Ultraviolence

В комнате было темно. Четыре стены, скрипящая кровать и старая лампа — все, что оснащало эту не избалованную человеческим вниманием спальню. Свет включать категорически не хотелось. Мрак был приятен глазу и создавал странное подобие защитной оболочки, которая спасала девушку от бесконечного и такого бессмысленного созерцания собственных ран и ссадин, полученных в неравном бою. Их словно и вовсе не было, стоило только перестать о них вспоминать и желательно предупредить всякого рода движение, ведь оно тоже провоцировало боль. Ничего сложного. Закрыть глаза и представить, что проблемы нет. Что не саднит прокушенная шея, что не лежат на душе тяжелым валуном мысли о неотвратимой кончине от лап зверя, решившего поиграть со своей добычей. Она сидела на холодном полу, упершись спиною в кровать и поджав дрожащие коленки к груди. Так казалось безопаснее и спокойнее. Так казалось, будто бы она все еще гордо отказывалась от любых подачек со стороны Люсьена Касла, предпочитая шершавый деревянный пол мягкой и теплой кровати. На деле же ей было чертовски страшно. Унизительно страшно. Отвратительно беспомощно. Параноидальный ужас цепкими клешнями хватал ее за разодранное слезливыми хрипами горло, на котором до сих пор красовались фиолетовые синяки от ненавистных пальцев Люсьена, проникал в легкие вместе со старинной пылью, не давая вздохнуть полной грудью — воздух входил в нее рвано и болезненно, выходя иногда с серьезными приступами кашля. Доставалось и едва живым ниточкам прохудившихся нервов. Казалось, кто-то дергал за них внезапно, без предупреждения, и тогда у девушки резко сокращалась очередная мышца, плечо само по себе одергивалось назад, руки, не слушаясь хозяйку, рывками перемещались то на пол, то закрывали собою лицо, словно какая-то слабая энергия, до сих пор теплившаяся в теле ведьмы, никак не могла найти себе достойный выход и отчаянно металась в поисках хоть какого-то отдохновения, вымещая свою силу в редких, непоследовательных движениях. Тишина болезненными ударами врезалась в уши, нагоняла тоску и страх, заставляла вязкую кровь в ее жилах с новой силой устремляться к загнанному сердцу. Звон то нарастал, то сходил на нет, и Фрея, иногда, в порыве особого отчаяния, плотно прижимала дрожащие ладони к ушам, словно это могло хоть немного спасти ее от того, чего на самом деле и не было. Шум существовал лишь в ее голове, в ее мыслях, ее сознании. А эта насильственная, пустая тишина только усугубляла его, вынуждая девушку мечтать разбить собственную голову о стену, лишь бы выпустить наконец наружу этот ужасный гул, не оставляющий ее в покое. Фрее казалось, что она заслужила сидеть на полу. Словно она была очень виновата в чем-то, а это самопринижение даровало ей малую долю искупления, ведь первый шаг к прощению, как известно — признание своей вины. В чем же она провинилась, и главное, перед кем? Фрея не понимала и сама, и все же что-то внутри неумолимо тянуло ее оказаться еще и еще ниже. Потеряй девушка последние остатки самообладания, она непременно распласталась бы прямо на этих деревянных досках, настолько сильно было ее желание провалиться наконец под землю и избежать таким образом уготовленных ей мучений. Очередная судорога болезненным цокотом пробежалась по неспокойному сердцу и так же быстро переместилась куда-то в желудок, мгновенно вызывая в нем голодные спазмы и недовольное урчание. Она не ела уже третий день. Вчерашняя трапеза с Люсьеном — будь он проклят — совсем не задалась из-за огромного ряда причин, и теперь девушка могла лишь беспомощно прижимать руки к животу, в надежде, что это хоть немного отсрочит ее голодный обморок. Будь у нее хоть какая-то магия, она бы непременно совершила импровизированную попытку бегства, вот только Люсьен оказался весьма расчетлив, вколов ей лошадиную долю какого-то успокоительного, не позволяющего сотворить даже самое банальное заклинание. Фрея в робкой надежде который раз щелкнула пальцами, но из них вылетела лишь жалкая парочка скупых бледных искр, ко всему повлекшая за собой ужасную слабость где-то в районе груди. Ведьма обреченно запрокинула голову на кровать, пытаясь сдержать при этом из ниоткуда взявшиеся слезы. Выхода не было. Уже нет. Надеяться на свою семейку ей не приходилось — без нее они вряд ли сумели бы отыскать оружие, способное навредить Люсьену. А она была заточена здесь, в каком-то старом, обветшалом лесном домике. Фрея с трудом помнила то, как она оказалась здесь. Тогда глухая ночь уже опустилась на продрогшее небо, и пути, по которому ее и доставили в пункт назначения, было не разглядеть. Да и как могла она запоминать что-либо, если шея ее до сих пор кровоточила, а в сознании удерживала лишь острая боль от ран и укусов. Боль эта давала ей необъяснимую силу, снова и снова разгоняя густой туман, то и дело накатывающий на ее пересохшие от слез глаза, не позволяла окончательно лишиться надежды и разума, отрезвляя и возвращаяя хоть немного ближе к реальности. Встань. Иди. Сядь. Встань. Иди. Люсьен был немногословен в ту ночь, лишь отдавая девушке короткие и четкие приказы. Иди, я сказал. Когда он понял наконец, что ноги его пленницы были больше не в состоянии удерживать ее в вертикальном положении, он, с тяжелым и недовольным вздохом подхватил ее на руки, чтобы потом небрежно бросить на первый попавшийся стул. И куда испарились нежные поглаживания по щеке? Раз в пол часа Фрея ловила себя на предательской мысли о том, что теперь она уже готова была терпеть гадкие прикосновения его неугомонных пальцев, игнорировать все фамильярности, срывающиеся с его губ, даже была согласна сидеть с ним за одним столом, лишь бы он снова сделался безобидным насмешником, не желающим причинять ей настоящую боль. Увы, за несколько суток Люсьен, казалось, впитал себя злобы и ненависти больше, чем за целую тысячу лет. Каждый его шаг заставлял девушку испуганно вздрагивать и поеживаться, каждое слово словно разрезало собою твердый от напряжения воздух, каждое движение расценивалось ею как новая угроза ее жизни. Шутливые, саркастичные перепалки более не имели места быть, сменившись не терпящими возражения приказами и холодными обрывками пугающих полуугроз. Оказалось, он чертовски не любил непослушание. У ведьмы Майклсон же и вовсе была особая привилегия — двойное негодование из-за каждого неверно понятого им шага. К слову, со времени его недобитвы с Элайджей, Люсьен ни разу не поднял на нее руку, и все же девушка продолжала постоянно ощущать на своей шее тягость его пальцев и ладони. Это, вроде бы, звалось фантомным касанием, а может и нет. Фрея уже не желала вдумываться. Время тянулось бесконечно долго и медленно, и девушка не понимала, хорошо это или плохо лично для нее. С одной стороны, страшная участь ее отсрочивалась ровно на столько, на сколько долго уползали эти резиновые секунды, а с другой, она все больше уверялась в том, что, возможно, не так плохо было бы просто уйти на покой, чем до последнего сопротивляться этому жестокому шторму, раз за разом размазывающему ее о мокрою деревянную палубу. Она в который раз опустила ладони на пол и принялась исследовать на ощупь неровную поверхность плохо обработанных досок. Шероховатости и выступы неприятно царапали нежную кожу ее бледных рук, но Фрее уже не было до этого никакого дела. Ей просто хотелось создать хоть какой-то посторонний шорох или скрип, напоминающий ей о том, что она все еще жива, все еще здесь, все еще дышит, по крайней мере так ей пока что казалось. Внезапно закрутилась ручка старой двери, которую Фрея предварительно заперла на ключ, чтобы хоть немного отгородить себя от общества столь ненавистного ей мужчины, который, врпочем, в последнее время и так не жаловал ее своим вниманием. Сердце ее мгновенно ушло в пятки, холодным потом обдало дрожащую спину. Люсьен не любил, когда она закрывалась, этот факт ведьма уже усвоила. Именно поэтому она поспешила подняться на ноги и добровольно отворить столь никудышно защищавшую ее дверь. При этом, лишенная всяких сил и энергии, Фрея успела подскользнуться и случайно ободрать ладонь о ниоткуда взявшийся гвоздь, торчавший почему-то из пола. — Фрея, ты опять решила, что можешь спрятаться от меня за хлипкой дверкой? — Голос Люсьена был на удивление спокоен и даже мягок. — Либо ты сейчас же откроешь ее, либо я… — Фрея одним движением распахнула дверь, не дав мужчине закончить его любимую часть разговора — угрозу. Люсьен, по-видимому, опирался локтем на эту самую хлипкую дверку, поэтому и едва успел сгруппироваться, чтобы не упасть тяжелым камнем на свою испуганную пленницу. — Ты что творишь?! — Оступившись, он быстро вернул себе равновесие и теперь крайне недовольно поправлял свою куртку, смеряя девушку злобным взглядом. — Это не я! — Мгновенно выкрикнула Фрея в свое оправдание, не желая снова испытывать на себе его гнев. Вся эта сцена казалась одной большой метафорой. Люсьен, чистый, опрятный, с идеально уложенной шевелюрой словно впускал самое настоящее солнце в темное и мрачное логово старшей Майклсон, потрепанной, исхудавшей, заплаканной и такой болезненной. Не сказать, что представать в таком виде перед ним было для Фреи особо унизительно, но все же, где-то на глубине души ее оседала неприятная горечь и обида за опущенное достоинство. — Сидишь в темноте, чтобы не видеть, насколько ты нынче искалечена? — Издевательски поинтересовался Люсьен, каким-то неведомым образом сумев прочитать ее мысли и страхи. Он, с видом опытного врача убрал прядь волос от ее шеи и принялся внимательно разглядывать свой же укус, иногда небрежно касаясь его пальцами, от чего Фрея всякий раз вздрагивала или всхлипывала. Это казалось ему смешным. — Не скули ты. Будешь себя хорошо вести, и я тебя вылечу. Не будешь — пеняй на себя. Люсьен еще с минуту оглядывал девушку, выявляя на ее теле все новые и новые повреждения, пока та, сдерживая отвращение и страх, покорно позволяла ему касаться своей кожи и волос. Казалось, мужчину интересовала не столько степень ее покалеченности, сколько величина ее терпения и самообладания. Он нарочно проводил рукою по ее плечам, запястьям, шее, даже болезненные прикосновения к многочисленным ссадинам не были случайны. Но Фрея как назло продолжала молчать, не давая Люсьену ни единого повода для глумления, от чего и интерес его крайне быстро сошел на нет. — Пошли. У меня к тебе очень заманчивое предложение. — Наконец огласил он цель своего визита. И Фрея честно проследовала за ним, даже не попытавшись разузнать, о чем именно пойдет речь. Люсьен не любил вопросы. Они быстро оказались в той самой комнате, в которой еще вчера взбешенный вампир залил весь пол кровью ни в чем не повинного официанта, от одного воспоминания о котором у Фреи что-то предательски сжималось в животе. К слову, от этого кровавого наказания сегодня не осталось и следа. Пол был идеально чист, а рядом с массивным столом уже стоял новый паренек с такими же пустыми глазами. В голову невольно пробиралось сравнение с детским кукольным домиком, в котором капризный, избалованный ребенок наводил свои жестокие порядки, решая, кому вдруг выпадет жизнь, кому даровать счастье и свободу, а кому придется покинуть стены этой красивой камеры навсегда. Большой ребенок с именем Люсьен Касл был особо небрежен и беспощаден к своим игрушкам, будь то вполне заменимая прислуга или же похищенная и доведенная им до полуобморочного состояния девушка, которая, в отличие многочисленных работников, лица которых вампир даже не пытался запомнить, была лишь в одном единственном экземпляре, да и та уже весьма потрепанная. Он кивком указал Фрее сесть за стол, на этот раз не ломившийся от различных деликатесов и незнакомых блюд. Отличалось теперь и поведение девушки, покорно зашаркавшей к тому самому стульчику, на котором еще вчера она чуть не отведала злости первообращенного. Внутри нее все тряслось и дрожало, словно по органам внезапно прошелся небольшой ураган. Она уже сотни раз перебрала в голове все возможные пакости, мелкие и не очень, на которые был способен Люсьен, и ни одна из них пока не казалась ей меньшим злом, которое еще возможно было вытерпеть. Больная фантазия этого безумца никогда не внушала ей доверия, зато теперь подселяла в сердце самый реальный страх. — Итак, дорогуша, мои условия таковы. — Люсьен достал откуда-то небольшую тонкую папку. — Я предлагаю тебе сделку, выгодную, на мой взгляд, нам обоим. Фрея неуверенно подняла на него воспаленные глаза, продолжая беспощадно заламывать свои тонкие пальцы. Так она боролась с волнением. Люсьен тем временем навис над ней пугающей тенью, принявшись выкладывать на стол какие-то карточки, в которых ведьма быстро узнала фотографии до боли знакомых лиц. — Все еще помнишь их, да? — Усмехнулся мужчина, пронаблюдав за ее реакцией. — Чего ты хочешь от меня? — Фрея уже не пыталась скрывать дрожь и хрипоту своего голоса, от чего вопрос ее прозвучал особо жалко и затравленно. — Посмотри на них, Фрея. Посмотри внимательно. — Люсьен приблизил свое лицо к уху девушки, из-за чего та инстинктивно отпрянула куда-то влево. — Я не убил тебя не только потому, что мне нравится тебя пугать. Я надеялся, ты сможешь оказать мне небольшую услугу. Но, разумеется, ты никогда не станешь добровольно помогать мне, а любая пытка способна окончательно тебя добить. — Он разочарованно поджал губы, словно уже готов был обвинить девушку в излишней хрупкости ее костей. — Именно поэтому я иду тебе навстречу. Приглядись, милая, кто из этих людей тебе дороже? С фотографий на Фрею смотрели, должно быть, все близкие ей люди, разве что за небольшими исключениями. Она сразу заметила, что в предложенных Люсьеном вариантах не было Элайджи и Клауса. Ребекка, Кол, Ками, Марсель, Хейли и Винсент. И, о боже, даже малышка Хоуп! — Я предлагаю тебе неслыханную щедрость. Одного из этих людей я готов оставить в живых, специально для тебя. — Тут же Хоуп! Ты что, собираешься убить и Хоуп?! — Фрея напрочь забыла о негласных правилах, установленных самим Люсьеном, который с большим удовольствием сам и карал неугодных за их неисполнение. — Как ты можешь?! — Боже, прошу, оставь свои морали, милая. И не кричи, ты знаешь, что я этого не терплю. — Он равнодушно отошел к небольшому шкафчику и достал из него стеклянную бутылку и два стакана, которые и поспешил скорее наполнить. — Мне плевать, кого еще придется уничтожить на пути к моей цели. Мне плевать на степень вины этого человека. Из этого правила пока что лишь одно исключение, и это, к слову, ты. — Люсьен звонко поставил перед ней стакан с темно-янтарной жидкостью. — Если мне выпадет убить ребенка, — он спокойно пожал плечами, сделав большой глоток, — то я убью его. И, к твоему сожалению, совесть меня не замучает. — Как может замучить то, чего нет. — Угрюмо буркнула Фрея себе под нос. Люсьен же весьма мило хохотнул, решив, видимо, позволить все же девушке немного вольностей. В конце концов, характер ее и так был растоптан и смешан с грязью, так почему же не дать ей хотя бы ненадолго снова ощутить себя смелой и колкой Майклсон, пока этот род еще не был окончательно стерт с лица земли? — А ты как всегда права, любовь моя. За это я и держу тебя рядом. Твой прыткий ум, — он положил ладонь ей на макушку, снова наклонившись к взволнованному женскому лицу, — он всегда поражал меня. На моем услужении может и находится новый регент новоорлеанского ковена, но он, не пойми меня неправильно, так молод и глуп. А еще так сильно меня боится, что это аж выводит из себя. С твоей стороны это хотя бы выглядит немного милее. Так вот, о чем это я. Ты умнее и сильнее. Именно по твоей воле твои дорогие братья до сих пор остались живы и теперь прячутся в своем логове, боясь высунуть носы. А ты сидишь здесь, голодная и холодная, боишься сделать лишний вдох, чтобы не вывести из себя такого плохого меня. — Ты готов оставить одного выжившего взамен на мою помощь? — Уточнила Фрея, устав наконец слушать бесконечные словоизлияния Люсьена. — Верно. — Коротко ответил он, внезапно сделав свой непривычно веселый тон строгим и спокойным. — Тебя это устроит? Фрея тяжело выдохнула, в который раз обведя взглядом этот мини-альбом. Каждая фотография невольно представлялась ей украшающей посеревшую от времени могилу или немой каменный склеп, от чего по сердцу ее легким разрядом пробегал болезненно-печальный трепет, а в горле образовывался противный ком. — А что будет с остальными? Ты убьешь их всех? — Скорее всего. Не то, что бы я особо держал зло на Ребекку или, например, Марселя, но они ведь несомненно последуют за Клаусом, в то время как их смерть принесет ему ужасные страдания и боль. Считай их смерти обычными военными издержками. Голос его звучал как никогда цинично и равнодушно. У создания, сеявшего страх и разрушение целую тысячу лет, Фрея и не ожидала усмотреть хоть капли сочувствия или сострадания, и все же каждое его слово, казалось, падало на нее огромным камнем, впечатывало в пол, размазывало, словно могучей невидимой рукой. Конечно, все эти люди, все издержки, как назвал их Люсьен — до чего же страшное слово — больше всего на свете хотели бы только одного — жить. Фрею медленно начинала одолевать неведомая ранее паранойя. Все они словно ожили, и в глазах их она поголовно читала тяжелое ожидание своей участи и заведомое осуждение любого ее выбора. Неудивительно, ведь тот, кто не так сильно важен ей, непременно окажется необходим кому-то еще. Например, без Марселя и Ками своей жизни не представлял Клаус, хоть лично ей они и не были особо близки. Разве возможно было сделать правильный выбор? В своих же фантазиях Фрея вдруг показалась себе настоящим палачом, жестоким и бессердечным, вынужденным обрекать любимых, своих и чужих на верную гибель. Они излучали надежду. Каждый из них. Закрыть глаза и посмотреть на первую попавшуюся карточку — совершенно неважно, кто будет на ней изображен. Ведь в каждом лице Фрея видела тот самый ярко-красный огонек, который мелькает лишь у людей, уже почувствовавших возможность остаться в живых и теперь цепляющихся, вгрызающихся в нее всеми своими ногтями и зубами. Ей захотелось отвернуться и вытащить первую случайную фотографию, чтобы снять с себя груз ответственности за эти убийства, но идея эта сразу же показалась ведьме безумно глупой и опрометчивой, от чего и пришлось от нее отказаться. Если предложили сделать выбор, значит она должна его сделать. И неважно, какой адской болью аукнется это в ее сердце. Фрея снова вгляделась в фотографии. Люсьен тактично стоял чуть поодаль, видимо решив позволить ей побыть наедине со своими мыслями, и девушка внезапно поймала себя на том, что какой-то мере даже была ему благодарна. Зачем-то она еще раз обернулась на него, и мужчина, поймав на себе нерешительный взгляд голубых глаз, дважды пристукнул указательным пальцем по циферблату наручных часов, напоминая ей о быстротечности отведенного времени. Пора было принимать решение. Фрея, задержав дыхание, хаотично перебегала от одной карточки к другой, пока в ее затуманенную личными чувствами голову не снизошло вдруг озарение. Все люди на фото хотели жить, это так. Но, тем не менее, любой из них, включая саму Фрею, не задумываясь отдал бы свою драгоценную жизнь взамен на будущее самого младшего из них. Хоуп. — Я выбираю Хоуп. — Быстро отчеканила Фрея, выдвинув фотографию племянницы вперед. — Ну наконец-то. Отличный выбор, милая. Не поверишь, но я даже догадывался. — Люсьен говорил так, словно речь шла не о живых людях, а о каком-то товаре. Он взял со стола избранную карточку и расплылся в своей уже фирменной улыбке, стоявшей ровно на грани между магическим очарованием и настоящей отвратительностью. — Но есть одно НО. — Поспешила спустить его с небес Фрея. — Хоуп не выживет одна. Ты оставишь в живых и Хейли тоже. И отпустишь их уехать отсюда. — Говорить уверенно, но без приказательной нотки, ведь это могло разозлить вампира, а Фрея и так шла на риск. Как и предполагалось, Люсьен мгновенно посерел в лице, вернув ему это бесстрастно-превосходительное выражение. — Ты кажется забылась, дорогуша. — Он наклонился к ней, и, не принимающим возражений жестом зажал между пальцев ее подбородок. — Условия здесь я выставляю. Не ты. Я и так дал тебе возможность сохранить жизнь ребенку Ника, — эти слова Люсьен практически выплюнул, вложив в них особое отвращение, — и я не собираюсь оставлять всю твою мерзкую семейку лишь чтобы не портить ей психику. Поначалу испугавшись, Фрея быстро взяла себя в руки, понимая, чего может ей стоит промедление. Она мягко и почти без доли волнения отстранила пальцы Люсьена от своего лица, уже зная: если будет груба — он непременно взбесится, если начнет дергаться — только рассмешит его. Действовать приходилось медленно и спокойно, словно резкие слова или движения могли вызвать настоящий взрыв. Они и могли. — Ты же понимаешь. — Голос ее дрожал, дыхание участилось. Ладонь Люсьена до сих пор пряталась в ее похолодевших руках, словно это давало ей гарантию о ненападении. Мужчину же такой поворот застал врасплох. Слишком спокойно, слишком нежно. Придраться было толком не к чему, разве что высказать пару ласковых за непозволительную близость, которая, впрочем, отнюдь не была ему противна. Не то что Фрее. — Хоуп — Майклсон. Все враги Клауса — ее враги. Если оставить ее без защиты, она долго не протянет, ты знаешь. Хейли заберет ее и скроется из виду, ты даже не заметишь пропажи. Она ведь не нужна тебе. На лбу Люсьена медленно проявлялись задумчивые морщинки. В темные глаза, казалось, закралась посторонняя мысль, словно в своей голове он на долю секунды все же решил допустить возможность того, что слова запуганной девушки в какой-то мере правдивы и тоже имеют право быть высказанными. На жалкую долю секунды. Вампир издевательски усмехнулся, присев перед ней на корточки и поменяв положение их рук — на этот раз он заключил ее сравнительно небольшие ладошки в свои. Видимо, так возвращал он себе контроль. — Фрея, милая Фрея. Будь я младше лет на пятьсот, обязательно повелся бы на твои честные глазки и сладкий голосок. Жаль только, что я все равно могу чувствовать твой страх. — Он больно сжал ее руки, заставив девушку беспомощно всхлипывать в бесплодных попытках вырваться из железных оков его пальцев. — Знаешь, страх делает оратора неубедительным. — По комнате прошелся неприятный хрустящий звук, и Фрея, вскрикнув, начала уже открыто выдергивать свои ладони из его лап. — И ты тоже меня не убедила. — Внезапно он перешел на громкий, пугающий шепот, казалось, вынуждающий слушать и прислушиваться к нему даже голые стены несчастного домика. — Больше никогда, Фрея, никогда не пытайся со мной пререкаться, поняла? — Девушка усиленно закивала, в надежде на то, что ее безоговорочное согласие укротит хоть немного его необузданный гнев. — И, прошу, не надо пытаться мною манипулировать. У тебя выходит на троечку. Разжав наконец свои тиски, Люсьен с улыбкой пронаблюдал за тем, как Фрея, окончательно расплакавшись, затравленно прижала к груди покалеченные руки, словно возвращая их на безопасную территорию. Он резко поднялся на ноги, накинув на нее серый плащ своей полупрозрачной тени, от чего девушка пугливо отпрянула назад, едва не упав с шаткого стула. — Ну же, будет тебе, дорогая. Не реви. Фрея медленно подняла на него свой измученный взгляд, и Люсьен, в неожиданном приступе секундного сострадания, до отвращения ласково потянул ее к себе, приобнял и усадил на массивный деревянный стол, принявшись зачем-то целовать покрасневшие пальцы и запястья. Сам сделал больно, сам пожалел. Люсьен был крайне непоследователен в своих действиях. Фрея плотно закрыла, зажмурила глаза, представив в мыслях свою новую комнату, залитую уже привычным ей мраком. В ней не так больно. Не так унизительно, не так противно от самой себя и от него. В ней можно укрыться от этих жестоких черных глаз, занять свое заслуженное место на холодном полу и слиться с беспристрастным, тягучим воздухом, стать наконец невидимой для всего мира. Настроение этого существа — по-другому Фрее было уже сложно его называть — менялось подобно морским приливам, то ударяющим с ужасающей силой по одиноким каменным утесам, то нежно зализывающим сколы и трещины, которые образовались по их же прихоти. Издревле принято было считать, что у океана есть душа. У Люсьена же ее абсолютно точно не было, в чем он и заметно проигрывал своему великому предшественнику. Слезы ее вызывали в зачерствелом вампирском сердце садистическое умиление вперемешку с просто парадоксальным желанием приласкать, утешить ту, которую он сам и довел до состояния звериного ужаса. При этом, как бы странно ни звучало, но симпатична ему была и свойственная старшей Майклсон дерзость и твердость характера. Сильные женщины привлекали его ровно настолько, насколько долго приходилось ломать их стержень. Фрея же была поломана, но сломлена. По крайней мере, не полностью, и факт этот страшно забавлял Люсьена, разворачивая ему огромный простор для мыслей и идей. — Ладно, раз тебе так принципиально, то пускай собачонка Клауса тоже поживет. — Нехотя отвесил он куда-то в воздух. Шло время. Секунды постепенно превращались в минуты, сначала такие долгие, а потом пролетающие так непривычно быстро, словно маленькие кометы. Люсьен отчего-то не спешил отстраняться, то провожая размытым взглядом тонкую стрелку старых часов, то перебирая в пальцах ее сыпучие волосы. Удивительно, как кардинально поменялись их роли, ведь совсем не так, казалось бы, давно, Фрея могла с легкостью позволить себе безнаказанно свернуть ему шею и капризно воротить нос от прекрасных цветов, настолько вольна была она в своих действиях. А теперь? А теперь она молча стояла рядом с ним, напуганная и лишенная всякой смелости ослушаться его, вырваться из железно-мягких пут его несносных пальцев, не рискующая даже поднять глаза, чтобы не видеть ни в коем случае этот переполненный превосходством и презрением изгиб его губ. Терять ей было больше нечего, и все же Фрея всей душой надеялась на то, что лимит злости в сердце ее мучителя на сегодня был уже исчерпан. Она не двигалась. Даже не пыталась уйти. Пока Люсьен еще не наигрался с ее послушным телом, ей не следовало брать инициативу на себя. Он отпустит, когда потеряет интерес, словно маленький ребенок, позабывший, выронивший свою любимую игрушку, которая была так нужна ему лишь пару секунд назад, а теперь постыдно валялась где-то позади, не интересная ему более. Надо только подождать. В живот внезапно ударила голодная судорога, только теперь она еще и отдавалась болью где-то в желудке, чересчур давно не получавшем столь долгожданной трапезы. Интересно, насколько она была унижена, чтобы добровольно просить подачки? — На сегодня уже довольно. — Люсьен резко прервал эту жестокую идиллию, оторвавшись наконец от скурпулезного изучения цвета ее волос. — Давай, иди уже. У меня много дел. Но Фрея застыла на месте, собираясь с последними силами и загоняя остатки гордости куда-то вглубь своей истерзанной души. — Я бы перекусила чем-нибудь. — Почти выпалила она на одном дыхании, до сих пор не решаясь встретиться с ним взглядом. — Что? — Люсьен неуверенно сморщил лоб, притворившись, будто не услышал эту сухую мольбу. Конечно же, он прекрасно расслышал каждое ее слово. Но ведь на то он и был Люсьен Касл, что просто не мог упустить возможности поиздеваться, пускай даже таким грязным способом. — Я хочу есть. — Громко и отчетливо повторила Фрея, осознав, что издевка будет продолжаться до тех пор, пока она открыто не признает свое мини-поражение. Люсьен лишь удовлетворенно усмехнулся, словно ждал этого момента с самого первого неудавшегося ужина. Он победил, она сдала позиции. Разве не повод для радости? — Не думал, что решишься так быстро. — Заметил он, и Фрея пристыженно опустила глаза куда-то вниз, отлично понимая причину его нескрываемого ликования. — Идем, дорогая, зарубим еще одного официанта.