Тайные чувства отвергнутого

Если бы Шугу попросили внятно объяснить что за хрень он творит… Шуга бы не смог. Но просить его никто не собирался, а объясняться перед самим собой было совершенно не обязательно. И, вообще, говорить с собой тоже не обязательно, так и до шизофрении не далеко. А диагнозов у психиатра у Юнги и без того хватает. Наверное, именно поэтому он сейчас стоит посреди кухни с ножом, напрочь забыв о том, что вообще-то в общежитии он сейчас не один. Просто стоит и смотрит, как капельки крови из его кисти медленно стекают на пол, оставляя на нем мутные пятна. Где-то на периферии сознания проносится мысль о том, что Джин будет ругаться, а Намджун заставит мыть пол. Но это будет потом, потом вообще может не наступить, раз на то пошло, а именно здесь и сейчас Юнги просто хотел вытеснить из своего организма это ноющее чувство в груди, затолкать страх, что парализовал все его тело, как можно глубже внутрь и жить так, как жил буквально несколько часов назад. А в идеале так, как жил до появления этого чертового Анонима. Хотя бы так. А боль вытеснить можно только с помощью другой боли. И хоть физическая боль ни в какое сравнения не шла с той, что породилась в его душе, но хотя бы приглушала ее. Боль от пореза приносила ему какое ни какое, но все же умиротворения. Эти мазохистские замашки Шуга заметил у себя совершенно недавно. И, что странно, его это даже практически не удивило. Просто еще один «плюсик» в вымышленном списке психических отклонений Мин Юнги. Уже не удерживая внезапно нахлынувших эмоций, Шуга еще раз с силой провел ножом по нежной коже из которой тут же хлынула кровь. По комнате раздался приглушенный визг. Нож упал на пол. Шуга заторможено повернул голову в сторону источника звука. Хосок. — Ю-юуунги, у т-тебя… — Черт, — выругался репер. Нож выпал из его руки, а звук от падения, кажется, умудрился заглушить собственные мысли. Хосок замер в проходе, даже не пытаясь сдвинутся с места. Вот уж действительно напряженный момент. Кажется, они вдвоем только что обеспечили электричеством небольшую деревушку. — Я порезался, — проскулил айдол, про себя надеясь, что его наигранно писклявый голос доверчивый Хосок сможет расценить как скулеж от боли. Только, к сожалению, младший актерского таланта своего хена не оценил. Он, раз уж на то пошло, вообще ничего в данный конкретный момент оценивать не хотел. Хосок просто до ужаса боялся крови и уже сам был готов едва ли не скулить от страха. И, когда кажется, что хуже уже просто некуда, входные двери открываются и заходит Чимин, который вообще-то должен был весь день провести хрен знает где с остальными ребятами. Он ничего не говорит несколько секунд, видимо, оценивая ситуацию, Шуга практически ощущает, как движутся шестерки в его голове. И ему кажется, что, пока все еще не поздно, было бы неплохо направить их в нужном направлении. — Чимин-а, я порезался, — повторно проскулил Юнги, из последних сил пытаясь выдавить из себя эту несчастную фразу, ощущая, как по щеке скатывается слеза. Как он вообще, черт возьми, умудрился оказаться в такой дебильной ситуации?! Рука сама собою непроизвольно потянулась к щеке, пытаясь вытереть слезы, и пачкая светлую кожу в кроваво-алый. Черт. Из глаз слезы льются с новой силой и Юнги честно не знает, что здесь происходит. Просто в какой-то миг вся эта ситуация настолько задолбала его, он уже довел себя до такого нервного истощения, что заставить заплакать способна даже упавшая в ненужный момент ложка. Такое уже случалось в детстве. Но вот вся эта ситуация… Юнги вырос, выросли и проблемы, а вот психическая устойчивость осталась прежней. И он действительно не понимает, что за хрень он творит.