлений о других людях, однако настоящий Чимин плотно смыкает веки и поворачивается вперёд.       Ночь опускается на плечи парней, пряча в себе переживания и заботы, ласково пригревая в этой густой темноте, разрезаемой лишь яркими фарами мотоциклов. Хочется раскинуть руки в сторону, сопротивляясь давлению, однако Чимин заправляет безумные идеи обратно в узду и разглядывает постройки, слившиеся в одно пятно. Опьяняет.       Через несколько секунд Пак всё-таки делает одну-единственную безумную вещь: он улыбается. С комком поперёк горла, с острой резью в глазах и болящими гематомами на грудной клетке, но улыбается. А четверо парней, обгоняя несколько иномарок, вырываются из душной толпы и шума, вылетая на главную трассу пригорода.       Будто бы в замедленной съёмке на старый фотоаппарат, Пак рассматривает знакомую дорогу и хмурится, стараясь сообразить, где он её уже видел. Знак о близлежащей гостинице, невысокие холмы и раскидистые поля вдалеке — и вдруг его глаза расширяются. Мгновенно поворачивая голову в сторону Тэхёна, Чимин мысленно спрашивает, не сошёл ли он с ума, и следом переводит взгляд на Чонгука, который устремил взор вперёд.       Сегодня все точно лишились рассудка: они гонят прямиком в сторону известнейшей автотрассы «Деливри», эпицентру сбора всех банд и второго по опасности места в Сеуле.       Словно понимая, куда направляется Тэхён, Намджун подхватывает эту идею и вырывается вперёд, пока Чимин глубоко вздыхает. Глаза режет от месива эмоций и ощущений, сердце не перестаёт ныть, а рёбра скручивает от страха того, что ждёт впереди. Они все сумасшедшие. Просто безумцы с сорванной ураганом крышей, с опустошенными домами, но заполненными сердцами.       Они живут. А Чимин только начинает свою жизнь. Прикрывает глаза на следующие несколько секунд в попытке успокоиться и даже не замечает, как звук мотора прерывает шум толп. Долгой дороги будто и не было, а перед взором предстаёт другая: широкая, с высокими ограждениями располосованная чернотой шин трасса, уходящая в яркость огромных ламп. Объёмные билборды издалека кажутся маленькими декорациями к большим заездам, своей мощностью поражающим всю подпольную жизнь Сеула.       Честно говоря, Чимин понятия не имеет, что парни собираются здесь делать. Он лишь ватными ногами касается асфальта и щурится, замечая бар и закусочную на свежем воздухе, где толпится невыразимое количество людей. Кто в ярких кожаных куртках, кто сливается с тёмным небом, отличаясь от него только люминесцентными полосками на плечах и шлеме подмышкой. Чуть было не врезавшись в какого-то мужчину, Пак подскакивает к Чонгуку ближе и высматривает в глазах напротив хоть какое-нибудь объяснение, но находит только предвкушение и азарт. Колоссальное желание ворваться в бурную ночную жизнь и незаконно впитать в себя адреналин пробирает Чона до кончиков пальцев, когда неподалёку на высокой скорости пролетает спорткар.       — Мне кажется или я сейчас узнаю очередную шокирующую вещь о твоей жизни? — щурится Пак, с подозрением глядя на младшего и замечая, как Тэхён подходит к ним, припарковав мотоцикл.       Дедуктивные способности Пака не подводят.       — Вы невероятно проницательны, Ватсон, — произносит Ким, закидывая младшему на плечо руку. Чонгук лишь отмахивается, отводя голову в сторону:       — Да брось, этот прикол уже никому не заходит.       — Блин, правда? — рукоплещет Тэхён и вдруг хватается за сердце: — Я поражён до глубины души! Твоя рука моей груди коснулась — и там вдруг всколыхнулись миражи…       — Шекспир? — в шутку тянет подошедший Намджун, ладонью поправляя волосы и закидывая их назад.       — Ким Тэхён, — фыркает младший. — Он на ходу это выдумывает. Двигайте уже реще, до заезда около часа, а мне еще надо тормозные диски заменить, — выдыхает Чонгук и отдирает от себя Тэхёна, следом кидая Чимину тёплую улыбку. — Ты как? Идёшь?       Последний же от удивления врастает в землю, стараясь как можно быстрее обработать вопрос. Ступор пронзает каждую клеточку тела, и Чонгук мгновенно улавливает его, улыбаясь шире и шире.       — Ты имеешь в виду заезд? Я?       Ощущение такое же, как на уроках физики, когда его нарочито показательно вызывают к доске и начинают шманать по всему материалу, ведь один из лучших учеников должен подтверждать свои знания. Только адский кабинет превращается в гигантскую трассу, которая Чимину навевает лишь дух непонимания, ведь сейчас он стоит именно на том пути, где ещё не сделано ни шага. Оглядываясь, Пак замечает вдалеке огромный навес, куда загоняют автомобили, толпы незнакомцев и атмосферу, что ему чужда.       Его вдруг хватают за руку и тянут в сторону бара, на что Чимин тут же реагирует и фокусируется на Чонгуке рядом и двух парнях, уже спешащих вперёд.       — Мне очень хочется тебя сейчас остановить, схватить за грудки и вытряхнуть из тебя всю правду, — начинает Пак, — но ты там что-то про диски говорил. — Останавливается, тормозя своего друга — и это слово отдаётся невероятным теплом в груди. — Мы квиты, понял?       Младший изучает внимательно, поправляет слетевшую на лоб чёлку и в следующую секунду ярко улыбается, осознавая, на какие их совместные ошибки прошлого намекает Чимин.       — Понял.       Паку кажется, что Чон сейчас убежит вперёд, спеша на всех парах, однако Чонгук вдруг протягивает ему свою ладонь и плавит одним лишь взглядом, окутывая доверием. Чужая рука трясётся от холода, пока Чон всем своим видом показывает силу и несгибаемость духа. Как бы ни поджимало время, он спокойно ждёт ответа, улыбается своими тёмными глазами и доказывает, что он здесь, он — друг.       Пак вспоминает его появившуюся метку, напоминает себе о собственной — и всё тепло моментально испаряется, заставляя мотнуть головой. Не может поверить в то, как искусно Чон убегает от боли и тревоги, горящими глазами созерцая картину вокруг себя.       Хватая за чужую ладонь, Чимин вытягивает Чонгука вперёд, за уже ушедшими ребятами.       К чёрту всё. Весь этот красочный цирк, устроенный их жизнями — к чёрту. Весь этот калейдоскоп убийственный эмоций, раздирающих сердце, — к чёрту. Апатию, панические атаки, драки, отношения с другими людьми, все сложности, свалившиеся на их голову, — к чёрту, к чёрту, к чёрту. Они живы, думает Чимин. И ловит улыбку младшего, подтверждающего все его мысли. Они живы, а значит, они смогут идти.       — Мне в ту сторону, — прерывает поток воинственных мыслей Чон и показывает на огромное крытое помещение, похожее на высокий амбар. Изнутри вылетают светодиодные огни и расписывают асфальт перед въездом, куда заезжает ещё один автомобиль и скрывается в буре шума и света. — Судя по твоему взгляду, ты никогда не был в таких местах.       — Действительно, — с сарказмом отвечает ему Чимин и требовательно ждёт объяснений, пока они стоят на развилке.       — В общем, смотри: по левую сторону от тебя что-то типа зоны отдыха, там всегда куча тех, кто участвует в гонках, и тех, кто любит поглазеть. Туда, куда ты сейчас смотришь, загоняют машины на починку или просто постоять, — смеётся Чон и спешно продолжает: — Обычно там закатывают тусовки, но самая лучшая тусовка — вон там.       Поднимая руку, он указывает ей в чёрную даль, где виднеются горящие огни фонарей и зарождающаяся в преддверии зрелища суматоха.       — Я побежал, моя крошка ждёт, — бросает младший и уже хочет развернуться, как Чимин быстро спохватывается:       — Погоди! У тебя есть собственная машина?       — Не моя, все вопросы позже! — И, будто в одно мгновение отрываясь от земли, разворачивается и на всех парах убегает, оставляя Чимина оглядываться в поисках остальных парней. Последние уже почти скрылись среди остальных людей, заняв вакантные места около навеса закусочной, и лишь огонёк от сигареты Намджуна выбивался из общей атмосферы, сразу притянув на себя внимание.       Покидая реальность на несколько секунд, Пак осознаёт, насколько этот мир и это происходящее всё ещё чужды ему, как он сам выбивается из этой атмосферы драйва и адреналина. Словно зависший в невесомости и не знающий, куда податься, Чимин забирается ладонью в волосы и прикрывает глаза, поднимая их взор на далёкое, прекрасное небо, которое заволокла чёрная пелена ночи. Она будто накрыла их мир тяжёлым покрывалом, пряча снующих жителей от беспокойств и тревог, спасая от света, вытягивая из опасной реальности. Тьма — не всегда олицетворение плохого, ведь часто она укрывает от куда более страшных вещей.       Чимин стоит на пересечении всего и, честно признаться, ни черта не понимает. Пытается судорожно уловить хоть какую-нибудь адекватную и не пропитанную горечью мысль, но с треском проваливается. А потом впервые в жизни сплевывает себе под ноги и рычит в слух, следом срываясь с места и уже злясь на самого себя. Ведь всё, что он умеет делать, — это думать и бесконечно размышлять, но не действовать. Пока тысячи, миллионы людей применяют свои размышления и выводы на практике, такой, как Чимин, продолжают свой умственный процесс без шанса на его осуществление, превращая это в порочный круг.       — Придурок, — шепчет себе под нос Чимин и, крепко сжав кулаки, твёрдой походкой приближается к Тэхёну с Намджуном. — Хватит. Бесишь.       — Кто тебя там бесит? — вдруг прерывает его Джун, затягиваясь и выдыхая сигаретный дым. Переводит странно сосредоточенный взгляд на Чимина, из-за чего последний чувствует себя белым крольчонком, которого взяли на прицел.       — Забей, — спокойно отвечает Пак и вдруг прислушивается, замечая уходящие нотки напряжения в атмосфере, словно между этими двоими до его прихода случилось нечто серьёзное. Разглядывая резко сменившиеся выражения лиц этих двоих, Пак решает не копаться в чужих жизнях и присаживается за деревянный столик на металлических ножках, однако режим наблюдения не выключает.       Намджун вдруг отрывается от стены и тушит сигарету в стоящей на столике пепельнице, неожиданно мягко опуская ладонь на плечо Чимина, который реагирует и смотрит на Кима в ответ. Чужой взгляд невыразимо внимательный, величественно мягкий, не позволяет отвести свой и зачаровывает, даря ощущение сильной защиты. Пак, не сдаваясь, продолжает смотреть в упор.       — Пойду за чем-нибудь покрепче. Вам принести чего?       Тэхён подаёт голос:       — Возьми бутылку солодового виски, ты ведь только его признаёшь? Буду благодарен.       — А сам не участвуешь?       — Моя прерогатива заключается в другом.       Молчаливо кивнув, Намджун опускает взгляд на Чимина, у которого на лице царят неописуемые эмоции борьбы и словно несколько миров сталкиваются, не имея возможности разойтись. Откидываясь на спинку стула, Тэхён тоже бросает взгляд на размышляющего Пака и улыбается, устремляя взгляд в сторону. Переглядывания заканчиваются твёрдым решением:       — Я с вами.       Вздёргивая одну бровь, Джун крепче сжимает ладонь на чужом плече и одним лишь взглядом переспрашивает о принятом решении. Но, получив в ответ только кивок головы, выравнивается и сливается с толпой, пропадая в очереди.       Гвалт со всех сторон не даёт углубиться в бесконечные хитросплетения мыслей, и Чимин радуется этому, как можно упорнее вытаскивая себя из собственной головы и одновременно рассматривая парня Чонгука. Статный, ровно вычерченный профиль, тонкий вкус в одежде, изящность каждой его позы выдает в Тэхёне человека высокого класса, однако, как только он открывает рот, становится понятно, что Ким такой же обычный парень, как и они с Чоном.       На расстоянии нескольких столов резко включается стереосистема, своими щелчками и шипением заставляя вздрогнуть. Спустя несколько секунд всю территорию заливают сплетения электрогитар и барабанной установки, оживляя собравшуюся толпу. Шум усиливается, заполоняя сознание.       Каждый ведь примеряет на себя роль актёра: кто-то — в поисках самого себя, кто-то — стремясь влиться в общество, другой — чтобы манипулировать сознанием людей, но ты никогда не сможешь распознать, какая именно цель скрывается в том или ином человеке.       — Спасибо, Пак Чимин, — неожиданно произносит Тэхён, но всё ещё смотрит ввысь, на звёзды, которые затмил искусственный свет. Ким не дожидается ответной реплики, продолжает: — За то, что приглядываешь за Чонгук-и. Когда-то давно он рассказывал о тебе. Тот образ, что возник у меня в голове в то время, разительно отличается от того тебя, которого я вижу сейчас.       — Меня пока ещё не за что благодарить. К чему ты ведёшь?       Тэхён отстраняется от спинки стула.       — Только не обманывай его.       — И не посмею, — спокойно отрезает Пак, прерывая последующие фразы Кима, и добавляет: — Тебя это тоже касается.       Пусть Пак и видел, с каким трепетом и нежностью Тэхён заботится о младшем, не может сдержать своё разрастающееся в груди беспокойство, потому что воспоминания о чужой метке не дают спуска. Он не имеет никакого права распоряжаться этим знанием, поэтому лишь предупреждающе-осторожным взглядом сталкивается с чужим, чем ещё больше накаляет атмосферу.       Тэхён вдруг мягко улыбается и кивает на уже подходящего к ним Намджуна, разряжая обстановку и возвращая их двоих в спокойную обстановку, однако Пак не может успокоиться, одним взглядом пожирая бутылку алкоголя, стукнувшуюся дном с поверхностью стола.       — Никогда ещё не распивал в такой обстановке, — задумчиво делится Тэхён, перехватывая виски, несколькими чёткими движениями рук расставляя стаканы и выплёскивая в них содержимое.       — Многое теряешь.       Видя перед собой лишь жидкость тёмно-шафранового цвета, Пак сосредотачивается на её золотистых отблесках и, только его стопка наполняется, хватает её и даже не ждёт остальных. Быстро проглатывая алкоголь, Чимин даже не акцентирует внимания на приятном жжении и в один момент ставит стакан обратно, пока Тэхён ещё не опустил бутылку.       — Ты осторожнее, — предупреждает Намджун, крутя стакан виски в руках.       — Сам знаю, — спокойно фыркает Чимин и вновь дожидается следующего шота, абсолютно не замечая вокруг себя ничего, только не проходящий изнутри жар, все продолжающий разгораться.       Этот шот они выпивают вместе, безмолвно чокаясь и наслаждаясь шумом ночи и беснующихся в ней людей, которые стремятся к иллюзорной свободе, прямо как и сам Чимин. В попытке немного расслабиться, он откидывается назад и смотрит туда, откуда орёт музыка, уже ощущая приятное головокружение. Даже сквозь этот раскатистый галтёж людей, шума моторов, звона стекла пробивается тишина, полная безмолвия и пустоты. Она словно не сводит взора со спины Пака, раздражая, поддевая, заставляя еще раз оглянуться вокруг в поисках убежища, а найти знакомую красную макушку.       Чимина прибивает к стулу.       Быть не может.       В сердце поселяется холод, напоминая о такой же холодной ночи, неизвестном баре и ублюдке с красными волосами, который решил напасть на Пака в кабинке туалета. Чужие отвратительные касания на шее будто бы возникают заново так же, как и колоссальная ярость, пронизывающая сознание. То беспомощное состояние Чимина, которым воспользовался этот ублюдок, та истерика и паника, что заставили пройти его через один из кругов ада, — всё на плечах этого обмудка, что сидит через несколько столов от парней и спокойно распивает алкоголь.       Наравне с тем, что Пак не может поверить в эту встречу, он так же не может поверить в то, что этот ублюдок замечает вскочившего из-за стола Чимина, но даже не обращает внимания. Просто отворачивается к своим собутыльникам и пьяно смеётся над какой-то тупой шуткой, вызывая в Паке новую волну ярости.       И снова по новой: тот самый вечер, те самые отвратительные касания и всё то отчаяние в ослабшей душе, из которой решили выбить последние остатки сил.       Чимин смотрит вверх, со всей мощью сжимая кулаки. Безмолвно задаёт собственной жизни риторический вопрос, игнорирует недоумевающие взгляды Намджуна и Тэхёна, сжимая зубы.       Он стоит на месте, сжавшись, терпя изо всех сил и пытаясь сесть обратно, но потом вдруг поворачивает голову в сторону этого обмудка. Взгляд раздирает чужое тело, пропитываясь ненавистью.       С громким грохотом падает стул, когда Чимин срывается с места и агрессивно обходит каждого человека, за секунду подлетая к знакомой шевелюре. Только в голову ударяет чёткое осознание того, что это тот самый придурок, Чимин хватает его за волосы и со всей силы прикладывает об стол. Кажется, будто с этим ударом затихает весь мир, но в реальности охреневающие собутыльники подрываются с мест, да так и остаются стоять, когда Пак рычит и, закусывая губу, тянет ублюдка за грудки.       — Узнаёшь, блять? — выплёвывает Чимин ему в лицо, замечая тонкую струйку крови, стекающую из рассечённого лба.       Не дожидаясь ответа, изо всех сил замахивается и швыряет того наземь. Дышит тяжело, яростно, агрессивно рассматривая замерших вокруг себя людей. Не ощущая сопротивления и реакции с их стороны, твёрдо подходит ближе и садится на корточки рядом с держащимся за голову красноволосым.       Его лицо, перекошенное от боли, заставляет злиться еще больше, когда каждый сантиметр чужого лица напоминает о том, что он сделал.       — Помнишь? Или весь мозг уже выплыл?       — Ты ебанулся? Помню я тебя, — начинает красноволосый, пытаясь встать с земли. — Доволен? А теперь съебался нахуй.       В груди что-то щёлкает, с тихим хрустом, со шлейфом вырвавшейся агрессии и отчаяния, словно этот парень виноват во всём дерьме, которое происходит с Паком. Чимин за мгновение подлетает к красноволосому, седлает его и со всей дури прописывает в челюсть. Секунда — и костяшки обжигает острой болью, заставляя другой ладонью схватиться за них. Шипя, Пак замахивается вновь, однако его вдруг с силой начинают оттаскивать от парня. Отбиваясь, Чимин возвращается к ублюдку и бьёт его ещё раз, а в следующее мгновение уже сам получает под дых, ощущая, как его оттаскивают за шкирку, как люди вокруг оживляются и решают замять эту ситуацию.       Чужая кровоточащая губа кажется малой жертвой за все те чувства, что испытал Пак, который молниеносно вырывается из рук хорошо сложенной девушки и подбегает к ублюдку. Агрессия в ещё большем объёме распирает грудную клетку, заставляя замахнуться уже ногой, когда Чимин понимает, что рукой он того не достанет.       Красноволосый, реагируя, хватает Пака за лодыжку и швыряет в сторону столов.       Музыку наконец-таки выключают, пока Чимин, опешив от боли из-за старых травм, не может пошевелиться, опираясь о ножку перевёрнутого стула. И теперь тянут за грудки его, заставляя подняться на ноги. А когда Пак замечает в опасной близости чужой кулак, вдруг уклоняется, хватает красноволосого за плечи и бьёт коленом в пах, заставляя того сползти наземь.       Он глядит на него сверху вниз и не может отдышаться, вновь ощущает по всему телу боль. Хочется позорно разреветься, но ему не даёт это сделать чужой кулак, метящий прямо в лицо. Шокировано отпрыгивая, Чимин замечает всю ту свору, несущуюся на него, но не успевает ответить, как громкий раскатистый голос перекрикивает весь шум, а их всех грубо растаскивают в стороны.       — Какого здесь происходит? — в эпицентр события ступает высокий парень, сцепив руки на груди и осматривая обстановку.       Всё ещё не придя в себя, Пак пытается вырваться из чужой хватки и оборачивается, неожиданно замечая в держащем его человеке Намджуна. Последний одним взглядом просит его угомониться и вести себя адекватно, и Чимин, фыркая, кивает головой, больше не чувствуя скованности.       — Если затеяли разборки, выметайтесь отсюда и не втягивайте в это других, — одновременно твёрдо и безразлично произносит незнакомец, поправляя кожаную куртку с широкими надписями на груди и рукавах. Ветер легко встрёпывает его антрацитовые волосы с рыжими прядками, а взгляд пронизывает каждого, выворачивая чужие души наизнанку. Словно хищной птицы, его глаза встречаются с зачинщиками драки. — Ты начал? — Подойдя к Чимину ближе, он заглядывает ему в лицо с целью подчинить и напугать, однако Пак не ломается, лишь ухмыляется и одёргивает уже было захотевшего за него вступиться Намджуна.       — Я и закончил.       Неожиданно резко рёбра начинает измалывать тупая боль, напоминая о последствиях безумных решений. Наконец приходя в себя, Чимин замечает вокруг собравшуюся толпу, раскиданные стулья и тот самый стол с кровавыми разводами на поверхности.       На плечо вновь ложится чья-то ладонь, но на этот раз Пак узнаёт прикосновение, перехватывая руку Намджуна. В груди царит некая завершённость, удовлетворение от исполненного желания, и Пак, напоследок окидывая убийственным взглядом всю эту атмосферу, разворачивается.       — Следите за этим вспыльчивым ребёнком, — произносит этот самый парень на китайском языке, заставляя Пака затормозить и осторожно развернуться. Несколько мужчин окружают статную фигуру, что хитро улыбается и облокачивается на одного из них. — Возможно, мне удастся заполучить его тело.       Пародируя чужую хищную ухмылку, Чимин разворачивается и громко отвечает ему, тоже на китайском:       — Только попробуй — и будешь соскребать себя с асфальта.       Несколько секунд тишины как услада для ушей, а чужой ступор — настоящая сладость, текущая превосходством по венам. Однако этот парень только мелко улыбается и суживает глаза, с интересом уставляясь на фигуру Пака.       — Какие мы грозные, — лукаво смеётся тёмноволосый, пока на его открытый лоб спадают несколько прядок. — Не против? — Он протягивает руку для рукопожатия, однако Чимин лишь с безразличием окидывает её взглядом и, затянув волосы в хвостик потуже, засовывает руки в карманы пальто.       Разворачивается с яростным желанием разнести до конца эту закусочную, однако кивает Намджуну с Тэхёном на выход. Проходя мимо последнего, Пак замечает его немигающий и серьёзный взгляд, направленный на черноволосого парня.       — Тэхён-и, даже не познакомишь меня с этим малышом? — спрашивает он уже на корейском и поднимает одну бровь, сцепляя руки в замок.       — Угомонись, Чон Хосок.       Чимин, чуть не рухнув на землю от осознания, кому он сейчас осмелился угрожать, с наигранным спокойствием продолжает свой путь, однако его выдаёт ускоренный шаг. Не обращая внимания, что происходит за его спиной, Пак подлетает к столу, где сидели ребята, и залпом осушает Намджунов стакан с виски, наполненный практически до краёв.       Отходя как можно дальше и успокаиваясь, Чимин хлопает себя по лбу, понимая, что вместо ответа и угрозы он мог не выдавать себя и не упускать возможность дальше подслушать разговор Чон Хосока. Чон Хосока, мать его, главаря группировки, которая держит под контролем «Деливри» и, по слухам, половину чёрного рынка Сеула. Он надеется, что интернет — то ещё лживое место, иначе от Пака не останется никакого.       Лёгкая тошнота от пережитого подступает к горлу, и даже морозный осенний ветер минует сгорбившуюся фигурку Чимина, к которой уже спешат Намджун с Тэхёном. И Чимин правда так чертовски сильно благодарен им за то, что не оставили его в одиночестве, не бросив ещё тогда, когда Пак начал драку.       — У тебя удивительная способность встревать в неприятности, — произносит Намджун, вновь закуривая. — Произошло что-то серьёзное, раз ты накинулся на того парня?       — Где-то я уже это слышал. Не бери в голову, — просит Пак, доставая мобильный телефон и сверяясь со временем. Эту ситуацию лучше похоронить в прошлом, поставить в её конце жирную точку и больше не возвращаться. Лишь одно напоминание вселяет в нутро Пака раздражение и желание как можно скорее покончить с ней.       Он знает, что Намджун поймёт его и не станет донимать бесполезными расспросами, что Ким — один из тех людей, которые доверяют тебе в тобою принятых решениях и вовремя помогут, если что-то пойдёт не так.       Подтверждением этому служит внимательный взор невероятно притягательных глаз, действие которых прерывает вдруг надевший на себя маску серьёзности Тэхён. Он просит у Намджуна сигарету, пока Чимин упрашивает тьму ночи спрятать и его под её покрывалом.       — Скоро полночь. Чонгук же будет участвовать в заезде?       — Да, мы можем либо пойти сразу на старт, либо заглянуть к нему в мастерскую, — отвечает Тэхён и глубоко о чём-то задумывается, оставляя Чимину выбор.       — Я бы хотел посмотреть на то, что творится там, под этой огромной крышей.       Ноги Чимина быстрее, чем язык, поэтому он сразу подаётся в ту сторону, куда ранее ушёл Чонгук, но старается не отрываться от ребят, чтобы ненароком не врезаться в какого-нибудь человека и не получить вновь по морде. К счастью, по лицу его бьёт только холодный ветер, помогая прийти в себя и сосредоточиться лишь на нём, на силуэтах гоночных автомобилей впереди, на людях в комбинезонах, держащих в руках шлемы. Перешагивая порог будто бы между двумя одинаковыми, но одновременно разными вселенными, Пак пропускает вперёд себя авто синего цвета и позволяет этой атмосфере всецело поглотить себя. Запах машинного масла, металлических покрышек, кожи сидений; рёвы заведённого мотора, орущая из колонок музыка, несколько девушек в вызывающей одежде, которые сидят на капоте ярко-красного гоночного автомобиля. Поднимая голову вверх, Пак замечает сотни металлических планок, образующих треугольную крышу этого помещения, следом опускает глаза ниже — и их ослепляет мощными прожекторами.       Помнится, в это же время суток месяц назад Чимин, сгорбившись, корпел над научной работой по исследованию языкового сознания на английском языке, а сейчас он здесь, среди сумасшедшей атмосферы, поддающийся адреналину и яростно желающий выбросить из груди все беспокойства. Особенно произошедшее за ближайший час. Выпить целую бутылку алкоголя, чтобы потерять голову, и сделать что-нибудь безумное, дабы корить себя всю оставшуюся жизнь. Однако алкоголь лишь оставит после себя головную боль и не изменит абсолютно ничего, даже не поможет освободиться, только добавит головокружение и заберёт способность ходить.       — Чимин-ши! — кричит родной голос во всё горло и заставляет Пака подпрыгнуть на месте. — Дуй сюда!       Окутанный синим и красным светом прожекторов, Чонгук машет рукой и, удостоверившись, что Чимин его заметил, захлопывает крышку капота, стягивая с ладоней перчатки. Он отбрасывает их, уже полностью испачканные в масле, в сторону, и посылает приближающемуся Паку ощущение одной горящей идеи, которая последнему уже не нравится.       — Я все заменил и перепроверил, можешь забираться.       Чимину кажется, будто он ослышался. Нет, он точно ослышался.       — Я тебе что, штурман, что ли?       — Думаю, похож. Тэхён-и, — обращается он к обнявшему его парню, — как считаешь?       Сбитый с толку, но не растерявший свою боевую готовность, Чимин впивается взглядом в Тэхёна, передавая ему свои противоречивые чувства.       — Считаю, что можно попробовать.       Передача заканчивается полным провалом. Ступая вперёд, чтобы провести пальцами по ярко-чёрному с яркими оранжевыми металлическими вставками автомобилю Чонгука, Чимин чуть не оступается, но вовремя хватается за эту гладкую лакированную поверхность, по которой пляшут синие и красные отблески прожекторов. Завороженный, Пак медленно заглядывает в окно спорткара, да так и замирает от открывшейся ему красоты салона, который разительно отличается от салона обыкновенных автомобилей.       Туда хочется сесть, обхватить пальцами руль, плотно прижаться к сидению и вдавить педаль газа в пол, переключая передачи.       — Pagani Zonda R? — спрашивает Чимин, вводя своих друзей в лёгкий ступор. — Что вы так уставились? Это ведь классический суперкар. — Восхищённый взгляд Чона будто требует аргументации, поэтому Чимин продолжает: — Мой отец занимался не только мотоциклами.       Некое уютное чувство распирает грудную клетку Пака, стоит ему заглянуть в распахнутые двери автомобиля и узреть эти невероятно величественные кожаные сидения, вальяжные переходы металла. Спортивная рулевая колонка обшита деревом и кожей, заманивая не только взгляд, но и душу, всеми силами загребая её себе и погружая в этот мир.       Как бы Чимин отчаянно ни сопротивлялся, он настолько отчётливо осознаёт, что этот мир — его мир, которого он лишился несколько лет назад. Однако, на самом деле, Пак самостоятельно лишил себя его, потерявшись в иллюзорных желаниях, затмевающих настоящие. И теперь он смотрит на собственное отражение в окне спорткара, заглядывает в собственные глаза и не может понять, почему ему хочется плакать. Почему так сложно вернуться к тому, что ты так любил и что так сильно любило тебя? Почему, оторвав от себя часть своей души, так сложно пришить её обратно? Почему он до смерти боится того, что ждёт его на финишной черте в конце пути?       Как парадоксально: хочется пересечь её, а внутренности выворачивает наизнанку от желания вернуться к этой скорости, к улыбке, которая расписывала его лицо в давние времена.       Он до смерти боится демонов во всех вещах, окружающих его, видит его даже в собственном отражении лица, понимая, насколько сильно поглощён страхом, насколько сильно стремится убежать от жизни. Лучше ли там, где безопасно? И когда можно осмелиться вернуться?       Поднимая голову, Пак сталкивается с тремя парами глаз, в которых пляшут яркие огни мягкости и доброты. Они безмолвно говорят ему, что всё получится, стоит только сделать самое сложное — начать.       Комок становится поперек горла.       К чёртовой матери всё. Если не сейчас, то когда?       Слёзы одна за другой катятся из его глаз по щекам, когда Чимин забирается в автомобиль. Из лёгких выбивает весь дух, а от первого шага к исполнению давней мечты дышать становится невыносимо. Грудь то спирает, то распирает, но Пак облокачивается лбом о маленький багажник и мочит слезами его поверхность, в то время как крошечная, едва видимая улыбка вырисовывается на его лице.       — Заводи, — тихо просит он, дрожащими руками пристёгивая ремень безопасности.       — Вас понял, — отвечает Чонгук, изо всех сил прислушавшийся к чужому шёпоту.       Его кожаные перчатки скрепят, когда он протягивает Паку шлем и надевает его сам, следом забираясь в спорткар.       Никто не спрашивает, почему слёзы не прекращают литься из чужих глаз, почему они опухают, а ресницы слипаются. И лишь Намджун, мягко кивая, улыбается так ярко, что у Пака от поддержки начинает болеть ожившее сердце, которое трепещет в груди, стремясь её разломать от переполняющих чувств.       — Пиздец, — шепчет Пак, рассматривая лобовое стекло под звуки ремней и скрипящей кожи со стороны Чона. — Ебаный в рот. Блять. Чонгук, если я сдохну, вся вина на тебе, — смеётся он, яростно сопротивляясь всплывающим воспоминаниям. Истерика наступает на пятки, но Чимин не позволяет ей захватить сознание. Хватит.       Трясущиеся руки вцепляются в кресло, и всё тело содрогается дрожью, стоит Чонгуку завести автомобиль. Ослепляющий свет фар мгновенно вспыхивает, мигая несколько раз, позволяя Чимину хватать каждое мгновение этой реальности: шум мотора, приглушённый рэп-кор из колонок неподалёку, запах свежего салона, а впереди — широкая трасса, до которой, конечно, ещё нужно добраться.       — А парни? — судорожно произносит Чимин, смотря только вперёд. Кажется, если он зажмурит глаза, то больше никогда их не откроет.       — Сказали, что нашли, чем заняться.       Кивая, Чимин с носящимся по грудной клетке сердцем пытается прочувствовать каждую секунду этой реальности и не поддаться страху, когда младший вдавливает педаль газа в пол. Дикий скрип шин — и они за три с половиной секунды разгоняются до скорости, от которой в жилах Чимина стынет кровь, смешанная с алкоголем и адреналином.       Они ныряют во тьму, за мгновение вылетая на главную дорогу, где зевак собралось больше, чем несколько минут назад. Когда они так же быстро останавливаются около десятка других расписных автомобилей, Чимин вдруг осознаёт, что всё это время был прибит к креслу в буквальном смысле. Поворачивая голову налево, он заглядывает в глаза друга — и всё тело наполняется сладким теплом, потому что Чонгук улыбается своими горящими оживлёнными глазами и вверяет непоколебимую уверенность.       Чон нашёл свое успокоение, а Чимин…       Чимину до жути страшно. Огни, рассекающие пространство дороги, заставляют внутренности меняться местами в преддверии безумного старта и сумасшедшей скорости, во что хочется погрузиться с головой. Мимо проплывает девушка с одним большим флажком в руках, посылая галдящей толпе поцелуи и ещё больше подтягивая короткие шорты вверх, чтобы оголить ягодицы. Доносящийся со всех сторон свист, когда она становится посередине старта, говорит о том, что осталось несколько секунд. Чонгук же, увидев позади ярко-жёлтый автомобиль, заставляет мотор взреветь то ли в приветствии, то ли в объявлении соперничества, и этот гул пробирает каждую косточку.       — Ну давай уже, — произносит младший, крепко сжав одной ладонью руль, а другую держа на автоматической коробке передач. — Давай…       Флаг взлетает вверх, а Чимин пропускает каждую секунду старта, начиная ощущать всё лишь после того, как Чонгук с дикой скоростью давит на педаль газа и меняет руки, чтобы обогнать несколько несущихся спереди спорткаров.       Размыкая губы, Чимин задерживает дыхание и инерцией прибивается к креслу, пока пальцы всё ещё судорожно сжимают сидение. Водоворот красок за окном смешивается в настоящую вселенную хаоса из звуков, эмоций и чувств. Ночь не успевает поспевать за ними, стеля свою темноту позади них, когда Чонгук резко поворачивает руль и уходит вправо, по высокому мосту стремясь обогнать лидирующий зелёный спорткар с большой цифрой «21».       Сознание размывается, уступая место страху. Скорость заглатывает, словно гигантская древняя акула, разламывая кости. Силуэты дороги размываются в стоящих перед глазами слезах. Выжигая сознание, воспоминания проецируются на реальность и повелевают созерцать картинки прошлого.       Кровавые разводы на асфальте. Бледные и ледяные ладони родного человека.       Холодные стены больницы.       Операционная с горящей кроваво-красной табличкой над металлическими дверьми.       Быстро, словно убегая от самого ужасного кошмара, Чимин зажмуривает глаза, пытаясь прислушаться к рёву автомобиля и избавиться от волнения. Это ведь всегда его успокаивало.       Пак клялся себе, что больше никогда не притронется к тому, что так любил его отец, а теперь Чимину хочется вскрыть себе грудную клетку от противоречивости мыслей, вспоминая о том, что говорил ему Юнги. Мин ведь прав. До скрежета зубов прав, но страх из сердца не искоренить, воспоминания не заставить покинуть голову, а Чимина — не поставить на ноги и позволить шагать.       Он уже словно ворвался эшафот, а блеск огней дороги переливается в его радужке отражением собственной смерти. Словами, мыслями, чувствами, которым рациональность уступила место. И Чимин чувствует, что душа готова разодрать грудную клетку любым способом, лишь бы хотя бы на миллиметр приблизиться к тому, чего Пак так опасается, смириться потерей того, кого он так любил, и принять то, что он всё ещё любит.       Этого ведь хотел его отец? Чтобы его сын жил тем, к чему ведёт его сердце, и учился бороться несмотря ни на что?       Хватит, говорит Пак себе, пока всё нутро раздирает от желания громко смеяться и надрывно рыдать, вырваться в небо и одновременно закопать себя в землю, больше не созерцая света. Скорость забивает лёгкие и сознание, мысли прерываются. Чимин вдруг понимает. Осознаёт, наконец распахивая душу взору опасности.       Никто не застрахован от того, чтобы умереть в следующий момент. Однако все пропитаны страхом потерять жизнь, одновременно теряясь в ужасе жить.       Мгновение — и ему срывает крышу. Краски ночи взрываются, начиная сверкать. Сердце надрывается не в немом ужасе, а в благоговейном крике, что рвётся вперёд и мечтает отпустить все сковывающие цепи, сбросить их с себя, чтобы они летели по трассе назад. Ему больно — значит, он жив. Ему горько — значит, он дышит, он чувствует и ощущает, чтобы после сложных времён вскинуть голову вверх, упираясь взглядом в живописный небосвод, и позволить лёгкой радости заполнить тело. Мы ведь чувствуем хорошее лишь благодаря плохому, мы ломаемся, чтобы понять, каково это: набраться сил встать и помочь другим, приобретя опыт. Мы сходим с ума, чтобы сохранить рассудок, понять, каково жить, запоминая каждый момент, и оставаться в сознании, избавляясь от бесполезного страха. Мы проникаемся эмпатией к другим, мы живём только потому, что раскрыли своё сердце для любого испытания, с уверенностью зажав в руке оружие. Обороняясь даже отломанной веткой дерева.       Не стоит ненавидеть то, что взращивает тебя, что воспитывает и даёт ценное понимание этого мира и живущих в нём существ. И Чимин чувствует это каждой клеточкой тела, понимая, что впереди лежит ещё очень долгая дорога, прежде чем принять всё таким, какое оно есть, и научиться противостоять страху, начав доверять себе. Ведь кажется, что дряхлые переломанные кости собственного тела теперь полностью бесполезны и их никак не срастить. Будто небо рухнуло наземь, расплющив бренные тельца кровавыми пятнами по улицам города.       Он наконец-таки отвечает себе на метавшиеся в голове вопросы.       Вот, о чём поёт Чонгук в своих песнях. Вот, что пытается донести Намджун. Вот то, чего так боится и к чему так стремится человеческое нутро. Бесстрашных называют сумасшедшими. Храбрость путают с безрассудством.       Хватит жить прошлым, убивая настоящее. Хватит сопротивляться тому, что дарит тебе спасение, только потому, что ты боишься быть спасённым. В жилах людей текут парадоксы, лишний раз подтверждая «Дилемму дикобразов».       Грудь наполняет небывалая лёгкость, отчего Чимин вдруг мгновенно хватает воздух ртом и успокаивается, ощущая в себе зарождение другого чувства. По телу расползается жар, стоит ему увидеть, как Чонгук поворачивает руль вправо и влетает в поток городских машин, безумно лавируя между ними. За окном — триллионы световых вспышек, и каждая жизнь в высоких домах смешивается с другой, за секунду оказываясь в сотне километров от Чимина с Чонгуком. Последний плавно, невыносимо нежно обращается с каждым органом управления машиной, словно он тоже её незаменимый орган, искусно контролирующий весь механизм.       — Вы! В городе! — путается в словах взъерошенный Пак, облизывая губы. — Я думал, вы носитесь только за городом!       — Сегодня — исключение. На выигрыш большие ставки, — глубоким спокойным голосом отвечает Чон и, кажется, полностью пропадает в изучении дороги, в улавливании каждого здания, автомобиля, человека, светофора, поворота и знака.       Наблюдая за этим, Чимину хочется выть от восхищения, впитывать в себя каждое мгновение происходящего с открытым ртом и жить, жить, жить. Потому что высокие небоскрёбы кажутся крошечными домиками, а люминесцентные огни — секундными вспышками. Потому что за рулём — Чонгук, которого Чимин отталкивал от себя, а в крови — алкоголь, которого Пак чурался, а теперь тот бьёт в голову, размазывая парня по сидению. От этого тайфуна он пропадает в ярких вспышках, очухиваясь лишь тогда, когда Чонгук громко матерится, а сзади раздаётся вой сирены.       — Чёртовы… — не заканчивает предложение, тут же дрифтует на резком повороте, скрипом шин цепляя Чимина за живое и пуская дым в сторону несколько полицейских машин позади. Не теряя управления и контролируя силу заноса, Чон выравнивает автомобиль и набирает скорость, в то время как Чимин беспомощно глотает каждое слово и тонет, тонет, тонет в мириадах эмоций, даже не представляя, как выглядит со стороны.       Но теперь ему всё равно. На ноющую боль, на стёсанные кулаки, на новые синяки и проблемы в школе. Хватит бесконечно думать, переживать и ни черта не делать.       Осенняя листва под колесами машины взлетает вверх, медленно кружась в воздухе, лишь на мгновение приковывая внимание Чимина и заставляя время в этом безумном мире остановиться.

Fink — looking too closely;