Разноцветные осколки

Светлые волосы расчесали, уложили, взбили и даже, кажется, подкрасили так, что они кажутся еще светлее – как облако. Или как взбитый молочный крем. На лице – маска, легкая изящная маска, почти одного оттенка с кожей лица и почти ничего не скрывающая. Открытость на грани бесстыдства по орлейским меркам. Но искусственные краски на этом лице – еще один слой, еще одна маска. Кожу подбелили и подрумянили – совсем чуть-чуть, но изменения кажутся поразительными. Веки стали тяжелыми от слоя розовато-белых теней, на губах – помада. Фарфоровая кукла. Маленькая эльфийская кукла леди Инквизитора. Сэре хочется закричать, начать отбиваться от ухаживающих за ней рук – нескольких пар рук, по меньшей мере, - но она почему-то не может этого сделать. Она может только ахать и охать тоненьким голоском, и кажется, что от восхищения. Она хочет потребовать лук и стрелы, или хотя бы одну стрелу – а получается только зеркало и веер. Сэре хочется порвать в клочья то, что на неё надевают – но не получается шевелиться, получается только стоять молча и покорно, пока служанки-эльфийки вполголоса обсуждают розовый шелк и кружева. Они такие же, как она, я такая же, как вы, так освободите меня, хочется потребовать Сэре. Но служанки словно не видят этого. Кукла. Она только кукла для услаждения взора леди Инквизитора. Поставить рядом с кроватью и любоваться. Использовать только для дел, не способных повредить нежному, созданному больше искусством, чем природой облику – принести-унести шкатулку с драгоценностями, записку, цветок. Или целовать в губы – больше ради сладости дорогой помады, чем ради самих губ. Ласкать тело – и наслаждаться больше гладкостью шелка, чем ощущениями от холеной, но все же не совершенной кожи. Не такой совершенной, как шелк. Приказывать отлизать – просто потому, что у куклы есть язык, а лучшего применения ему все равно не найти, правда? Что интересного может сказать кукла? И потом обязательно прислать служанок, чтобы поправили кукле прическу, обновили помаду. Возможно, подкрасили глазки – если кукле вздумается заплакать. Но кукла леди Инквизитора не умеет плакать, правда? Она умеет только улыбаться. И смеяться – когда леди Инквизитору хочется послушать её игривый смех. Чуть-чуть звонкий – в самый раз, чтобы это было приятно для слуха. Сэра почти слышит этот мягкий, приглашающий смех… и с криком просыпается. Судя по тому, что в неё тут же запускают подушкой, для слуха леди Инквизитора этот крик явно неприятен. - Ты разбудила меня! – Тревельян сонно хлопает глазами, затем все же сменяет гнев на милость и приобнимает Сэру. – Извини, просто твой крик прервал такой чудесный сон… О том времени, когда мы, наконец, победим Корифея. - И тогда я изнасилую тебя прямо на празднике, - заявляет Сэра. Шутка грубовата, но это от невольного страха – отголоски сна все же дают о себе знать. Но Тревельян, живая, настоящая Тревельян, не «леди Инквизитор» из сна, только смеется и крепче обнимает её. - Конечно. Для тебя – что угодно. И чуть позже спрашивает - мягко, сочувственно, готовая понять и утешить: - Тебе опять снился Кошмар, да? Как мы были в Тени? Да, мне снился кошмар, хочется ответить Сэре. Мой худший кошмар. Только вот ни сам демон, ни вся история с Адамантом тут совершенно ни при чем. Кошмаром раньше казалась любовная связь с человеческой аристократкой, богатой, могущественной, влиятельной. Сэра и раньше просыпалась от таких кошмаров. Что ей овладели, подчинили, подавили волю - роскошью и деньгами ничуть не менее эффективно, чем магией крови. Обернули против неё её союзников, её тело, все, что составляло её суть. Превратили в куклу. Но леди Тревельян не такая. Рядом с ней не страшно сражаться, с драконами - даже в кайф, не страшно обнимать и целовать, одинаково не страшно хамить и признаваться в любви. Она своя. Совсем своя. В эту ночь Сэра понимает, что хочет на ней жениться.