***
Уже сидя перед сотней фанатов, Шуга понял насколько же ему действительно хреново. «Не грусти, улыбка идет тебе больше» Если бы не все эти люди, Шуга бы с радостью отбросил телефон куда подальше. Или бы заорал. Или сбежал. А может и все вместе. Но вокруг него были люди, и не просто люди, это его фанаты и перед ними нельзя показывать реальных эмоций. Даже если от их вопения у тебя разрываться голова нельзя было попросить закрыть рты. Шуга скривился, вглядываясь в толпу, не было ли сред них кого-то подозрительного, но они кричали так, словно поработили весь мир, и под их ногами великие государства, все лица сливались в одно, не давая возможности даже предположить кто же из них долбаный маньяк. А он точно был здесь.***
Арми ты не нужен. Ох уж эти маньяки, совершенно от рук отбились. Спустишь им самую чуточку — немедленно на голову садятся, и хорошо еще, если не в буквальном смысле! Юнги на голову ещё пока никто не садился, но он был уверен, если сейчас он не ничего с этим не сделает, то в ближайшее время на нее с разбегу выпрыгнут, ноги свесят, и все. Живи потом с этим как хочешь. Шуге такая перспектива совершенно не улыбалась. Шел двенадцатый час ночи, подъем к пяти, а он, черт возьми, сидит на кухне и думает о том, как он умудрился упустить тот самый момент, когда пожелания одеваться теплее переросли в ненавязчивые просьбы сьебаться с группы, пока ещё не поздно. — Чёрт, — Юнги подозрительно огляделся — никто случайно не слышит его сердце? А то у самого айдола уже уши закладывает. Как оказалось, на его сердце всем было, мягко говоря, плевать с крыши «Big Hit». Все были заняты собою, максимум едой, Юнги и его душевные метания им даром не сдались. Только Тэхен удивленно поднял голову на выкрик хёна, но не стал заморачиваться, у него Чонгук на коленях сидит и нашёптывает на ухо далёко не советы удачного позирования, судя по красному лицу самого Тэхена, им не до Юнги. — На Хосоке свет клином не сошелся, — обижено взвыл Ви. Шуга не вникал в разговор, не до того ему было, но ему показалось, что говорил он это совершенно не серьезно. — Молодец, хен! — хлопнул его по плечу Джин. — Мы еще этому Чону нос утрем! — Хен, а ничего, что я тут рядом, а? — подал голос сам Хосок. — Я вам не мешаю меня обсуждать, нет? — Нет, не мешаешь, не напрягайся, — невозмутимо отозвался Намджун, бросив на младшего ехидный взгляд. — Им вообще ничего никогда не мешает. Чимин засмеялся, пытаясь обнять почти обиженного танцора со спины, но тот вырвался, в один прыжок оказавшись в другом конце комнаты, смешно показал язык остальным. Все смеялись. Все радовались. Все были собой и им не было абсолютно никакого дела до Юнги, который вдруг почувствовал себя абсолютно лишним на этом празднике жизни. Захотелось просто уйти, сбежать отсюда как можно дальше, лишь бы не слышать этот смех, не видеть этих улыбок и не чувствовать себя настолько неполноценным. Остальные радовались простым мелочам, были счастливы просто потому, что и не было ничего особо плохого, остальные жили. А Шуге не дано, он с самого детства какой-то не такой. Его родители еще в пять лет антидепрессантами пичкали, чтобы он хотя бы с другими детьми поздороваться спокойно мог. Пришибленный он, короче. И именно в такие моменты это ощущалось наиболее ярче. Дверь за Юнги захлопнулась намного позже, чем он это осознал. То, что он просто взял и свалил из общежития, не сказав никому ни слова, и вовсе доходит только спустя несколько кварталов. Потому что всё это ему ни в коей мере не сдалось. Рядом мелькают люди. Со своими чёрными куртками, чёрными туфлями, замызганными городской грязью. И со своими серыми и блеклыми мыслями. Рядом мелькает реальность. Неприглядная, неприятная, грязнющая и потрёпанная. И им всем также абсолютно точно было плевать на Юнги. Даже если он и айдол. Чертов Аноним как всегда прав. Он и даром никому в этом жалком мире не сдался. Шуга ходит по городу, разъезжает на трамваях и думает-думает-думает. До бесконечности, до кнопки самоуничтожение, что высветилась перед глазами. Потому что просто взять и уснуть навсегда было бы намного легче. «Арми ты не нужен, Мин Юнги» Арми нужен настоящий айдол— не ты, — ровненький и без единой помарки, который любит своих хенов и участвует в благотворительных акциях по спасению всех, кого только можно спасти. Арми нужен настоящий айдол — не ты, — который будет стеснительно улыбаться, устраивать фан-встречи и радовать фанатов. А Шуга испорченный и людям не нужен. Им нужен идеал, который не спит и не ест, который не способен демонстрировать что-то кроме радости, который не будет просыпаться среди ночи от долбанных кошмаров и зависеть от таблеток. Ему об этом уже практически прямым текстом сказал даже человек, который его, в принципе и не знает даже. Или знает. «Я арми не нужен, » — вдруг вспоминает Юнги фразу, которую сам же и сказал в порыве эмоций несколько дней назад. Нет. Три, точно, ровно три дня назад. После этого Аноним затих, словно уловил депрессивный настрой своей жертвы. И, может у Юнги на общей нервной почве развилась паранойя, но… Может, как раз таки не словно? В танцевальной студии тогда были только члены группы и хореограф, который на тот момент отдыхал в противоположном конце комнаты и никак не мог услышать эту фразу. Просто физически не мог, а значит… Нет, этого уж точно не могло быть. Они вместе уже столько, что Шуга бы обязательно заметил маньячи замашки у кого бы там не было из группы. Он даже думать так не должен. Возвращается репер близко второго часа ночи, безумно уставший, зато наконец-то твердо соображающий. Когда он заходит в общежития, первое, что он видит, это Чимин, уснувший в мягком кресле на кухне, будто ожидая чего-то, ну или кого-то. Шуге становится стыдно, когда он понимает, что ждал младший как раз таки его, считая, наверное, что он задержался в студии подольше. Юнги ищет взглядом плед и накрывает им парня, не желая будить. Кресло было вполне большим мягким и удобным, а проснувшись среди ночи, Чимин может уже и не заснуть, он и так дёргается во сне и сжимает плед вместе с ладонью Юнги, которую тот не успел отдёрнуть. Шуга чертыхается и присаживается на корточки, боясь разбудить друга. Тот улыбается во сне, а затем неожиданно открывает глаза и спрашивает: — Написал уже свою песню? Шуга лыбится в ответ и кивает, непонятно на что, непонятно чему. Может тому, что происходит? — Иди к себе, раз уж проснулся. — Мне приснился плохой сон, — жалобно сказал Чимин. — Ляжешь со мной? И Шуга ложится, хоть и знает, что кошмары младшего не мучили. Потому что и сам не хочет идти в холодную постель. Потому что хочет ощущать тёплые руки, дыхание, что щекочет кожу и тихое счастье, что наполнит сознание до самых краёв. Шуга не раздевается, просто валится на мягкое кресло рядом с Чимином от которого веет теплом. Сам Шуга холодный и он даже ждет, что из-за этого его выгонят или оттолкнут, но Чимин только крепче прижимается к хену, ложась головой на его грудь. Потому что так удобней. Потому что кресло пусть и большое, но явно не рассчитано на двух взрослых парней. Шуга долго не засыпает, наслаждаясь. Он боится, что утром снова накатит, что он уже не ощутит этой искренней радости. Что мир вновь окрасится в серые тона. И поэтому он не спит. Впитывая в себя все эти чувства и ощущения, будто это последняя и самая прекрасная ночь в его жизни. Возможно, что так и есть. Самая прекрасная из всех, а последняя ли. Кто его знает, когда нас переедет поезд или собьёт КАМАЗ, когда наступит тот самый миг, когда всё закончится. Юнги не знает, он просто живёт. Сон забирает его не хотя, давая насладиться, принимая в своё царство от безысходности.