Обезболивающее

Вечерело. Золотистый свет проникал на старый склад сквозь пыльные грязные окна. Пахло дешёвым пивом, нагретым на солнце деревом и краской. Среди ящиков и разного хлама сидела компания из четырёх человек, но, если прислушаться, то можно было отметить, что говорит в основном один, вернее, одна. Мелисса, забравшись на самый большой ящик, самозабвенно говорила (кажется, сама с собой), то и дело помахивая рукой, в которой была почти допитая бутылка пива. Сейчас она выглядела совсем не так, как днём — волосы растрёпаны, бусинки давно сползли с прядей и куда-то потерялись, очки были на голове, одежда кое-где порвалась, запачкалась и пропахла потом, словно Мел пробежала марафон. Она и в самом деле сегодня знатно побегала — от полиции. Лицо её было бесконечно уставшим, несмотря на пьяную улыбку. На вид ей можно было дать и все тридцать пять, если не больше. Впрочем, она почти всегда выглядела несколько старше своего возраста, вопреки всем своим стараниям. Слева от неё, закинув ногу на ногу, сидела женщина средних лет и увлечённо рассматривала свои ноготки. Даже сквозь дреды цвета клубничной жвачки, яркий макияж и внушительный бюст под коротким топиком, во всём её облике проглядывало что-то мужское. В самом деле, несмотря на то, что Тесс усердно скрывала свой биологический пол с помощью одежды, гормонов и нескольких подпольных операций, её голос всё ещё был довольно низким, а черты лица — грубоватыми. В углу склада стоял новенький мотоцикл, который Мел угнала сегодня, пытаясь свалить от копов; задачей Тесс было несколько видоизменить его, чтобы истинный владелец никогда не узнал своего «железного коня». С Тесс Мелисса познакомилась благодаря Монике. Пожалуй, это было одно из наиболее удачных её знакомств — всегда хорошо иметь рядом с собой человека, которых разбирается в тачках, особенно когда тебе может в ближайшее время срочно понадобиться машина, чтобы свалить из города навсегда. Было в компании Мелиссы ещё два человека, знающих её не так давно: Кармен, которая была примерно одного с ней возраста и сейчас носила второго ребёнка (из-за чего Мел, несмотря на всю абсурдность, порой ловила себя на зависти к ней), и её двоюродно-троюродно-не совсем родной брат Пако, щуплый парниша на вид не более семнадцати лет. Он, очевидно ослеплённый желанием доказать свою «взрослость», перебрал пива и сейчас шумно посапывал, сложив руки под головой. Эти двое также могли быть полезными: Кармен каким-то образом добывала отменный кокс и служила «запасным вариантом» на случай исчезновения Пита, а Пако мог пробраться практически куда угодно и следил за всеми личностями и организациями, которые могли попытаться отомстить Мел. У Мелиссы не было друзей. Ведь использовать людей — это не то же самое, что дружить с ними?.. — …Два ёбаных правила, всего два! есть в этой жизни. И оба я умудрилась нарушить, оба вынесла своим горьким опытом! Вот спросите меня, что за правила? А? — все молчали, только Тесс сплюнула куда-то вбок и поджала губы. — Так я вам скажу: первое — это никогда, ни за что не пытайся попробовать то, что впариваешь другим! Ни за что! Даже если ты говоришь, что это самый отменный кокс — нет!.. И второе — не связываться с долбанными, мать их, мексиканцами! Кармен, сидевшая на ящике рядом с развалившимся Пако, слегка нахмурилась, но Мелисса, предупреждая её возмущение, махнула рукой, и, сделав ещё глоток из горлышка, продолжила: — Брось, я не про вас, ребята. Я про тех отбитых придурков! Это ведь они натравили копов на Пита, надеясь накрыть и меня заодно! Хах, как бы не так… Питу ещё повезло, что копы его грохнули на месте, иначе, если бы он выдал меня — клянусь, я бы его достала и за решёткой! — Ну, уж это вряд ли, — скептически заметила Кармен, инстинктивно проверяя купюры в кармане. Теперь конкурент в лице Пита был уничтожен, и Мел стала её постоянным покупателем, что не могло её не радовать. Деньги — это всегда хорошо, особенно если ты нелегальный иммигрант. Главное, чтобы платили, а всё остальное не столь важно, можно и потерпеть. — …Серьёзно, я буквально задницей чую, что они у меня на хвосте, потому что я, видите ли, грохнула одного-двух из них. Да они плодятся, как крысы, что им, жалко что ли? Ещё и валят к нам сюда целыми фургонами! Одним больше, одним меньше! Тьфу!.. Мало мне копов и этого проклятого Кея, будь они все прокляты. Твою мать, жизнь — редкостное дерьмо! Все молча согласились. — Мелисса, когда ты собираешься зайти ко мне в следующий раз? — вдруг спросила Кармен. Мел поморщилась. — Понятия не имею. Ты же знаешь, у меня сейчас с зелёными туго. Но красота требует жертв, ведь лучше коксовой диеты нет ничего! — она, горько усмехнувшись, ущипнула себя за бок. Две страсти — нездоровая еда и белый порошок — то увеличивали, то уменьшали её вес, о котором она заботилась едва ли не больше, чем о чём бы то ни было другом. «Впрочем, с таким темпом жизни без вредных привычек долго не протянуть… Да и что называть вредным? То, что приводит к смерти? Так и рождение само по себе уже приводит к смерти!» Порой Мелиссе казалось, что она сошла с ума. Разве вменяемому человеку может наскучить работа наёмником? Да и пойдёт ли вменяемый человек на такую работу вообще — тоже вопрос. Вечная жажда острых ощущений, из-за которой она и связалась с Кеем — он был самым сумасшедшим и непредсказуемым и всех, на кого она работала; это в какой-то мере заводило, давало силы, чтобы продолжать жить, давало какой-то смысл, интригу. А потом она в очередной раз, не научившись ничему из горького опыта прошлого, разгребает последствия, а в мыслях вновь и вновь возвращается к тихому домику в Бостоне, близкому человеку рядом и паре детей. Она старается не думать о том, что ей скорей всего не дожить и до конца этого года, как и почти всем её знакомым, а всё остальное — не более чем отрицание реальности.

***

От магазина меня отделял всего один перекрёсток. Я остановилась у самого края дороги, так, что пыльные кеды нависли над асфальтом, и огляделась вокруг. Справа от меня встали две смеющиеся девушки — у одной была рука в гипсе, а на носу второй красовались солнечные очки в форме сердечек. На их плечи, как плащ один на двоих, был наброшен большой радужный флаг. Вдруг та, у которой были очки, достала телефон, и включив камеру, прижала к себе подругу и поцеловала, запечатлев момент на селфи. Девушка с рукой в гипсе, кажется, сильно смутилась и неловко рассмеялась, пихнув её в бок. Я так засмотрелась на них, что даже не заметила, как светофор загорелся зелёным, и в итоге мне пришлось ждать следующего. Какие-то странные сомнения и чувства путались у меня в голове. Те две девушки были так счастливы. И никто из прохожих никак не отреагировал на их поцелуй, никто не осуждал их. Это было нормально. Так почему мы с ней не можем быть на их месте? Почему я не достойна быть счастливой? Почему я не достойна быть той, кто сделает её счастливой? И смогу ли я сделать её счастливой вообще?.. Чёрная, липкая тень нависла надо мной, я буквально почувствовала, как что-то давит мне на плечи. Не достойна, виновата, ничтожество, уродка. Я подняла взгляд и посмотрела куда-то в сторону, стараясь избавить себя от ужасных мыслей. Странно, вокруг было столько девушек. Столько красивых девушек. Как я раньше этого не замечала? Конечно, были люди разных возрастов, и противоположного пола тоже, но моё зрение упорно фокусировалось именно на девушках примерно одного со мной возраста. Могу ли я ставить себя с ними в один ряд? Достойна ли я быть одной из них? Или считать, что я не одна из них, оправдывая это тем, что я намного хуже, значит пытаться казаться «не такой, как все», выделиться из «серой массы», то есть потакать самому распространённому желанию людей — отличаться от других, как говорил ещё Шекспир? Совершенно запутавшись в бредовых полуфилософских мыслях, я, наконец, заметила, что пора переходить дорогу, и добралась до магазина. Автоматические двери открылись не сразу, а только перед бородатым мужчиной с большим рюкзаком, который обошёл меня. Словно меня не существовало вообще. Что ж, может быть, и так. Я сняла наушники и направилась в путешествие по отделам, постепенно наполняя корзину. Яркий свет, словно от прожектора, белый, как в больницах, пол и множество людей вокруг заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке. Внезапно мой взгляд выхватил знакомое слово. Спагетти «Моника». Это ж надо додуматься до такого названия… Я задумалась. Взвесив все «за» и «против» и набравшись смелости, я поставила корзину на пол и достала телефон. Глубоко вздохнув, набрала Монику. Договорюсь с ней о встрече и обсужу, в конце концов, всё, что меня беспокоит. Она явно знает больше, чем говорит. Либо она окончательно убедит меня в своей версии, либо я узнаю правду. Пора покончить с этим. «Вы позвонили Монике. К сожалению, я сейчас занята. Оставьте сообщение…» Со смешанным чувством разочарования и раздражения я сунула телефон в карман. Опять на своей «работе», верно, Моника? С другой стороны, не мне её осуждать. Я-то не работаю вообще. В этот момент тихая музыка в супермаркете резко прекратилась. Вместо неё из динамиков послышался оглушающий звон, отдалённо напоминающий сирену из «Сайлент Хилла». Я, плохо понимая, где я и что происходит, сжала голову руками и присела на корточки. Яркий свет, громкий звук. Худший кошмар для алкоголика и вечно тревожного человека вроде меня. Моя бедная голова раскалывалась, и непременно развалилась бы по кусочкам на пол, если бы я опустила руки. Спустя какое-то время, показавшееся мне вечностью, звон прекратился и музыка вернулась, но я, как контуженный солдат, ослеплённая и оглушённая, поднялась на ноги далеко не сразу. Полная женщина в спортивном костюме слишком яркого оттенка участливо спросила, всё ли в порядке, на что я лишь неопределённо кивнула, пытаясь отвести взгляд от ярких предметов. Яркогромко, ярко, ярко! Потушите звук, потушите свет, потушите пожар! Крепко сжав зубы, что они аж скрипнули, я подобрала корзину и отправилась прямиком к кассе. Там была небольшая очередь. Надо скорее выбираться отсюда. Мне казалось, что все — каждый, каждый человек в этом магазине, камеры, прохожие, заглядывавшие в витрину, все — смотрели на меня. Над губой выступил солёный пот, я, то бледнея, то покрываясь красными пятнами, быстро моргала, лихорадочно переводя взгляд с одного объекта на другой, не слишком хорошо различая их размытые контуры. Люди напоминали кривые карикатуры, лампы увеличивались до размеров солнца, звон всё ещё стоял у меня в ушах. Я видела, как покупатели оборачивались на меня — пошатывающаяся бледная девушка с болезненным взглядом, половину лица которой закрывают выбившиеся из хвоста пряди. Наверное, я походила на героиню какого-нибудь ужастика, вроде «Звонка». Я криво усмехнулась. Это всё — плод моего воображения? Я придумала это всё? Я создала всё? Я Бог? Кто я? Остановите это, кто-нибудь! И тут меня словно окатили ледяной водой. Я забыла дома деньги. Покупательница передо мной уже расплачивалась за покупки. У меня были считанные секунды. Все глаза устремлены на меня. Быстро выхватив телефон из кармана и приложив его к уху, я сбивчиво забормотала: «Алло? Да, да, сейчас, это срочно? Хорошо, через минуту буду», и, бросив корзину прямо у кассы, протиснулась через толпу и выскочила на улицу. Облегчённо выдохнув, я опустила руку, и только сейчас заметила, что держала телефон экраном наружу. Наверняка я выглядела в глазах покупателей как очередная городская сумасшедшая. Хотя с каких пор меня интересует, как я выгляжу? Я остановилась, решая, как мне быть. Вдруг мне пришла в голову странная мысль — а как бы на моём месте поступил Роджер? Тот самый Роджер, который когда-то значил для меня всё, а потом я так просто забыла о его существовании, словно его никогда и не было. Итак, что же мне теперь делать? Мой взгляд почему-то метнулся в сторону рекламного плаката и застыл. Я увидела мужчину — его лицо не осталось в моей памяти — в рубашке с белым кроликом. Роджер-кролик, кролик-Роджер, впрочем, какое теперь всё это имеет значение? Кто же всё-таки подставил* тебя, кролик Роджер, кто сунул тебя в петлю?.. Кролик… Быстрые судорожные вдохи. Словно некто прижал раскалённую пластину к моей груди и стал вдавливать её внутрь; лёгкие сжались до размера ногтя, сердце забилось в разы быстрее. Кожа покрылась потом, стало невероятно жарко. Дальше моё болезненное восприятие помутнело ещё больше, и я не помню совершенно ничего. Не знаю, сколько прошло времени, и что я делала в течение этого времени. Очнулась я на знакомой мне улице по дороге к Монике. Судя по всему, солнце клонилось к горизонту. Добиралась я сюда долго, видимо, пешком. Я оглянулась. Никто из людей не оборачивался, не тыкал в меня пальцем, не звонил в «скорую» или полицию, не спрашивал, нужна ли мне помощь. Значит, что бы я ни делала, это не было странным или незаконным. Спокойно, Саманта, выдохни медленно и глубоко. Никакой паники. Всего лишь амнезия, всего лишь не помнишь несколько часов (а что, если дней?!) своей жизни… Принимать решение нужно было быстрее. Ноги сами понесли меня в сторону дома Моники. Даже если я не получу ответы на какие-то из вопросов, в любом случае там я чувствую себя безопасней, чем в своём доме. И, может быть, у неё найдётся какая-то еда, или я смогу хотя бы немного отдохнуть… Сама того не замечая, я нервно теребила в руках края свитшота, то и дело резко оглядывалась и прижимала руки ко всё ещё болящей голове. Да уж, аспирин мне бы сейчас тоже не повредил…

***

Моника быстрым шагом врывается в квартиру, едва не сорвав дверь с петель. Полли ещё не пришла — и это хорошо. Бросив кожаную куртку на пол, понимает, что уже не успеет снять обувь, и прямо так бежит в ванную. Запирается там, зажав ладонью рот, без сил падает на холодный пол перед унитазом. Зажмуривает глаза. Чувствует до боли знакомый ком в горле. Её выворачивает наизнанку. Слёзы текут из глаз, она сама себе держит волосы, вернее, парик. Кажется, в желудке уже ничего не осталось, но она всё ещё помнит отвратительный привкус. Встав с колен, Моника умывается ледяной водой, и вновь наклоняется, сунув два пальца в рот и надавив на корень языка. Пара спазмов и тонкая нить слюны — нутро не выблевать, как ни пытайся. У Моники нет булимии, она просто хочет избавиться от этого ощущения чего-то грязного, порочного, отвратительного внутри. Моника как можно быстрее смывает яркий макияж и уже размазанную — боже упаси вспоминать почему — чёрную помаду. Снимает ненавистный парик и обтягивающую — испачканную, грязную, бесконечно грязную — одежду, залезает в душ. По жёсткости её мочалку можно сравнить разве что с наждачной бумагой, но ей этого мало. Сжав зубы и не замечая боли, Моника трёт свою кожу ногтями везде, где только он касался, будто стараясь содрать её. Она промывает каждую прядь волос, хотя и была в парике, она собирает воду в ладони и раз за разом полощет рот, но ей кажется, что этого недостаточно, что она никогда не станет чистой. Она вылезает из душа, вытирает покрасневшее тело, быстро сушит волосы, ни разу не взглянув в зеркало. У Моники нет завышенной самооценки, она просто знает — её тело максимально приближенно к тому, что большинство считает красивым, при том что к нему ни разу не прикасался хирург. Завернувшись в полотенце, она выходит из ванной и прячет свой «особый наряд» в шкаф, а затем направляется в спальню — если эту комнату можно было так назвать — и ищет в тумбочке противозачаточные. Она ненавидит их принимать почти так же сильно, как ненавидит свою работу. Но кто же виноват, что это единственное возможное решение? На телефоне пропущенный вызов. От Саманты. Моника раздумывает пару секунд над тем, какую отговорку придумать: мол, была в душе и не слышала, или так и сказать — трахалась за деньги, пока сестра в школе? На миг ей это даже показалось забавным. Но тут телефон зазвонил вновь. «Саманта». — Алло?.. — У меня нет времени на болтовню, поэтому перейду сразу к делу: кто ты, чёрт тебя дери?! Откуда твой номер в моём телефоне? От этого голоса по спине Моники пробежали мурашки — и нет, сквозняк был ни при чём. Это был не голос Саманты. Очень похож на её, но при этом какой-то холодный, безжалостный, голос монстра. Почему-то ей сразу вспомнился мистер Кей. — А кто ты? Саманта? — стараясь успокоить сбившееся дыхание, спросила Моника. В ответ раздался истерический смех. — Вы что там, сговорились с моей матерью, что ли? Ты тоже шизоидная сука? Моё имя Вероника, неужели так сложно запомнить?! Какого хрена вы решили, что я какая-то там Саманта, а? — Я тебя не знаю! Что тебе от меня нужно? — Моника с неудовольствием заметила, что её голос всё-таки дрогнул. — Не знаешь? Тогда откуда твой номер у меня записан? Или ты не Моника?.. — Н-нет… Нет, это не я. Здесь какая-то путаница. — Твою мать! Я так и знала! Мне стоит прекратить столько бухать… Да где я, чёрт возьми?! Я-то надеялась, что хотя бы ты знаешь ответ на этот вопрос... Гудки. Как это объяснить? Что это было? Что бы ни произошло, Моника была готова. Набор ножей, кастет и заряженный пистолет всегда были под рукой, хотя обычно она больше полагалась на свои силы. От услышанных слов мерзкий привкус снова вернулся. Моника достала сразу две сигареты. Никотин наполнил лёгкие, горьковатый вкус на языке прогнал возникшее тошнотворное чувство. Вдруг замок звякнул, и входная дверь открылась. Рука было потянулась к оружию, но остановилась на половине пути. По шагам Моника узнала сестру, и быстро потушила сигареты, мысленно отругав себя за то, что забыла открыть окно. «Только ей дышать этой дрянью не хватало!» — Сестрёнка, ты дома? — крикнула из прихожей Полли, снимая кеды. — Да, только пришла с работы. Сейчас соображу нам какой-нибудь обед, помой пока что руки. Как дела в школе? Моника выскользнула из комнаты и едва не столкнулась с сестрой. Её детское лицо озаряла широкая улыбка, в руках, помимо школьного рюкзачка, был исписанный лист. — Смотри, смотри, сестрёнка! Полли гордо протянула лист, и Моника быстро пробежалась по нему глазами. «…а потом Лео купил себе виллу с видом на океан в самом богатом районе и стал думать над своей новой книгой пока по его старому роману снимали фильм и хотя это конец сочинения, но на самом деле это только начало!!!» — Нам задали написать сочинение о нашем будущем, ну и я написала! Правда, это не совсем про меня, это про Лео, но он — это как бы я, понимаешь? Просто я не хотела, чтобы надо мной потом смеялись Джинна и Парвати, ты помнишь, я тебе про них рассказывала? они всё время меня задирают, а так они не смогут этого сделать! Миссис Уильямс сказала, что я написала не совсем по критериям, но главное — это свобода творчества, и поставила мне самый высокий балл за «удивительный полёт фантазии» — так и сказала, представляешь? — И не удивительно, ты же будущая писательница, — с улыбкой ответила Моника и обняла сияющую от счастья сестру. — Так, а теперь ну-ка вперёд, курс на ванную! Ни одна Джейн Остин не творила без еды! Девочка со смехом побежала мыть руки, а Моника, прикусив губу, потёрла виски, пытаясь сообразить, как превратить их запас продуктов в обед так, чтобы остатков хватило ещё на два дня. «Мне нужно работать больше.» *«Кто подставил кролика Роджера» — выпущенный в 1988 году комедийный художественный фильм.