Переворот экспромтом

      — Чудесный день, — ворчит Чонгук и хлопает ладонью по крыше автомобиля, игнорируя капли дождя, стекающие в глаза. Дёргает носом и, делано развернувшись, бросает последнее перед тем, как усесться за руль: — Из тебя хреновый планировщик.       — Тебе напомнить, кто выбрал именно его? — громко фыркает Чимин, склоняясь к оконному стеклу, но понимает, что из-за только что захлопнувшейся двери Чон его уже не услышит.       Гипнотизируя солнечный диск до тёмных пятен в глазах, рассекающих рассветный горизонт, Пак в который раз прислушивается к себе, однако лишь россыпь дождя разбивает тишину в эфире. Писк, вскормленный бессонными ночами, атакует голову, превращая её в писк самодельного детонатора.       Рассветная прохлада пробирает до мурашек, что расползаются от загривка до самых пят, отчего Чимин, не выдерживая, кружится вокруг своей оси, пока соседские дома пролетают монохромной каруселью, и замирает. Закрывает глаза, втягивая в лёгкие воздух, медленно, трепетно, будто бы под страхом перенасытиться и перестать ощущать это тонкое предвкушение, объятое нервозностью.       Дверь распахивается, больно врезаясь в бедро. Чонгук, перегнувшийся через сидение, еле держится, пыхтит, всем видом показывая, что он устал уже на моменте, когда приделывал переносной прицеп к багажнику, причитая про закрытые конструкцией номера. Чимин лишь смеётся, получив знакомый блеск холодных глаз в ответ. К этому у него уже иммунитет.       — По традициям голливудских фильмов, как только мы тронемся, ты должен раскрыть огромную карту нашего путешествия, — шутит младший, пока машина мягко урчит, прогреваясь. Чон даже не пытается скрыть колючее волнение.       — Ещё и вверх ногами, чтобы потом перевернуть.       — О, да.       Факт того, что Чонгук до сих пор не поговорил с Тэхёном, выдают его бегающие глаза и пальцы, отточенными движениями выстукивающие смутно знакомый ритм. В момент, когда Чимин улавливает мелодию и начинает подпевать песне, написанной младшим, последний заметно расслабляется и молчит до тех пор, пока они не выезжают из города. Чернота грозящихся разразиться бурей туч одновременно и давит, и открывает второе дыхание, пробуждая искромётные воспоминания то о свисте ветра в ушах и рёве двухколёсного монстра, то о мягко печальном и деланно морозном голосе Юнги.       Атмосфера с неусидчивым Чоном разительно отличается от той выверенно мерной и глубокой тёмной с Мином, когда кажется, заплыви глубже — и сорвёшься в кювет, о котором даже не подозревал. Ещё одно отличие — музыка. Из стереосистемы Чонгука орёт металкор, сотрясая барабанным ритмом потолок машины и черепушку Пака, в то время как с Юнги всем, что сотрясало голову, были опостылевшие мысли. Неужели он всегда водит в полной тишине, издевательски специально раздирая себе сознание?       Через час прослушивания всего плейлиста, они слово за слово цепляются за различные темы: обсуждение школы, одноклассников, рейтинга, выбор барабанных палочек и повышение цен на пудинг; распри с родителями и случившееся с отцом Чимина. Уже будучи не в силах вывезти на своих плечах второй час, Чон замолкает, позволяя Паку откинуться на сидение и наблюдать за небом, прикрывающимся верхушками деревьев.       Чимин действительно едет в место, откуда всё это время убегал. От родного города, близких сердцу дорог, улочек, аллей. От семьи и от самого себя.       Он поворачивает голову, ловя солнечные лучи на сосредоточенном лице Чонгука.       Он отправляется туда не один. Они едут вместе.       Ещё никогда свобода не оказывалась столь близко. Бессознательно сглотнув, Чимин вспоминает, насколько дорогую цену она может требовать, однако не смеет сомневаться в собственном выборе.       Обхватив руль двумя руками, Чонгук привычно вдавливает педаль газа в пол до тех пор, пока они не проезжают мимо небольшого городка с густыми изумрудными деревьями. Чимин рассматривает мостовые за силуэтом младшего до тех пор, пока ремень безопасности не впивается в грудь, а машина с оглушительным скрипом шин не останавливается.       Через мгновение Пака откидывает к водительскому сидению. С грохотом автомобиль отъезжает на метр, останавливаясь посередине дороги. Чимин ошалело оглядывает округу, замечая со стороны бокового окна высокую иномарку. Видимая вмятина на двери приковывает к себе взгляд. Руки взметаются ко лбу, ощупывая на кровь или повреждения, а взгляд цепляется за Чонгука. Невредим. Абсолютно дезориентированный, Чимин ожидает, что сейчас от капота либо их машины, либо машины незнакомца повалит дым, но дым, кажется, начинает валить от Чона.       — Ты в порядке? — еле сдерживаясь, вопрошает Чонгук, на что Пак кивает. — Вот же сука! — Он с размаху бьёт кулаком об руль, резко отстёгивая ремень безопасности. — Идиот! Придурок!       Под град брани Чимин рефлекторно отзеркаливает чужое движение и ошарашенно пытается понять, почему удар пришёлся только после полной остановки.       — Сиди, — рычит младший на Пака. — Кто выдал этому долбодятлу права?! Блядство. Вот же блядство!       — Успокойся, — прерывает вереницу ненависти Чимин. — Что произошло?       — Видишь поворот? — мгновенно включается Чон и перегибается через Пака, указывая на место, где за стеной деревьев просматривается дорога. — Не наша ответственность, что этот идиот не сделал банальных вещей, которые делают люди, стоящие на повороте! Я вообще не должен был вилять влево! А если бы на встречке были другие машины? По правилам я должен был вообще к чертям его проигнорировать и ехать, как ехал, но тогда он бы точно загремел в нас. Я вильнул, думая, что он хотя бы скинет скорость, но он всё равно умудрился въехать нам в бок! Он что, блять, от коллекторов скрывается? Куда так гнать? Виражист сраный.       — Давай поговорю с водителем я, — предлагает Чимин, видя взведённое состояние младшего, на что получает скептический взгляд.       — Блядство, — заметив, как дверь иномарки с затонированными окнами открывается, Чон замолкает. Он тут же вылетает на улицу и твёрдым шагом приближается к лысому мужчине в дутой куртке и потёртых штанах. Они оба осматривают повреждения, и Чонгук первым начинает беседу.       Чимин сознаёт, что не слышит и слова, и, расценив надменный взгляд незнакомца, понимает, что они влипли. Опускает оконное стекло.       — Расскажите-ка мне, какая у вас была скорость, — окинув Чона взглядом с ног до головы, нахально ухмыляется мужчина и нарочито медленно достаёт из кармана телефон.       — Мне напомнить о вашей? Может, о ПДД? — рыкает в ответ младший, как Чимин тут же перелезает на водительское сидение и выходит из машины. При виде Чимина лицо мужчины совсем скукоживается. Глаза-бусинки, выглядывающие из-под нависших век, отталкивают ехидностью.       — Мелюзга, у вас вообще есть права? — Незнакомец достаёт из нагрудного кармана пачку сигарет, выуживает из неё зажигалку и, наслаждаясь повисшей паузой, затягивается. — Не думаю, что вам нужны проблемы, да, ребятишки? За небольшую сумму мы можем договориться, и вы спокойно отправитесь туда, куда ехали.       Чимин плечом чувствует, как Чонгук секунда на секунду взлетит на воздух от наглости, которую засовывают ему в лицо, и от напоминания о промахах, из-за которых его уже выбесил Чимин: права и то, что их могут словить. Словили. Пак еле удерживается от того, чтобы не схватиться за голову.       — Не моя ответственность, что нарушили правила вы, — выплёвывает Чонгук, упирая руки в бока. Чимин незаметно шипит на него, делая шаг вперёд и мимолётно оценивая степень повреждений: чужая машина еле задета. На жалость давить не выйдет.       — Прошу прощения, но я не думаю, что проблемы нужны вам, смотря на вашу жажду виражей на дороге, — улыбается Пак и излучает спокойствие, разводя руки в стороны. — Да, мы едем в другой город к родителям. И, конечно, мы подготовились. Думаю, что отец моего друга сильно расстроится, если узнает, что подарок его сыну ко дню рождения повредился. Он ведь точно сорвётся с работы даже несмотря на то, что его полицейский участок находится в Сеуле. — И с сожалением хлопает Чонгука по плечу.       Мужчина оценивающе щурится на гоночный автокар Чона, явно улавливая в чужой речи намёк:       — Твой друг должен был смотреть по сторонам.       — Мы ведь все здесь люди и не раз были на дороге. Мы правда очень спешим, поэтому, думаю, спокойно разойтись, как вы и предложили, будет хорошей идеей.       — Нормально языком чешешь. — Мужчина вытягивает руку и хлопает Чимина по плечу. — У вас ведь нет прав, а, мелкие?       — Хорошо, что ваша машина не пострадала. — Чимин дотрагивается до капота иномарки, проводя по стали ладонью. Игнорирует вопрос в попытке замять ситуацию.       Развернувшись, Пак кивает младшему, как вдруг его зверской хваткой останавливают за шиворот. Тело цепенеет.       — Куда намылились?       Чонгук мгновенно перехватывает чужое запястье, вынуждая мужчину опустить руку, на что он выплёвывает:       — Сто тысяч вон.       Теперь от досады взрывается Чимин: мало того, что он сам вытянул их в передрягу и не смог договориться, так ещё Чонгуку придётся разбираться с повреждениями автомобиля и штрафами. Обернувшись, Пак глядит на младшего, который неожиданно спокойно качает головой и складывает руки на груди.       — Нет.       — Ну вот и посмотрим, где чья ответственность.       — Без проблем, — заканчивает Чон и, не дожидаясь, пока мужчина наберёт номер полиции, разворачивается в сторону своей машины. — Забирайся внутрь, будем ждать разбирательств, — громко бросает Чимину и останавливается у капота.       Не заметить подгоняющий недобрый огонёк на дне глаз младшего трудно — Чимин хмурится, но переползает на своё место как можно быстрее. Шанс выиграть в этой вакханалии нулевой, учитывая отсутствие видеорегистратора и прав. Этот человек ставит всё на данные факты, зная: мальчишки не убедят полицию в том, что виноват был взрослый, потому что фокус внимания уже будет переключен на них. Охране правопорядка будет всё равно, где чья была гипотетическая вина, если они разъезжают без прав.       Ещё пару секунд Чонгук делает вид, что невероятно заинтересован в своём смартфоне, а затем запрыгивает на водительское сидение и, переключив передачи, даёт по газам так, что у Чимина из глаз сыплются звёзды. Мотор яростно взвывает, инерцией прибивает к креслу — Пак в панике хватается за ремень безопасности, натягивая его поперёк туловища.       Чонгук, не оборачиваясь, нарушает те же правила, которые недавно хотел процитировать, и на ста двадцати гонит по дороге с улыбкой и рвущимся наружу победным смехом.       — Что ты творишь?! — выкрикивает Чимин, разглядывая торжествующее лицо друга, чьи глаза всё стреляют и стреляют на боковые зеркала.       — Есть идеи получше?       — У нас никогда нет адекватных идей!       — Чёртов прицеп сыграл нам на руку! Этот обрыган не разберёт номеров, потому что их, мать его, не видно!       — Ты действительно захотел ввязаться в погоню на открытом шоссе?!       — Все путём! Сейчас доберемся до двойного кольца — и можно будет оторваться.       — Ключевое слово — «можно»! Чонгук-и, это моя вина, я… — начинает Пак, но его махом перебивают:       — Чимин-ши, если нас поймают без прав, несовершеннолетних, на незарегистрированной на меня машине, нам пиздец не только от ментов, но и от Тэхёна. Это его тачка. И мы не помирились. Вытаскивать нас из передряг — вместе — меньшее, что ему сейчас надо. — Чонгук на скорости обгоняет несколько машин перед носом автомобиля и ловко поворачивает, наблюдая и за тем, не гонится ли за ними хвост, и за оголтелым выражением лица Чимина. — Возьмешь всю вину на себя — вдарю. Твоя идея, но мой уговор и моё исполнение. Мы в этом дерьме вместе, и, даже если у нас сегодня нихуя не получилось, у нас всё ещё остаётся шанс!       — И ты решил на него всё поставить? — уже начинает смиряться Чимин и наконец-таки попадает в разъём, застёгивая ремень безопасности.       — Я пользуюсь на максимум тем, что мне выпадает, — понижает голос Чон.       Чимин раньше не мог себе и представить, что когда-то не всколыхнётся раздражением на нарушение порядка и угрозу для жизни, а всего лишь зарядит себе по лбу и засмеётся в ответ, откинувшись на кресло. Будет чудом, если полиция того городка не успеет среагировать на поступивший вызов и они скроются. Однако Чонгук вкупе с Чимином — человеком, которого остерегается и обходит за километр сама удача, — рассадник для чрезвычайных и вышедших из-под контроля ситуаций, поэтому уже через минут двадцать вдалеке раздаётся вой сирен, а младший бьёт кулаком по коробке передач. Нервничает и подзаряжает беспокойством и Пака, который вертится во все стороны и понимает, что им все-таки не выпал один шанс на миллион. Они проигрывают, но Чонгук решает играть до победного и мчится по трассе вперёд, сосредоточенно выискивая пути отступления.       Это бы не было их поездкой, если бы она не превратилась в триллер или детектив. Они оба знают это, однако Чимин произносит «прости меня» — и тут же получает обещанный подзатыльник.       — Смена планов, — уже на подъезде к кольцу бросает Чонгук, набирая скорость. — После кольца сворачиваем на другую дорогу. Когда на пару минут выйдем из поля зрения, я высажу тебя на обочине. Если поймают, то хотя бы не нас двоих сразу. Здесь недалеко станция, сядешь на поезд до Пусана. Там придумаешь, что делать с байком.       Чимин зависает в секундной заминке, но потом размыкает губы в негодующем:       — Ты вроде говорил, что мы в этом дерьме вместе, нет?!       — Да. Но тебе нечего делать в этих разборках. Ты ничем не поможешь. Я буду на связи. Оторвусь — маякну и потом подберу тебя.       Это звучит логично, твёрдо и чётко — Чимин бы согласился и сам, но запрещает себе иметь на это право. Сжимает кулаки.       — Я не хочу подставлять тебя. — Чонгук цыкает в ответ. — И без тебя мне нет смысла ехать туда.       — Как всегда придумаешь что-нибудь. Тем более я же сказал, что если меня не поймают, то я подберу тебя! Ты уже проделал половину пути.       — «Если»! И не половину.       — Я подъезжаю.       — Я…       — Вали давай!       Чонгук резко бьёт по тормозам, отчего Чимин на секунду закрывает глаза, оторопело переводя дыхание. Мгновенно спохватывается и, зарядив младшему ответный подзатыльник, хватает рюкзак и захлопывает дверь.       Свежий воздух одурманивает, как и пейзаж, к которому Чимин бежит со всех ног в стремлении спрятаться за деревьями, одновременно подавляя в себе бушующее возмущение. Вся ситуация — целиком и полностью его вина и его эгоистичные запросы, однако сделанного не воротишь, поэтому Пак скрывается из виду и наблюдает, как Чонгук с визгом шин вновь начинает рискованную гонку. За ним на большой скорости выдвигаются два полицейских автомобиля, рёвом сирен предупреждая остальные машины.       Тело пробивает колючая дрожь, от которой хочется упасть на колени. Чимин впивается ногтями в кору дерева и бьётся об неё лбом, сожалея обо всех принятых решениях. Однако не время сомневаться в том, кто недавно показал ему опасную скорость и запретную свободу. Чонгук не Чонгук без безбашенных поступков, Пак давно понял это, но теперь пора и принять.       Вдох и выдох, полный тревоги и веры в родного человека. Они справятся и обязательно встретятся.       Чимин знает, что заходить в лес без знания местности и того, как в нём передвигаться, — самое худшее из возможных решений, поэтому отчаянно пытается словить связь. С перебоями, но долгие мгновения спустя карты загружаются, показывая, что ближайший час придётся провести в пешей прогулке по длине шоссе.       Мокрая трава раскрашивает кроссовки разводами, щекочет щиколотки. Ветер морозит ноги, и тогда Чимин отвлекается на эфемерную мысль, что уже действительно наступил декабрь. Зима. Выпал первый снег, падая на ресницы, стирая границы между людским страхом и желанием понять, между ним и Юнги. Затем был смыт дождём, запятнан морозом.       Чимин шагает за деревьями, следит за дорогой и мыслями отдаляется от реальности, желая, чтобы гармония стёрла все их проблемы: Чонгука, Юнги, мамы, пострадавших ребят в школе, проблемы его самого. В какой-то степени для всех них Пак и есть одна из проблем, однако то же можно было бы сказать о них в отношении Чимина, но он так не скажет. Люди — не проблема, от которой нужно избавляться. А проблемы, в общем-то, просто нужно решать.       Проходя у трассы мимо мчащих машин, останавливаясь на мосту и нервно проверяя сообщения, Чимин чувствует себя ребёнком, что покинул горящий дом. После того, как Пак насмотрелся на огонь за окном, думая, что мир тоже объят пламенем, он наконец выбрался из пожара и остановился. Столкнулся с неверием и страхами, чтобы сейчас вглядываться в журчащую снизу реку и верить, что у его друга тоже все получится.       Вдалеке уже виднеется станция, ещё дальше — частные дома и широкие луга, куда так хочется направиться, позабыв обо всей реальности. Раскинуть руки в стороны и пуститься в бег, пересечь это раскинувшееся море зелени, раздвинуть тучи и глядеть на то, как веселеют полевые цветы под лучами солнца.       В момент, когда Чимин приземляется на лавочку рядом с пожилой женщиной, чьи сумки заняли почти всю площадь скамьи, он наконец-таки получает уведомление. Впервые голосовое — с шумом и смехом Чона, что настраивает на лучшее, отчего Пак неловко улыбается.       «Пиздец. Полный. Но мы справимся. За мной в погоню отправили четыре тачки! Четыре! Вот бы вертолёт. Это, кстати, мой рекорд. И намёк, что нужно переходить из гонок в городе в пригород».       Чимин с цыком хлопает себя по лбу, упираясь локтями в колени.       «Меня сейчас, скорее всего, прижмут. Офигенный день! То, что надо после срывных нервов. Если не отпишусь, значит, не жди меня. Всё, удаляю переписку»       Ни нотки сарказма в голосе — чистое воодушевление и восторг. На фоне — приближающиеся сирены. Пак хотел бы взять с младшего пример отношения к сложностям, но не может ликовать во время катастрофы. Через секунд тридцать сообщения исчезают.       Бабулька глядит на то, как Чимин зарывается руками в волосы и с ударом откидывается на стену остановки, подозревающим прищуром. Впервые становится плевать на окружающих, и Пак всерьёз задумывается над тем, чтобы повернуть назад. Но, как говорил Чон, без сложностей — никуда. Он много чего правдивого говорил, а теперь его заберут в участок. Остаётся только мысленно настраивать вселенную на то, что она сократит его шансы попасть за решётку для несовершеннолетних до нуля.       Вся его поездка пропитана беспокойством и неупокойными размышлениями о том, что будет с Чонгуком, стремящейся к провалу идеей забрать остатки байка и встречей с бабушкой, которой он не звонил уже несколько лет. Он жуёт холодные пирожки и рис, вспоминает детство и устанавливает зрительный контакт с кошкой в переноске на соседнем кресле. Белая пушистая подруга с ярко-зелёными глазами мудро глядит на его мобильный в руках и, моргнув, отворачивается. То же самое случится тогда, когда Чимин постучится в дверь бабушки, но получит лишь отворот-поворот и, возможно, порцию криков в придачу. Остаётся только проверить это — Пак как может заряжается позитивными мыслями. Пусть он и не на половине пути, но Чонгук прав. Чон не сдавался и не опускал руки, чтобы сейчас и Чимин продолжал смотреть вперёд, однако каким магическим образом заставить байк переместиться — ещё надо сообразить.       В голове возникает такая же магическая — нереальная — идея, ритмом вторя каплям дождя, что рассекают молниями окна. Палец нависает над недавно отправленным фото кота, затем — над клавиатурой, пока Чимин пропадает в думах и сознаёт, что терять, в принципе, нечего. Совсем. Адресат может и не ответить: прошлый ответ пришёл лишь через день.       Кому: он       может, ты в ближайшие дни будешь рядом с Пусаном и направляться в Сеул? например, сегодня?       Отсчитывает три секунды, выключает мозг и бесповоротно жмёт на кнопку «отправить», бросаясь в бездну самого последнего варианта. Отступать не хочется больше, чем поддаваться рациональности и страху.       Сердце клокочет в горле, сотрясаются тремором пальцы. Пак выдыхает, вновь подвергает себя выматывающему ожиданию и не может расслабиться даже в атмосфере поездки на поезде: мягком ходе, еле слышном шуме пассажиров. Не хватает лишь таблички «восточный экспресс» и убийства, однако, Чимин уверен, оно свершится вместе с приходом уведомления.       Оно свершается, только Пак потрясённо глядит не на иконку мессенджера, а на экран входящего вызова. Неожиданно подскакивает, отпинывая рюкзак к проходу, и спешно извиняется, убегая в безлюдное место — к дверям электрички. Колеблется принимать звонок. Выдыхает. Свайпает влево.       — Ты рехнулся? — первое, что звучит в ухо. Тихий писк на заднем плане позволяет сосредоточиться. Чимин еле соображает, как подобрать слова.       — Почему ты позвонил? — вырывается совсем иное, на что в ответ летит сдавленный вздох. Юнги точно устало трёт переносицу пальцами.       — Мне некогда строчить тебе сообщения.       Рваное, твёрдое — и наступает грохочущая пауза, которую нужно как можно скорее заполнить.       — Мне неудобно о чём-то тебя просить, правда. Жутко неудобно, но у меня больше не осталось других идей. Я наконец-то решился, но всё выходит из-под контроля, и…       — Давай уже к сути. Что случилось?       Чимин замирает. Руки пробивает незнакомая дрожь, и хочется прислониться спиной к стеклу, слиться с пролетающим за стеклом пейзажем, дождём, небом, тучами, лишь бы постараться поверить в то, что Пак только что услышал. Нарочито безразличное, скрывающее мягкость. Чимину, возможно, не хочется верить, ведь уши закладывает, отчего приходится сглатывать раз за разом и стараться не вспоминать все те палки в колёса Юнги, которые он повставлял, чтобы сейчас незаслуженно слышать такое. Чимин поступает эгоистично не только по отношению к человеку на конце провода, но и к самому себе. Сколько раз он ревел о том, что не хочет иметь ничего общего с Юнги? А как противоречиво поступает теперь? У кого он просит помощи?       Выровняв дыхание, Пак собирает мозг в кучу:       — Я решился починить отцовский байк. То, что от него осталось. Он в Пусане, и я искал кого-нибудь, чтобы перевезти детали, потому что уже договорился насчёт ремонта. Все другие варианты, которые я испробовал, накрылись. — Чимин слушает тишину в телефоне и продолжает: — Нужен прицеп, или кузов, или хотя бы автомобиль, но у меня нет никого, кто мог бы подсобить. Мы пытались с Чонгуком, но не получилось. Я сейчас еду на поезде в сторону Пусана.       Раздаётся звонкий раскатистый удар, и Юнги шипит, недовольно бурча себе под нос. Хочется тут же спросить о том, где он и что происходит, но Пак сдерживается и просто ждёт, тревожно перебирая чёлку ладонью.       После того, как шум стихает, Мин ещё долго молчит, а затем цыкает прямо в динамик:       — Я подъеду.       Чимин шокированно отлипает от стены, сжимая телефон в неверии. Да, скорее всего, он рехнулся, тронулся умом и творит неразбериху, однако человек на том конце, кажется, рехнулся точно так же.       — Я…       — Примерно через дня два. Скинь мне локацию. Потом напишу подробнее.       Игнорируя недовольный и раздражённый тон, Чимин спохватывается и пытается среагировать, но получаются лишь смазанные благодарности.       — Спасибо, я…       — Вечно ты лезешь в чёрт пойми что, — ставит Юнги точку, за которой идут короткие гудки.       Выведенный из строя Чимин гипнотизирует смазанные силуэты на противоположных дверях и ещё несколько минут держит телефон у уха. Ладонь постепенно опускается — и хочется опуститься за ней, ведь происходящее смахивает на артхаусный триллер. Оно и раньше на него походило, но только сейчас становится ещё абсурднее.       Пак не может решить, хочет ли он верить в реальность, но у него не остаётся выбора, кроме как вернуться на своё место и быть благодарным за риск. Уже два человека пошли на него ради Чимина, и на этот раз стоит держать всё под контролем.       Тучи расступаются в обед, когда Чимин сходит в Кымджонском районе и останавливается в попытке разглядеть знакомые места. Время останавливается тоже: монохромными и невысокими городскими зданиями напоминает о призраках прошлого, что воскресают с новым шагом. Детские площадки, потускневшие парки, школы почти на каждом повороте — эти периметры для того, чтобы выдохнуть. Для того, чтобы сбросить со своих плеч обязанности галдящих центров.       Шагая в сторону автобусной остановки, Пак как маленький ребёнок цепляется за лямки рюкзака, поправляет задравшийся на спине свитер под курткой. Зимой здесь тоскливо. То ли удручающая атмосфера проникает в кости Пака, то ли он накладывает её сам — непонятно, но нависающее серое полотно над головой опускает на землю. Он ещё ребёнком навсегда попрощался с этим местом, а теперь предательски вернулся. Теперь бредёт по тротуару брошенной дворнягой и скребётся в чужие двери. Бетонные ограждения и маленькие домашние хозяйства глядят на него с пренебрежением — и Чимин чурается смотреть куда-то кроме своих ног.       Он окрестил этот широкий одноэтажный, ещё в стиле ханока дом чужим, отрезал себя от сада с густыми деревьями, где играл в прятки, и убежал в столицу.       Переминаясь с ноги на ногу у ворот, Чимин всерьёз задумывается о самой лёгкой идее просто пойти топиться в водохранилище Хведон. Перед забвением он как раз полюбуется на готовящиеся к зиме равнины с красноватой листвой и спокойно завершит свою жизнь.       Пора. Пак толкает на себя чёрную металлическую дверь калитки, идёт к входной двери по выложенной камнем дорожке. Чимин избегает окон глазами, за считанные секунды оказывается у порога и без раздумий жмёт на дверной звонок. Не время поворачивать назад. Даже если его и не примут, он просто переночует в хостеле и заберёт свой металлолом.       Взгляд падает на подъездную дорожку — и сердце вваливается в пятки. Вдох и выдох не помогает, отчего приходится спешно отвернуться и уговаривать себя перестать: не в таком бледном виде он хотел предстать перед человеком, с которым не виделся долгие годы.       Скрип тяжёлого засова. Перед взором появляется женщина, словно из памяти, ничуть не изменившаяся: всё в такой же одежде, точно собралась на парад, и лицом, потянутой непоколебимой гордостью. Чимин вздыхает, сталкиваясь со стальным непримиримым взглядом. На него смотрят выжидающе, грозно, отталкивая, на что он просто произносит:       — Привет. Я приехал кое-что взять из гаража.       Бабушка выдерживает холодную полуминутную паузу — Паку кажется, что первая встреча с Юнги не была такой колкой.       — Ну ещё бы ты просто так сюда столько добирался. Уже с порога причину в лоб. Хотя бы на «привет» не скупился.       По недовольному взгляду Чимин понимает, что хочет убраться отсюда как можно скорее, но лишь вздыхает на ворчание. Дверь открывается шире, его впускают в квартиру. Щелчком захлопывается входная; складываются на чужой груди руки. Нужно вновь готовиться к выяснениям отношений, которые уже стоят поперек горла. Скопившееся беспокойство и искалеченные нервы набрасываются усталостью на плечи, отчего Пак ищет, где бы присесть. Скидывает рюкзак на пол, садится на узкий и низкий диванчик. И, не успевает он расслабить зудящую спину, на него выливают ушат претензий, начиная от отсутствия звонков и заканчивая виной за всё человечество. Понуро наблюдая за тем, как бабушка сбрасывает на него своё чувство одиночества, он не может её не понять. Он знает о собственных поступках, знает, что обязан выслушивать обиду не только от неё. Смерть дедушки ещё до рождения Пака её подкосила, а после того, как её покинул зять и вся остальная семья, ей стало совсем худо. Как она ещё вообще впустила Чимина на порог? Он не винит в случившемся никого, кроме себя, и почему-то не хочет, чтобы кто-нибудь ещё его винил. Он сыплет на свои раны достаточно соли, зная, что колья в сердце его добьют. И добивают.       Гнетущая атмосфера переламывает сердце и голову надвое. Еще немного — и Чимин раскроет рот и не сможет его захлопнуть. Через мгновение это всё-таки случается, и уже его собственный гвалт эмоций, накопленный за всё это время, вырывается с душераздирающим треском. Пак не может ни остановиться, ни перестать дрожать, когда вся досада, уязвлённость, несмирение и безысходность хлещут наружу в слезах. Он не даёт вставить бабушке и слова, рассыпаясь на глазах так, что она тут же подхватывает Чимина и прижимает его к себе.       Сотворить в сознании идеальную фигуру себя и тихо разлагаться в несоответствии чревато — Пак лишь сейчас это понимает, когда его ведут в гостевую комнату и усаживают на подушки перед столом. Воспоминания давят. Бабушка наливает ему горячей воды, приговаривая себе под нос то, что была права, когда пыталась отговорить Пак Кёсон от переезда, и выходит из комнаты. Чимин же отползает к стене, садясь на холодный пол и подминая под себя ноги, а очухивается от дремоты лишь к вечеру, когда по стенам ползут мягкие тени от стекла раздвижных дверей в сад. Только Пак чувствует, что не ступит туда и ногой, как его тело уже поднимается и отодвигает одну створку. Стебли невысокой форзиции мерно покачиваются на ветру, объятые солнцем. Ветви склоняются над каменной кладкой, глядят на кусты азалий. Чимин помнит, как босыми ногами наступал на каждый камушек, а потом получал нагоняй за грязь в доме. Возможно, снова окунаясь в атмосферу строгости и почтения традиций, Пак понимает, почему вырос таким; почему было так сложно меняться тогда и почему так сложно открываться сейчас.       Он аккуратно задвигает двери, глядя в дощатый пол. Прошлое можно лишь принять, а вот над настоящим ещё можно поколдовать. Вдох и выдох — и Чимин переступает порог.

— ✗ —

      После разговора становится легче. Он о многом умалчивает, за что получает подзатыльник, и уносится на поиски старого бабушкиного кота по кличке Мугу, абсолютно не удивляясь, как он всё ещё жив. Развалившийся на крыше около водосточной трубы британец медленно свешивает Чимину лапку в знак приветствия и больше не выказывает ему никакого внимания, так же как и Юнги, ведь на следующий день от него всё ещё нет сообщений. Зато объявляется Чонгук, который звонит среди ночи, сквозь смех рассказывает всю эпопею с бумагами, которую он устроил Тэхёну, и заверяет, что всё в порядке.       На настороженность Пака и аккуратные вопросы о том, кто такой Ким, младший отмахивается и искусно переводит тему. Пока Чимин сидит перед раздвижными дверями в пуховике и холодит ступни, Чонгук рассказывает всю историю от начала и до конца: как он оторвался от полиции, но как его оцепили дальше по дороге; как попал в участок и кидался фразой «буду говорить только в присутствии своего адвоката»; как перенервничал только от взгляда Тэхёна, забиравшего его из отделения. Ким сказал лишь одно слово и до сих пор не выходит на контакт, поэтому Чон занимает время Чимина и уверяет его о своей безопасности и о том, что уже навёл порядки в собственной комнате и поддерживает бойкот его родителей своим же неучастием в жизни семьи.       Чимин выдыхает, зарёкшись словом от младшего быть на связи и в случае чего писать, а на следующее утро вспоминает, что это такое — бегать по бабушкиным поручениям, выдраивать весь дом, вычесывать Мугу и готовить поесть что-то кроме простых блюд и выложенного на тарелку кимчи. Он даже не может пройти мимо зеркала, чтобы не рассмотреть штаны и рубашку в традиционном стиле. Бабушка всё ещё обижается, подняв внука в пять утра, но уже деланно, и помогает с готовкой.       К обеду тучи сгущаются, вдалеке звучат раскаты грома, и под это музыкальное сопровождение Чимин наконец-таки заглядывает в гараж. Вооружившись веником, Пак снимает паутину, опоясывающую дощатые стены, а затем отставляет его в сторону и медленно подходит к столу, покрытому небольшим слоем пыли — значит, бабушка здесь иногда прибирается. По левую руку на стене висят два стареньких велосипеда. По правую стоит длинный стеллаж, где лежит хлам всевозможного размера: и кофейные банки с гвоздями, и коробки с шурупами, и дрель. С другой стороны стены Пак замечает металлические ящики с инструментами, сваленные около них в кучу какие-то провода и шланги. А в середине гаража — что-то большое, накрытое чёрным брезентом.       Без раздумий, чтобы не успеть себя остановить, Чимин снимает брезент. Вот оно. То, что теперь принадлежит ему. То, что осталось от отца. То, что его убило, и то, чему Пак собирается вернуть жизнь.       Тошнота подкатывает к горлу — он выпускает брезент из рук и сгибается перед остатками мотоцикла. Крепко сжимает зубы, прикрывая рот ладонью. Как он и думал: руль, основной корпус, разбитый на две части — большая часть деталей покорёжена, но на месте. На машине Чонгука забрать всё это было бы сложно.       Чимин понимает, что об обслуживании мотоциклов не помнит ни черта. Или же не хочет вспоминать. Даже лицо отца размытыми бликами выжжено в памяти, дальше — лишь всплески кошмарных кадров.       Мама точно не будет этому рада, а бабушка точно сообщит о приезде её внука всем, кому можно, поругается с Пак Кёсон, ещё раз ей напомнит и снова поругается. Чимин хмыкает, понимая, в кого у него характер. Он умрёт не от лобового столкновения: его убьёт собственная мать, когда узнает о мотоцикле.       Придётся сдавать на права и садиться на шею Сокджину, хотя выигрыш у Хосока это сглаживает. Наглеть бы не хотелось, но пока Чимин решает не забивать голову и решать проблемы по мере их поступления. С кем бы точно не хотелось наглеть, так это с Юнги. Пак прокручивает в мыслях отзвук его уставшего и обезличенного голоса и придумывает очередную абсурдную идею. Кивает самому себе: он их создатель, он с ними живёт, всем остальным придётся смириться.       Чимину тоже приходится смириться: все дни пребывания в родном городе бабушка ворчит, как ей надоели гости, сидит часами на телефоне и гоняет Пака по знакомым, магазинам и поручениям. Возможно, это её уникальный способ устроить внуку экскурсию по позабытым местам, но большую часть времени он уделяет внимание всем соседским котам, напоминает их фотографиями Юнги о себе и под вечер даже добирается до водохранилища. Сняв велосипед со стены гаража, поколдовав над ним и накачав колёса, Чимин за пару часов объезжает округу, любуется худыми и высокими соснами, застужает себе уши и наглатывается свежего воздуха на пару лет вперёд. Так как уже начинает рано темнеть, попадает в неприятности, выехав не на ту дорогу, и знакомится с пожилой парочкой, прерывая их занятие скандинавской ходьбой. Звучание родного диалекта греет уши так сильно, что он с энтузиазмом запрыгивает на своего коня, проезжает пару километров до дома и застужает их ещё больше, чтобы ночью сидеть с соком алоэ и укутанной в тепло головой. Смотреть в телефон, морщась от рези в ушах, строчить Чонгуку о горе и наблюдать за пустым окошком уведомлений от Мина. Некое беспокойство просачивается за них обоих.       Все, о чём может Пак думать, наблюдая за безмолвием, — это о надеждах, что его просьба не в тягость и не в опасность самому Юнги. Метка уже затянулась, осталось лишь пару глубоких царапин, которые вскоре превратятся в шрамы.       Укладываясь в кровать и не ощущая сна ни в одном глазу, Чимин сверлит деревянный потолок глазами с осознанием того, что за эти два дня он смог расслабиться и оставить за спиной то, о чём хотелось позабыть. Он нырнул в новые будни, пересёк свой порог стресса, вырыдал эмоции и теперь чувствует лишь благодарность сложившимся обстоятельствам, чуть позже понимая, что это он сам себе их и сложил.       Телефон вибрирует. Чимин тушуется, потому что знает одного любителя ночных бесед, но тут же подскакивает, замечая только пару букв на экране.       — Через полчаса буду, — звучит в динамик. Пак, застыв в анализе, не может распознать чужого состояния. Хмурится.       — Понял.       Чимин предчувствует конец диалога и желание Юнги нажать на отбой, но попадает под гипноз урчания автомобильного двигателя и медлит. Мин медлит тоже, отчего Пак отнимает мобильный от уха и проверяет, идёт ли вызов. Цифры на экране отсчитывают секунды.       — Ты не спал? — Пальцы сжимают край толстовки. — Быстро поднял трубку.       Чимин кивает, забывая, что говорит по телефону, и быстро исправляется:       — Да. — От неожиданности начинает ходить взад-вперёд по комнате, выверяя шагами квадратные метры и предел своих способностей к коммуникации. Хочется что-то сказать. — Здесь совсем другая жизнь, я как будто глотнул воздуха.       — Ага, устраивая фотосессии котам.       — Так ты видел! — восклицает Пак громче обычного и ударяет себя по лбу.       — Ты спамил ими усерднее, чем провайдеры мобильной связи, сложно было не увидеть.       Чимин приглушённо смеётся, немного приободряясь. В мыслях начинают складываться планы о сборе вещей и бесшумному исчезновению, за которое его по головке не погладят. Пак усмехается своему неизменному стилю неожиданно заявляться и так же неожиданно уходить.       — Фото вообще-то хорошие. Из меня неплохой фотограф, так что тебе ещё повезло, что эти кадры тебе бесплатно достались. — Чимин не знает, что он несёт, чтобы разрядить обстановку, и вновь лупит себя по лбу.       — Твоя привычка ещё лучше, чем фото.       — Что?       — Бить себя по голове каждый раз, как что-то не складывается.       Цыкнув на самого себя, Пак валится обратно на кровать и вздыхает:       — Это правда так заметно?       Юнги согласно хмыкает.       — Это смешно.       — Ты ни разу не смеялся.       В попытке ухватиться за каждое слово, чтобы продолжить беседу, потому что говорливый Юнги — что-то совершенно интересное, Чимин не замечает, как она уже напоролась на острый угол. Мин молчит, и Пак чувствует паузу кожей.       — Давай лучше о котах.       Да, думает он. Говорливый Юнги — совершенно любопытное явление.       — Ладно, — соглашается Чимин и включает громкую связь, чтобы не растрачивать время и складировать себя вместе со своими вещами. — Какая твоя любимая порода? — На том конце раздаётся поверженный вздох. — Ладно, упростим вопрос: какого цвета коты тебе нравятся?       — Мне все нравятся.       Чимин застывает, вслушиваясь в отчетливую отстранённость и впервые раскрывая её показательность. Это самая близкая и невинная фраза, которую можно было услышать от Мина.       Пак теряется в слогах, зачем-то задерживает дыхание и теперь закидывает вопросами самого себя. Достаёт рюкзак, бросает туда всё необходимое и делает в голове пометку зайти на кухню.       — А что насчёт собак? — говорит дальше Пак, но Юнги его опережает:       — Ты как будто из трубы говоришь.       Давясь хохотом от несвойственного забавного комментария, Чимин перекладывает мобильный ближе к себе.       — Так лучше?       — Нет.       — Я знал, что это не исправит ситуацию.       — Но зачем-то сделал.       — Ага. Это как шандарахнуть по телевизору, чтобы он заработал, — вслушиваясь в цыканье, из вредности продолжает: — Я пока гостевал у бабушки, превратился в сантехника, слесаря и электрика. По моей истории просмотров на ютубе можно писать руководство для чайников: «всё для домашнего ремонта» или что-то в этом духе. — Переодевается, складывает постельное бельё на матрац и закидывает рюкзак на плечо. — Всё, я готов. Подъезд к дому с левой стороны, фары не включай. Я дома не один, постараюсь как можно тише всё организовать.       Юнги коротко мычит в трубку, после чего раздаётся еле слышное тиканье поворотника. Сбрасывать звонок отчего-то не хочется, но нужно аккуратно пробираться к гаражу, поэтому Чимин жмёт на отбой. Повезло, что бабушкина комната — одна из самых дальних, поэтому Пак в носках проскальзывает в коридор, задвигает двери и проверяет спокойствие чужого сна. Можно отправляться.       Забегает на кухню, топает за курткой. Забрав от входной двери кроссовки, Чимин надевает их уже у входа в гараж, включает там свет и щурится. Смаргивает поволоку сна, снимает брезент, но нечаянно сносит им стоящие сзади канистры бензина и следом приправляет грохот чиханием. Цыкая на самого себя, приводит всё в порядок и идёт поднимать металлическую дверь.       В Пусане и ночная тишина другая. Благоговейная, неторопливая и размеренная. Чимин сидит на коробке из-под инструментов, листает пару новостей в браузере и в последний раз вздыхает свежий воздух полной грудью. На окраине не слышно даже гудения фонарей, поэтому Пак сразу улавливает хруст гравия под колёсами. Вскакивает, нервно поправляя лямки рюкзака, и высматривает чёрный лакированный пикап, заворачивающий к его дому.       Чимин от недоумения, а точно ли Мин был недалеко проездом, глотает слишком много воздуха и закашливается, но быстро приходит в себя. Проверяет, всё ли взял из дома, и в который раз не знает, как себя вести, когда Юнги захлопывает дверь машины, находит Чимина и делает пару шагов к нему, снимая маску с лица и засовывая её к себе в карман.       Пак прокручивает в голове недавний абсолютно нетипичный для них разговор и не знает, как подступиться. Раскидывает мозгами пару секунд, выдыхает и решает просто зайти в гараж, чтобы Мин последовал за ним.       — Печальное зрелище, — комментирует Юнги и, вынув руки из карманов своей дутой куртки, присаживается на корточки перед остатками байка. — Это всё? — смотрит на Пака сверху вниз, пока он разглядывает чужую чёрную одежду и ощущает ещё не выветрившиеся тепло и запах салона автомобиля, будто заново к ним привыкая.       — Думал ещё взять пару инструментов и запасные колёса, — говорит Чимин и показывает в сторону стены. Мин прослеживает за рукой взглядом и поднимается.       — Ну вперёд.       Он уходит в сторону машины, а Пак забирает два чемоданчика: один небольшой с разводными ключами и прочими инструментами, а другой с некоторыми запчастями. Подходит к пикапу, где Юнги уже открыл кузов, и ставит туда тяжести, наблюдая за тем, как Мин скидывает на крышу свою куртку, оставаясь только в тёмного цвета водолазке, и идёт обратно к металлолому.       — Я бы сам, — только начинает Чимин, как его прерывают:       — Так быстрее. Забирай колёса — и поехали.       — Спасибо, — выдыхает в ответ.       Он переносит из гаража все вещи, что планировал забрать, и мельком поглядывает на Юнги, который в одиночку переносит тяжесть металла так, будто это пару подушек. Чимин же минутой назад был похож на передвигающегося вразвалку неуклюжего медведя, вооружившись двумя колёсами.       Стоит Мину отряхнуть руки и вновь надеть куртку, Пак достаёт запасной ключ от гаража, вдетый в связку с остальными, и выключает свет, на прощание обводя взглядом каждый шкаф. Закрывает дверь и тратит минуту на то, чтобы обойти дом с улицы и проверить, не включен ли свет в бабушкиной комнате. Расслабленно выдохнув, топает обратно к Мину, что уже закрыл верхнюю и нижнюю дверцы пикапа и завёл машину.       — Забирайся, — летит в спину вместе с хлопком двери.       Чимин старается запомнить каждое окно, каждый кирпичик забора, чтобы никогда больше не забывать эту атмосферу неожиданного спокойствия. Он оборачивается к кузову, наконец-таки осознавая, что осуществляет задуманное, при этом привлекая к этому делу того, кого так сильно боялся. Он страшился и чувств, нахлынувших от взгляда на отцовский байк. Страшился делать шаг в сторону желаний, пусть и разрушительных, но искренних.       Но сейчас он делает это.       Решительно выдохнув, Пак ловит лёгкое головокружение и, глянув на часы, решает на этот раз сесть на задние сидения, чтобы подложить под голову рюкзак и выспаться. Как только он открывает дверь, его останавливают.       — Для тебя там места нет, дуй на переднее. — Чимин смотрит на картонные коробки, которыми забита половина сидений, и прикидывает, как бы влезть в это пространство.       — Если в них нет чего-то живого, то для меня там место есть.       Цыкнув, Юнги поворачивается к Чимину и жестом показывает ему на кресло рядом с водителем. Пак воспринимает это как вызов.       — Я просто осторожно прилягу рядом.       — Я, значит, буду пять часов за рулём, а ты спать? Сейчас поменяемся местами — и поведёшь ты.       Это должно было быть угрозой. Юнги устал — Чимин видит это по напряжённым плечам и ленивым движениям. Но это не мешает блеску в его глазах загореться, потому что Пак не устал ни капли.       — Давай, — с нескрываемым ликованием выдаёт Чимин и смотрит в чужие глаза, где всего на мгновение проскакивает удивление. Скинув со спины рюкзак, он бросает его около одной из коробок.       — Ладно. Пожалуйста. — Юнги распахивает водительскую дверь, наблюдая за тем, как Пак восторженно оббегает иномарку и заваливается на водительское сидение. Мин захлопывает за ним дверь и садится на пассажирское рядом, командуя пристегнуться и вслух повторить, где находится тормоз, газ и сцепление. Отрапортовав всё наилучшим образом, Чимин сжимает кожаный руль пальцами и не может от удивления вымолвить и слова.       — Перестань крутиться и поехали, — ворчит Юнги и уже не скрывает опустошения в голосе. Тоже пристёгивается и складывает руки на груди, в то время как Чимина обуревает сильное чувство дежавю и оживлённого интереса. Мин пустил его за руль, а раньше даже подстреленным вышваркивал Пака из машины, приговаривая, что он их угробит. — Если ты нас прикончишь или куда-то вмажешься — платить будешь ты.       Чимин хмыкает: в принципе, ничего не изменилось.       — Платить будет некому.       Юнги глубоко вздыхает. Откинув волосы с лица, Пак кивает самому себе и выжимает правой ногой педаль тормоза до отказа, ухватывается за рычаг управления и переводит его в положение «R», чтобы сдать назад. Руки подрагивают — Мин замечает чужую неуверенность и внимательно следит за каждым действием Чимина, который опускает ручник и плавно отпускает тормоза.       Пак еле удерживается, чтобы не взорваться от восторга, потому что машина начинает движение.       — Поздравляю, — бросает Мин сбоку. Благодарно кивнув, Пак уже твёрже нажимает на газ, поворачивает руль и меняет положение рычага, выезжая на дорогу.       Чимин наконец-то пробует свои знания на практике и быстро приловчается, когда под указания Юнги изредка включает поворотники, минует пару светофоров и выезжает на главное шоссе. Всё это время сидев в полной боевой готовности, Пак расслабляется лишь на пустой дороге и наслаждается ощущениями в роли водителя. Не снимает ладоней с руля, внимательно следит за дорогой, освещаемой дальним светом фар, высматривает знаки дорожного движения и понимает лишь те, которые говорят о запрете превышения скорости. Нужно будет восполнять и этот пробел.       Движение автомобиля — словно мягкая патока, оставляющая после себя сладкое послевкусие и негу. Чимин не замечает бега времени, лишь ход автомобиля, тихое урчание мотора и ночь в самом её разгаре. Проходит минут двадцать, прежде чем Пак осмеливается оторваться от дороги и бросить взгляд на Юнги, который до сих пор не сменил позы.       Чимин щурится в попытке высмотреть в отражении окна его лицо.       — Эй, — аккуратно зовёт он, — ты что, спишь?       Юнги нехотя поворачивает голову и разлепляет веки.       — Допустим.       Чимин уже во все глаза смотрит только на Мина, забывая про вождение. Юнги вытягивает одну руку, напоминая ему о важных обязанностях, и вновь отворачивается.       — То есть ты возмущался, что я могу нас всех угробить, а сам засыпаешь как ни в чём не бывало?       — Конечно, — бурчит Мин на неугомонного Пака. — Теперь ты — водитель, а я — пассажир, и я собираюсь поспать, прямо как ты и планировал.       — Я не об этом!       — Хватит мельтуситься, следи за дорогой.       Чимин раскрывает рот и не знает, как получше ответить.       — Это незаконное использование чужого труда!       — Ты мне говоришь про закон? — Юнги вновь поворачивается, чтобы укоризненно посмотреть на Пака, и не отрывает головы от спинки сидения. Чимин же глядит на его растрёпанные волосы, утомлённые и мутные глаза, и уже цыкает сам.       — Ну и спи.       Салон пропитывается молчанием, теплом и еле слышным дыханием Мина рядом. Чимин продолжает наблюдать за шоссе и изредка кидать взгляды на Юнги. Осязание изменений не отпускает ни на секунду. По непротоптанным путям бродить страшно, но так увлекательно.       Пальцы крепче сжимают руль, когда приходится свернуть по указателю.       Ему нравится идти в темноту, не зная, что там находится. Нравится следовать тому, куда ведёт сердцем, и не ведать, когда появится обрыв. Но даже если он появится, Чимин уверен, что отыщет способ, как научиться летать. Водить машину он уже смог, поэтому дело за малым.       Время идёт. Пак занимает себя рассматриванием приборной панели, мысленным напеванием песен и построением планов на ближайшее будущее. Через минут пятьдесят, если верить цифрам на дисплее магнитолы, держать глаза открытыми становится уже труднее. Чимин усиленно держится, но вскоре замечает огни заправочной станции и плавно сбрасывает скорость, чтобы остановиться в месте, где не будет мешать другим автомобилям.       Отнимая от руля затёкшие руки, Чимин отстёгивает ремень безопасности и выдыхает, смакуя впечатления от первой и такой долгой поездки. Разминает руки, стараясь не шелестеть одеждой, и облокачивается на спинку кресла.       В голове, на удивление, окрыляющая лёгкость. Смотря на размеренно вздымающуюся грудную клетку Юнги, Паку отчасти не верится в происходящее, а отчасти становится тепло. Он рассматривает выглядывающий из-под чужой куртки ворот водолазки, аккуратно лежащие пряди тёмных волос, и сравнивает их со своим кошмаром безумного учёного. Пытаясь воззреть на свою макушку через зеркало, Чимин неслышно смеётся, потому что без верхнего света приглаживать непослушные локоны ещё веселее.       Через пару мгновений возвращает свой взор на Мина и, пока размышляет над тем, как коварнее его разбудить, замечает ещё один шрам на шее чуть ниже того, что на линии челюсти. Хмурится, потому что раньше казалось, что того не было, и тут же недоумевает из-за мыслей, почему он вообще должен был на это обратить внимание.       Руки действуют сами по себе: Чимин отстёгивает чужой ремень безопасности и максимально тихо хочет перекинуть его через Юнги, опёршись одной рукой на бардачок, как вдруг замирает. Мин глядит прямо на него, и Пак не может расшифровать ни единой эмоции, не понимая, есть ли они вообще. Так и не отпускает бляшку ремня, вглядывается в глубину чужих зрачков и осознаёт, что не может оттуда вынырнуть. Юнги не спешит вытаскивать утопающего, поэтому уже его взгляд начинает недоверчиво блуждать по сосредоточенному лицу Чимина, который наконец-таки выпускает из рук ремень и садится обратно. Громкий стук пронзает тишину.       — Меняемся, — произносит Пак и выходит из машины.       Сделать шаг оказывается труднее, чем выдохнуть, — Чимин взором бросается к пейзажу далёких деревьев и втягивает в лёгкие морозный воздух, что продувает спортивные штаны насквозь. Глазеет на серые облака, плывущие по антрацитовому небу, и обходит машину, сталкиваясь с Юнги в дверях не только взглядами. Мин же не обращает на младшего внимания, разминая шею и глядя на несколько бензоколонок.       — Что-то надо в магазине?       — Нет, я просто начал засыпать, — отвечает Пак и всё никак не поймёт, что вертится у него то на языке, то в грудной клетке. — И у меня уже всё есть.       Юнги пилит его вопросительным взглядом и облокачивается на капот машины, в то время как до Чимина доходит, что за вопросы не давали ему покоя. Почему Юнги так легко соглашается на каждое из его решений? Почему стоит без толики спеха, хотя предупреждал о том, что у него не так много времени? И что, наконец, в коробках? Пак не думает, что есть смысл это спрашивать, поэтому распахивает заднюю дверь и достаёт рюкзак, а оттуда — два контейнера с едой. Делает шаг вперёд, протягивает один из них Мину и ждёт.       — Это в благодарность, — оправдывает себя под чужим бездействием. — Спасибо ещё раз. — Юнги не сводит с него пронзающего взора, не шелохнётся, и — Чимин выхватывает знакомые ноты — находится в таком же замешательстве. Анализирует. Пак фыркает: — Да не отравлено.       Меняет контейнеры местами, один кидая в рюкзак. Мягко обхватывает крепкое запястье Юнги, вручает подарок и нечаянно касается заледеневших пальцев. Зависает на секунд пять, опять лезет в рюкзак и безмолвно кидает в Мина шарф.       Гвалту в груди это не помогает. Чимину не нравится ни происходящее, ни свои действия, отчего он резко обходит парня, залезает на ровную поверхность капота пикапа ближе к лобовому стеклу. Сложив ноги по-турецки, обустраивается удобнее для трапезы в одиночестве, как его вынужденное уединение прерывают.       Боком ощущая, что Юнги присаживается рядом, Пак смотрит только на магазин вдалеке и его открывающуюся дверь. Девушка в рабочем комбинезоне с подозрением следит за ними пару секунд, но затем отворачивается и шагает за здание заправки.       К звукам ночи присоединяется шорох контейнеров и шелест упаковок от одноразовых палочек. Чимин молчаливо радуется, что домашняя еда ещё еле тёплая, и хвалит себя за то, что додумался закинуть контейнеры в микроволновку.       Юнги возвращает ему шарф, кладя его на колени. Чимин отнимает палочки от рта, пожимает плечами и в манере Мина указывает на другой контейнер. Отворачивается, потому что Юнги не может не смотреть в ответ, но потом всё равно втихомолку подглядывает, как тот чуть ли не махом сметает сначала токпокки, затем — острую курочку и овощи, в то время как Чимин сам остолбенело сидит с морковкой у рта.       — Ты хоть жуешь? — не думая выпаливает Пак и получает в ответ самый эмоциональный довольный взгляд Мина, на который он был только способен. Чимин прирастает к капоту, не веря своим глазам, и неожиданно начинает смеяться с чужих набитых щёк, ситуации и с этого дня. Решает принять это за комплимент и утыкается в свою еду, изредка возвращаясь к созерцанию замершей природы.       Они продолжают молчать, сидя на автомобиле, и Паку кажется, что этого достаточно.       Терпкость непоколебимости, пропитавшей тело, и смелости, пронзившей сознание, заставляют размышлять. Неспешно, обдумывая новые выводы и желания, смиряясь с прошлым и открываясь тому, что ждёт его впереди, тому, что он может создать сам.       Если раньше Чимин добровольно садился на цепь и позволял волочить себя в сторону общепринятых занятий, лишь бы не сталкиваться с неопределённостью, то сейчас разворачивается и идёт в неё самостоятельно. Страх сменяется на предвкушение. Трепет перед провалом и грузом последствий — на трепет перед новыми возможностями. Это может быть фазой, может быть временной причудой, однако Пак собирается ей воспользоваться. Даже если она закончится, всё, что он вынес из этого, останется.       Хочется улыбнуться, но Чимин заедает желание и, забрав у Мина контейнер, складывает пластик в рюкзак. Осторожно съезжает вниз по капоту и возвращается на пассажирское сидение. Хлопает водительская дверь. Юнги точёными движениями выезжает на главную дорогу и вдавливает педаль газа в пол так, что Пака прибивает к креслу, на что хочется фыркнуть, чтобы не рисовался. Вскоре выравнивает ход машины.       От мерного гудения начинает клонить в сон, и Чимин разрешает себе ненадолго закрыть глаза, чтобы дать им отдохнуть, как вдруг открывает — а за окном уже рассвет. Тучи бросаются наутёк от величественного солнечного диска, оставляя после себя тёмно-синюю грозовую дымку. Пролетают мимо сосны, облачённые в золотистый блеск, расступаются перед взором — и Чимин с громким оханьем подскакивает, ударяясь коленом об бардачок. Утренний туман окутывает простирающиеся вдаль луга. Лучи солнца несут на землю последние крохи тепла.       Чимин прилипает к стеклу в стремлении запомнить каждый миг очаровательной красоты. Поворачивается к Мину, который, подперев голову одной рукой, второй ведёт машину и кивает на чужой почти лоснящийся восторг.       — Дышать не забывай.       Чимин игнорирует издёвку, понимая, как сильно хочется собрать руками утреннюю росу и ринуться к горизонту. Оставить позади мучительные часы беспомощности и жалости к себе, дом, школу, даже время и даже себя. Жить.       Он впервые доверяет самому себе. Знает, что способен. Знает, что может сделать это прямо сейчас. И знает, что не сдержится.       — Давай остановимся.       — Зачем? Осталось максимум полчаса, скоро приедем.       — Юнги.       Пак старается вложить в свой голос всё: нетерпение, твёрдость, непоколебимость и волю. Посылает к чёрту формальности. Отстёгивает ремень безопасности.       Как только Мин съезжает на обочину, Чимин вылетает из машины, тут же хлопает дверью и, прислонившись к ней спиной, заворожённо уставляется на полотно неба, что кажется безграничным, словно океан. Оно плещется неисследованными глубинами, пестрит огненными и персиковыми красками, вырисовывает пастельные облака кучевой кистью. И окунает кисть в поле. Мягко стелет на картину лёгкий туман.       Чимин хватает ртом воздух, еле дыша. Чувствует, будто заново учится жить, будто заново бьётся сердце.       Оборачивается к Юнги, что положил локти на крышу автомобиля и изредка поглядывает на рассвет. Слышит, как под собственными шагами хрустит песок. Видит, как протягивает собственную ладонь Мину и не больше не закрывается.       — Что опять тебе взбрело в голову?       Чимин указывает на склон и поле, что равнинами уходит всё ниже, ниже и ниже.       — Жизнь.       Юнги складывает руки на груди. Пак смотрит ему прямо в глаза, хотя уже знает, что в них происходит, как сжигаются эмоции и превращаются в пепел смуты. Делает твёрдый шаг вперёд с намерением всё это переломать, ведь только это он и умеет делать.       — Слушай. — Чимин бросается в ледяной омут глаз напротив. Знает, что секунда на секунду его проткнёт глыбой, но хватает Юнги за куртку ладонью. — Я знаю, что всё это, — кивает на него и себя, — опасно и прочее. Я помню, что наговорил тебе, и даже не хочу оправдывать это страхом, хотя правда боялся. Всё пошло под откос. Но мне надо было вывалиться из своего гнезда, чтобы приложиться разок об землю и начать соображать. Мне до сих пор страшно. Как и тебе, да? — Юнги хватает Пака за запястья и отшвыривает его руку в сторону, но Чимин вновь пальцами впивается в чужую куртку. — Ты сам не хотел меня в качестве своего груза и слабости. Хотел решить всё мирным путём, а я сам разворотил это в катастрофу. Но сейчас здесь никого нет. Ни тех, на кого ты работаешь, ни тех, из-за кого происходящее может оказаться под угрозой.       — Не думай, что научился думать — и сразу всё познал, — жёстко перебивает Мин. Его взгляд стынет, отталкивает — Чимин знает его, видел в одну из самых первых встреч, когда Юнги не умел его прятать и пронзал им каждую клеточку тела.       — Я всё ещё учусь. — Не отпускает решительности. Отводит глаза в асфальт, крепче сжимая ткань в кулаке. — И хочу осмелиться на новый урок. Давай на пару минут забудем, что ты — наёмник, а я — пустоголовый школьник. Давай забудем, что наши жизни когда-то связала бесполезная метка. Забудем про собственные клетки. Забудем, что мы — это мы. Просто на пару минут. Дай этому мгновению свои пару минут.       — Я не хочу тебе верить.       — Я не прошу тебя поверить мне. Я прошу тебя поверить себе, — выдыхает Пак и отпускает ткань куртки. — А теперь дай мне свою руку.       Он протягивает её Юнги и знает, что за неё не схватятся. Слишком много сделано, чтобы от этого отстраниться. Слишком много придётся оставить. Поэтому, выдохнув и живо вдохнув, Чимин резко перехватывает чужую ладонь. Крепко переплетает пальцы, чтобы Мин не смог выскользнуть, и срывается с места. Глотает воздух, как вдруг шокировано оборачивается, потому что Мин не сопротивляется.       Ветер бьёт в лицо. Сбегая со склона, Пак крепче сжимает чужие замёрзшие пальцы. Несётся вперёд, ощущая, как от росы намокают штаны. Сердце не держится в груди. Перед глазами витает свобода. Только добеги — она твоя. И Чимин рвётся к горизонту, жмурится от солнца, от красок, от головокружения.       Они даже не выключили двигатель. Они даже не закрыли двери.       Чимин оборачивается, чтобы не обнаружить и капли беспокойства. Над бушующими волнами наконец-то прорезается чистота лазурного неба. Глаза режет от холода, но Пак тянет Мина ближе к себе и раскидывает руки в стороны. Задирает голову, резво крутится вокруг своей оси и улыбается, как последний безумец, потому что знает, что был неправ, когда сказал, что ему больше нечего спасать.       Еле стоит на ногах. Оступается, но удерживает равновесие; капюшон падает на голову. Пак выглядывает из-под него, останавливаясь, и откидывает волосы со лба. Юнги всё ещё держит его за руку, заражённый несмирением и бессмысленной тоской. Глядит вдаль, в эту секунду проживая совсем иные моменты своей жизни. Чимин кожей ощущает терпкую боль и колкость его отчаяния, вновь просыпающегося, вновь атакующего, и хочет подойти ближе, как вдруг Юнги мягко улыбается.       Чимин крепче сжимает пальцы, впервые видя его улыбку.       Он нашёл свободу там, где её не должно было быть.