***
Когда его привезли в большой тёмный дом, потерянного и испуганного, он забился в свою комнату и отказывался выходить, есть и пить, всё в нём кричало, что с ним поступили несправедливо, что выбор не мог пасть на него, что судьба слишком зла к нему. Что отец не мог его отдать. Что бы Манвэ ни говорил про волю Эру и жестокий случай, как бы нежен ни был и в каких бы соболезнованиях ни рассыпался, его глаза всегда смотрели мимо. Как бы Эонвэ ни взывал к нему, его слова будто исчезали в пустоте, не долетая до ушей Манвэ. И даже с Майроном проститься не позволили, Эонвэ только по счастливой случайности успел отправить другу последнее сообщение. Его жизнь была разрушена, его блестящая карьера – окончена, едва начавшись, и Эонвэ плакал два дня, сжавшись в комок на узкой кровати в самом дальнем углу своих апартаментов… своей тюрьмы. Ему было так горько, так больно, что он даже не чувствовал страха. Оссэ приходил к нему, но Эонвэ бросал в него вещи и обзывал посланником Врага. Наверное, он больше обрадовался бы казни на главной площади Валинора, на глазах у ревущей толпы. Не так унизительно, как быть брошенным в лапы самого отвратительного чудовища Арды, обитающего в пустых руинах брошенного мира, за границами их благополучного государства, вне культурного прогресса, технологий и высокой магии. На третий день он услышал, как скрипит дверь; он помнил, как запирал замок и баррикадировался изнутри диваном, чтобы Оссэ больше не мог зайти. Он натянул на себя одеяло и почувствовал, что его знобит. Шаги посетителя были ему незнакомы, и что-то в их звуке вызывало у него инфернальный ужас. Он вспомнил, что Моргот – хромой калека, и зажмурился, не желая видеть чудовище, облик которого невозможно описать словами. – Оссэ сказал, ты отказываешься есть. Голос был низкий, хрипловатый и спокойный. Эонвэ осторожно приоткрыл один глаз. Тот, кто стоял перед ним, опираясь на щёгольскую трость, определённо был Валой; на его длинном кожаном плаще ещё блестели капли дождя, светлые волосы промокли, и он смотрел на Эонвэ. Смотрел и видел его насквозь, со всем его страхом, болью и отчаянием, с разочарованием и тоской. В отличие от отца и матери, которые высоко ценили его успехи, но словно бы не замечали его самого. Моргот сдвинулся с места, и Эонвэ понял, что так пугало его в звуке шагов – вместо ботинка из-под левой штанины виднелась палка, сбитая с одной стороны. Как загипнотизированный, он провожал эту палку глазами, пока Враг не подошёл вплотную. Рука в кожаной перчатке легла на его лоб, и он не смог заставить себя двинуться. – Кого ты потерял в Валиноре? – Моего друга. Его зовут Майрон Аулендил, я знаю его с детства. Я не успел с ним попрощаться. – Он умный? – Очень умный и очень способный. – Это хорошо. Значит, он тебя не забудет. – Моргот тяжело сел на край кровати, продолжая касаться его лба и глядя ему в глаза. – Извини меня, Эонвэ. Я был в отъезде и не мог поздороваться с тобой сразу. Приветствую тебя в своих владениях. Здесь твой дом, распоряжайся всем, что тебе потребуется. Я знаю, ты медик, твоя помощь будет неоценима. Но сейчас тебе нужно поесть, чтобы восстановить силы, и принять противоядие. – Меня отравили? – прошептал Эонвэ. Почему-то в присутствии Моргота эмоции почти покинули его. – Твой отец не хочет, чтобы у меня были слуги. – Вала вынул из кармана пузырёк с таблетками и дал ему две. – Прими прямо сейчас. Не в правилах Эонвэ было употреблять незнакомые медикаменты, но он почему-то послушался. Слабость обволокла его, тело расслабилось, и он подумал, что не прочь умереть, если Моргот дал ему яд. Так будет проще. Из головы не шло ритуальное питьё, кубок с которым его заставили опустошить перед отправкой сюда. – Пройдёт пара минут, и тебе станет легче. Эонвэ опустил ресницы; Моргот снова положил руку ему на лоб, и тревога ушла. Оцепеневший и неподвижный, майа видел пронзительные чёрные глаза, седые пряди, прилипшие к мокрой чёрной коже, и всё казалось ему мороком. Вошёл Оссэ с подносом, уставленным какими-то тарелочками. – Подержи, мой мальчик. В том, как Оссэ забирает у Моргота трость и снимает с него перчатки и плащ, было столько нежности, что Эонвэ глазам не поверил. Он не мог себе представить, чтобы в Валиноре между Валой и майа существовала такая привязанность. Валар не почитали их за равных… даже своих детей. Каждый майа был инструментом, и в его интересах было развить свои способности как можно лучше, чтобы приносить пользу обществу. Бесполезные майар ничего не значили для своих создателей. Моргот устроил его на кровати полулёжа, смешал содержимое двух мисочек, зачерпнул ложкой и поднёс к его губам. – Ешь. Эонвэ не хотел есть, но выучка была слишком сильна в нём – он не мог отказать высшему созданию. – Нет, – всё-таки сказал он и открыл рот. – Здесь не Валинор, наказывать не буду, – усмехнулся Враг, глядя, как он вяло двигает челюстями. – Давай я, – предложил Оссэ. Он уже утащил куда-то вещи хозяина и вернулся с одной тростью. – Тебе надо отдохнуть. – Проследи, чтобы он всё съел. – Моргот погладил Эонвэ по макушке и встал, опираясь на трость. – Что у тебя с ногой? – спросил Эонвэ. – Её нет, – зло ответил Враг. – Я сделаю новую. – Правда? – Оссэ так обрадовался, будто ноги не было у него. Моргот зло пихнул его в бок и поковылял к выходу. – А ты можешь? – Тёмный майа тут же уселся на кровать и подозрительно понюхал мисочку, из которой предполагалось кормить новичка. – Сумеешь сообразить новую ногу? – Попробую. – Эонвэ никогда не видел существ, страдающих от физических недостатков, и профессиональный интерес на некоторое время возобладал над скорбью по разрушенной жизни. – По крайней мере, нормальный протез. В универе мы делали нечто подобное на занятиях. Я не успел поехать на практику к людям, в боевых условиях посмотреть, надо было сначала отработать двести лет. – Это долго, – протянул Оссэ и принялся усердно запихивать в него кашу. – Я вот вообще не учился, болтался с детства на верфях. Манвэ меня сбыл от себя подальше. – Манвэ? – Я бастард. Ты обо мне не слышал? – Сплетни как-то прошли мимо меня… – Эонвэ потёр переносицу, улыбнулся и протянул ему руку. – Всегда мечтал о старшем брате. Надеюсь, мы подружимся. Оссэ ошеломлённо уставился на него, и каша с ложки шлёпнулась обратно в тарелку. – Так ты тоже бастард? – Нет. Я сын Манвэ и Элентари. – И они согласились пожертвовать тобой? Вероятно, публика была в экстазе. – Как ты сюда попал? – О, это чудесная история, – Оссэ засмеялся, улыбка очень его красила, и Эонвэ незаметно расслабился, между делом продолжая вяло жевать, – Манвэ хотел меня утилизировать за кощунственные высказывания в его адрес. Но случились первые мирные переговоры, я так понимаю, Мела прессовали, он психовал, анонсировали штук сто встреч с ним по всему Валинору, и меня приставили к нему в качестве водителя. Типа, если он меня грохнет, будет не жалко, а других изменников тогда не водилось, последнего утилизировали лет десять назад. Ну, в общем, когда они договорились, Мел попросил отдать меня ему, а я уже был не против, подумал, он нормальный чувак. Манвэ из этого раздул целую церемонию, придумал этот генератор чисел, все хотели поучаствовать, вытягивали номера для своих сыновей, типа, такая честь называться героем, спасшим Арду от войны. Портрет мой на площади повесили, все дела, развлекались как могли. А потом я просто сел в машину и приехал сюда, к Мелу. Здорово, что теперь ещё есть ты, замутим что-нибудь вместе. – Я сейчас очень странно себя чувствую, – признался Эонвэ. – Меня вроде как тоже выбрал генератор чисел… отец всегда говорил, что любит меня, и ни за что бы меня не отдал, но воля Эру значит больше… – Он наверняка знал заранее. Извини, что расстроил тебя… – Ничего, – мужественно сказал Эонвэ; слёзы градом покатились по щекам, и он неловко промокнул их одеялом. – Я… я слишком хотел ему верить. У меня там друг остался… я думал, если бы его выбрали, я бы ни за что его не отдал… я бы его выкрал, спрятал где-нибудь, я бы в лепёшку разбился, но спас бы его. А теперь получается, что меня отдали как вещь… и никто не хотел меня спасать. Я был бесполезен… – Херня, – тихо отозвался Оссэ и прижал его к себе. Его объятия были уютными и тёплыми, и Эонвэ, ужасно стыдясь себя, зарыдал в голос, – Манвэ и мне мозги пытался запудрить, но я его слишком хорошо знаю… он говнюк и ему плевать на всех. Мел не такой, поэтому я к нему, считай, сам пошёл. Ты не зря сюда попал, вот что я скажу. Мы теперь развернёмся… ну, не расстраивайся так, зато у тебя практика будет, я могу тебя к людям отвезти, или к балрогам, ты, наверное, никогда живого балрога не видел… – Это что такое, балроги? – всхлипнул Эонвэ, неловко отстраняясь. – О, это такие существа! Тебе понравится. Назгулы тоже прикольные, но так себе, не очень от нас отличаются. И вообще, тут куча всего интересного, мы в Валиноре за этой границей ни фига не видели, даже в море нельзя было далеко заплывать, если не подтвердишь сотню раз, что в тебе инакомыслия ни капли… так бы и мариновались там. Давай, доедай, поспи немножко, и я тебя покатаю. Эонвэ клонило в сон; он запомнил только, как Оссэ укладывает его и устраивает его голову на мягкой подушке, а когда проснулся, то понял, что стал тёмным. В нём не было больше ни сожаления, ни боли от разлуки, ни злости на судьбу. Отец вышвырнул его из своей жизни так же легко, как старый костюм, и пусть. Лучше раньше, чем позже. Никто в Валиноре не интересовался его чувствами, не заботился о его самочувствии и не обнимал так, будто он был единственным в Арде. Раз генератор врёт, есть шанс вытащить оттуда Майрона. Больше никто не сможет распоряжаться им как вещью. От этих мыслей Эонвэ стало спокойно, и когда он по стеночке вышел из своих апартаментов и посмотрел в окно, тоска по Валинору ушла. Он впервые увидел свободное от заклинаний море. Серая вода бурлила под свинцовым небом, сквозь двойные стёкла окон слышался рёв волн, разбивающихся о прибрежные камни… ничуть не похоже на зачарованную гавань Валинора, всегда лазурную, всегда спокойную, похожую скорее на гигантский бассейн. И в этот момент Эонвэ полюбил дикое море, и огромных чаек, парящих в высоте, и запах соли, и старый тёмный дом, и Оссэ, и гордого Мелькора, не скованного сотнями правил этикета, такого же непокорного, как эти волны, способного сражаться в одиночку со всеми. Нет. Теперь уже не в одиночку.***
Майрон распихал ногами пустые коробки и сел на ящик со значками «Осторожно, хрупкое!» и «Не переворачивать». На самом большом ящике стоял только что собранный компьютер с начинкой, о которой в Валиноре можно было только мечтать. – Круто, – азартно прошептал майа, предвкушая, сколько всего теперь сможет сделать. Впрочем, сначала предстояло одно дело, одна мысль о котором ему не нравилась. Он ввёл несколько паролей, убедился, что его путь через зашифрованные сервера в разных местах Валинора будет нелегко отследить, если возникнут подозрения, и подключился к внутренней системе видеонаблюдения, которая несколько дней назад считалась его собственной. Судя по картинкам с камер, дом пустовал. Майрон несколько минут рассматривал свою комнату: вещи кто-то собрал и упаковал в коробки, кровать была идеально заправлена… всюду царил порядок, так чуждый его обжитому логову, заваленному гаджетами, модными шмотками, книгами и обёртками от снеков. Ему стало горько, что родители даже не сделали вид, будто ждут его возвращения… будто он ещё жив для них. Бездумно перебирая камеры, он с тоской рассматривал комнаты, в которых проводил время, болтая с матерью или обсуждая планы на будущее с отцом; всё казалось теперь таким далёким, будто он не был там несколько веков. Вспомнив кое о чём, он ввёл ещё два пароля и подключился к камере в спальне родителей. Никто, кроме него, о ней не знал; Майрон ей даже не пользовался раньше ни разу. Мать лежала в постели, золотые волосы струились по её плечам. Майрон едва узнал её опухшее лицо, наполовину залитое тёмно-фиолетовым и багровым. Гнев охватил его, и он пожалел, что не может прямо сейчас обнять её, сказать, что она не виновата, что это он должен был быть на её месте… что отец не прав. Он увеличил изображение и увидел на тумбочке возле её кровати свой портрет в чёрной рамке. Сорочка Яванны тоже была чёрной. «Я же не умер», – растерянно подумал Майрон. – «Я заложник… я жив!» Он вспомнил ритуал, себя в чёрной хламиде, Ауле, застёгивающего ремень безопасности. Они все были в чёрном. Все хоронили его. Манвэ говорил, что если мир будет нарушен, они вернутся в Валинор… …и, вероятно, будут утилизированы как изменники. – У тебя вроде стол есть, – сказал Оссэ, заглянув к нему в дверь. – Эй… что случилось? Майрон вопросительно посмотрел на него, и только тогда понял, что у него глаза на мокром месте и горло пережало. Он попробовал что-то ответить, но не смог, просто ткнул пальцем в монитор. Оссэ подошёл и посмотрел через его плечо. – Мать? – Ага. Отец её избил… когда узнал, что я не его сын. И там… вон, моя фотка. – Мы для них как мёртвые теперь, – вздохнул Оссэ. – Наша гибель просто отложена… типа. Потому что за границами пресветлого Валинора нет жизни. Мне что-то такое говорили… по сути, заменили утилизацию пожизненным… по мнению Манвэ. – И правда, что может быть хуже жизни с Врагом. – Майрон ещё пощёлкал камерами и снова остановился на своей комнате. – Хреново, что я не успел с ней поговорить… сказать, что всё хорошо. Что я жив. Чтобы она не волновалась. Она любит меня… и очень переживает. – Мел не одобрит, но я уже говорил, я могу куда хочешь проехать… назгулы прикроют. – Оссэ сжал его плечо. – Можно попробовать её повидать… если ты сумеешь пробраться в дом. Но если тебя поймают, то, скорее всего, утилизируют. Кстати, как ты пробрался в сеть Валинора? – Я и в вашей сети из Валинора бывал, – хмыкнул Майрон. – Я довольно ушлый парень. – Научишь? – Я тебе порт настрою. И сделаю для нас внутреннюю сетку, которую снаружи будет не взломать… – Он посмотрел Оссэ в лицо. – Я хочу повидать мать и забрать свои вещи. Не сейчас, потом. Когда обживусь немного. И ещё мне надо будет кое-что купить и навестить одного чувака за окраиной Валинора. Сможешь? – Смогу. – Спасибо. Ты настоящий друг. Оссэ польщённо улыбнулся. Майрон уже сообразил, что за похвалу он в лепёшку расшибётся. Главное, не злоупотреблять этим знанием.***
Эонвэ присоединился к ним, когда они двигали стол и перетаскивали комп. Для кабинета Майрон выбрал дальнюю от входа комнату, без окон, но с хорошей вентиляцией. Каморку рядом он намеревался отвести под серверную, и Оссэ уже запихнул туда коробку с кондиционером. Втроём они перетащили снизу остальные коробки, и Майрон восторженно завопил, когда обнаружил среди прочего мощный ультратонкий ноутбук. Пока он скакал по комнате, обняв своё новое сокровище, в комнату неслышно зашёл Мелькор. – Я смотрю, тебе нравится. Майрон от неожиданности чуть не разжал руки. – Не пугай меня так, – проворчал он. – Конечно, нравится! Я и не мечтал о таком. Где ты его раздобыл? – Кое-кто мне очень много должен. – Вала заглянул в кабинет и кладовку, с довольным видом прошёлся туда-сюда и сообщил: – Сейчас поедем в Мордор, я хочу тебя показать. Оденься поприличнее. – В костюм, что ли? – обалдел Майрон. Мелькор хмыкнул и ткнул пальцем в большой пакет, лежащий на кровати. – К счастью, у нас почти одинаковый размер. Думаю, сядет хорошо. Собирайся. Идёмте, мальчики. Оссэ пошёл за ним, влюблённо глядя ему в спину, а Эонвэ на выходе весело подмигнул. Майрон закрыл за ними дверь и кинулся потрошить пакет, сгорая от любопытства.***
– Долго ты, – хмыкнул Мелькор. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу, окованные железом каблуки байкерских сапог блестели в свете торшера. – Надрочиться не мог у зеркала, – фыркнул Майрон. Ботинки на высокой платформе доходили до колен, новенькая кожа ещё плохо гнулась, и он бухал при каждом шаге, как будто у него были ноги из камня. Улыбка Мелькора становилась тем шире, чем ближе он подходил. – Не могу тебя осуждать. – Он дождался, пока Майрон подойдёт вплотную, взял его за отвороты косухи и потянул к себе. – Ты выглядишь даже лучше, чем голый. – Пожалуй, – согласился Майрон. Он подвёл глаза чёрным карандашом, который был в комплекте с узкими джинсами, рваной майкой, открывающей живот, обалденной курткой, за которую он бы своё фэа продал, не торгуясь, банданой с черепами и перчатками без пальцев… и прекрасными гадами, да. В его сознании крутость обуви всё ещё измерялась количеством пряжек на голенище, и он мог с уверенностью заявить, что никогда не видел ничего круче, даже на любимых певцах. И, в общем, он бы тоже с удовольствием ел себя глазами, но после Мелькора от него наверняка ничего не осталось. – Думаю, ты всем понравишься. – Расстояние между их губами дразняще сократилось, но Майрон понимал, что если сейчас сдастся и поцелует Мелькора, его завалят прямо на пол, и Мордору придётся подождать. – Главное, тебе я уже понравился. – Да, кстати, – Вала медленно провёл языком по губам, и у Майрона свело в паху, – в Мордоре наша база… я тебе всё покажу. Мы там заночуем. – Надеюсь, в одной комнате? – Я подумаю. Покоряясь лёгкому тычку в грудь, Майрон выпрямился и отошёл. Ему нравилась манера Мелькора постоянно подогревать эмоции жертвы, неважно, положительные или отрицательные… если, конечно, можно было назвать себя жертвой в таких обстоятельствах. – Думай хорошо, – он стрельнул глазами и вышел, повиливая задом. В отличие от своего шефа, Оссэ желания сдерживать не умел, и Майрон попал в его объятия, едва оказавшись во внутреннем дворике. – Ты потрясающе выглядишь! – Стой, стой, нам же надо ехать! – Майрон завертелся, пытаясь вытащить его руки из-под куртки. – Оссэ, ты чего! – Я просто хочу посмотреть косуху… офигенно, тоже такую хочу, Мел, Мел, закажи мне! Мелькор вышел к ним, и под его повелительным взглядом Оссэ смутился и наконец выпустил Майрона. Эонвэ согнулся от смеха, держась за дверцу кабриолета. – Поехали, – бросил Мелькор. Мотоцикл уже ждал его. Майрон лихо запрыгнул на заднее сиденье кабриолета, Оссэ сел за руль, подождал, пока их босс выедет на трассу, и двинулся следом. Чёрные тени окружили машину; Майрон недоумённо уставился на одну из них, и ему показалось, будто он одновременно видит фигуру в чёрном плаще, верхом на мотоцикле, совершенно не производящем шума, и в то же время не видит ничего. Он моргнул, но тень никуда не исчезла, и он видел сквозь неё ночной пейзаж за обочиной. – Это кто? – спросил он, стараясь не выдать своего испуга. – Назгулы, – ответил Эонвэ, повернувшись к нему со штурманского сиденья. – Призраки… впрочем, вполне материальные. Когда привыкнешь, они перестанут расплываться перед глазами. Призрак повернулся, и Майрон как-то понял, что он улыбается, вполне дружелюбно, хотя под чёрным капюшоном зияла пустота, от которой по спине продрал холод. – Привет, – растерянно брякнул Майрон. Назгул приветственно поднял руку и дал по газам. Призрачные байкеры один за другим обогнули кабриолет. Майрон смотрел, как они медленно перестраиваются в клин за мотоциклом Мелькора, величественные и немного жуткие. Это зрелище волновало его кровь, и ему тоже захотелось ехать с ними на мотоцикле, в призрачном кортеже Тёмного Валы. – Красиво, да? – Эонвэ ласково потрепал друга по голове. Он и сам был взволнован, Майрон видел это по его лицу. – Отпад. – Ага, – подтвердил Оссэ. – В Мордоре можно ещё на картинге покататься. – Он построил картинг раньше, чем гостиницу. – Я готов спать в машине, лишь бы только картинг был! Вокруг дома не развернёшься. – Оссэ хочет отстроить новый Барад-Дур прямо внутри картинга, – захохотал Эонвэ. – А что такого? – в шутку возмутился его друг. – Отличная идея!Sabaton – Shadows
«Включите музыку!» – распорядился Первый. – «Хорошая ночь для мёртвых сердец!» Девятый откинул крышку багажника, единственным содержимым которого была портативная колонка – самая мощная, которую они смогли найти. – Меня сейчас сдует! – заржал Оссэ. – Они покупают колонки, выкрученные на максимум, и никогда не убавляют громкость, потому что у них нет ушей! – Я ошибаюсь, или это песня про Мордор? – спросил Майрон. Мелькор поднял мотоцикл на заднее колесо, и назгулы встретили этот нехитрый трюк бурным ликованием. – Ты абсолютно прав. Они любят металл, – кивнул Эонвэ. – Потому что у них нет ушей, – буркнул Оссэ. Они оба улыбались от уха до уха, и Майрон невольно задумался, как долго они все ждали этого момента. Каждый раз, въезжая по горной дороге, Мелькор притормаживал в самой высокой точке. Оссэ понятливо сбавил скорость и потащился в гору, как черепаха, давая боссу побыть наедине с пейзажем, а назгулы с гиканьем обогнули его и повалили вниз, бурно ликуя и подпевая любимой песне. Руины Мордора лежали перед ним. Когда-то он избегал даже смотреть на них; потом гневался и бушевал, и его сердце наполняла чёрная печаль. Но сегодня он впервые ощутил что-то, похожее на гордость. И на надежду. Когда кабриолет наконец заполз на вершину и остановился, Майрон с ногами забрался на сиденье и встал, восхищённый открывшимся видом. – Охренеть, – только и сказал он. – Охренеть.