Разбитое зеркало

Кони шли ровной быстрой рысью, морда к морде. Брат и сестра, колено к колену, молча вцепились взглядами в угловатый силуэт Башни смерти, вырастающий впереди. - А если он в самом деле в плену? - Попробуем отбить. Кин отбросила с глаз растрепавшиеся на ветру волосы. - Или выкрасть, если их много. - С вершины башни? Если дражайший дядюшка в плену, его наверняка заковали в цепи. - А ключа у нас нет, - невесело протянула Кинбред. - Зато есть порох. - Все королевство услышит. - Оно и так услышит штурм. - А если их все же много? Мятежников? - Увидим. Если внутри – подъезжаем, стреляем стражей и рубим канат решетки. Вход там узкий, не вырвутся. - Зато убьют пленника… - Откажутся отпустить – сожгу вместе с башней. Кинбред знала, что брат слов на ветер не бросает. Сказал, что сожжет мятежников вместе с Башней смерти – значит, не остановится. На последнем подъеме Локос придержал скакуна. - Смотри, орлица. Ты у нас лучший дозорный… - Стражники, - самую малость помедлив, отрапортовала орлица. – Двое стоят, один на камне сидит, трубку курит. - Почти как обычно. Трогаем. - А если это засада? – Осторожно предположила Кин. - А что делать? Столько мчались, чтобы назад повернуть? Возразить на это было нечего, и когда Локос двинул своего вороного вперед, она пришпорила Ретева. При виде всадников обладатель трубки подскочил с камня, а его товарищи скрестили перед мостом тяжелые алебарды, словно и не было странного письма. - Ключ! - Нам нет нужды в Башне, - резко ответил Локос, удерживая храпящего скакуна. – Как давно здесь был наипервейший министр Нушрок и куда отправился после? Я требую ответа, я, граф Орлиного клина Локос! Бородачи явно замялись. - Не слышу! – добавил огня в голос молодой граф. Обычно спокойный и вежливый, прикрикнуть он умел в общем-то ненамного хуже Нушрока. - Он разбился вчера, - буркнул левый стражник, отводя глаза. - Как?! Когда?! Отвечать! Быстро! - Вчера вечером. Как королевские пажи вышли да уехали он минут через десять и прискакал. Поднялся наверх, да, видать, оступился… - Оступился? Господин Нушрок? – С недоброй и совершенно нушроковской усмешкой процедил Локос. Алебардисты попятились. Кажется, золотые орлиные глаза пугали их не меньше, чем тяжелый взор коршуна. - Там была девчонка. Она вышла из башни потом. А что наверху случилось, мы не знаем… - А как девчонка попала в башню, вы тоже не знаете? – процедил сын грозного Лёро. - Не знаем… Приехали два пажа, с ключами от кандалов, поднялись наверх. Спустились два пажа. А потом примчался министр… - Господин министр. Не забывайтесь, любезные… - Господин министр, - послушно поправился стражник. – Вбежал внутрь, поднялся, по времени судя… А потом крик и осколки во все стороны. Только шпага и уцелела, и та раскололась. А потом спустилась девчонка. Махонькая такая, лет десяти, не больше, с косами, и платье странное. Коричневое, коротенькое. - И где же она сейчас? - Не знаем. Мы ее задерживать не стали, кроха совсем… пожалели, стало быть. Стражники не лгали. По их грубым физиономиям любая хитрость расписывалась очень крупными буквами. Кинбред стиснула узкие ремешки повода. - К приезду пажей башня была пуста? - Нет, что вы, ваша милость. Там зеркальщик сидел, ждал казни по приказу господина министра. - А наверх после отъезда пажей вы поднимались? Доблестные охранники переглянулись и одинаково покачали головами. - То есть, милейшие, королевские пажи… хотя какие там пажи, преступники! Поднялись наверх, отперли кандалы зеркальщика, поменялись с ним одеждой и спокойно уехали. Так выходит? А девчонка, отдавшая свой пажеский костюм, неважно, зеркальщица или иной профессии бунтарка столкнула первого министра королевства с Башни смерти, и после этого безнаказанно ушла? Так, по-вашему?! - Не знаем, господин. Мы люди маленькие – наше дело стоять на посту, да не впускать без ключа, да защищать башню от мятежников, если таковые найдутся. А остальное… - Не вашего ума дело. – Закончил Локос. – Где шпага господина Нушрока, прах бы вас побрал? - Я принесу, ваша милость, - подхватился стражник без алебарды, тот, что курил трубку. – Все, как есть предоставлю, сейчас… Я… Ацинисом меня зовут, я у господина Нушрока служил… - бормотал он. И принес. Локос узнал треснувшие ножны сразу же – у Нушрока и Лёро шпаги отличались только длиной, и то на пару сантиметров, родовые, старинные… Здоровяк протянул изувеченное оружие Локосу, подступая почти под конские морды. И то ли кивнул, то ли покачал головой, словно просил отъехать для приватного разговора. Кинбред и Локос быстро переглянулись и подали лошадей назад. Громадный солдат с косой саженью в плечах шагал за ними. Остальные двое алебардистов не слишком заинтересовались действиями товарища, красиво, гордо и бесполезно стоя на извечных местах. Локос принял из рук великана изувеченное оружие. Ножны сломались почти посередине, вместе с лезвием, наверное, о камень. Убрав обломки в седельную сумку, юноша вскинул глаза. Великан неловко топтался на месте, рассматривая россыпи цветных стеклышек под сапогом. - Что же ты хотел сказать, Ацинис? Говори, я слушаю, – поторопил Локос. - И клянусь всеми зеркалами, никто кроме нас не узнает об этом разговоре. - Ваша милость… не разбился первый министр, - повел, словно в ознобе, плечами Ацинис. – Неправда это. - А что правда? - Его… в башне убили. Внутри. Кинбред закусила губу. - Я вчера вечером подняться до средней площадки решил, так, на всяк случай. Вроде как совы там сильно возились. Или, может, вороны. А потом малость выше пошел… - И? - И вот там… тело, на ступенях. Целое… почти. В крови, конечно, но не осколки. - Дальше, - Локос постарался не слишком сильно сжимать зубы, чтобы слова выходили разбираемыми. - Я того, конечно… остальным ничего не сказал. Отнес потихоньку в скалы, камнями заложил… вроде как гробница вышла. Я у него, стало быть, служил. Ну и вот так… чтобы воронье, крыластое да двуногое не глумилось. - Спасибо тебе, Ацинис, - едва слышно прошептала Кин. – Большего никто не мог для него сделать. Только прошу – молчи об этом. Как камень, как гора, как зеркало. Очень прошу. - Могила, - стукнул в грудь кулаком стражник. - Где гробница? - За башней низинка, там три дерева… да сразу видать будет. - Спасибо, - тихо повторил Локос, и, свесившись с седла, сунул вояке кошель. – Да сопутствует тебе удача. - И вам удачи, господа хорошие. Вы уж берегите себя, время-то неспокойное… - Всенепременно. Локос развернул коня и помчался прочь. Разумеется, в направлении низинки. В низинке журчал ручей, чирикали мелкие птахи, а ветки достаточно надежно скрывали от любопытных глаз небольшой холм из камней. Локос прыгнул с седла, выругался, почти жалобно оглянулся на сестру. - Надо проверить. Ты же видела, каков этот Ацинис, дуб дубом. Такой не то что пульса не нащупает – спящего закопает. Кинбред кивнула. Ей было страшно. Раньше мало волновали перекошенные лица казненных отцом разбойников, не пугала залитая кровью по рукоять охотничья шпага, но здесь… здесь было по иному. Локос отбрасывал камни. Работал он быстро, словно хотел поскорее решить для себя – да или нет. Ацинис постарался, и вес глыб в основном доставался угластым соседям, а не скрытому ими телу, и потому приходилось еще мудрить, чтобы не устроить камнепад внутрь. Кин подошла – тихо, вытягивая шею, словно подкрадываясь. Ей уже было видно бледное, застывшее лицо брата ее отца, первого министра королевства, господина Нушрока. Темные глаза, взгляд которых выносил мало кто в королевстве, закрыты, на губах запеклась кровь. Кинбред собрала волю в кулак, присела над родичем и поднесла дрожащей рукой зеркальце к этим окровавленным губам. Страх куда-то провалился, вместо него накатилась горькая, щемящая жалость. Их кровь, крылатая кровь, пролита кем-то чуждым, не в бою, не лоб в лоб, клинок на клинок… Зеркальце едва заметно затуманилось. Не веря увиденному, Кин осторожно прикоснулась к шее, замешкалась, прижала пальцы плотнее. Жилка билась, слабо, но все-таки билась. - Живой. Котомку неси, - приказала она брату, чувствуя, как собственное сердце колотится едва не у горла. «И если обнаружите раненого с открытыми, или, возможно, даже проникающими во внутренние полости тела ранами, надлежит вам взять состав из красной фляги, и обильно пропитав им чистую ткань, наложить на рану. Для облегчения же общего состояния боли и слабости требуется давать раненому раз в два или три часа по одному глотку из фляги синей…» Кин вытряхнула содержимое котомки мастера Нилифа прямо на траву. Взяла короткий острый кинжал из кожаных ножен, разрезала закаменевшую от крови рубашку от ворота до ремня. Ниже ран – по крайней мере тех, о которых толковал Нилиф, - вроде бы не наблюдалось, кроме ссаженого колена. А вот под ребрами по боку черный кровоподтек переходил то ли в ссадину, то ли в рану совершенно мерзкого вида. - Красная фляга, - буркнула она себе под нос, вытряхивая на кусок полотна густой вязкий состав, словно варенье с сильным травяным запахом. - А потом синяя, только как его напоить … - Если же раненый в сознание не приходит, воспользоваться стеклянной пипеткой и несколькими каплями, елико возможно чаще каплить на поверхность десен или языка, - наизусть продекламировал Локос. – Честь и слава папеньке, что заставлял нас на память с первого раза заучивать чьи-то речи, верно? - Верно. С помощью брата Кин плотно перебинтовала потомку коршунов бок, - и обнаружила проблему с рукой. И с ребрами, в чем она уверена не была, но… - По-моему, дядюшка все-таки падал с башни, - озвучила она свои сомнения. – Это следы удара. Одного, очень сильного, человеку такой не нанести. Плечо сломано. Левое. И локоть, кажется, тоже. - И ребра, по логике порядка вещей, - согласился брат. – Потому и кровь горлом шла… Тут Локос понял, что сказал, и смущенно замолк. Пророчить беду, словно ворон, в семье Лёро не приветствовалось. Кинбред сидела над Нушроком, а ее брат на всякий случай наблюдал за башней. Раненый не приходил в себя, сердце едва билось. Несколько раз он начинал кашлять, и тогда из уголков рта бежали кровавые капли, через секунду обращающиеся в стекло. Миновал час. За ним другой. Пошел третий. Кин только успела подумать, сколько же им так ждать, и что вообще делать дальше – понятно же, что тяжелораненого везти даже на плаще между лошадьми нельзя, - когда первый министр тяжело вздохнул и едва слышно прошептал одно только слово – «принцесса». - Локос? – в голосе девушки отчетливо прозвенели слезы. – Мне кажется… он умирает. Локос обернулся, плеснув на ветру плащом. - Кин… есть идея. Глупая на редкость, но есть. Он ведь в своей Анидаг души не чает, а голоса у вас похожие. Особенно, когда ты поешь. Спой что-нибудь. И… ну за руку его возьми, что ли. - А если поймет, что это я? – с детским испугом уточнила Кинбред. - Значит поймет. Хуже не будет. Хуже просто некуда. Кин замялась. Хуже уже не будет, некуда… - Не дай мне бог, чтоб ты исчез в объятьях ночи слепой, - дрогнувшим голосом спела она первую строчку. Уроки взяли свое, звук выровнялся, зазвенел струной. Мадам Сиби, фаворитка отца, проявлявшая к воспитанию Кинбред известный интерес, говорила, что у нее замечательное колоратурное сопрано. - Ты входишь в безмолвный лес, Я вослед за тобой. Там в сумрачном сне лесном Лишь ветер и тьма. Там во тьме затерялся Дом – Дом на склоне холма. Не дай мне Бог, чтоб ты исчез, Ушел, как поутру сон, Ты есть, и я тоже есть, Мир да будет спасен. Два сердца - и мир спасен. И развеется тьма, В день, когда мы отыщем Дом – Дом на склоне холма…