***
Вопреки всеобщему мнению, будто героические сражения на благо Общества Душ отвлекали Ичиго от всего земного, учился тот хорошо. Именно благодаря своей отличной памяти и умению выделять главное из потока информации, он теперь сидел в пыльном хранилище Великой библиотеки Душ и штудировал трактаты по старинному искусству стихосложения. А как иначе? Ухаживать за таким чопорным и гордым шинигами, как Бьякуя — это дело тонкое, сложное, без изысканных хокку никак не обойтись! Вокруг Ичиго валялись исчерканные и смятые листы бумаги, на которых он пытался выразить свои (и абараевские) чувства к недосягаемому князю. Получалось из рук вон плохо, но сдаваться он не привык. Когда между стеллажами замаячила фигура весьма недовольного хранителя, с литературными экзерсисами пришлось покончить. Ичиго искренне верил, что не навсегда, а только до завтра. В глубокой задумчивости бредя к шестому отряду, он сам не заметил, как нарвал пучок ромашек. С удивлением обнаружив их в своей руке, Ичиго нахмурился, а потом просиял. Точно! Бьякуе можно подарить цветы! Смутные воспоминания о том, что воину и аристократу древней традицией предписывается преподносить исключительно фиолетовые ирисы, никак не помешали юному энтузиасту надрать вдоль обочины непритязательных васильков и еще какой-то разномастной мелочевки. Правда, пришлось заглядывать в кабинет из-за косяка и выразительно семафорить Ренджи бровями, чтобы тот вышел, но в конце концов план удался. Бьякуя с кривоватой усмешкой прислушивался к перепалке в коридоре, изредка улавливая обрывки фраз: «…вот сам и неси!», «…а где бы я взял другие?!», «…и как я это объясню?!» — и все в таком духе. Увидев на подносе с чаем маленькую вазочку, из которой беспорядочно торчали подвявшие цветочки, капитан даже умилился слегка: надо же, какая прелесть! Несомненно, обещание истинной любви, робкая влюбленность и прочие нежности затесались в этот букет совершенно случайно и от абсолютного незнания ханакотобы, но все равно было приятно и давало возможность помечтать. Уходя вечером домой, Бьякуя ласково огладил ладонью совсем сникшие цветки и печально им улыбнулся. Проводившие его напряженными взглядами Куросаки и Абарай переглянулись, синхронно кивнули друг другу и с ещё большим рвением закопались в любовную лирику, заполнявшую самую верхнюю книжную полку в его рабочем кабинете.***
До Бьякуи дошло, что два болвана пытаются ухаживать за ним только тогда, когда в ночной тиши его поместья внезапно раздались странные, совершенно чуждые Обществу Душ звуки, претендующие на звание музыки. До сих пор различные цветочные композиции на своём столе, странные закуски, притаскиваемые Ренджи на обед, и прочие нелепости Бьякуя искренне списывал на его неумение выражать свои чувства к Куросаки более изысканным способом. И на полное незнание элементарных основ символизма со стороны самого Куросаки, разумеется. Случайно найденная среди рабочих бумаг писулька ввергла Бьякую в смеховую истерику: Ичиго пытался посвятить своему любимому стихи. Капитан ни в коем случае не оскорбил верного лейтенанта и его сердечного друга хохотом, но потом весь день у него было приподнятое настроение. Смутные подозрения появились позже, когда сладкая парочка громким шепотом дискутировала на тему «ему понравилось или нет?!». Громыхание в собственном саду развеяло последние сомнения: все эти неуклюжие попытки одарить вниманием предназначались для него, Бьякуи. Выскочившая на шум охрана долго металась по двору, норовя затоптать редкие растения на клумбах и загубить садовые композиции, но нарушителя спокойствия так и не обнаружила. Между тем, по саду разливалась не лишенная гармонии мелодия и глубокий мужской голос выводил: — Love me tender, love me, dear, Tell me you are mine. I'll be yours through all the years, Till the end of time. Love me tender, love me true, All my dreams fulfilled, For my darling I love you, And I always will. На последнем слове один из стражей наступил на некий предмет в траве, и голос резко прервался, издав напоследок что-то вроде «виу-у-у-у». Ругаясь и проклиная шутников, верный слуга принес своему господину бочкообразный предмет с ручкой и антенной. Предмет молчал, но подмигивал красным огоньком сбоку. Покореженная крышка сиротливо оттопыривалась в сторону, демонстрируя тонкий диск внутри. Бьякуя благосклонно кивнул, вежливо отобрал немузыкальный инструмент и скомандовал отбой. В своем домашнем кабинете он задумчиво пристроил проигрыватель в токонома, устроился за столиком для каллиграфии и прикрыл глаза, стараясь по памяти воспроизвести услышанное. Через полчаса перед ним лежал лист с записанным хираганой текстом, а сам Бьякуя старательно освежал свои знания генсейских варварских наречий. Для сейретейского аристократа такие узкоспециальные науки не были обязательными, но в свое время дедушка не нашел другого способа наказывать юного дайме и непослушного внука — и Бьякуя часами просиживал над зубодробительными упражнениями. Теперь они пригодились. Ещё через полтора часа капитан Кучики знал, чего именно от него хотят таинственные (ха-ха!) распространители человеческой культуры. Догадаться, кто подбросил под княжеские сёдзи этот провокационный предмет, не составило труда. Зато в совершенно новом свете открылось странное поведение Абарая и Куросаки, так удивлявшее капитана в последние две недели. Стали понятны и повышенная заботливость лейтенанта, и постоянное присутствие в Сейретее Куросаки, и их вечное перешептывание, долгие взгляды в сторону самого Бьякуи. Совсем иначе теперь выглядели резко оборванные разговоры, стоило капитану возникнуть в поле зрения юных заговорщиков. Мальчишки придумывали, как завоевать сердце неприступного Кучики! Бьякуя улыбнулся, по-простецки подпирая рукой щёку. Ещё месяц назад подобные манипуляции со стороны Ренджи, а тем более — Ичиго, показались бы глупыми, безнадёжными и даже оскорбительными. Но в силу вступил новый закон, и молодой князь вовсе не собирался нарушать его. Пока Бьякуя предавался сладостным мыслям, в южные ворота Сейретея вошел уставший и запыленный Ичиго, крепко сжимающий в руке полотняный мешочек. Околачивающийся на проходной Ренджи кинулся к возлюбленному с таким рвением, что едва с ног не сбил с ног. — Нашёл?! — нервно выдохнул Абарай, хватая Куросаки за рукав. Ичиго устало отмахнулся, потрясая мешочком перед носом товарища. — Чтоб я, да не нашёл?! — преувеличенно бодро отозвался он. — Вот он, наш шанс! Правда, содрали с меня столько, что они золотыми должны быть. Ренджи сглотнул, тоскливо взирая на довольно скромную ношу Куросаки. — Ичиго, — жалобно протянул он, — у меня до жалованья ещё полторы недели. На что я жить буду? — Не бойся, — захихикал Ичиго, топая впереди растерянного лейтенанта. — Я тебя не брошу. Подзаправиться всегда можно у Ханатаро, он не откажет старым друзьям, а комната в бараках у тебя бесплатная. Зато не будешь шляться по идзакая, а то мало ли… — Да ну тебя! Можно подумать, я тебе изменяю в тех кабаках! — Конечно, изменяешь! — с непрошибаемой уверенностью согласился Ичиго, через плечо поглядывая на опешившего Ренджи. — С сакэ ты мне изменяешь, алкоголик несчастный. Ренджи скривил губы, удерживая улыбку, и коварно напал на Куросаки сзади, злостно тиская того за всякие неприличные места под покровом ночи. — Я не несчастный алкоголик. Я алкоголик счастливый! А если у нас всё получится, то я в два раза счастливее стану, потому что у меня теперь два… — Т-с-с-с! — Ичиго округлил глаза, не слишком усердно отбиваясь. — Не на всю же улицу! И вообще, помалкивай. А то ещё сглазишь! Ренджи ойкнул и, сжав запястье рыжего в своей руке, поволок того к казармам родного отряда. _____________________________________________________ прим.беты (спасибо, гугл): Легированная сталь — сталь, которая, кроме обычных примесей, содержит элементы, специально вводимые в определённых количествах для обеспечения требуемых физических или механических свойств. Эти элементы называются легирующими. Ханакотоба — язык цветов — в Японии постепенно исчезает, и уже немногие японцы помнят, что означает тот или иной цветок. Тем не менее, в манге или аниме он иногда всплывает.