Обезболивающее

— Сэмми?.. Застыв подобно каменной статуе, я продолжала переводить удивлённый взгляд широко раскрытых глаз с чуть подрагивающего лезвия ножа на свою мать, возникшую в дверном проёме. Из-за её спины выглянул Дэвид, вместо приветствия обнажив зубы в своей приевшейся голливудской улыбке. Я, наконец, вышла из оцепенения и опустила нож, заодно отступив назад на пару шагов и сунув оружие на ближайшую полку. Оба незванных гостя ввалились вовнутрь, прикрыв за собой дверь. Мать выглядела гораздо лучше, чем в нашу последнюю встречу перед моим переездом — на вид ей не дашь больше тридцати двух, хотя на деле недавно перевалило за сорок. Она вообще много времени уделяет своей внешности, говоря, что только так можно «подцепить рыбку» — очередного мужчину с кучей денег для дальнейшего «использования», ведь думают они «не головой, а головкой», о чём она не уставала мне напоминать. Не могу сказать, что моя мать соответствовала стандартам красоты, — у неё были длинные чёрные волосы и небольшой рост — но в ней было что-то такое, что могло свести с ума и заставить кого угодно в неё влюбиться. Что-то вроде особой изюминки — искра в глазах, харизма, что ли?.. Она знала, что за пару минут общения может надолго привязать к себе кого угодно, и умело пользовалась своим даром. Жаль, что у меня нет этого врождённого качества — пожалуй, людям с ним жить гораздо проще, чем без него. Дэвиду было двадцать девять, но выглядел он не старше двадцати пяти, и это меня настораживало больше всего. Он был похож на Кена со своей дурацкой застывшей улыбкой, пустыми глазами, дорогими часами и костюмами. Знаю я о нём очень мало — вроде как, у него свой успешный бизнес, и, что самое главное, всегда тугой кошелёк. Но его возраст и внешность не давали мне покоя. Разве он не должен был выбрать себе подружку по возрасту? Но нет, почему-то сейчас он стоит рядом с моей матерью. Дэвид оглядывался вокруг себя, вертя головой чуть ли не на триста шестьдесят градусов и не переставая улыбаться. Но вот его взгляд остановился на мне, и улыбка расползлась ещё шире. Меня передёрнуло. — Привет, крошка! Боже, как мерзко. — Что ты… что ВЫ здесь делаете?! — смогла пробормотать я, кое-как сглотнув ком в пересохшем горле. Мать удивлённо вскинула брови. — Ты разве не получила моё сообщение? — Какое сообщение? Мы с тобой не связывались с тех выходных. — Погоди, я ведь отправляла пару часов назад, что мы зайдём к тебе в гости… — она, нахмурившись, достала свой телефон. — У тебя ведь номер на семьдесят два заканчивается?.. — На восемьдесят пять, — холодно ответила я, поджав губы. Чёрт побери, я всё понимаю, но можно хотя бы записать номер своей дочери?! — А, что ж, тогда всё понятно… Я заметила что-то маленькое, блеснувшее у неё в руке. — Это что, ключ? — удивлённо спросила я. — Ну да. Запасной ключ от твоего дома. Неужели тебе не сказала?.. — я отрицательно покачала головой. — Ох, совсем никакой памяти! Когда мы этот дом только купили, то получили два ключа, один из которых, запасной, я взяла себе, если ты вдруг потеряешь. Вот и сейчас его захватила на всякий случай. А то у тебя дома темно, хотя я предупредила, что мы приедем — ну, я думала, что предупредила… Что ж, ты ведь в любом случае не против, что мы заглянули на минутку? Или у тебя сейчас парень дома? Она с ехидной улыбкой переглянулась с Дэвидом, и я закатила глаза. Сколько лет она уже пытается научить меня менять парней, как перчатки, используя каждого по максимуму?.. При этом сама же, судя по всему, попалась в свою же ловушку — я видела выброшенные чеки, согласно которым деньги постоянно списывались со счёта мамы, а не с его. И хотя она говорила, что большую часть денег за мой дом внёс Дэвид, у меня всё равно оставались сомнения насчёт его намерений относительно мамы. — Так зачем вы хотели зайти? — ничего не понимая, переспросила я, наблюдая, как мать и Дэвид заглядывают в гостиную. Всё это было так странно и неожиданно, что мало походило на правду… Интересно, куда делся Мон-Мон? Наверное, спрятался у меня в спальне или ещё где. В любом случае, он поступил правильно, если можно так сказать о коте — иначе шуток от мамы в духе той же «жрицы сорока котов» не избежать. — Просто попить чайку и убедиться, что у тебя всё хорошо, конечно! Ты ведь не возражаешь? — Нет… — хотя на самом деле я имела в виду «да». Дэвид, проходя мимо меня, оценивающе пробежался взглядом по моей фигуре с ног до головы, остановившись на пару секунд в области ног и выреза — я не успела до конца застегнуть рубашку. Мне стало неуютно, и, сложив руки на груди, я отвернулась. Он замер на пару секунд в нескольких сантиметрах от меня, и только потом двинулся вслед за мамой. Я почувствовала себя просто омерзительно, словно меня изнасиловали. Этот взгляд… Дэвид сам по себе вызывал во мне лишь отвращение, но сейчас оно усилилось в разы. — Саманта, это что, коньяк? Ты пьёшь?! — послышался крик из гостиной, и я поспешила туда. Мама держала в руках закатившуюся под диван пустую бутылку, а Дэвид стоял рядом и осуждающе покачивал головой. Я, проклянув себя, только сейчас вспомнила о ней. Не дай бог они ещё и зайдут на кухню… — Это не моя, — быстро ответила я. Мать удивлённо изогнула бровь. — Приходил мой парень и пара подруг, они только что вышли, вы их разве не видели? Я удивлённо похлопала глазками. Мама и Дэвид переглянулись. — У тебя в самом деле есть парень? — Давно уже, — кивнула я, прямо смотря ей в глаза. Она всегда могла распознать ложь, но только не тогда, когда я заставляла себя верить в то, что говорю. Искусство врать давалось мне с трудом, однако я делала успехи. — И как же его зовут? — быстро спросила она. — Тед. Тед Найман. Я ответила достаточно быстро, чтобы это не показалось выдумкой, и достаточно медленно, чтобы это не казалось выпаленным заранее заготовленным бредом. При этом мне удалось продолжать поддерживать зрительный контакт. Браво, Сэм. — А подруги? — прищурилась мать. — Моника и Мелисса. — Как давно вы знакомы? — Мы учимся вместе, так что с первого дня. Она кивнула, о чём-то задумавшись, и я поняла, что прошла проверку, больше похожую на допрос. Я медленно выдохнула. — У меня нет чистых чашек, так что даже не представляю, куда вам налить выпить… Да я даже и не прибралась толком, не знала, что вы придёте… Вот, даже и не оделась… — протянула я, надеясь намекнуть своим гостям, что они пришли несколько не вовремя. Мать, кажется, намёк поняла, а вот Дэвид, развалившийся на диване и то и дело кидающий в мою сторону откровенные взгляды, (чёрт, какой же мерзкий взгляд!), похоже, даже прямых намёков не понимал. Мне вдруг стало невыносимо душно и тесно рядом с ними, хотелось как можно скорее оказаться одной, чтобы спокойно вдохнуть во всю силу своих лёгких. — Саманта, а как у тебя вообще дела? С учёбой там, со всем остальным? — О, просто чудесно, — улыбнулась я. — Тед помогает мне, если я чего не понимаю. По-жа-луй-ста-у-хо-ди-те. Пристально осмотрев комнату ещё раз, мать пробормотала что-то про то, что они, пожалуй, и впрямь не вовремя и в следующий раз она точно позвонит, если надумает приехать, а так она просто волновалась, но больше не зайдёт в мой дом без спроса, и прочее, и прочее. Я медленно подталкивала её к выходу, кожей чувствуя весьма откровенные взгляды со стороны дивана. К щекам прилила кровь, стало жарко и ужасно хотелось провалиться под землю. Чёрт побери, я сейчас у себя дома или в каком-то борделе?! — Дэвид, котик, пойдём! Давай съездим в наш любимый ресторан, что скажешь? Сэм, точно не поедешь с нами? Тебе там понравится… — Точно, — отрезала я, наблюдая, как парень проходит мимо меня. — Ну, как скажешь. Позвони мне на выходных, ладно? — А ты запиши мой номер. — Да, да, точно… Когда я закрывала за ними дверь, Дэвид на миг задержался и, наклонившись через порог к самому моему уху, шёпотом заметил: «Могла бы рубашку и не накидывать…» Я покраснела до кончиков ушей и с грохотом захлопнула дверь так, что послышался слабый звон посуды на кухне. Медленно опустившись на пол, я обняла колени и уткнулась в них носом. Как же это было… отвратительно, неправильно. С самого первого дня их знакомства, мама только и делала, что вслух при мне планировала свадьбу, бесконечно перечисляя все достоинства Дэвида. Он должен был стать моим отчимом. А тут это… Мерзко, мерзко, мерзко, аж тошнит. Услышав слабое шуршание со стороны моей спальни, я с трудом поднялась на ноги и направилась туда. Голова вообще не соображала, там варилась непонятная каша. Даже эмоции спутались в змеиный клубок. Одновременно хотелось плакать и смеяться. На моей кровати, прямо посередине, свернувшись в клубочек, мирно сопел Мон-Мон. Я улыбнулась. Что ж, не буду его беспокоить — всё равно спать совершенно не хочется. Вместо этого я направилась к своему столу и тихо достала тупой простой карандаш и помятый блокнот, а затем всё так же тихо прикрыла дверь и спустилась обратно на кухню. Постояв возле стола несколько минут в задумчивости, я подошла к шкафчику и открыла его. Вот оно, моё сокровище, «Хеннесси», припрятанный «на особый случай». Думаю, сегодняшний день можно считать за таковой — поэтому я встала на цыпочки и, едва не уронив, достала бутылку. Немного повертев её в руках, я наконец решилась открыть и сделала ровно один большой глоток, запрокинув голову назад. Горло приятно обожгло, а в глазах слегка защипало. Через пару минут на губах появится лёгкая улыбка, а каша из головы заменится приятной пустотой — не такой, когда валяешься в луже блевотины в отключке после бурной ночи в клубе, а совсем, совсем другой, словно тёплый порыв летнего ветра вынул всю чушь, вместе со страхами и сомнениями, прямо из черепа. Бутылка вскоре оказалась на своём месте, дабы дожидаться там следующего раза, а я уселась за стол и открыла пустой блокнот на первой странице. Интересно, сколько лет я уже этим не занималась?.. Не могу назвать себя художником. Я не рисую каждый день, а если всё же и берусь за карандаш, — красками я не рисовала — то получается весьма посредственно. Раньше, когда я была совсем маленькой, я просто обожала рисовать. На бумаге появлялись все мои знакомые и друзья. Кайла я рисовала чаще всего, и он говорил, что получается у меня очень здорово, особенно когда я изображала его в виде какого-нибудь супергероя или рыцаря. Потом, после его ухода, я выбросила все свои блокноты и поклялась больше никогда не рисовать — и сдерживала обещание аж до средней школы. Но тогда вдохновение стало всё чаще мучить меня, и не взяться за карандаш, наконец, стало попросту невозможным. Я ушла в художественный запой. Рисовала сутками — дома, на уроках, на улице. Вся моя комната была обклеена рисунками. В основном я изображала людей, а иногда какие-то причудливые фигуры и образы, которые моя мать называла «снами шизофреника». Когда появилась Вероника, я стала рисовать только её. В моей голове отчётливо возникало её лицо — то в анфас, то полубоком, то смотрящим чуть сверху — и, что самое странное, пока я рисовала, этот образ не исчезал. Я словно срисовывала с натуры, причём она казалась куда более живой, чем фотографии натурщиц из книг для самоучек. У Вероники были длинные иссиня-чёрные волосы и синие глаза. Она была такой красивой, что я просто не могла её не нарисовать. Одновременно с этим в её чертах прослеживалось что-то смутно знакомое… Словно она была доведённой до совершенства версией меня. Красивая, правильная, другая. С другой стороны, я начала замечать, что с каждым рисунком она пугала меня всё больше. Однажды я вернулась со школы и, зайдя в свою комнату, едва сдержала крик — стены, от пола до потолка, были в несколько слоев обклеены рисунками Вероники, причём так, что с каждого рисунка её лицо смотрело в сторону двери. На меня уставились десятки, если не сотни, глаз. Это было и правда жутко, если учесть, что… я не специально их так развешивала. И ракурсы выбирались тоже случайно… Впрочем, не буду о Веронике. Это лишь детская фантазия, ставшая кошмаром, от которого я благополучно избавилась уже годы назад, но сегодня почему-то о нём вспомнила. В старшей школе я рисовала гораздо меньше. Из-за постоянных тестов я только и делала, что нервничала, не спала днями и худела на глазах — у меня даже подозревали анорексию. На самом деле, перед самыми экзаменами до меня вдруг дошло, что волновалась я совсем не из-за них. Мне по сути было плевать, даже если бы меня выгнали к чертям за неуспеваемость. Но какое-то нехорошее предчувствие не давало мне покоя… Не знаю, стало ли известие о переезде в Сан-Франциско тем самым, о чём меня предупреждала эта тревога. Вроде как ничего страшного, но… Так, Саманта, хватит. Это уже паранойя какая-то. Я устало посмотрела на лист перед собой и неуклюже перехватила карандаш. Прикрыв глаза, я вспомнила тот самый интересный ракурс. Улыбнувшись уголками губ, я быстро начала рисовать, пока образ не растаял в моей памяти. С непривычки было трудно, пришлось много раз стирать, но хотя бы картинка, с которой я срисовывала, не исчезала, а это главное. Кажется, я просидела сгорбившись на кухне несколько часов, когда, наконец, медленно отстранилась от своей работы. С листа на меня смотрела Моника. Голова с мягким овалом лица в обрамлении пушистых светлых волос и тонкая шея — большего и не надо пока. Над лицом я билась особенно долго — всё-таки я не да Винчи, чтобы изобразить такую же загадочную полуулыбку, как у неё. Стиль был весьма странный. Не реализм точно, но и не мультяшный, а какой-то… необычный, что ли. Смесь реальности и неоправданных ожиданий, то, каким я вижу мир. В целом, я была довольна работой, и устало улыбнулась, смотря в глаза Монике. Я нарисовала ей космос с несколькими звёздами в глазах, а волосы вились так, словно она была под водой — поэтому с боку появилось несколько пузырьков воздуха. Всё это лишь добавляло таинственности, что мне безумно нравилось. Краем глаза я взглянула на часы и сдавленно охнула — половина третьего ночи. Мне давно пора бы спать, учитывая то, что я опять сегодня не выспалась. Я оставила блокнот открытым на столе, решив завтра с утра решить — оставить мне его дома или вырвать этот листочек и когда-нибудь, набравшись смелости, всё же подарить его Монике. Быстро почистив зубы, я заплетающимся шагом добралась до спальни, в последний момент вспомнив, что на кровать плюхнуться не удастся. Вздохнув, я стащила плед со своего кресла и, соорудив из его половины подушку, а второй накрыв себя, устроилась на полу и почти сразу провалилась в сон. Тень в окне на кухне на миг упала на рисунок, но почти сразу исчезла.