Стоп! Снято!

I'm falling In all the good times I find myself longing for change And in the bad times I fear myself I'm off the deep end, watch as I dive in I'll never meet the ground Crash through the surface, where they can't hurt us We're far from the shallow now «Shallow», Lady Gaga feat. Bradley Cooper

«Так всё-таки, Рю Каваками – мужчина или женщина?» Сколько лет назад Тед задал этот вопрос и сколько лет после Рю злился, вспоминая, как неожиданно шутка задела за живое. Биологически он был мужчиной и никогда из-за этого не страдал, но, примерив образ Лилит, чётко понял, как сильно ограничивал свой мир первые двадцать лет. Мнил себя свободным человеком, а на самом деле – цеплялся за существующие рамки. После премьеры все как один спрашивали, в чём секрет такого невероятного перевоплощения. Рю не знал, что ответить. Не было никакого секрета. Ни яркий макияж, ни туфли на шпильках, ни кружевное бельё, ни платья, ни юбки, ни минеты в машине не смогли сделать его женщиной. Он оставался чудаковатым придурком. Пробовал испытывать женские чувства, но провалился и тут. Смена настроений, любовные переживания, слезливость, обидчивость и прочее, что окружающие считали прерогативой «слабого пола», – всё это Рю так или иначе знал и не видел в этом ничего исключительно женского. Не помогла даже Сью, в те годы сама женственность! «Я постоянно чувствую себя тупой», – сказала она. К тому моменту Рю постоянно чувствовал себя тупым уже месяц, но к цели не приблизился ни на шаг. Да, научился двигаться «как женщина», одеваться, краситься, ходить на каблуках, кокетничать, однако внутри не чувствовал никаких перемен. Однажды Рю возвращался на съёмную квартиру недалеко от студии, где брал уроки танцев на пилоне, и вдруг вспомнил, как полжизни назад ходил по такой же неприятной улице вместе с матерью. Где она работала под конец? Кто знает! Но иногда в такие вечера она закрывалась в ванной, включала воду и долго, надрывно плакала. Рю думал, зарыдать будет тяжело, но только прикинул размеры нависшего отчаяния, как слёзы полились сами собой. Он был бессилен! Не мог стать женщиной, как ни старался! Не мог даже толком приблизиться к пониманию, найти, в чём же её принципиальное отличие от мужчины. Считал тогда, что провалился как исследователь. Только из-за этого пошёл на сделку с совестью: показал «вариант себя». Под этим именем вначале жила Джи-Лилит – замкнутый, ранимый, немногословный человек, способный выразить свою радость от жизни только через танец. Рю оставил поиски. Позволил наброску завладеть телом. Окрепший образ едва ли был женщиной. Но не был и мужчиной. Был чёрной волной – стихией, выраженной в танце. Да, это был танец, обретший плоть. Танец мстил обидчикам, когда в Джи-Лилит не осталось ничего от Джи. Увидев на экране человека, неотличимого от женщины, Рю Каваками, может, удивился больше всех. Может, тогда только понял то, что уже внутренне знал: нет никаких мужчин и женщин – есть люди, характеры, истории. За переживаниями и сомнениями полутора лет лежала не пустота, а твёрдая земля. Земля, на которой Рю Каваками мог стать абсолютно любым. Мог больше не оглядываться на знатоков всех мастей. Мог делать только то, что считал нужным. Прекрасное это было чувство. Рю улыбнулся, снова посмотрев в открытую шкатулку. В воскресенье вечером он заехал на ужин в Пасифик Пэлисейдс. Там-то и узнал, что Варвара завещала ему кое-что из личных вещей и драгоценностей. Хотел отказаться, чтобы всё осталось в семье, но увидел лицо Нины и понял без слов: в семье всё и останется. Спросил только, можно ли открыть шкатулку позже, у себя. Она кивнула. И вот, четыре дня спустя, Рю набрался решимости. Внутри лежали три винтажных бронзовых гребня, золотое колье с рубинами, серьги в комплект к нему и щётка для волос – та самая, с Афродитой. Варвара любила красивые вещи. Гребни были хороши. Какие узоры! На секунду Рю пожалел, что никогда больше не отрастит длинных волос, но, поддавшись соблазну, приложил один гребень к голове. Вздохнул. После расставания с Тибо он избегал любых украшений. Даже не мог сказать, что воротило. Просто отрезало. Ламбер обожал браслеты и подвески, кайфовал, когда они звенели во время ебли. Рю нравилось другое – что-то вроде наследства от Варвары. Всегда. Но окончательно он принял это во время съёмок «Лилит» – потому и вспомнил её, едва открыл шкатулку. Рю убрал гребень. Приложил к уху серьгу. Огромный рубин в центре стилизованного солнца. Мать брала их, когда ходила смотреть балет. На ней выглядело сногсшибательно. Да и ему, пожалуй, было к лицу. Рю снова вздохнул. В двадцать шесть он думал, что давно нашёл ответ на дурацкий вопрос Теда Моргана. Мужчина, женщина, культовая личность, самый счастливый на свете супруг – всё, что только можно вообразить. В одном человеке. Или в ослеплённом успехом дураке? Если бы тогда он хоть немного задумался, то увидел бы – это уже совсем не то, что открыла ему Лилит. В спальню постучали. – Заходи. Рю убрал серьгу от уха, но, распахнув дверь, Пхакпхум закричал: – Стой-стой-стой! Верни, как было! О-о-о! – повиснув на плече, он лукаво подмигнул. – Готовишься к свиданию? – У нас рабочая встреча будет, – Рю положил серьгу в шкатулку. – Репетиция. – Даже не поцелуетесь? – Ещё не обговорили правила. Может, и не поцелуемся. Пхакпхум притворно охнул от ужаса. Сегодня стрелки были красные. Вместо привычной неброской одежды для походов на тренировки – яркая туника до середины бедра и полупрозрачные оранжевые леггинсы. – Похоже на Сомйинг, – Рю улыбнулся. – Да. Подумал, знаешь, что зря её похоронил. Она столько лет меня спасала. – Тоже верно. – Ма-а-амочка, – пропел он, – одну ма-а-аленькую безделу-у-ушечку. – Перестань. Пошутили, и хватит. Сдвинув левый витраж, Рю поставил шкатулку на полку к коробкам с украшениями. Пхакпхум обнял крепко-крепко, сказал тихо, но серьёзно: – Не перестану. Мамочка хорошая. Нужно её любить. Рю выбрался из объятий. Он не хотел обсуждать это всерьёз. Даже с Линдой был всего один разговор, не самый удачный. Ещё в «Сайлент Лейк». Рю как будто пытался вытащить на свет то, что яро этому сопротивлялось. И чем сильнее тащил, тем дурнее себя чувствовал. Тогда отложили обсуждение до лучших времён – и больше к нему не вернулись. Теперь, вспомнив, Рю подумал: как странно. Он ведь любил свою Лилит. И она его всегда привечала… – Как он открывается? Рю моргнул. Пхакпхум шарил по стене недалеко от входа в гардероб. – Левее возьми. И выше. И нажми сильнее. Потайная дверь съехала в сторону. Пхакпхум скрылся внутри. Рю нахмурился. Это было уже чересчур! – Иди сюда! – Что ты задумал? – Иди, кому говорю! Рю заглянул в гардероб. Пхакпхум держал в руках вешалку с длинным кардиганом от сестёр Хьюз. Умопомрачительный алый кашемир. – Это. – Хочешь взять? Боюсь, с таким луком – уже перебор. – Надень его сегодня. – Пхакпхум, мы будем раздеваться. – Надень, – он сунул вешалку Рю в руки, – и я забуду, как ты без разрешения мял мои сиськи! До назначенного времени оставалось минут двадцать. Рю всё смотрел на кардиган. С домашней одеждой сочеталось плохо, а ту, что могла бы подойти, он искать не хотел. Зачем? Они даже никуда не выйдут! Дурацкое решение напрашивалось само. Рю фыркнул, но потом подумал, что никогда не примерял кардиган на голое тело – не знал наверняка, как это будет выглядеть. …А выглядело-то неплохо! Запахнув полы, он застегнул два крючка-невидимки и повертелся перед зеркалом. Прикинул небрежную укладку. Вспомнил, где стоит подходящая обувь. – Спокойно, Каваками, сначала… – Рю встретился взглядом с отражением и все слова о благоразумии застряли в горле. Решительный. Яркий. Готовый смести всё на своём пути. Как давно Рю не видел себя таким! И как, оказывается, скучал. Коснувшись зеркала, он тихо сказал: – Спасибо, Пхакпхум. МДРНМР22: привет МДРНМР22: если я надену вещь под настроение МДРНМР22: это не помешает работе МДРНМР22: ? Никита: лол Никита: откуда я знаю Никита: но теперь точно умру от любопытства если не увижу Никита: те кружевные трусы? МДРНМР22: какие Никита: ты слал фото из Канады МДРНМР22: нет МДРНМР22: те я выкинул Никита: как так (( МДРНМР22: не грусти МДРНМР22: можешь купить мне новые Никита: любого цвета? МДРНМР22: только не жёлтые Никита: боже мой Никита: и в мыслях не было Никита: я подумал, может нежно-коралловый или цвет морской раковины Никита: круто смотрелось бы Никита: на такой светлой коже Никита: блядь Никита: ты же пошутил Никита: зачем я думаю об этом всерьёз х)) МДРНМР22: вот и я прихуел чутка Никита: разве парни не дарили тебе кружевное бельё? МДРНМР22: посмотрел бы я на того смельчака Никита: так выгляни в окно XD МДРНМР22: уже приехал?? Никита: ага Никита: щас с таксистом рассчитаюсь Никита: только проржусь Метнувшись в гардероб, Рю схватил карминово-красные замшевые бабуши и побежал вниз. Обулся уже на первом этаже – за секунду до того, как Никита вошёл в дом. Он замер на пороге, кое-как захлопнув дверь. – Вау. Никита подошёл, и руки сами распахнулись для объятий. – Нравится? – Просто отпад! Рю зажмурился. Колени ослабли. Не держи его Никита, сел бы посреди коридора – такая гора упала с плеч. – А под ним – ничего? – Так ты ничего пока не купил. Никита хохотнул. – Поцелуй? – Если не помешает, – Рю улыбнулся. Губы едва коснулись губ. – Будем в танцевальном зале репетировать? – спросил Никита. – Да, там хорошо. Сразу наверх? – Быстрее начнём, больше успеем. Никита не выпустил его руки. Рю, вроде, поднимался по лестнице, а как будто проваливался всё глубже. Приятно скользил по коже кашемир. Горела шея, ожидая поцелуев. Репетиция, Каваками! Репетиция! Никита остановился. Сказал, сглотнув: – Красивые туфли. – Бабуши. – Можно? Рю кивнул. Никита наклонился, погладил замшу. Пальцы двинулись выше, едва касаясь левой ноги. Как в замедленной съемке. Смяв кашемир, нырнули между бёдер… Репетиция!!! Рю уже открыл рот, но Никита остановился раньше, неожиданно легко вздохнув. – Будешь смеяться, – он убрал руку, – только теперь понял, зачем мужики под юбки лезут. В танцевальном зале Рю всё ещё хохотал. – Между прочим, это был комплимент! – Никита не пытался скрыть улыбку. – Я так и понял! Они перетащили два кресла-мешка в дальний угол, куда не добиралось солнце. Бросив ношу, Никита поймал Рю, и тот обмяк в объятиях, снова ощутив его нежность. Где, зачем он её прятал? – Очень круто в этом выглядишь. – Но не стоило надевать, да? – Эй! – Никита рассмеялся. – Не было в моей фразе никакого «но»! Рю прижался лбом к его плечу. Как он скучал! С воскресенья не виделись. Хотели пересечься на ланче в «Blue Velvet», куда Рю заехал попрощаться с Лаврентьевыми и Русланом, но Никита долго проторчал в пробке и отправился сразу в аэропорт. – Правда, очень красиво. И смотрится так естественно! Я думал, вещица женская... Пхакпхум меня сдал? Рю удивился. Никита признался: – Видел, как я её щупал. Так вот оно что! – Извини, не смог пройти мимо такого кашемира. – Понимаю как никто, – Рю улыбнулся. – Это вещь от сестер Хьюз. Они не делят одежду на женскую и мужскую. Все могут носить. – Я не рискнул бы расхаживать в одном кардигане, – Никита засмеялся. – Даже дома? – Может, только в спальне. Спальня была недалеко, но стоило всё же сосредоточиться на работе. – Если останешься после репетиции... – Даже не надейся, что сможешь выгнать меня раньше десяти. Невесомый поцелуй – и оба с сожалением отпустили друг от друга. Устроились в креслах. С минуту молчали. Наконец, Никита спросил: – С чего начнём? – Обсудим, наверное? Ты так и не ответил, какая сцена кажется самой сложной. – Любая, – он сделал кислое лицо. – Я по-всякому уже думал. Всё равно тяжело, стоит только представить, что в кадре будет моя жопа. Или вообще хер. – Они отлично выгл... – Да знаю я! Не настолько близорукий, спасибо! Не в этом проблема. Не хочу, чтобы снова кто-то сказал, что... Никита отвернулся, еле сдерживаясь. Рю подобрался. Велел себе следить за словами. Что угодно могло здесь ударить по больному. Он сказал уже осторожнее: – Снова? Ты снимался обнаженным? Никита тяжело вздохнул. – Я позировал для художника. Давно, ещё студентом. – И кто-то плохо отзывался? Он замолчал, глядя в сторону. Потом резко встал. – Никита? – Переоденусь в халат. Сколько можно на это говно оглядываться? Сил никаких нет! Его не было долго. Минут пятнадцать или больше. Рю уже исходил танцевальный зал вдоль и поперек. Всё пытался подобрать слова, чтобы убедить Никиту обойтись без глупостей: не делать себе больнее ради одной только пустой храбрости или пренебрежения к прошлому. Дверь открылась. Никита вошёл с лицом, полным решимости, но когда повернулся, чтобы закрыть, моментально стал бледно-зелёным. – Здесь нет замка? – Зачем внутри дома замки? Я и в общей-то ванной поставил только потому, что близнецы очень просили. – Но вдруг кто-то войдет сюда?! – Никого нет. – В прошлый раз тоже не было! Сквозь зелень на его щеках пробивался румянец. В глазах стоял тот же ужас, который Рю тогда принял за логичный в такой ситуации испуг. – Никита... – Да как так-то?.. Не имей Рю ненависти к запертым дверям, пообещал бы здесь же, что завтра врежет замок. Он осторожно взял Никиту за руку и сказал со всей уверенностью, на какую был способен: – Здесь безопасно. Пожалуйста, дыши глубже. Давай присядем. – Но если... – Мы услышим, если кто-то подъедет. – А если нет? Если, – его голос дрогнул, – зарепетируемся? Будем голыми, а кто-то войдёт сюда? – Мы не будем голыми, – сказал Рю, – пока ты боишься. Никита не верил, что сможет об этом рассказать. Никто не знал всей истории с его слов. Ни мама, ни Аллочка. Зато версию Анджелы передавал из уст в уста весь Петербург! И вот он говорил: о случайном знакомстве в Летнем саду, о лекции по античному искусству, которой внезапно разразился Олег, о его удивительно хорошо поставленной речи... – Знал бы, к чему это знакомство приведёт! – Никто заранее не знает. Рю сильнее сжал руку Никиты. Сидел рядом, слушал с большим участием. – Он показался мне интересным. Когда предложил как-нибудь заглянуть в мастерскую и дал номер, я даже сомневаться не стал. Позвонил, пришёл. Сначала всё было чинно: он делал наброски, нахваливал моё тело. Думал, спортсмен. Я не сразу признался, посмеивался, что он мне всё разжёвывает про искусство как тупому, – Никита покачал головой. – Сразу ведь показал, как к людям относится. Это я дурак. Думал, ко мне особое отношение будет. Нравилось даже с ним, прикинь? Понял, куда ветер дует. Всё ждал, когда предложит раздеться. Ради искусства. Рю фыркнул. – Да, пиздец как есть, но тогда казалось забавной игрой. И вот этот день настал: я сидел перед ним в чём мать родила, а он всё вздыхал, – закатив глаза в притворном экстазе, Никита прошептал. – Ах, Боже мой, настоящий Патрокл! Рю захохотал, но тут же спохватился: – Прости-прости, продолжай. – Это, правда, было смешно. Он постоянно то руку поправлял, то ногу, то волосы, – Никита усмехнулся. – Очень быстро мы забыли про искусство. Я приходил по вторникам и четвергам, после пар, в остальные дни у него были занятия. Он работал вместе с женой, тоже художницей. Она, вроде как, знала, что мы… сдружились. – Погоди, так знала или нет? – Я думал, да. Они столько шутили на тему эрастов и эроменов! Мне казалось странным, что Анджела не ревнует, но она такая женщина… Решил, её всё устраивает. Уже потом, после всего, узнал, что у них был уговор: только прикосновения, никакой ебли в жопу, ничего такого. Даже не сосаться! Они всё это грязью считали. Бездуховным. Их дело, конечно, но… Там, в мастерской, стоял старый диван. Мы с Олегом терлись друг об друга прямо на нём. Вроде, любовники гореть должны, а холод был просто адский – зима, большое помещение. Сквозило отовсюду. Никита закрыл глаза. Он хотел, чтобы Олег его по-настоящему трахнул, как нужно, а тот только дразнил. Но к весне сдался. – В марте всё накрылось. Анджела вломилась в мастерскую, когда мы кувыркались, – Никита отвернулся; зеркало отражало его и Рю, сидящих в одном кресле, но перед глазами стояла совсем другая картина. – Орала как ненормальная, не представлял даже, что она так может. Вытолкала голого за дверь, еле успел драпировку схватить. Потом вещи выкинула. Никита не помнил, как оделся. Пришел в себя только на улице, на скамейке в Летнем саду, когда окончательно задубел. – Встречам нашим пришёл конец. Я понял бы, если этим всё и ограничилось бы, но то, что дальше началось… Видно, сильно Анджелу переехало. Она не успокоилась, дошла до Моховой, кричала в приемной у ректора, чтобы меня отчислили как извращенца. Преследовала Лаврентьева. Ездила к моим родителям в Тверь. Такие слухи распустила по всей петербургской тусовке… И Олег тоже, мудила... Никита сбился. Какая уже была разница, что они тогда говорили? Он боялся, расстанутся, а те только сильнее спелись. Выдумали свой бред о коварном соблазнителе высокодуховных мужей! Рю снова сжал ладонь, и Никита опомнился. – Очень плохо мне было тогда. Бросил ходить на пары, почти перестал вставать с кровати и есть. Честно говоря, надеялся, что просто однажды закрою глаза и не проснусь. Потом приехали родители, увезли в Тверь. Там я до мая хандрил, пока Лаврентьев не ввалил мне пиздюлей. Забрал обратно в Питер, поселил у себя, к сессии готовиться велел. Так я и выплыл. Он закончил рассказ уже в объятиях Рю. – Ужасная история, Никита. – Ужасно тупая. – Не говори так, – Рю прижал его лоб к своему лбу. – Все мы ошибаемся. И если другие люди этим пользуются, никакого оправдания им нет. Никита хотел бы отвернуться, но не мог. – Ты не виноват, что им захотелось на твоей ошибке выехать. Твоё прекрасное тело не виновато. Сказал бы кто ему эти слова десять лет назад! И кто сказал бы ему, что десять лет спустя его утешит человек, которого он презирал! Горло сдавило. В глазах защипало. Никита зажмурился. Уже привычным движением уткнулся носом в шею Рю, в местечко между родинками. – Всё хорошо теперь, – шепнул голос. – Ты очень красивый. Каждый, кто плохо скажет об этом, просто дурак, не знающий, как тяжело день за днём, год за годом оставаться в форме. Твоё тело – ещё одно подтверждение твоих амбиций. Никита стиснул зубы. Как у Рю получилось озвучить то, что он не мог сформулировать столько лет? – Когда ты разденешься перед камерой, я буду с тобой. – Мне бы для начала здесь раздеться… – Если хочешь, клюшку для гольфа принесу. – Что-о-о? Никита отодвинулся. – Если кто-то ворвётся сюда, я схвачу её и – гарантирую – любой обосрётся. Такая уж великая вещь кино! Рю рассмеялся – и Никита захохотал вместе с ним. Кажется, сквозь слёзы. – Смотри, вот здесь будет. Рю положил клюшку для гольфа недалеко от кресел. – У тебя в подвале точно нет портала в другой мир? – Насчёт другого мира врать не стану, – проворчал он, – но портал на барахолку точно есть. Рю взялся за кардиган, собираясь распахнуть. – Подожди! – Рано? – Нет. Это, наверное, странно прозвучит, но ты можешь сначала разуться? – Да-а – не обычно. Никита в который раз опустил взгляд к замшевым бабушам. – Они просто смерть. На твоих ногах – точно. Если ещё и разденешься, боюсь, получится неловко. Наклонившись, Рю освободил от обуви сначала правую, потом левую ногу. Не стряхнул, как сделал бы любой. Снял медленно, давая насладиться видом красивых ступней с длинными пальцами. Никита поплыл. На пол рядом с бабушами упал алый кардиган. Обдало жаром. Провальная была идея. Определённо. Сглотнув, Никита поднял взгляд. – Ладно тебе, – Рю стоял, уперев руку в бок, – не в первый раз. – Моя очередь, да? – Только если готов. Если нет, оставайся в халате. Рю подошёл к своему креслу, взял сценарий, открыл на случайном месте в первой трети, пролистнул вперёд. На лице появилось выражение, которое Никита чётко распознал как «работаем», – и в ту же секунду пришло спокойствие. Он моргнул. Ждал чего угодно, только не этого. Прислушался к себе, но не нашёл и следа тревоги или настроения для флирта. В памяти всплыл список эпизодов. – Может, ту сцену с растяжкой? – Да, тоже о ней подумал. Рю перевернул ещё десяток страниц. Встав рядом, Никита досчитал до трёх и обнял его. Ладонь замерла чуть выше задницы. – Всё правильно, – Рю улыбнулся, подняв взгляд от сценария. – Виктор ни одного прикосновения не упустит. Ничего не вышло. Рю, едва начав изображать смущение девственника, сам же скривился от получившейся пародии и попросил «дать время на понимание образа». Никита, как ни старался, не мог настроиться на Виктора. Наедине с собой получалось неплохо, но рядом с Каваками оказалось тяжело. Они оба были не готовы – и решили не мучить друг друга. Следом Рю предложил идею. Теперь Никита обнимал его со спины, гладя, где дотягивался, и говорил, что в голову придёт. Но, в основном, мычал. Рю млел. В зеркале отражалось довольное лицо. Никита даже завидовал – с такой легкостью принимать ласку, стоя в чём мать родила! – Мысли тебе мешают. Он вздрогнул. Поймал взгляд Рю в зеркале. – О чём думаешь на самом деле? – Глупо это как-то. – То, что мы делаем? – Нет. Что я даже сейчас оглядываюсь на мнение незнакомых людей, – Никита вздохнул. – Что они подумали бы, если бы узнали, увидели. Как будто это важно. Рю потерся спиной, и Никита коснулся его сильнее. Это будоражило – не столько заводя, сколько пробуждая нечто странное внутри. Незнакомые чувства. Такие же тёплые, как весь Рю. – Для меня тоже тема непростая. Никита сосредоточился на голосе, не прекращая водить ладонями по бокам, опускаясь до бёдер. – До Чёрного Валентина думал, зачем на дураков обижаться, а после... Да, после стало тяжело. Много их вылезло, громко кричали. Как будто я им без спроса в трусы залез, а не они – ко мне. Никита прижался носом к его плечу. – Я с тех пор не даю интервью. Сейчас-то понятное дело, – Рю усмехнулся, – а тогда, до всего... Да, никто из журналистов не уговорил меня, даже Джим. Может, к лучшему: о личном не болтал. Но что о фильмах, о работе впечатлений не осталось – это жаль. Я теперь и половины не… – он опомнился. – Не нужно откровений? Отвлекает, да? – Нет-нет! Продолжай. – Нечего продолжать. Никита вдохнул запах его волос. Зажмурился. Разрывало на части. Распахнув халат, он прижал Рю к груди. Укрыл. На секунду стало зябко, но сразу после этого – теплее. В разы. – Давай на весёлую тему поговорим. – Например? – Никита прижался губами к уху. – Расскажи об Италии. – Разве мало рассказывал? – Что там было, кроме выходок тройняшек? – Иногда мелькали какие-то города, но это не точно. Рю рассмеялся. – Утомили, да? – Немного. Всё-таки три ребёнка одного возраста – это перебор. Зато понял, знаешь, что Ленка ещё хорошо себя вела! – Ого, присматривал за сестрой? – Рю повернул голову. – Часто? – Нет, я ведь уехал из Твери. Только на каникулах или в отпуске потом... Да и то... Родители те ещё домоседы: иногда выбираются на выходные в Москву к друзьям, но чаще, наоборот, к себе зовут. На море только ездят в августе. Традиция такая. Получается – едут без Ленки, а через недельку-полторы я её туда им привожу, – Никита запнулся. – Привозил, конечно. Последние годы не получается так. – Полторы недели наедине с ребёнком – серьёзное испытание. – Да брось. Сестра же. Не чужая. Да и с чужим можно договориться. Рю повернулся. Погладив бока, прохладные ладони замерли на пояснице. – Приятно слышать, что дети не вызывают неприязни. – Дети, женщины, старики, представители меньшинств, других национальностей и рас. Даже к белым гетеросексуальным мужчинам хорошо отношусь. Рю засмеялся. – Мудаков только не люблю. Конкретных людей за конкретные дела. – Хороший ты человек. Они стояли, улыбаясь друг другу, пока Рю не выскользнул из рук. Он отошёл к зеркалам. Лицо выдавало – что-то задумал. – Ты, помню, просил показать. Только на месте стой. Не вздумай хватать. Никита открыл рот для вопроса, но Рю сделал это быстрее: прижал колено к животу, схватил себя за ступню и… – Б-блядь, стой!!! …вытянул ногу вверх. Никита не был к такому готов. Никакое кино, ни одна видеозапись из тех, что присылала Шелли, не могли передать, насколько дико вертикальный шпагат выглядит в реальной жизни. Рю ещё подтолкнул ногу за пятку, и ступня, развёрнутая подошвой к потолку, замерла высоко над его головой. – Во как могу! Он просто лучился. – Пожалуйста, – попросил Никита, – сделай, как было. Задрожав от смеха, Рю пошатнулся, но, попрыгав на одной ноге, опустил на пол вторую и выпрямился. – Показать с левой? – Не нужно. Верю, что ты ведьма. – Не понравилось? – Рю вернулся в объятия. – Если честно, сердце в пятки ушло. – Я не стал бы делать, если бы не был уверен. – Права Шелли: я – бревно. – Эй! Не для того показывал! – Ещё скажи, любой так может. – За всех не поручусь, – Рю погладил Никиту по волосам. – Разные тела у людей, разные возможности, разный уровень веры в свои силы. Считается, мужчинам гибкость не дана, но это неправда. Гибкость даётся тем, кто её развивает, – он посмотрел в сторону. – Я, пока был в депрессии, сильно себя запустил. Когда начал тренироваться снова, думал, уже не смогу так. Одиннадцать месяцев ушло. Никита разжал объятия, но только затем, чтобы скинуть халат. Обнявшись, они стояли голые посреди танцевального зала. Больше ничего не происходило. Из головы выветрились все мысли. – Никита, – шёпотом сказал Рю, – можно сейчас спросить? – Попробуй. – Ты был у какого-нибудь парня первым? – Первым в заднице, ты имеешь в виду? Рю щекотно фыркнул в плечо. Других пояснений Никита не дождался. – Никто такого не говорил, но не думаю, что девственник полез бы на мой хер. – Классный хер! Никита удержал вздох. Классный хер мог бы быть немного поменьше, чтобы его охотнее пускали в приятные места. Подняв голову с плеча, Рю нахмурился. – Никита? Он не мог сказать вслух. Просто не мог. Где это видано? Переживать из-за большого члена! Никита мотнул головой. Не хотел вспоминать сейчас ни язвительных замечаний Олега о неутешительной зависимости длины пениса от величины ума, ни ворчания девушки, что богатство досталось скупердяю, ни «о нет, парень, давай только минет» от случайных партнёров. Обижал не отказ дать в задницу – в конце концов, он сам никому не давал, – а удивление с оттенком испуга. Как будто с ним было что-то не так! – Никита! Голос едва пробился сквозь помехи из чужих упреков и неловких ситуаций. – Хватит на сегодня. Рю сделал шаг назад. – Я... Извини! – Всё в порядке, – он поднял с пола кардиган, накинул на плечи, ловко застегнул. – Обдумаем лучше то, что уже получилось, да? Умопомрачительные замшевые бабуши снова оказались на прекрасных ногах. – Рю! Никита не знал, что собрался сказать. Не кричать же: разденься, обними меня снова! – Сделаем перерыв, – он вернулся, взял за руки. – Поужинаем, пока не слишком поздно. – И продолжим? Приблизившись, Рю улыбнулся: – Продолжим, если нужно. Или просто поваляемся. Весь вечер наш. По дороге на кухню сошлись на том, что вечер располагает к безумствам вроде совместного приготовления ужина. Рю достал из холодильника бумажный пакет с логотипом доставки еды. Внутри был необходимый для запеканки набор овощей и кусок охлаждённой телятины. Никита открыл рецепт, но отвлекся на звук. У ворот остановилась большая машина. – Странно, – удивился Рю, – я ничего на вечер не заказывал. Он поспешил к двери. Вернулся быстро – Никита только дочитал рецепт. – Бля, совсем забыл, во что одет! Рю держал в руках конверт из картона, едва сдерживая дурацкий смех. – Шокировал курьера? – Не я. Ветерок, оголивший мои бёдра. Никита гоготнул. Рю вскрыл конверт, заглянул внутрь и, зажмурившись, выдал: – Да-а-а!!! – Что это, если не секрет? – Ты оценишь. Он достал документ целиком. Свидетельство о разводе. – Вау. Можно поздравлять? – Да. Теперь с этим покончено, – Рю усмехнулся. – Давно стоило сделать. Очень давно. Никита шагнул к нему, но он ускользнул от объятия. – Отнесу наверх. Я быстро. Никита помыл овощи. Вскрыл упаковку с мясом. Рю всё не было. Стоило взять в руки смартфон, как упало сообщение. Рю: могу переодеться во что попроще Ник (L.A.): только если сам хочешь Ник (L.A.): подняться? Рю: не Рю: уже иду На лестнице, в самом деле, послышались шаги. Рю вернулся всё в том же кардигане. Снял с крючка фартук и повязал. – Займешься овощами? Никита кивнул. Рю достал металлическую форму для выпечки, потом взялся за мясо. Он ничего больше не говорил, только время от времени поглядывал на вторую доску. – Справляюсь? – весело уточнил Никита. – Я не… – Рю смутился. – Извини. Просто удивительно, что без ругани. Извини, – повторил он и, зажмурившись, почесал нос костяшками пальцев. – Откатывает. – Хочешь, поговорим? – Не нужно, Ник, – Рю покачал головой. – Дерьмо это. Весь этот брак. Продолжили молча. На одной доске резали на кусочки телятину. На другой – тонкими кольцами картошку и лук-шалот. Следуя указаниям в рецепте, Никита выложил половину картошки на дно формы и взялся за морковку. Рю передал тёрку. – Спасибо, – сказал он. – Ненавижу тереть. Всегда бешусь. Кожу сдираю от этого. Замкнутый круг. – Бывает. – Мало что на свете так раздражает, правда. – Относительно этого, – спросил Никита, – шутки про ревность лучше или хуже? Рю усмехнулся. – Лучше. Там дело было не столько в теме. Скорее, в шутках, которые уже не шутки. Тонкая грань. От уровня доверия сильно зависит. – Понимаю, – Никита кивнул. – То, что мы с Цыганёнком устраиваем, случайным людям лучше не повторять. – Это очень заметно. – Так ты узнал, что у меня есть чувство юмора? – Ауч! – Рю засмеялся. – Я узнал это гораздо раньше! – Но сомнения были? Он легонько пихнул Никиту локтем, и засмеялись уже оба. Тёртая морковка укрыла лук. Настал черёд телятины. Застучал кухонный молоток. Рю выложил кусочки мяса и тщательно вымыл руки. – Тут предлагают яйцами с молоком залить, но белый соус вкуснее будет. – Я только «за». Никита накрыл мясо слоем картошки и высыпал сверху остатки морковки. Рю тем временем поджарил в небольшой кастрюле муку, влил молоко и теперь помешивал. Убрав доску и нож в раковину, Никита вытер столешницу, встал рядом и обнял. – Вспомнил тут, что хуже тёрки. – Слушаю. – Раздражает, когда пытаются причислить меня к мужчинам или к женщинам. – Хотя бы не к лику святых. – Это мне точно не грозит. – Всякие странные вещи случаются. Рю вздохнул, помешивая соус. – Тебе же нравилось, когда ребята тут дурачились, разве нет? – Тогда к месту пришлось. Ты просто начало пропустил. Мы до того обсуждали поиски Юри, когда ему проще было представить себя женщиной и котлетой, чем альфа-самцом. – Могу его понять! – И кто же ты? – Котлета. – Еда? – Все мы... эм-м… – Еда для червей, если нас не кремируют? А я-то всё гадал, в чём вы сошлись с Тони! Посмеиваясь, Никита зарылся носом в чёрные волосы. – Что ты там начал про эльфийскую мамку? Тема дискуссии располагала? – Пхакпхума и Алана увлекла эта идея, а не оскорбила, – соус уже порядком загустел, и теперь Рю помешивал его непрерывно. – Они тоже считают, что «мужчина» и «женщина» – просто ярлыки, одобряемые модели поведения, и что странно впихивать личность человека в эти рамки. Ануш, сколько Никита её знал, говорила то же самое. Но она рассуждала об этом как феминистка, а здесь он не совсем улавливал суть. – Тебя задевает чужая косность в принципе или… Вот Рю в объятиях был сама расслабленность, а вот стал словно каменным – за долю секунды. Никита приласкал его, погладил, как в танцевальном зале, но ответа так и не получил. Рю выключил газ. Дотянувшись, подвинул форму для запекания и залил соусом. – Рю? Повернувшись, он прижался лбом к плечу. Никита обнял снова. Кто бы мог подумать! Вспомнились все туманные метафоры, к которым прибегнул Рю, когда обмолвился, что дело не сводилось к показухе. – Мне нравилось быть кем-то средним, – тихо прозвучало в тишине. – Не физически – тело я любил, скорее – идейно, визуально. Ненавижу, когда это называют эпатажем. Это – честнее многого из того, что я делал, – он сглотнул. – Тебя бесило, говоришь? – Рю!.. – Я могу ничего такого не надевать. Каким чудовищно спокойным становился его голос, когда он прятался, закрывался и словно утекал, как утекает сквозь пальцы вода. – Нет! – Никита прижался губами к покрасневшему уху. – Надевай, что хочешь! Пожалуйста! Боже мой, я… я просто был дурак! Тупой школьник! Рю стиснул так, что стало трудно дышать, и теперь от мысли, какой он на самом деле сильный, бросило в дрожь. Мужчина, женщина, инкуб – да кто угодно – Никита сходил от него с ума. – Прости, – Рю шмыгнул носом. – Я не… – Всё в порядке. Честное слово, всё в порядке. Отправив запеканку в разогретую духовку, Рю поставил будильник и предложил поваляться в спальне. Заискивающие нотки напрягли – не хотелось думать, что это своего рода извинение. Было бы в таком положении вещей что-то гадкое. Но Никита не уточнил. И не отказался. Растянувшись на кровати, он застонал. – Матрас всё-таки сказка! – Да, хороший. – Где брал? – Сейчас кину ссылку. Присев с краю, Рю уткнулся в смартфон. Никита окинул взглядом стеллаж. Вещей поубавилось, но почти все члены остались на месте. – Отправил. – А ссылку на сайт кружевного белья? Фыркнув, Рю несколько раз коснулся экрана и, положив смартфон на нижнюю полку, в шутку пригрозил: – Только попробуй теперь не купить. Следующие полчаса ушли на обсуждение кружевных трусов. Сквозь хохот. И если Рю смеялся от души, то свой смех Никита определял как истерический. До последнего не мог поверить, что сделает это. – Обещают доставку в течение дня. Рю только громче захохотал. Никита нажал кнопку «оплатить». Пробил очередное личное дно. Убрав смартфон в карман, он обнял Рю. – Всё-таки да? Никита кивнул. – Ты отбитый. Прозвучало ласково. Рю поцеловал, легко коснувшись губ губами. – Погладь ещё, – сказав это, он тут же фыркнул. – Вспомнил шутку про тактильную норму. – Тактильная норма тебе не шутка! От её игнорирования, знаешь ли, много бед. – Да-а? И как же эту норму вычислить? – Опытным путем. Наша младшая кошка, например. Не любит, когда тискают. Но две минуты в день ей нужно. И горе тому, кто решит, что она обойдётся! Широко улыбаясь, Рю спросил уже совсем не шутливым тоном: – А тебе сколько нужно? – От человека зависит. – И если этот человек я?.. – М-м-м, тут нужно бо-о-ольшое исследование! Гладкая, тёплая кожа. Никита водил бы по ней ладонями до конца времён. Он остановился, только поняв, что забрался дальше, чем предполагали невинные ласки. – Там тоже можно. От этого ласкового шёпота пересохло в горле. – Подрочить? – Не нужно дрочить, – Рю улыбнулся. – Погладь. Узнай меня целиком. Никита сглотнул. – Продолжаем репетицию? – Почему нет? Забавно будет, если Виктор вроде как случайно заденет член Юри. – Не слишком хорошо с его стороны. – Всего лишь намёк, что Виктор блефует! Рю дело говорил. Виктор Никифоров был примерно таким же плейбоем, как сам Никита – фигуристом. – Всё равно не завидую бедному Юри. – Думаешь, ему не нравилось? – Рю поднял бровь. Как он это делал! Улыбаясь, Никита убрал руку с бедра и провел большим пальцем по идеальной чёрной линии, сразу и гладкой, и жёсткой. Волосок к волоску! – Раскосматилась? – Нет. Красивая очень. Рю фыркнул. Неужели сомневался, что прекрасен? – Юри, – напомнил он. – Если нравилось, то не завидую ему вдвойне. Ужасно стрёмная ситуация. – Да почему же?! – Рю подпрыгнул. – Это же… возможность! – Возможность опозориться перед человеком, которого боготворил? – О... То есть, ты о том, что Юри в упор не видел флирта? – задумавшись, он приложил палец к губам. – Чудно. Чудно, да. Но похоже на правду. Настала очередь Никиты удивляться. – Флирт? Мне показалось, он воспринял это как странный юмор. – Хуёвый гетеросексуальный юмор? С голыми братскими объятиями? – Может, Юри решил, что Виктор… тактильный. Очень. Правая бровь Рю снова дёрнулась вверх. – Плохие у меня тогда новости для этого парня. – Эй! – Никита в шутку ткнул его в бок. – Зачем столько яда? Если Юри вырос в рёкане, то воспринимал совместное мытье как… посиделки, а не как повод для флирта. Боже мой, да это же смешно! Кто будет всерьез флиртовать, скажем, в общем душе? – М-м-м... я? Заржали оба. Отсмеявшись, Рю встал с кровати, подошёл к зеркалу, сдвинул Ночь и вернулся с копией сценария. Своей. Никита понял это, едва он пролистнул страницы – все густо исписанные от руки. Вокруг печатного текста не нашлось бы живого места! – Ого. – Да, никому такую стыдобу не показываю, – не глядя, Рю взял с полки ручку. – И ты не видел тоже. Рядом с ремаркой об издаваемых Юри горестно-постыдных стонах Рю размашисто дописал: «Ужас перед разоблачающей эрекцией!!!». – Ты злодей. – Да, – легко согласился он и, отбросив сценарий, вернулся под бок. – На чём мы там остановились?.. …Распахнув кардиган, Никита гладил Рю: жёсткие чёрные завитки дорожки волос, аккуратный член, гладкую мошонку и всю промежность. Только когда пальцы коснулись места между ягодиц, карие глаза вспыхнули – и тут же, напугав обоих, сработал будильник. Ужинали на террасе. Для разнообразия, за столом. Проглотив запеканку, Никита откинулся в плетёном кресле и только тогда ощутил, как сильно устал. Рю, напротив, взбодрился. Много говорил. Громко смеялся. Глаза горели. Казалось, ещё немного – и он польётся через край. Теперь Никита поверил: такой человек мог свернуть горы. Мог опрокинуть небо. Мог быть тем Рю Каваками из сплетен, перешедших в разряд легенд. – Что за взгляд? – Так, просто. – Расскажи! – Гадаю, связано ли твоё настроение с выполнением тактильной нормы. Рю улыбнулся – ярко, широко, искренне, соблазнительно – казалось, его улыбка могла вместить всю палитру чувств, из которых складывалось торжество жизни, и сказал одно слово: – Да. Может, в самом деле, он не был человеком. Был волшебным существом. Или самим волшебством. Никита не верил, что люди это умеют – доходить в искренности до высшей точки интимности. Его размазало. Словно Рю стянул с него штаны и прямо здесь сел сверху, приняв член в свой восхитительный зад. – Иди ко мне! Выпалив это, Никита замер. Давненько никто не вырывал из него таких сильных фраз. Давно он не хотел чего-то так же страстно, как обнять Рю сейчас – и тот не заставил ждать: подскочил с кресла, пересел на колени. Никита стиснул его, прижавшись носом к горячей коже на шее. – Рю!.. Тень от дома неумолимо двигалась вверх по холму. Вечер подходил к концу, и не было сил думать, что через час, максимум, через два придётся расстаться на несколько дней. Делать всё в одиночестве: сидеть над сценарием, обедать, ездить по делам, лежать в постели… – Порепетируем ещё? – спросил Рю. – Слышится здесь некое «или». – Помнишь, хотели о правилах поговорить: что можно, чего нельзя – всё такое, – он неловко улыбнулся. – Но не обязательно прямо сейчас. – Я не против. Рю соскользнул ногами на пол. Никита схватил его – и чуть не оставил голым. – Упс!.. – Никита! – хохотнув, Рю застегнул кардиган. – Вернись обратно. – Так я буду морально давить. – А из соседнего кресла не будешь? Рю фыркнул, но всё-таки сел как сидел. – Начнёшь? – спросил он. – Давай ты. – У меня плохой опыт. – У меня тоже. – Можешь, пожалуйста, ты сказать первым? – отвернувшись, Рю сцепил руки. – Мне, правда, тяжело. Да у меня и требований-то особых нет. Это было интересно. Никита снова откинулся на спинку кресла, пытаясь сосредоточиться, но думал совершенно не о том. Судя по всему, не сильно-то Рю верил в эффективность обсуждений. Или в исполнение обещаний? Тем не менее, предложил. Точно не из любопытства. Возможно, происходящее нравилось ему ещё меньше, чем Никите. – Ладно. Попробую. Мне нравится, как всё идёт. Нравится, как мы общаемся. Ты невероятно тактичный человек, всегда готовый выслушать, рядом с тобой не страшно о чём-то личном говорить – очень личном. Я только хотел бы, чтобы ты тоже чаще чем-то таким делился. Чтобы меньше случалось недоразумений, как с той шуткой про ревность. Никита замолчал, удивлённый лёгкостью, с которой сказал это вслух. – Да, понимаю, – Рю кивнул. – Это полный отстой был. Извини, что я так вспылил. Шутка нормальная была, смешная. – Я ведь не о том. – Нет, правда, – он мотнул головой. – Я раньше любил такое, а потом Ламбер всерьёз это начал: где ты, с кем ты, почему в клуб поехал, ебёшься там со всеми, – Рю посмотрел на кипарисы. – У Инкуба богатый опыт был, да, но я думал, какая тут проблема, если всё в прошлом? Думал, не может человек ревновать, когда сам хорош. А потом другое думать стал: что, может, правда, моя вина есть в том, как меня воспринимают. Никита накрыл его сцепленные руки своей рукой. Рю посмотрел вниз, на бабуши. Вздохнул. – Мне трудно бывает говорить. Откровенничать. – Тоже из-за Ламбера? – Нет. Из-за себя, скорее. Я, знаешь, слезливый очень. Всегда такой был. – Слёзы не проблема. Рю усмехнулся. – Не веришь? – Извини, но пока поверить тяжело. Я… поработаю над этим, – он натянуто улыбнулся. – Постараюсь быть откровеннее. – Круто. – Моя очередь, да? – Вроде того. Рю надолго замолчал. Снова хмурился – не зло, а как-то мученически. Никита узнал выражение. Сколько таких лиц было в инстаграме Ламбера! «Горел бы он в аду». – Ладно, – выдохнул Рю, – к чему это всё… Я просто в ужасе, если снова придётся это испытать – снова чувствовать себя виноватым: за то, чего не изменить, за каждый шаг, за каждое прикосновение к другому, за то, что даже флиртом-то не назвать… Половину слов Никита пропустил, потрясённый видом его слёз. Они наполнили глаза, сорвались с ресниц огромными каплями и теперь так и текли по щекам, а Рю их как будто не замечал – говорил и говорил. Ровным голосом. С застывшим лицом. Шумел ветер в верхушках кипарисов, но Никита слышал другое, слышал одинокий, надрывный плач сякухати среди укрытых сумерками холмов. – Что для тебя измена? Он очнулся. Смахнув слёзы, Рю посмотрел ему в глаза. – Измена? – Да. Никита поёжился – с заходом солнца похолодало. – Измена… – пробормотал он. – Секс на стороне, наверное. Отношения с другим человеком, да. – А секс без отношений? Отношения без секса? Флирт за чашечкой кофе? Танцы после парочки коктейлей? Дружеский поце… – Стой-стой-стой! Рю замолчал. – Давай без этого. В смысле, – Никита сжал переносицу, собираясь с мыслями, – давай без воображаемых ситуаций. – Давай, – сказал Рю. В подступившей ночи его глаза стали чёрными – из-за огромных зрачков. Алый цвет кашемира потемнел. Никита погладил Рю по бедру, и там, где коснулся кожи, поразился, какая она холодная. – Замёрз? Рю моргнул. Помедлив, ответил: – Немного, – и тут же опомнился. – Ты не ответил. – Я не люблю такие вопросы. Не люблю выдумывать, что почувствую, – скинув с него бабуши, Никита обнял так, чтобы он подтянул ноги в кресло, потом взял из-за спины подушку и как смог обернул ею ледяные ступни. – Тебе недостаточно одного постоянного партнёра? – Эм-м… Вполне достаточно. – Но нужна возможность случайного секса? – Не особо. – Тогда чего ты хочешь? Тяжело вздохнув, Рю сказал: – Залезть под корягу и пролежать там ещё пять лет. – Да-а, – Никита усмехнулся, – я тоже не отказался бы. Рю коснулся уха губами, и шёпот обжёг сильнее холода: – Я не изменял Ламберу. После свадьбы – не изменял. Тверк, объятия, поцелуи – это было. Сначала просто никого другого не хотел, а после Чёрного Валентина… может, из принципа так решил. Игрушки, разговоры – мне хватало. Никита обнял крепче. Какой жутью веяло от его признания! Мне хватало. Кое-кому тоже хватало случайных парней в «Яйцах» – хватало, чтобы не сдохнуть. «И ты не взбесишься, если он зависнет с другим?» – Когда разнесли ту историю с хоккеистами, – Никита сглотнул, – я много о ней думал – о том, что она не первая и не последняя. Неприятно такое слышать, но людям болтать не запретишь. Что касается измен... Хотелось бы без других людей. Если ты танцевать с ними будешь или обниматься, пожалуйста. Что-то ещё... Не уверен, что готов узнать, как ты целовался с кем-то без меня. – А если с тобой? – Так. Я серьезно! – И я не шучу. – Даже думать об этом не буду! – Извини, – шепнул Рю. – Пойдём в дом, – и ещё тише добавил: – Спасибо, что ноги согрел. По дороге в гостиную Никита глянул на экран смартфона. Шёл уже десятый час. Как быстро пролетело время! Пора было вызывать такси. Вместо этого он сел на диван и уставился на «Мой портрет». Припомнил Роберто Риверу. Крепкий, мрачный парень с выразительным лицом, вызывавшим в памяти все фильмы о морских приключениях и благородных разбойниках. На похоронах, в отличие от отца и брата, он никому не улыбался и ни с кем не говорил. Стоял рядом с матерью – такой же потерянный. Судя по рассказам, именно его Рю считал родственной душой. Было одновременно и легко, и тяжело это представить. Никита вздрогнул, краем глаза заметив в арке алый цвет. Рю ушёл, чтобы переодеться, но спустился в том же, только вместо бабуш на ногах красовались тёмно-красные вязаные следки с двумя помпонами на каждом. Он уже сел рядом, а Никита всё смотрел на них. – Нравятся? – Последнее, в чём ожидал тебя увидеть. Рю захохотал. – Но симпатичные, тут не поспоришь. – Мне нравятся вязаные носки, – он улыбнулся. – Мы в детстве такие носили вместо тапочек. – У меня тоже есть. Только без помпонов. Оба посмеялись. – Так не хочется уезжать. – Оставайся. – Ты не помогаешь. – Рано вставать, да? – Рю придвинулся. – Да, – ответил Никита, обнимая, – рановато. В семь нужно выехать. – Тогда, в самом деле, пора. Но они так и сидели, глядя друг на друга. – Даже немного завидую Виктору. Здорово, наверное, жить в соседних комнатах. – Ничего, – сказал Рю, – в Японии насоседствуемся. Луиза тут обрадовала, что в этом рёкане всего девять номеров. Вместе нас поселят. – Жестоко! – Да, надеюсь, не сразу подеремся. Поймав сочувствующий взгляд, Никита засмеялся и услышал в ответ смех Рю. – Уже забыл, когда последний раз жил с кем-то в одной комнате. – Да, я тоже. Вспомнилась дискуссия о служебных романах. Испытание не заставило себя ждать. От совместной работы мысль соскользнула к сотворчеству, к тому, как люди вообще могут что-то организовать в дуэте. Лаврентьев, когда ставили «Первый снег» строго следил, чтобы Никита и Аллочка всегда репетировали вместе, обсуждали вслух все идеи. Пьеса была старая, ещё времен студенчества самого Егора Владимировича. Он написал её в соавторстве с первой любовью, Варварой Емельяновой. В памяти всплыли два имени – тоже мужское и женское – под другим названием. – Всё забываю спросить, эту «Юрий танцует» можно где-то найти? Десять минут спустя Никита уже держал пьесу в руках. Полсотни пожелтевших листов бумаги, сшитых шерстяной нитью цвета бирюзы. – Только с возвратом, – предупредил Рю. – Единственный экземпляр. – Ого. Никита перевернул страницу с действующими лицами и прочитал эпиграф: «Наши жизни всего лишь истории в бесконечной череде историй. Рано или поздно становится неважно, было ли это на самом деле или произошло в мире воображения. Какой-то там трактат какого-то древнего философа». Рю фыркнул: – Аня хотела дать ему имя, но забыла. – Выходит, тоже ваше творчество? – Да. Мы много таких разговоров тогда вели. Их там навалом в самых неожиданных местах. Это не то чтобы настоящая пьеса, скорее... фантазия о счастливой первой любви. Как это видится подросткам. Но Виктор интересный, да, – Рю посмотрел в сторону, губы тронула улыбка. – Тоже не совсем то, но мне он больше нравится, чем версия Тони. – Намек понял. – Это не намек! – Только между нами, – Никита понизил голос. Рю вздохнул. – Что такое? – Когда мы с Тони спорили о Викторе, такое было дежа вю. С Аней тоже до конца не сошлись. Только один говорил, что Виктор – циник, а другая – что он всегда в центре всего, как Солнце. А я ни тогда, ни теперь переубедить не смог. Виктор – зеркало. Каждый только своё отражение видит. Что там внутри, никто не знает. Может даже, он сам не знает – и боится, что ничего нет. Никита вздрогнул. – Это пустые страхи. Он хороший. Может, без загадки, но очень хороший человек. Такси увозило Никиту вниз по улице, когда в сторону дома Рю пронесся минивэн службы доставки. Через пять минут пришло сообщение. Рю: эх разминулись вы с трусами Ник (L.A.): XD Ник (L.A.): пришлешь фото? ) Рю: даже видео если хочешь Ник (L.A.): .... Ник (L.A.): блядь Рю: это значит да Рю: ? Ник (L.A.): ну и кто из нас отбитый Рю: падение тоже путь Ник (L.A.): какой-то там древний философ? Рю: не заставляй шутить про старика сюй хуи Ник (L.A.): ааааааааааа х))) Рю: прости Рю: если утешит Рю: за это Аня загнала меня в овощной отдел и отхлестала пореем Он действительно скинул видео. В кадре был вид от пояса до середины бедра. Рю гладил себя. Теперь Никита знал, как выглядит смерть – как кружевные трусы цвета морской раковины. Рю то поворачивался задом, убийственно виляя бёдрами, то снова передом, и с каждым разом член всё сильнее оттягивал невесомую ткань. Наконец, Рю освободил его и полил смазкой. Начал медленно дрочить. Рю стонал всё громче, и Никита повторял эти стоны, наяривая в своей спальне. Как он хотел взять в руку его член! – Боже. Накрыв головку, Рю вскрикнул и размазал сперму по животу. Она влажно блестела на светлой коже, на точках-родинках, на чёрных завитках волос… Никита сгорел дотла. Рю: понравилось?) Ник (L.A.): теперь не усну Рю: ты знаешь что делать Ник (L.A.): я уже Рю: дрочи ещё Рю: пока не обессилишь Ник (L.A.): порея на тебя нет Рю: :lol: Рю заглушил мотор и откинул спинку кресла. Надвинул бейсболку до самых бровей. Вроде, не торопился, а всё равно оказался в Санта-Монике почти на час раньше. Двенадцать минут назад Геката прислала сообщение, но он не собирался открывать его раньше вечера. Догадывался, о чём там речь. Сложно было не догадаться, увидев превью: «Какой же он всё-таки муда…». Рю знал, что сделал бывший муж. Разведка в лице Пхакпхума донесла ещё вчера: на концерте группы «Эребус и Террор», исполняя «Откуда вернусь не я», Тибо Ламбер демонстративно сжёг шёлковую ленту для волос, которую обычно повязывал на пояс или на стойку микрофона. Очередной пример пошлой романтики, когда-то милой сердцу обоих, а ныне брошенной толпе. Даже думать не хотелось, что выкинет Ламбер, когда, напившись, вновь возжелает общения, а Рю отправит в чёрный список ещё один номер. Концерт в Монреале был первым в прощальном туре. Впереди ждали Оттава, Торонто, Нью-Йорк, Филадельфия, Питтсбург, Детройт, Чикаго, Сент-Луис, Канзас-Сити, Миннеаполис и Виннипег. Никита не отвечал. Видно, ещё тренировался. Не будь такой жары, Рю прокатился бы вдоль побережья, но теперь решил, что лучше подождать, припарковавшись в тени дома. После трёх репетиций, пусть две из них и длились не больше часа, уверенности у обоих прибавилось. Позавчера Никита неплохо вошёл в образ Виктора, а вот Рю всё топтался на месте, не мог найти точку опоры. Знал, кто такой Юри Кацуки, чем живёт, чего боится, но собрать цельный образ не получалось. Зря он согласился на роль. Невинность, мягкость, нежные чувства – всё это в исполнении Каваками, конечно, удивило бы зрителя, только Рю понятия не имел, где теперь такое отыскать. В каком далёком закутке души? Давным-давно ничего не осталось. Он даже толком не помнил, какой представлял первую – с настоящим гейским сексом – любовь до того, как та самая любовь макнула лицом в говно. И потом, после, его раз за разом влекло к людям, способным думать только о себе. Никита совсем не походил на краши былых времён. Рю даже не был уверен, что в те годы вообще заметил бы такого замкнутого и пресного на первый взгляд парня, пусть даже симпатичного. Из всех более-менее значимых прошлых связей нынешняя больше всего напоминала бурный период отношений с Сэмом. Как ни странно. Страсть тогда быстро прошла, но доля благоговения и благодарность остались навсегда. Может, будь Рю старше и умнее, с комфортом устроился бы под тёплым крылом, но тогда зад жаждал приключений, а не «скучной» стабильности. Теперь, оглядываясь, он удивлялся, сколько всего успел повидать и опробовать до того, как появилась возможность хвастаться открыто. Едва ли современные подростки открывали для себя секс сильно позже, но… «Если они, конечно, не люди вроде Никиты». Восемнадцать. Ему реально уже было восемнадцать! Почти неделю Рю решал моральную дилемму: с одной стороны, играло любопытство, как это вообще ему удалось, с другой, не хотелось поднимать скользкую тему собственного опыта. О большинстве случаев он не жалел, но вот люди, привечавшие тогда его энтузиазм, ходили по краю. Рядом с джипом громко кашлянули. Вздрогнув, Рю повернул голову и увидел двух женщин в полицейской форме. – Добрый день, сэр, – хорошо поставленным голосом сказала высокая загорелая блондинка. – Сержант Бейли. Вторая, милая мулатка, даже не подняла взгляд от смартфона. – Добрый, добрый, – ответил Рю. – Чем-то могу помочь? – Поступила жалоба, что незнакомый автомобиль стоит здесь, – сержант Бейли сверилась с часами, – уже тридцать семь минут, а водитель в нём сидит бездвижно. Мулатка фыркнула, но, когда напарница оглянулась, сделала вид, что закашлялась, быстро убирая смартфон в карман. Рю залип на длинную сильную шею сержанта Бейли и высокие скулы. Представил строгий взгляд, который скрывали солнцезащитные очки. Стало жаль, что сейчас он ответит – и эта прекрасная спартанка уйдёт, чтобы дальше охранять покой улиц Санта-Моники. – Извините, – Рю сделал вид, что зевнул. – Жду приятеля, наверное, задремал. – Приятель назначил вам встречу именно здесь? – Вроде того. Он живёт в этом доме. Так уж получилось, я раньше времени приехал, а у него ещё дела. – В этом доме, – голос сержанта Бейли стал холоднее, – магазин и художественная студия, сэр. – Да. И квартира Никиты Ершова. Вон он, кстати, бежит. Сержант Бейли не дрогнула, а вот мулатка тут же повернулась, куда он показал. – Ой! И правда! Над ухом раздался тяжёлый вздох. Никита неумолимо приближался. Рю кинул бейсболку на заднее сидение, прижал взъерошенные волосы солнцезащитными очками и, поправив брови, снова повернулся к сержанту Бейли: – Я нормально выгляжу? – Несколько взволнованно для ланча в будний день. Она, наконец, улыбнулась – и будто солнце коснулось Рю. Он тоже ответил улыбкой. – Боже мой! – закричал Никита ещё от соседнего дома. – Что на этот раз?! – Всё в порядке, – сержант Бейли повернулась к нему. – Отрадно слышать! Последние футы он прошёл быстрым шагом. – Сэр! – воскликнула мулатка. – Пожалуйста, можно селфи на память? – Офицер Лопес, – сказала сержант Бейли. – М-м-м, – Никита растерялся, – если тебя не смутит, что я в этой футболке тренировался последние два часа… Судя по верещанию в ответ, офицер Лопес ничуть не смутилась, а очень даже пришла в возбуждение. Они быстро сфотографировались. – Йеп! – она подпрыгнула. – Спасибо! Будет, что ответить бесконечным цветущим полям! – Ого, – Рю вышел из машины, – уже так сильно цветут? – Да сами посмотрите! Плюнуть некуда, а что на выходных будет, даже представлять не хочу! Офицер Лопес беззастенчиво продемонстрировала всем троим ленту инстаграма, где, в самом деле, оказалось немало пейзажей со склонами, сплошь укрытыми полевыми цветами: маки, вербены, колокольчики, пустынные лилии. Да, прав был мистер Рамирес, когда обещал много цветов в этом году! Рю запомнил геотег: Национальный парк Анза-Боррего-Дезерт. – Очень красиво, – сказала сержант Бейли. – Стоит поездки на природу всей семьёй. – В пустыню? Там же гремучие змеи! Дикие животные всякие… – офицер Лопес встряхнулась. – Бр-р! – А в чём состояла жалоба? – Никита метнул недобрый взгляд на соседний дом и сразу же сделал вежливое лицо. – Чтобы, так сказать, не повторяться. – Не переживай, Ник, – ответил Рю, – просто забеспокоились, что незнакомая машина здесь стоит. – Незнакомая? – он удивился сильнее обычного, но выглядело натурально, по-американски. – Но ты здесь паркуешься не первый раз, а пару недель назад она вообще тут весь вечер простояла… Странно, очень странно. – Лучше сто раз приехать по ложному вызову, – офицер Лопес подняла палец вверх, но сказала без энтузиазма, – чем пропустить один настоящий. – Всё так, – сержант Бейли снова улыбнулась. – Хорошего дня, парни. Не шалите. Полицейские перешли через дорогу, сели в свою машину и уехали в сторону Монтана-авеню. – Не шалите?! – А сержант Бейли знает толк. Никита ответил выразительным взглядом. Порозовевший, взъерошенный, потный – Рю повалил бы его прямо здесь. – Открыть гараж? Загонишь своего Красавчика. Там, где солнечные лучи падали на дорогу и тротуар, горячий дневной воздух дрожал. Мысли текли словно мёд. Не стоило так долго сидеть в машине в такую жару, пусть даже в тени. – Не знаю, о каком гараже речь, – Рю облизнул губы, – но, в любом случае, да. Гараж был на первом этаже – широкий роллет со стороны проулка. Рю думал, там доставляют грузы в магазин или что-то в этом духе, но внутри оказался не склад, а два парковочных места, одно из которых занимал спорткар. Никита ржал всё время, что они поднимались по чёрной лестнице. Только когда закрылась дверь, Рю притянул его за футболку и засосал. Возмущенное мычание быстро сменилось довольным. Сплетение языков во рту, липкая кожа под руками – Рю почти слышал, как ударяются друг о друга застигнутые страстью тела: напряженные бедра по расслабленным ягодицам. Как же он хотел ебаться! Вогнать Никите по самые яйца. Слушать его стоны и мольбы. Как давно Рю не был сверху. Как давно никого не трахал! – Воу, – Никита с силой отстранился, – полегче. Рю прижался лбом к его плечу. Накрыло так накрыло. – Я быстро в душ, ладно? – Никита бросил спортивную сумку на пол. – Даже переодеваться не стал, сразу домой. – Не стоило так торопиться. – Хотел скорее увидеться. Никита подмигнул. Стянув кроссовки, он скрылся в ванной. Рю разулся, прошел сначала на кухню, где умылся холодной водой, и только потом вернулся в гостиную, упал там на диван. Снова, как в первое утро, разглядывал потолок: белые извивы на светло-голубом фоне. Так же шумел душ. Как Рю было плохо тогда! Мучимый ужасным похмельем, он проклинал себя за то, что всё испортил. Не ждал никакого сочувствия и никакого продолжения. Думал, Никита из тех людей, кому не нужны лишние проблемы. Прошлое витало так близко. Остановись, Каваками. Рю сел. На журнальном столике лежали безободковые очки: узкие линзы, тонкие прозрачные дужки. Он осторожно взял их – весили всё же тяжелее, чем казалось, – но поборол искушение примерить прямо сейчас. Под очками Рю нашёл страницы сценария, не сшитые между собой. Подвинул к себе верхнюю. Ворон. Андрей, я знаю, ты слышишь. Капитан Арктика (Древний). Его уже не спасти. Минуту Рю гадал, изменились ли нравы в «Mirror Group» и там стали выдавать актёрам на руки хотя бы отдельные части сценария, или Никита Ершов стал исключением, или, может, он вообще вынес эти страницы тайком. В любом случае, читать их не следовало. Не следовало их читать. Нет, Каваками! – Я быстро, – склонившись над страницами, он пролистал назад в поисках начала сцены. – Никто не узнает. – Бля-я-я... Рю подпрыгнул. Он не только потерял счет времени, но и вообще связь с внешним миром. И осталось-то всего полстраницы! Никита стоял в двух шагах, придерживая на бедрах зеленое полотенце. – Я что, оставил их здесь?! – Я... – выпалил Рю. – Я дочитаю?! Он сам до конца не понял, спросил или потребовал – так его захватили сцены с Древним. – Много? Рю показал. Никита тяжело вздохнул. Ничего не ответив, ушёл в спальню. Закончив, Рю сложил страницы, как было. В голове звенело. Он не возлагал больших надежд на финал «Лиги Севера», но то, что прочитал сейчас, действительно было круто. И ещё круче было то, что Никита мог блеснуть в этих сценах своим злодейским талантом. Может, даже ярче, чем в «Насекомых». Рю радовался, что сел смотреть их один. Никто не мешал ему каждую минуту бить по пробелу, кататься по кровати, кричать и хохотать на весь дом. Никита вернулся из спальни в домашней одежде и упал рядом. – Пиздец. – Да брось! – Сегодня на столе забыл, а завтра что? Оставлю в кафе? По ошибке выброшу в мусор? Рю обнял его. – Это полный отстой, – Никита уткнулся носом в шею. – Ничего страшного не случилось. Считай, не видел никто. – Я про содержание. – М-м-м?.. – Если не хочешь об этом, я пойму, – он вздохнул. – Просто не знаю, с кем посоветоваться. Никому эти сцены показывать нельзя, даже ребятам. – И тому, кто играет Ворона? – удивился Рю. – Понятия не имею, кто в этот раз будет Вороном. – Ты говорил, съемки уже в мае. – О, мы не только текст узнаем за пять минут до сцены... Отодвинувшись, Рю посмотрел на его лицо – да, не хуже, чем в записи трёхлетней давности. – Тебе идёт сарказм. – Прикинь! – вспыхнул Никита и тут же буркнул: – Извини. Я просто в бешенстве. Каждый раз. – У тебя хотя бы есть возможность ознакомиться, – Рю взъерошил его волосы. – Вечером уже нужно вернуть Ларе. Я записал кое-какие мысли, конечно, но... Не знаю, всё равно не по душе, что всё так перевернули. В комиксах... – Знаю. Читал. В комиксах Древний искушал Ворона, и тот чудом устоял. Во многом, стараниями обретенных друзей, которые верили в его лучшие стороны. – Могу представить, что Ворон смог вернуться к прежнему себе, – Никита покачал головой, – но Капитан Арктика?.. – Не веришь в него? – Разве это вопрос веры? Он сильный человек, но снова очнуться и понять, что злое колдовство оказалось сильнее? Что он снова причинил боль, стал причиной смерти? – Кто-то умрёт? – Нет, но он до последнего считает, что вместе с Умкэнэ убил Людмилу. – Но друзья ведь на его стороне? Не держат зла? – Да, они понимают, что Древний любого из них сломал бы. Судя по кислому лицу, Никита не считал, что этого достаточно. – Я думаю, ты переоцениваешь моральные качества Ворона, – сказал Рю. – Он могущественен, да. Но так ли ему близки идеи того, что считается добром? Если помнишь, в комиксах на том всё и строилось. Древний говорил, что Ворон ближе к нему, чем к людям, и всякое такое, а Ворон всерьёз сожалел, что былые времена, когда боги были гораздо сильнее, прошли. Типа, вот бы снова все нам молились, а не залипали, скажем, в инстаграм. Мне кажется, Андрею, как христианину и честному человеку, гораздо легче проникнуться идеей возвращения к привычной жизни. Он ведь это по-настоящему любил. И не по своей воле оставил. А Ворону-то что? Сколько он всего повидал. Рухнет мир – да и хер с ним. Боги новый сделают, лучше прежнего. – О, – Никита удивился, – я даже не думал с этой стороны. – Честно говоря, – Рю усмехнулся, – в таком перевертыше гораздо интереснее не как Ворон отговорил Капитана, а чем Древний его соблазнил. Это будет? – Увы, эта прекрасная линия останется за кадром. – Жаль, жаль. – Мы с ребятами сошлись на версии, – он понизил голос, – что Древний пообещал ему вечное расположение всех мухоморных девиц. Рю захохотал. Никита убрал страницы сценария «Лиги Севера» в черную папку, принёс из спальни свой экземпляр «Юри на льду» и вместе с ним пьесу. – Прочитал. Возвращаю. – Сильно смеялся? – Местами было. Но всё равно интересная вещица. Совсем другой Виктор, да. И Юрий всего один. Романтическая линия грешновата, конечно. Рю фыркнул. – Правда. Подкатывать к парню, которому пятнадцать – такое себе. Я всё же надеюсь, Виктор объяснил ему, почему конфетно-букетный период нужно растянуть на пару лет. – Позиция, достойная уважения. И хотя Рю сам её придерживался, сказать без иронии не получилось. Как будто на секунду его языком завладел тот подросток, которым он когда-то был – одинокий и вздорный, готовый ради капли любви свести с ума кого угодно. – Я так считаю не из-за страха перед наказанием, – предупредил Никита. – Понимаю ещё, когда двум малолеткам не терпится, но когда один взрослый да при том на порядок старше... Тут много возникает вопросов. Рю кое-как выдавил улыбку. – Легко запудрить мозги тому, кто младше и наивнее, кто ещё не понимает толком, что можно партнёру позволить, чего нельзя, и... – Пожалуйста! Сменим тему. – О. Извини. Рю отвернулся, пытаясь дышать глубже и ровнее. Слёз не было. Было кое-что похуже. Чувство вины. За былую настойчивость, за попытки брать людей измором, за многое другое, чего Рю благополучно не помнил большую часть жизни. Что он подумает о тебе, когда узнает, чем ты занимался в пятнадцать? Почему это говорил голос Тибо? Ламбер ничего не знал. Сверху падали ещё обвинения, уже не связанные с юностью: все парни, все безумные вечеринки в «Яйцах» и уикенды в Малибу, всё утекшее в Сеть и всё навеки оставшееся среди своих. – Рю? – Извини, – он опомнился. – Не хочу рассуждать на эту тему сейчас. Мой первый... Он гораздо раньше был, чем можно – и чем нужно, пожалуй. Никита обнял со спины, поцеловал плечо. – Прости, пожалуйста. Я не знал. – Никто не знает. Это не для публики история. Не для ближнего круга даже. – Договорились. Не лезу. – Спасибо. Никита снова поцеловал – теперь возле уха. – Чем тебе настроение поднять? Рю повернулся к нему, краем глаза заметив блеск очков на столике. Тут же пришла идея. – Примеришь? – Ты серьёзно? Не-е-ет. – Понаблюдать хочу. Никита. Пожалуйста! Никита ушёл в ванную, чтобы снять линзы. Вернулся, подслеповато щурясь, как в день знакомства. Взял очки со столика, с недовольным видом повертел в руках, вздохнул и только тогда надел. Они почти терялись на лице и придавали Никите вид очаровательного студента или, может, молодого перспективного специалиста в какой-нибудь научной области. – Эти, вроде, ничего, – сказал он смущённо, – но всё равно лишний раз не надеваю. – Почему? – Чёрт знает. Вроде, не дразнили даже. Неудобно – из-за этого, наверное. Бегать, прыгать, наклоняться. Осенью – все дожди на них, зимой – весь снег. Летом потеешь – и они сползают с носа. Я ещё таким растяпой был: раз в год точно приходилось новые очки покупать, иногда по два раза. А гопники? – Никита разошёлся, взмахнул руками. – Как будто очкарик обязательно лёгкая жертва! В Питере вечная была история: привяжется какой-нибудь Вася, и стой потом с ним, чеши языком полчаса, чтобы отбрехаться. Однажды вообще такое вышло... Подошли до меня доебаться, а день и так не задался. Веришь, даже дослушать не смог! Так интонация взбесила. Дал одному в морду со всей дури – и убежал, пока второй стоял охуевши. Рю захохотал. Никита сам смеялся. – Не знаю, что нашло. Ни до, ни после первый в драку не лез. Дипломатию разводил всегда. Надеюсь, хотя бы нос тому парню не сломал. Удар-то хорошо поставлен. Рю согнулся пополам. – После этого случая первые линзы купил. – О-ох, Никита! Опасный ты человек! – Да уж, – он поправил очки. – Самому страшно бывает. – Ладно, – Рю справился со смехом. – С чего начнём? – Я спросить кое-что хотел насчёт пьесы, но теперь не уверен, стоит ли. – Насколько это плод воображения? – Если тяжело отвечать, не нужно. Рю нашёл взглядом название на пожелтевшем листе. Казалось, ответ на поверхности, но… Был ли он когда-нибудь тем Юрием, которого вообразила себе Аня? Был ли Виктор хоть немного Веней или Дионисом-из-фантазий? Была любовь главных героев реальностью или выдумкой? Рю тогда верил, что всё могло сложиться именно так, а теперь понимал, что Аня верила тоже, только в другое – что всё ещё может сложиться именно так. Был ли, в таком случае, Виктор Аней? И если был, то настоящей, обращённой к миру, или же той, которую знала только она сама? – Сложно, – наконец, ответил он. – Я, правда, втрескался в преподавателя балета, но всё остальное – радужная фантазия. Виктор… – Рю замолчал, не зная, какие ещё найти слова, а когда продолжил, уже не знал, зачем вообще говорил, ведь всё это больше не имело никакого значения, это всегда была история двоих для двоих, которую не объяснить другим и не понять никому, кроме тех, кто её создал. – Знаешь, до сих пор есть мнение, что все девушки мечтают встретить принца, а тогда эта идея ещё трепыхалась. Но Аня была из тех девушек, которые, наслушавшись сказок, сами хотят принцами стать. – О… так это… Что-то такое мелькнуло в голубых глазах, и на секунду Рю поверил в невозможное, в то, что Никита действительно понял всё. Может даже, больше, чем всё. Мир сделал оборот, смешав любовь и горечь, – как Рю вновь позволил этому произойти?.. Его сносило волной невыносимой обиды на несправедливость жизни, отнявшей самое дорогое, и такого же невыносимого отчаяния, что колея уже слишком глубока, и с неё не свернуть. Сколько счастливых финалов ни выдумывай – люди так и будут терять друг друга по глупости, не успев толком обрести. Из-за безобразных рыданий посреди спокойного разговора, например. Сказал же он, Каваками, не нужно, если тяжело. Зачем полез?! – Рю, – Никита погладил по спине, – мне очень жаль. – Изв… Извини, – слова дались кое-как. – Сейчас… продолжим… – Продолжим что? Рю зажмурился. В темноте перед глазами вспыхнула шёлковая лента. – Реп… репетицию. Никита развернул его к себе. Встряхнул. – Нет уж. Никакой сегодня репетиции. Едва ли кто-то в мире мог ударить больнее, чем Тибо Ламбер, но Рю нашёл такого человека. Глубоко вдохнув, он собрался, чтобы сказать, как мало осталось времени и как важна каждая встреча, но вместо этого всхлипнул снова – громче прежнего. Обняв, Никита шепнул на ухо: – Прости. Пожалуйста, прости, что пришлось это вспомнить. Рю тонул в объятиях, растворялся, как лёд в стакане газировки, и вместе с ним самим растворялось всё, что приносило боль. – Это не только из-за Ани. Ламбер вчера… Горло снова свело. – Тш-ш. Не нужно. Знаю я, что он сделал. – Везде уже, да? – Не везде, – Никита поцеловал в висок. – Ануш ретвитнула видео с его концерта, наставила фейспалмов, сколько уместилось. Не смог устоять. Комментарии немного почитал. Про ленту эту. Мудила он. – У-ы-ы-ы!.. – Всё-всё, молчу. Может, пиццу закажем? Посмотрим сериал какой-нибудь? – Пожалуйста, давай хотя бы почитаем по ролям! – Рю… «Не хочу! Не хочу из-за этого ублюдка снова остаться без работы!» Эта мысль вспыхнула так ярко, что он даже не расслышал, что сказал Никита. Откуда она взялась? Была ли правдой? Воспоминания о том, что предшествовало отстранению от съёмок, поблекли и перепутались, а следующие полгода просто исчезли. Вот второго декабря он бежал из Лос-Анджелеса, а вот уже срался с Тони и Юмико в монреальской квартире. В середине мая. Рю глубоко вдохнул и выдохнул. Он не хотел об этом думать – и не хотел вспоминать, что успел услышать вчера утром в те несколько секунд, пока, прижимая смартфон к уху, пытался проснуться и понять, что происходит и как это прекратить. Суть оскорблений сводилась к тому, что «личность крокодила раскрыта», и нелестным комментариям относительно внешности и умственных способностей Никиты. В замкнутом мире кино никакой роман было не утаить, и от Марии Рю знал, что слухи о русском супергерое, зачастившем в небезызвестный дом с кипарисами, уже будоражат Голливуд, но в страшном сне не мог вообразить, что Тибо Ламбер до сих пор мониторит сообщества местных инсайдеров. В кармане Никиты настойчиво вибрировал смартфон. – Тебе звонят. – Потом отвечу. Отодвинувшись, Рю поднялся. – Умоюсь пока. Когда он вернулся, Никита ещё держал смартфон возле уха. Слушал в глубокой задумчивости, что говорил мужской голос. Рю остановился в дверях гостиной, не решаясь сесть, где сидел. Судя по всему, разговор был непростой. – Да, невесело, – сказал Никита по-русски. – Спасибо, что сразу позвонил, и маме передай, когда проснётся, что она всё правильно сделала. Сами-то как? Дослушав длинный ответ, он, наконец, улыбнулся: – Круто-круто. Я тоже хорошо. Да, дел много. В среду уже в Нью-Йорк, а там вернусь – и сразу в Японию. Ух, не верится. Что-о-о? Боже мой, а у них откуда такая информация? – Никита расхохотался. – Передай дяде Серёже, что вредно смотреть столько гей-порно! Собеседник тоже громко смеялся. – Ладно, давай. Пап! Ты нормальный? Не буду я ему свистеть! Он же лаять начнёт, всех перебудит там. Вот утром и… Поморщившись, он отодвинул смартфон от уха – из динамика прогремел собачий лай. Потом, чуть тише, раздался голос отца: – Бублик! Тихо! Ну, что такое? Да, Калифорния на связи, а волноваться так зачем? Пёс виновато заскулил. – Бу-у-ублик, – ласково позвал Никита, – не грусти, Бублик! В декабре приеду. – Ау-а-а-ав! И здесь, и там посмеялись, а после распрощались окончательно. – А ты чего там застыл? – Мешать не хотел. – Боже мой, – Никита закатил глаза, очки снова сползли вниз по носу, – если бы разговор секретный был, я ушёл бы туда, где не слышно. Рю вернулся на диван. – Всё хорошо дома? – Уже хорошо, – он кивнул. – У Бублика опухоль нашли. В Твери побоялся врач оперировать, сказал, старый пёс уже, зачем это. Ленка – в слёзы. Родители – обзванивать друзей. В Москву в итоге повезли. Там операцию сделали, вон, сам слышал, пациент уже признаки жизни подаёт. Мама весь вечер гневный отзыв тому тверскому врачу строчила. – Хорошая у тебя семья, – Рю улыбнулся. – Не знал, что собака у вас тоже есть. Думал, только кошки. – Кошки в Петербурге. А в Твери – Бублик. Так что насчёт пиццы? – Только если будем читать по ролям. Долго выбирать не пришлось. В пиццерии, где Никита не так давно заказывал «Маргариту», всем желающим предлагали в подарок к основному заказу новинку сезона под названием «Чумовое ассорти». Из угла уведомления с акцией помигивал красный перчик, сообщая: «Адски остро!». – Здесь-то я и умру, – сказал Никита. – Тогда возьмём «Тихоокеанскую» и это говно в подарок? – Не называй мою новую любовь говном! – А что будет? – Покусаю. Демонстрируя серьёзность намерений, Никита нежно зажал зубами мочку уха, щекотно дунув в шею. Рю чуть не заказал доставку в Беверли-Хиллз. Шутливо отпихнув Никиту, вбил его адрес, оплатил заказ и чаевые курьеру, после чего вернулся в объятия. – Как ты? Пришёл в себя? – Извини, что так вышло. – Всё в порядке. – Тяжёлая это история, – Рю положил голову Никите на плечо. – Обретение, принятие любви. Не на что опереться. Куда ни глянь, всюду дерьмище. – Та же херня. Близкие, друзья – пожалуйста. Но двое, по-настоящему? Не могу представить. То есть, логика подсказывает, что есть зона здоровых отношений на шкале между розовыми соплями и чёрным цинизмом, люди ведь как-то её находят, – он беспомощно взмахнул руками, помолчал. – А у Юри есть предыстория? – Вроде, Тони придумал его, когда ел кацудон. Под впечатлением от моих подростковых фантазий. – Боже мой! – Да, есть такое. Но он сам виноват. Не нужно меня с дурацкими вопросами преследовать. Я всегда честно отвечаю, если сильно злюсь. Никита гоготнул. Потом, понизив голос, спросил: – А что там было? – Один юноша любил плескаться с древнегреческим богом в озере. – И? – И соблазнил его там. – А бог что? – Да что бог? Посмотрел на это и сказал: «Ебать, это я удачно зашёл!» – Круто, – Никита посмеялся, но это был добрый смех. – Знаешь, я подумал вдруг: если Виктор и Юри оба вышли из таких естественных, сильных желаний, из незамутнённых – в лучшем смысле – фантазий о первой любви, может, над ними и не имеют власти никакие… – запнувшись, он продолжил дрогнувшим голосом, – никакие ошибки, совершённые нами на земле? Рю втянул воздух носом, но с тем же успехом мог останавливать лавину силой мысли. Что с ним делал этот человек! Тибо доводил до слёз, сжимая в тисках вины, а Никита – распахивая двери там, где он сам давно видел одни тупики. Так же Рю рыдал весь первый месяц в «Сайлент Лейк», стоило кому-то из персонала мягко назвать его по имени или предложить услугу, в которой он действительно нуждался. Тогда Рю стыдился боли и слёз, обзывал себя никчёмным человеком, пока не услышал от доктора Симмонса простую и очевидную истину: кому больно, тот ещё жив. Кто плачет, тот освобождается для новых чувств. Ошибки, совершённые нами на земле. Никита смотрел на мир из той же точки, не считая себя лучше или хуже. Признавая право каждого человека выбирать не одни только верные пути. Возвращая то, что растащили многие и многие до него. Не только Тибо Ламбер. Никита ничего больше не говорил, словно знал, что слёзы облегчения требуют тишины. Даже не двигался, только гладил руку Рю своей рукой. Наконец, отпустило. – Спасибо. – За что? – Ты всё правильно сказал, – Рю повернулся и увидел растерянное, смущенное лицо. – Не обязательно зацикливаться на своем опыте. Личное – это лишь часть возможного. Я давно не работал. Важные вещи подзабыл. – То есть, слёзы не от... – Нет-нет, больше катарсис, – он вытер щёки. – Спасибо. Я должен был это услышать. – Вау. И часто бывает, что ты плачешь от чего-то приятного? – Частенько, если ты об эмоциях. В постели – редко. Лицо Никиты вытянулось. – Очень редко, – поспешил сказать Рю. – Только если что-то невероятное было, а в сексе всё-таки обычно без чудес. К счастью, честно говоря. – Блин. Даже как-то завидно. – Рассказывай. Такой набор эмоций у тебя. Я всё видел. И «Насекомых» посмотрел, и «Мотыльков». – Сраные «Мотыльки»! Руслан рассказал, роль досталась Никите в наследство от Саши Веретина, и Рю сильно удивился, обнаружив, что ему удалось не только в точности повторить лёгкий Сашин стиль игры, но и сделать это достаточно деликатно, чтобы во всём читалось уважение к чужой работе, а не только подражание. Сейчас Никита кривился, но, верно, лишь потому, что сам не знал, каким богатством владел. – Ты – потрясающий, – сказал Рю, коснувшись его лица. – В театре, наверное, страшно расстроились, когда ты уехал? – Или обрадовались, – проворчал Никита. – Зрители уж точно плакали. Я видел комментарии! Он чуть улыбнулся. – В кино ты так же хорошо играть можешь. Даже лучше. Обе эти роли – отличная возможность. Рю не просто верил – знал это наверняка. Никита стал нежно-розовым. Наконец-то проняло. – Спасибо, – пробормотал он. Рю обнял его снова. Было так хорошо, так тихо, так спокойно, что ушло даже желание целовать. Они сидели, глядя друг на друга, пока не раздался звонок. – Встречу курьера, – Никита нехотя встал с дивана. – А ты пока выбери, откуда читаем. «Тихоокеанская» оказалась неплоха. Похуже «Маргариты», но отлично для пиццы за тридцать баксов. А вот «Чумовое ассорти» стоила того, чтобы жить. Рю взял второй огромный кусок и, притворно вздохнув, процитировал: – Тут-то я и умру. В итоге не доел, вернул в коробку. Никита тоже не продвинулся дальше трёх кусков. Сценарий был один, но читали, обнявшись, не только по этой причине. Рождалась между ними какая-то новая общая тема, нечто большее, чем физическая близость и личная приязнь. Два часа пролетели как миг. Никите пора было на встречу с Ларой, а Рю – в студию, куда он, наконец, снова стал ходить по два-три раза в неделю. В этом полугодии – по средам, пятницам и воскресеньям. – Если по пути, могу подбросить, – сказал Рю. – Здесь недалеко. Две улицы всего. – Тем не менее, предложение в силе. – Тогда не откажусь. Они поцеловались, и Никита ушёл в спальню. Вернулся быстро. – Не слишком? Светлые штаны, броская рубашка. Взгляд упорно возвращался к ширинке. Тонкий хлопок мало что скрывал. Да, в «Яйцах» Рю оседлал бы такого парня, не раздумывая. – Идеальная реклама твоего хера. Вздохнув, Никита развернулся к двери спальни. – Эй! Я разве сказал, что плохо? – Не уверен, что готов услышать похожий комплимент от другого человека. Оставив сценарий на диване, Рю подошел к Никите. Обнял, сильнее прижимаясь к бёдрам. Опустил руки на задницу. – Ты потрясно выглядишь в этих штанах. – Ладно, – Никита улыбнулся, – уговорил. – Уже выходим? – Да, пора. Он собрал пиццу из двух коробок в одну. – Оставлю ребятам в магазине, они всегда рады еде. Обулись. Никита взял коробку и чёрную папку, сунул ключи в карман, задумался, вернулся к трюмо и, достав из ящика ещё один комплект, протянул Рю. – Пусть будут у тебя. – Уверен? – Я раньше художникам оставлял, но сейчас в магазине каждый месяц новый продавец. В студии тоже много новеньких. И разве весело целый час под окнами торчать? Рю взял, повертел в руках увесистую связку с брелоком в виде маленькой матрёшки. Расставшись с сарафаном и платком, она оказалась знойной русой красоткой в бикини. Солнцезащитные очки на макушке, свисток на шее, красный спасательный поплавок в руках. Рю усмехнулся, узнав стиль, и подумал: снова ключи. – Серьёзный шаг. – Ага, – Никита поиграл бровями, – и мне не придется больше спускаться, чтобы дверь открыть. – С этого бы и начал! На лестнице Рю спросил: – Успеем ещё увидеться до среды? – Конечно! Я вторник от дел освободил. Новость была отличная. Во вторник Рю хотел доехать до своего мануальщика, но тот легко относился к переносу встреч. – У меня тоже особых планов нет. Порепетируем? Миновав площадку с Фосфоресцирующим Упырем, они увидели впереди дракона. – Может, – Никита приобнял за плечо, – просто свидание? – Хорошо. Во сколько? – Хоть весь день. Пальцы сильнее сдавили плечо, и по телу разлился жар. За долю секунды Рю представил, сколько всего может вместить свидание, длиной в целый день. – Да. Круто. Отличный план! – Есть идеи? – Пока нет. Но до вторника придумаем, да? Остановившись, Никита поцеловал Рю и ответил: – Да. Рю выехал в проулок и сам закрыл гараж. Когда вернулся за руль, Никита всё ещё залипал в инстаграм. – Обалдеть, – сказал он, когда хлопнула дверь. – Никогда бы не подумал, что пустыня так цветёт! Никита повернул экран, и Рю увидел бескрайнее море цветов – ещё больше, чем на тех фотографиях, что показала офицер Лопес. И снова – Анза-Боррего-Дезерт. – Хочешь, сгоняем во вторник? – А успеем за день? – удивился Никита. – Вроде, это не так далеко, – Рю припомнил, что говорил Робби. – Миль двести. – Выходит, четыреста, если туда-сюда, и там, наверное, придётся поколесить. – Если выедем до утренних пробок и жары, часов, скажем в пять-шесть, а потом вернемся по темноте, то вполне успеем. Дома будем поздно, конечно. Во сколько в среду самолет? – После обеда. – Тогда даже выспаться успеешь. – Это точно не шутка? – Никита. Я серьёзно. Поехали, если хочешь. – Класс! – он натурально подпрыгнул. – Покатаемся по Калифорнии! Спасибо! «Класс! – давным-давно кричала Аня, сев за руль уже своего старенького «Форда». – Теперь-то заживём! Покатаемся по Калифорнии! Ух, какие настают времена! Ты со мной?». Рю смеялся в ответ. Конечно, он был с ней. Всегда. Во всём. Четырнадцатый – «золотой» – август словно ожил под кожей, но впервые после смерти Ани сердце сжалось не от тоски. Рю больше не сожалел, что это было. Ведь это было. Никто не мог этого отнять. Он смотрел в голубые глаза за стёклами очков, всё пытаясь поверить: настоящее тоже есть и каждую секунду превращается в такие же сокровенные воспоминания. Потери не отменяли жизнь. Ещё горячие после жары улицы, вечерний воздух, оранжевый закат, разговоры о будущих путешествиях – если бы Рю уже не предложил Никите встречаться, то сделал бы это прямо здесь. – Ты так молчишь. Это хорошо или плохо? – Это… волшебно. Они почти поцеловались. Почти. В последний момент Никита отпрянул. Ощупав лицо, он воскликнул: – Я что, в очках?! Рю замер, открыв рот. Не мог же он ответить: «Да, Никита, ты в очках». Они же были не в ситкоме! Хотя… – Да, Никита, ты в очках, – сказал Рю тем самым тоном и, не удержавшись, добавил, акцентируя последнее слово: – Разве не видишь? Тут бы второй актёр закричал. И второй актёр, конечно, закричал, скорчив такую рожу, что Рю повис на руле, подвывая от смеха. Когда оба проржались, Никита сказал, потирая абсолютно красное лицо: – Боже, почему в твоей фильмографии так непростительно мало комедий? Рю усмехнулся. К чему было врать? – Танака, мой агент, больше не разрешил. Говорил, нельзя портить имидж. – Жалеешь об этом? – Есть немного. Подвинувшись ближе, Никита сказал: – Ничего, теперь-то наверстаешь! В четыре двадцать Никита открыл глаза, так и не поняв, сумел ли поспать хотя бы три часа, или так и провалялся в странном состоянии, усталом и взбудораженном одновременно. Национальный парк Анза-Боррего-Дезерт! Не верилось до сих пор. Всю неделю Никита старался не думать о поездке, зная, как изменчивы спонтанные планы, но обошлось. Всё-таки ехали. Сегодня. На репетициях с переменным успехом старались уйти от личного, а тут пообещали друг другу не вспоминать о работе. Целый день. Никита прочитал новые сообщения. Рю: доброе утро :* Рю: позвони как проснешься Рю ответил не сразу. – Ого, – наконец, донеслось из динамика, – уже? – Ты в пять подъедешь, разве нет? – Извини, почему-то больше рассчитывал на вариант с пробуждением поцелуем. – Вот, значит, как? – Прости-прости, – Рю засмеялся. Сев на кровати, Никита зевнул и включил светильник. Полдела было сделано. Теперь оставалось пятнадцать минут на душ и примерно двадцать – на быстрый завтрак и варку кофе. Ко-о-офе. – Будешь кофе? – Если ты к пяти соберёшься, времени лучше не терять. Сегодня жару обещали. – М-м-м, – ещё усилие, и Никита поднялся, – нет же, я про кофе... с собой! Рю засмеялся снова. – Иду в душ, так что есть время, чтобы подумать и... – ...согласиться? – Не так уж плохо я это делаю. – Ох, Никита! – он сказал как-то смущенно. – Знал бы, не стал бы сейчас кофе пить. Если только глоточек – попробовать. – Договорились. – Я сделал сэндвичи. Шесть штук. – Есть смысл не завтракать? – Ага. Дуй в душ. Скоро буду. Рю приехал в четыре пятьдесят шесть, и, сказать по правде, Никита тоже изрядно удивился, что они выедут из Санта-Моники, как запланировали. Ровно в пять он плюхнулся на пассажирское сидение и захлопнул дверь. – Это всё? – удивился Рю. В руках у Никиты была только термокружка. – Мы всего на день! Что может понадобиться, кроме кредитки и смартфона? – Наличка. – Наличку взял. – Может, хотя бы сбегаешь за бейсболкой? Днём там до сотни обещают. Никита продемонстрировал бандану, завязанную на запястье. – Без лица останешься. Без носа – точно. А вот об этом он не подумал, но решение пришло быстро: – По дороге куплю. Мы же где-нибудь остановимся? Не хочу возвращаться. – Как знаешь, – сказал Рю. – Едем? – Подожди. Никита поцеловал его, надеясь, что никто не увидит их в такой ранний, глухой час. Красавчик тронулся с места. Миновав центр Санта-Моники, свернули на фривей. Накануне Никита изучил возможные маршруты – в любом случае выходило, что первые два часа ничем не удивят, поэтому он не стал отказывать себе в удовольствии и смотрел на Рю. Снова этот профиль в темноте. Как в самый первый раз. – Что такое? – Ничего. – Никита! – Просто ем взглядом. Нельзя? – Сэндвичи там. Рю указал за спину. На заднем сидении стояла сумка-холодильник, а слева от неё – упаковка полулитровых бутылок с питьевой водой. Рядом лежали светлая рубашка с длинным рукавом, бейсболка и солнцезащитный крем. Внизу на коврике стояли трекинговые ботинки. – Если любишь рыбу, лучше начать с тех, которые с тунцом. Ржаной хлеб. Остальные с индейкой – добавил туда горчицу и карри, совсем чуть-чуть, не острые. Никита снова посмотрел на Рю: лёгкая улыбка, небрежная укладка, длинная футболка, плотные леггинсы… Взгляд остановился на мокасинах. Свет от фонарей на фривее почти не проникал в пространство под рулём, но, кажется, мокасины были из замши. – Они не для пустыни! – Я даже не сказал ничего, – Никита улыбнулся. – Зато посмотрел. – Люблю замшу. Много у тебя такой обуви? – Дюжина пар наберётся. Никита представил, как трахает Рю в каждой. Двенадцать восхитительных раз. В паху потяжелело. – К-круто. С того раза в феврале они больше не поднимали тему секса. Может, зря. Рю не заводил дело дальше поцелуев и ласк – соблюдал уговор, а Никита всё не решался сказать, что хочет большего. Не из-за скромности или смущения. Совсем из-за других вещей. Открывшись, до конца отпустив злость на Олега с Анджелой, Никита вспомнил и другие истории. Те, в которых уже не был наивным искателем высоких чувств. В которых был скорее заносчивым мудаком. Все эти годы, начиная со съемок «Емельяна» в Новосибирске, он ничего не возвращал любовникам – только брал. То, что считал удовольствием. Брезгуя даже простым теплом. Сначала воображал, что в случайных связях тепла не найти, потом решил, что, в любом случае, оно не настоящее, фальшивое, как все слова о любви. Никита Ершов думал, что если встретит своего человека, то сразу преобразится, сбросит одежду нищего и предстанет принцем. Неизвестно откуда возьмёт доброту, искренность и нежность. Неведомым образом овладеет тысячей сексуальных умений. Но беспощадная правда была в том, что каждый встречал новый день и новых людей лишь с тем опытом, который успел обрести. И если кое-кто последние семь лет только и делал, что искал сговорчивую дырку и податливый рот, то едва ли он мог порадовать партнёра хоть чем-то, напоминающим нормальный секс. Это вертелось в голове уже неделю. И с каждым днём Никита только сильнее понимал, каким был редкостным дураком, когда отказывался от возможностей научиться в постели чему-то новому. Научиться хоть чему-то. Боже, у него не было даже сраного дилдо! Он лучше умер бы от стыда, чем признался в глубине собственного убожества. – Как всё прошло вчера? Рю ушёл в оффлайн рано, сразу после восьми вечера. Никита только ехал в Малибу, чтобы поболтать с Джимом Коксом за парочкой коктейлей. – Лучше, чем я представлял. Он, в самом деле, приятный парень. И спасибо за советы. Все пригодились. – Здорово. Никита честно старался – и держаться проще, и говорить искренне, и улыбаться, и шутить. Поначалу шло со скрипом, но на пятнадцатой минуте, после самого страшного вопроса, вдруг попустило. – Про тебя, блин, спрашивал! – Джим, вроде, не любитель таких сплетен. – Да. С другой стороны зашёл. Говорили о Тони, а потом он ввернул, мол, сценарий-то два человека писали, со вторым тоже уже знаком? Рю усмехнулся. – Пришлось немного рассказать. Но о Юри ни слова! – Спасибо. Тони пригрозил, в Японии сдаст с потрохами – в первый же день. Конечно, глупо тянуть. В этом году работа есть, а чтобы в следующем не пролететь, пора шевелиться, – тяжело вздохнув, он закончил. – Не хочу никаких интервью давать. Никому. – Может, и не нужно? – Как ещё людей убедить, что я готов вернуться? Что с прошлым покончено. – Просто сказать им? Рю посмотрел так, словно, в самом деле, не понимал. – Социальные сети, – ответил Никита. – Место, где все говорят от своего лица. – Нет. Я их терпеть не могу. – Даже если кто-то переврёт твои слова, у людей всегда будет первоисточник. – До Японии – без комментариев. – Я не настаиваю. Просто предложил вариант без интервью. – Извини, – Рю мотнул головой. – Не могу об этом без эмоций. Когда Джим твоё выложит? – В конце недели. – Обязательно гляну. Бесконечный фривей тянулся через весь город. Даунтаун остался позади, и теперь в темноте по обе стороны от освещенной дороги просыпались восточные районы. Никита проглотил вкуснейший сэндвич с тунцом, отхлебнул кофе и принялся за сэндвич с индейкой. – М-м-м, просто отпад! Говоришь, карри и горчица? – Да, поперчил ещё. А так – ничего фантастического. Хлеб немного поджарить, салат айсберг, филе индейки. – Значит, дело в волшебных руках. – Скажешь тоже. – Лучшие сэндвичи в моей жизни! – Руслан не готовил тебе сэндвичи? – Нет. Он раньше не завтракал. Спал до последней минуты всегда. – А ты? – Ненавижу по утрам готовить, – Никита вытер руки салфеткой. – Хлопья обычно ем, овсянку – заливаю кефиром. Или тосты с сыром делаю. Яичницу – иногда. – Неплохой набор для человека, ненавидящего приготовление завтрака. – Есть-то хочется. – Дай-ка мне тоже сэндвич с тунцом. Пока Рю жевал, молчали и дальше тоже поехали молча. Никита смотрел прямо перед собой, на фривей с пока ещё редкими машинами. Представлял, что начнётся здесь через пару часов. Темнота отступала. Высокое серо-синее небо сулило ясный, жаркий день. Никита широко зевнул. Первая волна бодрости прошла, клонило в сон. Ровная, спокойная дорога убаюкивала. Прикрыв рот, Рю тоже зевнул. Каково же было ему сидеть за рулём в такую рань! – Может, музыку включим? Застыв лицом, Рю пробормотал: – Бля-я-я, вот о чём я не подумал – почистить плейлист... – Боже мой, – Никита засмеялся, – да мне всё равно, что будет играть! – В прошлый раз неловко вышло. – Ты про «Чуму в шкатулке»? Блевал я не от этого. Смеялись долго. – Поверить не могу, – наконец, сказал Рю, – она звучала три секунды! – Мне нравился «Некрополис». – В прошедшем времени? – Сложно, – ответил Никита. – Я раньше считал: жизнь отдельно, творчество отдельно. А теперь не знаю, как их разделить, где разделять – так всё смешалось. «Некрополис» – крутая вещь, в музыкальном плане особенно, но... Рю ждал. Не выказывал ни раздражения, ни облегчения. – С тех пор, как Джонни сказал, что Лилит – это, вроде как, ты, я как будто утратил понимание всего там происходящего. Раньше думал, смысл в том, что каждый везде и всегда остаётся собой. Думал, это годная сатира такая на общество: с одной стороны жалкий герой, который не в состоянии принять свои чувства, а с другой – окружение, которое глумится над ним. Никакого сочувствия. Никакой помощи, – Никита сделал паузу, собрался с мыслями. – Но если принять, что за всем этим – реальные люди и ситуации, и примерно каждый фанат Ламбера, послушав «Некрополис», скажет: ага, то есть, это такой ответ на события Чёрного Валентина, вот – Рю Каваками, а вот – собирательный образ уебанов, которые на него набросились, а вот – куда им стоит пойти. И я смотрю теперь на это и не понимаю: а почему так недалеко пойти-то? Даже не на хуй. Даже не за городские стены! Правая бровь Рю дёрнулась вверх. – Я, правда, не въезжаю! В твоих руках вся мощь Ада – и что ты делаешь? Слушаешь вонь от умника в белом плаще?! Ладно, допустим, ты всем слово даёшь, но потом-то? Что в Некроманте такого удивительного, чтобы навечно в городе оставлять? Чем он уникален? Каждый день слушать, как он исходит говном – вот уж потеха! В пыль его, – Никита щелкнул пальцами, – и дело с концом! Правая бровь Рю так и замерла в приподнятом положении. – Что-о-о? Я не прав? Милосердие и снисхождение к людям – работа Люцифера? – Прав, конечно. Извини, залип. Некоторое время Рю смотрел только на дорогу, но потом сказал: – За истину не поручусь, но Тибо стал фантазировать о городе мёртвых, когда я снимался у Тома. «Добро пожаловать в Цитадель Зла». В сценарии Некромант был, знаешь, пресноват – просто такой задрот с тёмной стороны. Всё. Я Тому предложил кое-что, идею, почему он таким стал. Даже несколько сцен добавили после этого. Душевно вышло. Хорошо. Насчёт «хорошо» Никита бы поспорил! В конце великой битвы Принцесса, конечно, всех оживила силой своей любви, а до того он успел всерьёз расстроиться из-за нелепой смерти Некроманта – да, полностью обусловленной его характером и невезучестью, но-о-о!.. – Я увлёкся Некромантом. Много о нём говорил. Просто не мог молчать. Это как раз после съёмок «Учителя танцев» было. Такая отдушина, ты бы знал! Из дерьмища – в добрую сказку. Я сдох бы, наверное, если бы не это. Хотя выглядело… – Рю хохотнул. – Я серьёзно готовился – весь отпуск. Вся квартира в Монреале была как, да, как логово чернокнижника. Даже фотография есть: сижу под ёлкой, а вокруг – пентаграммы, манускрипты, свечи, артефакты какие-то, – он осёкся, мотнул головой. – М-м-м, не суть. Я не об этом начал. Я о... Меня удивило: ты так говорил, будто Люцифер – это Тибо. – А что, есть варианты? Встретившись взглядами, оба потрясенно замолчали. Рю опомнился первым – снова уставился на дорогу. Никита всё пытался найти слова – и не мог. – Я не угадал, что ли? – спросил он, наконец. – Увы. Но отрадно, что у тебя нет проблем с самооценкой. – Бля-я-я, – озарение случилось, но этого Никита предпочёл бы никогда не знать. – Серьёзно? Считал себя Некромантом? Рю развел руками. «Некрополис» обрёл новый смысл. И тут повеяло жутью. – Он совсем ёбнутый? – Вроде того. Замолчали, но один вопрос не давал Никите покоя. – Зачем тогда ты слушаешь? – Зачем, – Рю пожевал губу. – Чтобы помнить, как бывает больно. В Короне сделали остановку. Рю припарковался возле круглосуточной кофейни. Взяли два фруктовых чая, заглянули в туалет и сразу вышли. – Пройдёмся немного? Никита кивнул. Они дошагали до соседнего здания, тоже одноэтажного, с двумя кафе внутри. В такой час ни одно не работало. Парковки перед ними пустовали. Даже шум машин с автомагистрали долетал с промежутками в несколько секунд. Утро только-только начиналось. Сонно покачивались ветви пальм. Вокруг, куда ни глянь, над городом за дымкой тумана угадывались горы. Рю осторожно глотнул из стаканчика и, убедившись, что пить можно, хлебнул уже от души. Улыбнулся, прикрыв глаза. Никита тоже попробовал чай. Черники и смородины он почти не почувствовал – всё перебила малина, напомнив разом и о простудах, и о Твери. Рю тронул за руку. Никита остановился, обнял его, зарылся носом в чёрные, жесткие волосы. Они пахли шампунем и средством для укладки. И под этим, у самой кожи, кое-чем ещё. Приятным до дрожи. Самим Рю. – А-ай! Это ещё что? – он засмеялся. – Ты там волосы жуешь? Никита?! – Сильно дёрнул? Извини. – Нет. Но зачем?! – Нравится. – Не ешь меня, – весело шепнул Рю, – я тебе пригожусь. Никита, вроде, хохотнул, а получился стон, и раньше, чем звук затих, губы уже коснулись губ. Язык встретился с языком и, потеснив его, упёрся в нёбо. Рю замычал, а стоило кончику скользнуть дальше, дёрнулся и замер, шире открывая рот. Никита дотянулся, докуда смог, и лишь когда отлип, чтобы вдохнуть, вспомнил, что они всё ещё стоят на парковке. С авеню, проходящей под автомагистралью, к кофейне свернул белый пикап. – Может, поедем? – Нет, – Рю нежно моргнул. – Ещё постоим. Я, ты и мой член. Парочка из пикапа устроилась за столиком возле дальнего окна. Мужчина и женщина. Он – рыжий, тощий. Она – черноволосая, полная, с широкой улыбкой. Рю тоже глянул на них перед тем, как сесть в салон. – Как на витрине, – сказал он, заводя мотор. – Не любишь сидеть в кафе? – Места рядом с окнами не люблю. Когда с улицы видно. – Да, такое себе, – согласился Никита. – Я позавчера два часа проторчал в «Лейле», пока ждал Джонни. Под конец только озарило, что мог тебя на бранч пригласить. До дома Рю оттуда было рукой подать. – Воскресный бранч тет-а-тет в «Лейле»? – он хохотнул. – То есть, тех слухов, что уже гуляют, тебе мало? – Это скучные слухи. Они засмеялись. Красавчик двинулся дальше. Корона давно осталась позади, а мысли всё не отпускали. Слухи уже гуляли, это правда. Никита и не надеялся, что внутри голливудской тусовки их не будет. Много всего передавалось там из уст в уста, оставаясь неизвестным для широкой публики. Все, кого это действительно интересовало, знали, что Ершов – гей. Если в первый год ещё витала неопределенность, то потом хищницы вроде Кейт даже не вздыхали. Охотники, подобные Тиму, тоже оставались ни с чем. Теперь они ждали только одного – поглумиться между собой, когда появится такая возможность. Или нет. Вариант с Каваками их изрядно удивил. Такой наглости никто не ждал. Джонни просто сиял, выкладывая подробности. Развод с Ламбером взбудоражил не только папарацци и блюстителей морали, ведь это значило, что Рю теперь свободен. «Четыреста миллионов, – шепнул подлец, – это тебе не шутки, Капитан». – Думаю, в конспирации нет особого смысла, – сказал Никита. – М-м-м, прости? – Рю повернулся. – Ты о чём? – Нас так и так будут обсуждать. Когда узнают, что мы пару сыграем – тем более. – А. Да, да, тут согласен, – помолчав, он спросил. – Тебя это сильно беспокоит, да? – Знаешь, почти нет. Пока представлял, как будут обсасывать, боялся, но вот разговоры пошли и... блин, не могу это близко к сердцу принять! Может, очерствел, а может, повзрослел, наконец. Не сильно-то отличается о того, что обычно обо мне болтают. Иногда задевает, но в общем массе… – Никита покачал головой. – Жертвовать из-за этого возможностью увидеться с тобой лишний раз – слишком высокая цена. Стоило дождаться ответа, но он не мог молчать, раз уж начал. – Всё, о чём я думаю с воскресенья: если поднимается волна – покупай доску для сёрфинга. Встану... встанем на неё, и пусть все обосрутся! Рю молчал, нахмурив красивые брови. – Это не обязательно, если не хочешь. К тому же, если ты пока не будешь никаких интервью давать. – Тогда в чём вопрос? – В том, как ты отнесёшься к моим двусмысленным публичным заявлениям. – Хочешь использовать наши отношения? – Не отношения! – Никита цокнул. – Шум вокруг. Рю поджал губы. Он смотрел только на дорогу. – Если нельзя это остановить, значит, нужно придумать, как использовать. Не дождавшись никакого ответа, Никита воскликнул: – Все заигрывают с фанатами! И сами фанаты такое приветствуют – до определённой степени, конечно. – Мне не нравится этот разговор, – сказал Рю. Никита удержал вздох. Подмывало выяснить, что именно не устроило Каваками в таком прекрасном плане, но он не стал. Напомнил себе о способности цивилизованного человека одинаково принимать «да» и «нет». – Ладно. Тогда проехали? После кивка в ответ повисло молчание. Не сказать, что тягостное, но почти сразу Рю включил музыку. Остаток пути по I-15 пролетел под песни детства. Колонки выдавали рок-хиты прошлого тысячелетия один за другим. В восьмом часу, в Темекуле, свернули на семьдесят девятую. За городом трасса сузилась до двух полос. Светало. По обе стороны от дороги тянулись холмы, переходящие в горы. Чем дальше на юг, тем больше в пейзажах зелёные оттенки уступали место коричневым и жёлтым. Даже воздух как будто становился другим. Рю надел солнцезащитные очки. – Тут дальше пойдут безлюдные места, – сказал он. – Если нужно остановиться, говори, а то я могу забыть. Дорога… затягивает. – Часто ездишь вот так? – Не очень. Иногда выбираемся с Робби. – Круто, что есть, с кем поехать. – А у тебя нет? – Откуда? Иногда гоняем с Джонни по треку – вот и всё. – Ого, – Рю повернулся. – Настоящий гоночный трек? – Должен же быть какой-то прок от спорткара, кроме пафоса. – И как успехи? – Пока лучший результат две с половиной мили за минуту сорок две. – Ого, – снова сказал он. Приятное удивление польстило. Далеко не сразу дался этот результат. И гордился Никита не только и не столько результатом. В погоне за новыми личными рекордами он, наконец, научился концентрироваться на цели, игнорируя все лишние мысли. Большие скорости требовали огромного самообладания. – Пригласишь как-нибудь? – Не вопрос. Рю открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут закончилась «Экзальтация» легендарных «Mistress», и колонки выплюнули голос Тибо Ламбера. Люцифер: Что ты говоришь? В самом деле? А я только хотел вас познакомить, ха-ха-ха! Много лет назад Никита иррационально невзлюбил «Милость Беспощадного» именно за это чрезмерное ёрничанье, которое в его представлении никак не вязалось с образом древнего и могущественного существа. Рю собрался переключить, но он сказал: – Оставь. – Точно? – Забавно, что именно она выпала после разговоров о Люцифере. Суккубы: Кх-х-х! Шс-с-с! Руку и сердце, девочки! Руку и сер-р-рдце! Раз так хочет, кх-х-х, Принесём их нашей Госпоже! Некромант: Прочь! Прочь, исчадия! Уймите же их кто-нибудь! Люцифер: Кыш! Кыш! Ха-ха-ха! Вот потеха! Суккубы: Кх-х-х! (Шипение удаляется). Шс-с-с! Некромант: Какой высокий лоб! Какая сила! Таинственный профессор? Люцифер: Это я. За диалогом следовал музыкальный проигрыш, а за ним – ответ Некроманту на его обличительную речь в адрес Лилит. Постукивая пальцем в такт, Никита слушал песню, которую обычно проматывал. Люцифер: Негоже, Некромант, испытывать судьбу, Не райский сад у нас, но есть одно табу. Я презираю всех, кто гадок и уныл. Грешивший с огоньком – тот Люциферу мил, Ему открою дверь и руку протяну: Отбрось, приятель, стыд! Забудь свою вину! Жители Некрополиса: Некрополис! Невидимый с небес, Прожжённых душ приют. Некрополис! Люцифер: Есть люди – по утрам винят во всём чертей. Неужто, Некромант, и ты такой «злодей»? Пришли мы с Госпожой взглянуть на Суперсмерть, И что же? За тебя приходится краснеть. «О верность! О любовь! О девственность моя!» Кому они нужны за гранью бытия? Жители Некрополиса: Некрополис! Невидимый с небес, Прожжённых душ приют. Некрополис! Люцифер: Кто громче всех кричит: «Смотрите, там разврат!»? – Да, верно, это тот, кого не пригласят! Ха-ха-ха! Жители Некрополиса: Некрополис! Святоши никогда В наш город не войдут! Некрополис! Люцифер: Даю тебе последнее слово, Некромант. Узри мою милость! Жители Некрополиса: Некрополис! Невидимый с небес, Прожжённых душ приют. Некрополис! Святоши никогда В наш город не войдут! Некрополис! Однако! Никита никогда не обращал внимания, а тут вдруг осенило: слова звучали на удивление правильные, но выбранная интонация переворачивала их смысл с ног на голову. Фальшиво иронизируя, Люцифер как будто оправдывался перед Некромантом, хотя по смыслу текста – жёстко щелкал по носу и, можно сказать, зачитывал приговор. Потрясенный этим открытием, он произнёс, чтобы убедиться: – Святоши никогда в наш город не войдут. Никита включил песню сначала, на этот раз внимательно вслушиваясь в слова. Шевелил губами, повторяя их следом. Дойдя до конца, он нажал на паузу и воскликнул: – Да совсем же не то! Рю снова смотрел, приподняв бровь. – Я про... Он же поёт совсем не то! Слова другие! Боже, как объяснить-то?! – Не нужно объяснять. Знаю, о чём ты. Мы с Бетховеном сто тысяч раз ему об этом сказали. Каждый в своё время, – он фыркнул. – Может, стоило объединиться. Никита снова перестал что-либо понимать. Рю имел отношение к записи «Некрополиса»? И если да, то как допустил появление в альбоме некоторых шедевров? – У Тибо было, наверное, версий сорок этой «Милости». И все отстойные, – он посмотрел в сторону и, словно прочитав мысли Никиты, сказал. – Знаешь, та же «Шлюха» вообще-то крутая, она раскрывает характер Некроманта, всю его душу, всю его трагедию. С Люцифером так не вышло. Не мог его уловить. А я не мог настолько покривить душой, когда Тибо спрашивал. В конце концов, он обиделся, унёс Бетховену – там ещё больше огреб. Чуть до драки не дошло. Три недели не разговаривали. В итоге Бетховен текст до ума и доводил. Косил под Тибо, уж не знаю зачем. Сам он не хуже пишет. В другом стиле, да, но не хуже, – Рю кивнул сам себе. – Уверен, если бы Тибо не упёрся, если бы поработал, постарался и как нужно спел, было бы заметно, что совсем другой текст, другой образ, другой посыл – всё другое. «Некрополис» – мощная вещь, живая. Из тех вещей, ради осуществления которых люди над собой растут. Никита смотрел на него, но по лицу, на треть скрытому солнцезащитными очками, ничего было не понять об истинных чувствах к бывшему мужу. А вот кое-кто другой, судя по всему, оставался открытой книгой. – Ты не думай, что я скучаю по тем временам, – сказал Рю. – Просто к слову пришлось. Предала Адама блудная жена. Никита усмехнулся – не его словам, а этой вдруг всплывшей в памяти строчке. «Всем бы таких предателей, Тибо Ламбер». Путь к национальному парку пролегал через горы. Вот трасса вилась между одинаковыми жёлто-серыми скалами, а вот – вывернула из лабиринта и впереди, внизу раскинулась… пустыня? – Ничего себе! – воскликнул Никита. – Это всё цветы? – Похоже на то. Огромные пятна оранжевого, жёлтого, белого и сиреневого тянулись до самого горизонта. На снимках, которые поисковик подкинул накануне, даже близко не было ничего подобного. Рю сбросил скорость и припарковался на обочине. Хлопнули две двери. Шёл только десятый час, но здесь, на солнцепеке, Никита пожалел, что не вернулся за бейсболкой. Остановившись возле ограждения, он вдохнул сухой горячий воздух. Глаза точно видели это бескрайнее цветущее море, а всё-таки верилось с трудом. – Верно всё мистер Рамирес сказал, – Рю встал рядом. – А что он сказал? – Предыдущие годы сухие были, а тут такая дождливая зима. Сказал, будет много цветов, – он вдруг улыбнулся – нежно, ласково, так, что у Никиты перехватило дыхание от его одухотворенного лица и от голоса, полного теплоты. – Сказал, они ведь только и ждут, чтобы зацвести: все семена, лежащие в земле. Никиту выбросило в небо. Лишило всех опор. Он мотнул головой, стряхивая наваждение, но чувство не ушло до конца. Осталось где-то глубоко внутри. – О чём подумал? – Да так. – Скажи, – Рю подпихнул локтем в бок. – Если даже пустыня так цветёт, то у человека, наверное, тоже есть шанс. Помолчали, глядя вдаль. – И давно ты пустыня? – Последние лет десять. Рука нашла руку, и Рю сказал: – Уверен, твоё суперцветение будет таким же прекрасным. К десяти доехали до информационного центра в Боррего Спрингс. Рю взял брошюру с популярными маршрутами. Сотрудница парка – женщина с ярко-зелёными глазами на сухом загорелом лице, покрытом морщинами и россыпями мелких пигментных пятен, – от руки отметила места наибольшего цветения и теперь объясняла, где ещё и на что можно посмотреть. – За один день всего не увидишь. Многие переживают, но ведь это просто повод приехать к нам ещё! Никита всё хотел посмотреть ниже, на бейдж, но не мог. Лицо женщины заворожило. Он делал вид, что разглядывает сувениры с символикой парка за её спиной. – Верно, – ответил Рю. – Слышал, у вас тут открыли заповедник тёмного неба? – Да, используем минимум ночного освещения. Оставайтесь посмотреть на звёзды. Они рассмеялись. – А есть бейсболки? – В выходные всё раскупили, – женщина развела руками. – Столько было людей, вы бы видели! Ждём поставку со дня на день. Никита, наконец, прочитал её имя – Рокси – и морально приготовился получить пиздюлей в Нью-Йорке за то, что остался без лица, как вдруг она, широко улыбнувшись, произнесла: – Но если любите путешествия во времени, могу со склада принести из нашей юбилейной партии. Рокси вернулась с дюжиной бейсболок разных цветов. На всех – эмблема и надпись «Восемьдесят лет Национальному парку Анза-Боррего-Дезерт!» с датами. – Отлично! – воскликнул Никита. – Беру! Буду всем рассказывать, что побывал здесь ещё четыре года назад. Рокси засмеялась. Он купил белую бейсболку и путеводитель. Пока рассчитывался, Рю всё разглядывал бежевую, под цвет своих замшевых мокасин, поглаживая вышитые цифры. – Возьмешь тоже? Рю словно очнулся. Неловко кашлянул. – Да, – сказал он. – Да, пожалуй, тоже возьму. И набор открыток. Рокси попросила памятное фото и автографы для галереи парка. Разве можно было ей отказать? Они встали рядом на фоне большой карты. Оба сняли солнцезащитные очки. И только когда Рю кое-как выдавил улыбку, Никита понял – он нервничает. Как во время той спонтанной фотосессии. – Что-то не так? – Забей. И всё-таки Никита повторил вопрос – уже на парковке, когда Рю переобувался. – Не знаю. Завидую, наверное. Я-то даже в шутку никому сказать не смогу, что побывал здесь тогда, – он затянул шнурки на правом ботинке и взялся за левый. – Я тогда в Монреале был. Все это знают. Закончив, Рю выпрямился и накинул поверх футболки рубашку с длинным рукавом. Приготовился к поездке по раскаленной пустыне. Никита думал, он взял её на вечер, но теперь, стоя под палящим солнцем, понял, что сам не отказался бы закутаться с головы до ног. – Не бери в голову, – Рю нацепил новую бейсболку. – Глупости это всё. Врал. Никита взял его за руку. – Можешь мне говорить. Будет наш секрет. – Я тогда плохим попутчиком был. – Плохим, хорошим – как теперь проверишь? Он тяжело вздохнул. – Ладно. Допустим. Что тебе понравилось в прошлый раз, какие цветы? – Пустынные лилии. В этом году, наверное, ещё красивее выросли. Начнём с них? Рю открыл рот – и ничего не сказал. Упал лбом на плечо. Никита поморщился: кость стукнула о кость. Он не видел лица, но прекрасно помнил инстаграм Тибо Ламбера. Мог представить, что никаких хороших воспоминаний о том периоде у Рю просто не было. Иные искатели жемчужин в дерьме не верили в беспросветные времена, а Никита знал – так случается. И если уж случилось, то нужно найти любой способ, чтобы их пережить. Стоило отъехать от Боррего Спрингс, как пустыня выбила из голов все лишние мысли. Одинаково забрала и сожаления, и сомнения, и надежды. Не оставила ничего, кроме песка и цветов. Никита читал названия растений в путеводителе и тут же забывал. Под высоким голубым небом все эти лилии, вербены и примрозы сливались в одно огромное, фантастическое, яркое полотно. Они почти не пахли – брали красками, от чего ещё сильнее казались миражами. Но вот Рю делал очередное фото в режиме макросъёмки или ловко орудовал селфи-палкой, обняв Никиту, и цветы оставались там, где росли. К двум часам воздух раскалился до обещанных ста градусов. Или так казалось, когда, обливаясь потом, Никита высосал очередную бутылочку воды. Кроме той упаковки, что стояла в салоне, в багажнике были ещё две, и половину этого немалого запаса они уже прикончили. – Может, вернёмся в деревеньку? – спросил Рю. – Отдохнём, перекусим, а там – в предгорья? Хочу кактусы посмотреть. – Давай возьмём с собой, – сказал он, едва вошёл в барбекю-бар. – Да, пожалуй, – согласился Никита. Внутри было не просто людно – очередь начиналась от двери! За каждым столом сидели по трое-четверо. Обедающие и только ожидающие этого шумно болтали: обсуждали свои дела, обменивались новостями и решали, кто на чьё место упадёт. Кондиционер работал так, что через полминуты кожа покрылась мурашками. – Может, сбегаешь за толстовкой? – Очередь, вроде, быстро двигается. Или ты для себя? – Эй, – Рю легонько пихнул локтем в бок. – Просто не хочу, чтобы ты всю неделю в Нью-Йорке в соплях провёл. – Я её и так в соплях проведу. То ли фыркнув, то ли хрюкнув в ответ, он уставился на меню: чёрную меловую доску справа от стойки с нехитрым набором блюд. Основные были записаны белым цветом, закуски – зелёным. «Доволен, шутник?» Никита отмахнулся от голоса, не собираясь тратить на рефлексию ни секунды из этого прекрасного дня. За столом, рядом с которым они стояли, сидела интересная компания: меланхоличный старик с огромными пшеничными усами, поджарый загорелый индеец в ковбойских сапогах и собака – обычная дворняга с удивительно умным и ласковым взглядом. Собака тоже сидела на стуле и перед ней на столе даже стояла бумажная тарелка. Пока Никита гадал, кто из двоих её хозяин, старик будто бы случайно взмахнул рукой и, поймав Рю за локоть, склонил к себе. – Бери свиные рёбрышки, парень, – усы коснулись порозовевшего уха. – Клянусь Богом, это лучшее, что можно взять в рот! Индеец ударил ладонью по лицу, а собака вздохнула так, словно сказала: «Посмотри, посмотри, с кем я живу!». – Вот же наглый дед! – воскликнул Никита уже в салоне. Рю заржал. Они всё-таки взяли большую порцию свиных рёбрышек с фирменным соусом, а к ним – картофельный салат, овощи на гриле, лепёшки и четыре бутылки лимонада. Обедать решили на заднем сидении, перед тем подняв все стёкла и включив кондиционер на двадцать шесть градусов по Цельсию. – Нет, правда! – А мне понравился, – Рю сложил в свою лепёшку обе закуски. – У тебя когда-нибудь был такой усач? – Нет. А у тебя? – Пару раз. Заглядывал одно время в «Яйца» похожий тип. Забавные ощущения. Рю вгрызся в лепёшку. Никита начал с рёбрышек. Мясо, соус, закуски – всё было просто улёт! Они смели огромный обед меньше, чем за полчаса. Вместе с насыщением пришла усталость. – Предложил бы снять комнату на час-другой, – Рю зевнул, – но, боюсь, если лягу сейчас, то до вечера усну. – Молчи, искуситель, – прогнав видение прохладного душа, Никита заставил себя думать о цветущих кактусах. – Разве мы слабаки? Нужно ехать! На этот раз они выбрали дорогу на юг, туда, где равнина постепенно переходила в горы. Мелкий песок, от которого в нижней пустыне не было никакого спасения, остался позади. Теперь взгляд всё чаще выхватывал камни. Вместе с почвой изменились растения. Тут и там торчали самые разные кактусы, креозотовые кусты и кусты индиго. Розовое, ярко-жёлтое, тёмно-синее, и над всем этим – всполохи красного. Никита снова открыл путеводитель. Высокое растение, издали похожее на пучок протянутых к небу зелёных тентаклей, украшенных сигнальными флажками, носило загадочное имя «фукьерия», а местные называли его «окотилло». – Остановимся, если поближе к дороге будет? Бросив взгляд на страницу, Рю кивнул и тут же зажмурился. – Что ещё такое? – Извини, – простонал он. – Смешное вспомнил. Я, вроде, говорил, что Робби пишет? Это почти всегда цветы. Один год страшно угорел по окотилло как раз. Набросал их штук двести разных, никогда такого не было. Потом признался. Сказал: у всех растений цветы как цветы, а это – срань Господня! – Ну, спасибо! Рю захохотал. Все окотилло, достойные внимания, не иначе как считали своим долгом расти вдали от человеческих дорог, но незадолго до пересечения с семьдесят восьмой Рю и Никита, наконец, увидели его. Настоящий царь-куст! Он рос на одном из холмов, возвышавшихся над шоссе. Маячил секунды три, не больше. Красавчик остановился через четверть мили – в ближайшем месте, где нашлась достаточно широкая обочина. Там же вверх уходила хорошо протоптанная тропа. Они взяли воду и пошли. Жара, камни, кактусы, креозотовые кусты – и ни души вокруг, ни одного дуновения ветра. Горячий воздух дрожал. Казался густым. Все звуки тонули в нём. Даже щебень под ногами как будто и не скрипел. Шагов через сорок зазвенело в ушах, а ещё через пятнадцать Никита уловил ритм. Словно поблизости задорно играли на маленьких маракасах. «Пустынные феи», – подумал он. – Блядь! – выдохнул Рю, вцепившись в руку мертвой хваткой. Никита сфокусировал взгляд. Выше по тропе замерла змея, приподняв над землёй хвост. Он-то и гремел. Рядом с ней были ещё две. Приподнявшись над камнями, они яростно свивались, пытаясь друг друга завалить. Рю медленно шагнул назад, не отпуская Никиту. Ещё. И ещё. Оказавшись от змей достаточно далеко, оба припустили вниз, подняв целое облако песка. – Может, поближе к тому холму поднимемся? – предложил Никита, привалившись к раскалённой алой двери. – Ты серьёзно? – Просто будем под ноги хорошо смотреть. Рю вздохнул. Оглянулся на тропу. Пожевал губу. – Попробовать-то можно, – сказал он и добавил с долей удивления. – Рановато что-то. Обычно к маю начинают. – Ого, это они так спаривались? Красиво. – Нет, те две змеи выясняли, кто круче. Это самцы. А самка, может, как раз гремела. Испугалась нас, наверное, – Рю снова пожевал губу. – Ты знаешь, что делать, если укусит? – М-м-м... – Нужно как можно скорее обратиться за медицинской помощью. – Не сосать хотя бы. Он похлопал по плечу. – Это можно и без укуса гремучей змеи. Они дошли по шоссе до холма, на котором рос царь-куст, и поднялись там. Склон оказался на порядок круче, но в остальном обошлось без приключений – и без новых гремучих змей. Никита всё думал об этих сплетавшихся тварях. Двух самцах. Рю не помогал. Он лез первым. Его обтянутый леггинсами крепкий зад постоянно маячил перед глазами. «Даже змеи трахаются». Голос издевался. Остаток пути Никита доказывал, что змей на это толкает инстинкт размножения – и только. Рю сделал несколько удачных фотографий ещё на подходе, но вблизи куст впечатлял не меньше. Из земли торчали несколько десятков длиннющих веток – тонких, крепких, плотно покрытых зелёными листьями и огромными шипами. Каждая заканчивалась мясистой гроздью красных цветов с длинными тычинками. Когда делали селфи, Рю случайно задел одну из них плечом и вскрикнул от омерзения. На рубашке осталась пыльца. – Отдохнём немного? – спросил Никита. – Давай. Они сели на камни в тени окотилло. С холма открывался потрясающий вид. Дорогу от Боррего Спрингс скрывал склон, и казалось, что впереди, до самых гор на горизонте, нет ничего, кроме цветущей пустыни. Рю снял рубашку и вытер лицо. Футболка вся промокла на спине и в подмышках. Его запах окутал Никиту прозрачным коконом. Внешний мир исчез. Осталось только марево – густое, дрожащее у самой земли. Никита дрожал вместе с воздухом. Вместе с Рю – горячим, сильным, потным. Сплетался с ним не хуже тех гремучих змей. – Давненько я в гору не лез! – Да, – Никита сглотнул, – я тоже. Влажные завитки волос на висках тянули как магнит. Он облизал бы их. Облизал бы всего его целиком. Член упёрся в ширинку. – Всё в порядке? – повернулся Рю. – Д-да… – Точно? Что-то ты совсем красный. Рю коснулся его лица, провел по щеке и ниже – по шее. Схватив руку, Никита прижался к ней губами. Над ухом раздался смех: довольный, бархатный – такой, от которого внутри стало жарче, чем снаружи. Отняв руку, Рю поцеловал Никиту. ...Они сосались так, будто от этого зависела их жизнь. Жались друг к другу, словно желали прирасти. Рю накрыл ладонью ширинку. – Ого... – Чёрт… ты такой... Боже... Звякнула молния. Никита застонал. Он сидел на вершине холма! С торчащим хером! Посреди всей этой, мать её, красоты! Рю погладил член от основания до головки. – Боже... – Тащусь от него. Начав дрочить, Рю снова поцеловал. Из последних сил Никита оторвался от его губ и приподнял тяжёлые веки. – Подожди. – Да, так себе всухую. Сейчас. Рю повернул бейсболку козырьком назад. Никита не успел его остановить. Да, они обменялись результатами анализов, но это был не повод сосать в пустыне без гондона! Дунув на головку, Рю обхватил её губами и выдал стон, от которого заныло в копчике. – Боже, – в который раз сказал Никита. Язык медленно очертил границу крайней плоти. Рю сплюнул на член и взял его глубже в рот, так, что головка скользнула по нёбу. Никита крепче уперся в камни ногами и ладонями. Не хватало им обоим покатиться вниз! Приоткрыв рот, он стонал, ёрзая в такт. Рю брал глубоко, сжимая член губами, и надавливал языком, рукой подрачивая у основания. Чуть грубее – было бы больно, но он оставался на грани удовольствия. Никто и никогда не сосал Никите так. Даже Инкуб. Во всех фантазиях о нём. Перед самым концом Рю поднял затуманенный взгляд – и Никита ухнул на дно пропасти. Падая, он кричал. И сперма брызгала в чёрную пустоту. Из мира мёртвых его вернул звук. Низкое, хриплое рычание, от которого по спине потёк холодок. Открыв глаза, Никита застал себя под тем же кустом. Рю сидел между ног, спустив леггинсы. Яростно надрачивая свой член, он сосал пальцы, липкие от спермы. И рычал. Никита зажмурился снова. «Я в раю». Спускались в молчании. Никита шёл первым и понятия не имел, как не полетел вниз. Его размазал этот минет. В голове было пусто. Несколько раз Рю шумно сплёвывал за спиной, но ничего не говорил. Только возле Красавчика, когда оба умылись остатками воды из второй упаковки, он сплюнул ещё раз и воскликнул: – Да твою ж мать! Я не ел столько песка! – На зубах скрипит? – Ага. – У меня тоже. Скорчив рожу, Рю снова прополоскал рот. В сторону Боррего Спрингс промчался синий седан. Глядя ему вслед, Никита заметил, как сильно солнце ушло на запад. – Успеем ещё фигуры посмотреть? – Какие-то точно успеем, – ответил Рю. Проездили до сумерек. К барбекю-бару вернулись уже в темноте – поужинать перед обратной дорогой. На этот раз место нашлось. Никита остался сторожить стол на веранде, а Рю отправился к стойке. Вернулся быстро. – Ребрышки закончились, – он поставил поднос на стол. – Вообще всё закончилось. Взял, что осталось: стейк из говядины, половина цыплёнка, печёный картофель, стручковая фасоль в маринаде, лепёшки. Никита уставился на тарелки и смог сказать только: – А вторая половина цыплёнка куда делась? – Кто её знает, – Рю сел напротив. – Ушла, наверное. – Так и вижу, как она уходит в поля лилий и вербен… Он хохотнул. – …на закате… – Под «Экзальтацию», надеюсь? Настал черёд Никиты хохотать. – Весь день крутится в голове, – Рю набрал в лепёшку картофель и фасоль. Соединившись с одним из главных хитов «Mistress», сюрреалистическая картина в воображении Никиты обрела новую глубину: теперь половина цыплёнка уходила из Боррего Спрингс на поиски чего-то большего, чем та половина, что осталась на тарелке. Вовсе не нужны были ей вторые нога или крыло. Смогла же она без них. Никита закрыл глаза. Ветер качал цветы. Пылал закат. Всё отчётливей звучал голос Адама Батлера: Я иду, я иду, я иду по холмам, Счастье, будь впереди, Будь всегда впереди, Я найду тебя сам. – Никита-а-а. – А? – он очнулся. – Некогда спать. Они закрываются через двадцать минут. – Понял. – Я возьму цыплёнка? – Ага. Никита быстро разделался со стейком. Доел картофель и фасоль. Пока жевал, взбодрился, но стоило залипнуть на то, как Рю медленно ест, уставившись в одну точку, навалилась усталость – от всего этого бесконечного дня. «А ведь даже за рулём не сидел». Никита задумался. Они немало навернули по пустыне – и на Красавчике, и на своих двух. По силам ли будет Рю проехать ещё двести миль? Подтверждая опасения, тот зевнул в кулак. – Ох, давай двигать, пока не разморило. – Уверен? – Выбора-то нет. Но если подменишь на часок, не откажусь. – На чужой машине, по незнакомой дороге, ночью, через горы – извини, не рискну. Я не настолько опытный водитель. – Зато честный. Рю бросил бумажную тарелку с объедками на поднос, который тут же подхватила со стола девчонка лет двенадцати и, подпрыгивая, унесла в дом. Вздрогнули оба. – Бля, откуда она выскочила? – Ждала, наверное, если закрываются уже. – Бр-р! – Рю встряхнулся. – Жуть. За соседними столами никого не осталось. Девчонка вернулась, начала гасить фонари на веранде. У других домов тоже выключали освещение. Никита вспомнил утренний разговор в информационном центре. Заповедник тёмного неба. Никаких лишних огней. Он представил семьдесят миль до Темекулы в кромешной тьме и понял: ехать нельзя. – Снимем номер, – сказал Никита. – У тебя же самолёт. – После обеда. Если выедем рано, как сегодня, то в десять будем в Санта-Монике. Успею. – А сборы? – Вчера ещё чемодан собрал. Рю нахмурился. Девчонка остановилась возле последнего фонаря и теперь притоптывала, задевая скрипучую доску. Никита достал из кармана десятку, положил на край стола. Наступила блаженная тишина. – Поехать сейчас не проблема, правда. Уже к часу доберёмся. И мне, и тебе спокойнее будет. – Рю, – Никита взял его за руку, – мне будет спокойнее, если ты поспишь. Ближайший мотель нашёлся через дом. Вывески нигде не было. Только под низким тусклым фонарём, направленным вниз, висела табличка:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОТЕЛЬ «МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ» общие номера люксы ДВЕ ЗВЕЗДЫ НА ЗЕМЛЕ ПРОТИВ МИЛЛИАРДОВ НА НЕБЕ !!!БЕРЕГИТЕ ТЬМУ!!!

– Вау, – сказал Рю и сфотографировал. За стойкой дремала дама средних лет. Приоткрыв левый глаз, она глянула сначала на одного, потом на другого и сказала: – Люксы от семидесяти. Двуспальная кровать «кинг-сайз» – восемьдесят шесть. Никита пожалел, что не надел солнцезащитные очки. Кровь прилила к лицу, словно он первый раз в жизни зашёл в аптеку за гондонами. Подвинув его, Рю облокотился на стойку. – А с приличным матрасом? – В пятый недавно завезли, – дама открыла оба глаза. – Говорят, недурно. Но должна предупредить, молодые люди, интерьер специфический. – Надеюсь, звёздное небо? – Увы. Фуксия, голуби, сердца. Номер для молодожёнов. Рю оглянулся. Никита пожал плечами. Какая разница, сколько там было голубей, если спать осталось шесть часов? – Цена вопроса? – Сотня. – Давайте. Пока Никита искал по карманам остатки наличных, Рю отсчитал шесть двадцаток, быстро заполнил бланк и взял ключи. Убрав чаевые в карман, дама сказала: – Если не включать верхний свет, видно только кровать. Звёздное небо – сразу за дверью на террасу. Они последовали совету. Никита наощупь нашёл ночник. Рю поставил на тумбочку последнюю упаковку воды, а несессер бросил на кровать. – Посмотрим? – он указал на дверь напротив входной. Терраса была общей. В дальнем конце тихо переговаривались три или четыре голоса, но свет нигде не горел. Никита задрал голову – и тут же забыл обо всём. Давным-давно он не видел такого чистого, яркого звёздного неба. Как цветущая пустыня, оно вышибало все мысли. Сдувало их как шелуху, оставляя человека обнажённым перед Вселенной. – Обалдеть, да? – Рю прижался плечом. – Ага. Обнялись. Никита не ответил бы, сколько они простояли, глядя на звёзды. Опомнился, только когда Рю зевнул. – Идём спать. – Когда ещё такое увидим? – Двести миль всего, – Никита коснулся губами его уха, – когда захотим, тогда и увидим. – И в прошлый раз так было? – Конечно. Рю усмехнулся, снова посмотрев вверх. Спокойное лицо в темноте. Звёздное небо, отражённое в глазах. Никита не мог вымолвить ни слова. Не знал таких слов, чтобы сказать: всё, что они видели сегодня, было невероятным, потрясающим воображение, но гораздо сильнее его тронуло то, что обычным зрением не разглядеть. Человек, отдающий себя дороге, песку, цветам, звёздам, другим людям – всему этому миру. Рю. Он снова зевнул. – Спа-а-ать, – шепнул Никита. – Уговорил. Я сполоснусь первым? – Давай. Рю ушёл. Никита постоял на террасе ещё, но быстро озяб от ночной прохлады. Заныла шея. Он вернулся в номер. Расправил кровать, но ложиться не стал, чтобы не натрясти песка. Сел возле неё на коврик в виде шкуры, покрытой розовым мехом. Соблазн запилить сториз из номера для молодожёнов был велик, но Никита устоял. Наспамил вместо этого короткими видео из пустыни, десятком фотографий с цветами и парочкой селфи, на которых был один. Закончив с инстаграмом, он пролистал ленту основного твиттера, а следом за ним – тайного. Дверь ванной открылась ровно в тот момент, когда Никита разглядывал очередную инопланетную еблю. Быстро лайкнув арт, он свернул приложение и заблокировал экран. Полотенце висело у Рю на плече. Одежда была в руках. – Я там оставил всё, – сказал он. – Бери, что нужно. Увидев расстёгнутый несессер на крючке в ванной, Никита признал: Рю Каваками – человек, который берет с собой всё. Всё, что только может понадобиться вдали от дома, и при этом – ничего лишнего. Вещи были строго рассортированы. В одном отделении аптечка, в другом – личная гигиена, в третьем – уход, в четвёртом – всё для секса. Никита взял одноразовый набор: зубная щётка, бритвенный станок, мини-тюбик зубной пасты, флакончик ополаскивателя для рта, – и ещё вытащил упаковку с забавным крокодилом и надписями по-корейски. Из текста, переведённого на английский, и картинок на обороте следовало, что перед ним интенсивный ночной уход четыре-в-одном. Быстро сполоснувшись и почистив зубы, он снова повертел в руках упаковку с крокодилом. Выглядело соблазнительно. Красная рожа в зеркале намекала, что в ином случае расплата будет страшна – и всё же сначала Никита выглянул из ванной. Полежать в маске он мог и после вечерней разминки на кровати «кинг-сайз». ...Рю спал, прижавшись щекой к погасшему экрану смартфона. Лежал по диагонали, сверкая голым задом. Усмехнувшись, Никита подвинул его на левую сторону. Он что-то проворчал, устраивая голову на подушке, но не проснулся. Никита укрыл Рю одеялом, посидел рядом, перебирая влажные волосы, потом поставил будильник на пять утра и вернулся в ванную – к средству четыре-в-одном. – Никита. Он открыл глаза и вздрогнул, увидев над собой тёмную фигуру. – Напугал? – Рю прижался носом к плечу. – Извини. Уже четыре. Пора вставать. Никита что-то промычал, потирая лицо. Язык еле ворочался. Пять часов прошли? Так быстро? Он отдал бы что угодно, чтобы проспать ещё столько же. Да что там – за ещё хотя бы десять минут сна! Рю мог его спасти?.. – Пойдёшь в ванную? – Уже, – теперь плеча коснулись губы. – Твоя очередь. Никита повалил его на себя. Никогда, ни разу в жизни он не слышал в постели такого ласкового голоса, не чувствовал столько нежности и тепла. Что Рю творил! – Давай-давай, – со смехом прозвучало возле уха, – нужно ехать. Полпятого уже двинулись в обратный путь. Было ещё темно – и Никита позорно задремал. Очнулся на подъезде к Лос-Анджелесу. Остервенело потёр лицо. – Бля. Извини. – За что? – удивился Рю. Он вёл расслабленно, как накануне, но под глазами залегли тени и лицо было каким-то уставшим. – Вырубился на всю дорогу. – Но выспался хотя бы? – Чёрт знает, – Никита зевнул. – Останови, где можно поссать. В Санта-Монике были через час. Остаток дороги слушали музыку. Никита хотел что-нибудь сказать, но всё не находил слов, а потом его затянули мысли о предстоящей поездке. Целая неделя в Нью-Йорке. Целая неделя без Рю! Если бы можно было возвращать время, он вернулся бы на три часа назад – и сделал всё, чтобы не уснуть. Чтобы все двести миль смотреть на него и умирать от любви. Умирать от любви. За две улицы до дома Никита, наконец, узнал это забытое чувство. Оно вмещало в себя всё: и разговоры, и смех, и молчание, и нежность, и тот умопомрачительный минет на холме. Красавчик остановился там же, откуда они вчера отправились в путь. Двадцать девять часов пролетели как один миг. Нет. Нет! Они не могли расстаться сейчас – на ебаных семь дней! – Может, зайдешь выпить кофе? – Тогда ты меня не выгонишь. Никита поманил Рю, и он потянулся. Лоб прижался ко лбу. Нос коснулся носа. – На это и расчёт. Ответом был тихий смех. – Так что? – Всё-таки я в свою кроватку. – Не хочу тебя отпускать. – А уж как я не хочу... Уже светало, город просыпался: одни выходили на утреннюю пробежку, другие выгуливали собак, третьи тащились на работу, – и на всех этих людей Никите было теперь плевать. Он целовал любимые губы. Только это имело смысл. – Никита, – Рю сглотнул. – Спасибо тебе, – отодвинуться от него было пыткой, но он сделал это. – Эта поездка... – Извини, если я дальше зашёл, чем нужно. – Боже мой! – воскликнул Никита. – Да это лучший минет в моей жизни! – Скажешь тоже. – И скажу! Рю опустил взгляд. Вот карие глаза смеялись, а вот мелькнуло в них что-то, отчего в груди всё сжалось, не оставляя возможности вдохнуть. – Давай прощаться, – сказал он. – Пока не распидарасило меня совсем. – Боже, – Никита обнял Рю, прижался носом к шее, – скорее бы следующий вторник! – Не заметишь, как наступит. Столько работы будет у тебя. – Будем созваниваться? – Каждый день. Поцеловались ещё раз. Рю мягко оттолкнул. – Всё, до вторника. – До вторника. Взяв бейсболку, путеводитель и термокружку, Никита отстегнул ремень безопасности, открыл дверь и спрыгнул на тротуар. Рю послал воздушный поцелуй. Красавчик тронулся с места. Когда джип скрылся за поворотом, Никита поплёлся к чёрному ходу. Только одно билось в голове. Рюрюрюрюрю. Как вообще могло такое в голову прийти: что секс с ним что-то испортит?! Рю надеялся, через пару дней отпустит, и он перестанет скучать по Никите до ломоты во всём теле. Прошли же как-то январь и половина февраля! Не отпустило. Вечерние разговоры по видеосвязи делали только хуже: после них Рю полночи не мог сомкнуть глаз. Всё думал, думал, думал. Что-то изменила эта поездка. Открыла портал в забытую бездну. К выходным Рю вспомнил – точно так же он когда-то тосковал по Тибо, возвращаясь из Чикаго и Монреаля. Днём, вроде, жил обычной жизнью, работал, двигался, а стоило лечь, остановиться – и его словно раскатывало на тысячи квадратных миль. Он больше не был человеком. Был пустыней, полной боли. Как только вытерпел столько лет. «Эребус и Террор» дали концерты в Оттаве и Торонто. Собирались в Нью-Йорк. Рю иногда заглядывал в твиттер Бетховена, а тут зачем-то полез читать Тибо и сам не заметил, как оказался в инстаграме среди его старых публикаций. Ни теперь, ни тогда он не стоил того, чтобы так переживать! Потом Рю нашёл Никиту. Посмотрел инстаграм здорового человека: виды залитого солнцем Манхеттена, селфи с друзьями, простенькие шутки, сториз с пробежками в Центральном парке и вечным хаосом на съёмках. Съемки. Рю каменел при мысли, что это снова с ним случится. Не во сне. Не в самонадеянных мечтах. На самом деле. Он будет работать. Будет играть. И все увидят, что от Рю Каваками ничего не осталось. Что он не в состоянии даже просто прочувствовать своего героя, не говоря уже о том, чтобы понять. Кацуки Юри вызывал много вопросов – и давал ничтожно мало ответов. Оставался молчаливым отражением в зеркале. Всем своим видом говорил: «Вот же привязался! Как бы так незаметно уйти?». Если сон Рю потерял из-за тоски по Никите, то в понедельник обнаружил, что из-за мыслей о Юри не может есть. Вместо аппетита сочная куриная котлета с овощами вызвала чувство, близкое к ненависти. Словно ужин стал его врагом. Это была херовая новость. Очень. Из упрямства Рю запихнул в себя половину, промучился остаток вечера и в полночь торжественно удалился блевать. Такого дерьма с ним не случалось давно. После «Сайлент Лейк» – точно. Но хуже было другое: на недомогание не осталось времени. Завтрашний день Рю обещал провести с Никитой. Сказал, приедет в Санта-Монику после обеда, уже с вещами, чтобы к ночи сразу отправиться в аэропорт. Он не мог отменить свидание, которого так ждал! Рю вернулся в тёмную комнату. Лёг в кровать. Уставился в потолок. Наверное, стоило позвонить Пхакпхуму, но будить его в такой час только из-за неважного самочувствия? Может, Рю просто отравился. Котлетой. Так ведь бывает. Он накрыл голову подушкой. Даже сраный сальмонеллез был бы лучше того, что случалось с ним безо всяких внешних причин. Кое-как он задремал и во сне блуждал по продолжениям своих мыслей – то звал Никиту, но оказывался вновь и вновь в объятиях Тибо, то стоял перед камерой и покрывался потом от ужаса, то бежал ото всех и никак не мог скрыться. А ещё искал – искал Юри. В конце концов, Рю нашел его в своей спальне. Юри стоял возле окна и вертел в руках бокал шампанского, к которому не притронулся. Вздыхал, поправляя очки. Рю видел его силуэт на фоне рождественских огней: растрепанные волосы, опущенные плечи. Вот где он был всё это время! Прятался здесь! У Рю под боком. Наверняка, спал в его постели и торчал в его ванной по полчаса! Рю подкрался к Юри, обхватил со спины, и тот вскрикнул, выронив бокал. Рю провёл рукой по его груди, по шее, коснулся губ. Юри замер. Сглотнул. – Зачем прятался? Он молчал. – Убежать хотел? Ничего. Рю рывком развернул его и встретился с ним взглядом. Ужас с непониманием и чем-то таким, отчего Рю подбросило. Презрение. Это было, мать его, презрение! Так смотрели ёбаные блюстители нравственности – все те ублюдки, ставившие целомудренность выше человека. Так смотрел, мать его, Тибо! Рю хотел плюнуть Юри в лицо, закричать, что он ничем не лучше, что он в сто раз хуже. Рю хотел его сломать, хотел стереть это лицо. Что в нём нашёл Виктор? Одна сплошная ложь! Притворство! Ужимки сраного девственника! Юри отшатнулся, но Рю только крепче схватил его, подтолкнув к стене. «Отстань! – читалось в карих глазах. – Оставь меня в покое! Что тебе нужно?!» – Мне нужен ты, – Рю прижался носом к родинкам на шее. – Весь ты. Целиком. Он лизнул их, рукой нашарив пряжку ремня. Юри дернулся. – Никакой ты не скромник. – Не нужно этого... Он ускользал из объятий, тёк водой – Рю не мог его удержать. Юри почти сбежал, но Рю схватил снова, и вместе с ним упал на кровать. Они боролись, и – как же это бесило! – силы были равны. Наконец, Рю опрокинул Юри навзничь. Сел сверху, сдавив его ногами и навалившись на плечи. Оба тяжело дышали. Как сверкали глаза Юри уже без очков! Он злился – и всё равно хотел сбежать. – Р-р-р! Тр-р-рахну тебя! Затрещала рубашка. Пуговицы разлетелись по кровати. Рю припал к светлой коже, сходя с ума. Его. Его. Этот парень был только его. Пусть Виктор Никифоров утрется! Пусть сначала разберется с драконом, если хочет принцессу! Длинный язык, раздвоенный и черный, оставил влажный след от кадыка к пупку. Юри закричал от омерзения, втянув живот. Рю отвесил ему пощёчину, и он замолчал. Лежал испуганным оленёнком под настигшим его хищником. Дрожал. Чистый. Беззащитный. Покрытая чёрной чешуёй рука с пепельно-алыми перепонками и длинными когтями легла на нежную грудь. Как легко Рю мог добраться до сути – всего-то нужно было надавить сильнее, вспороть белую кожу от шеи до паха! Он рылся в бесконечных кишках, обмазываясь дерьмом, а на десерт сломал его ребра. Прижался губами к горячему сердцу. Говоришь, твоё сердце принадлежит только Виктору? Вот же оно, здесь, в моих руках, ещё бьется, и ты, Юри, ты тоже мой. Молчишь? Почему? Ты должен кричать! – Юри? – Рю обхватил его подбородок. Бледное, искаженное болью красивое лицо, мокрые ресницы, слёзы на щеках, окровавленные губы – и глаза, потрясающие глаза, полные силы и ненависти! – Долго же я тебя искал. Юри плюнул ему в лицо, выдохнув одно слово: – Сдохни. Рю отбросило на пол, лишило всех сил, а когда он кое-как поднялся на четвереньки, Юри уже исчез. Бежевое постельное белье пропиталось кровью – кровь была везде: на стенах, на потолке, на руках… Рю охнул, зажимая рот. Дерьмо. Дерьмо! Он кого-то убил. Был под кайфом, убил человека и теперь ничего не вспомнит. Нет. Нет. Нет! Пожалуйста!!! Рю пополз назад, судорожно перебирая, с кем виделся накануне. Перед глазами всё плыло. В голове перемешивались мысли, тягучие и скользкие, как кисель. Тибо? Кто-то из друзей? Только бы не женщину! Какая разница, Каваками?! Рю похолодел, задев нечто мягкое и ещё тёплое. Окровавленная рука. Рваные раны глубиной с фалангу пальца тянулись до самого плеча. Взгляд упёрся в застывшее бледное лицо. На лоб падала серебристая чёлка. Рю подскочил на кровати, бешено озираясь. Юри? Кровища? Никита? Вокруг было темно. Часы показывали без трёх минут пять. Сон. Сраный стрёмный кошмар! – Блядь, – прохрипел он, упав обратно на подушку. – Блядь. Рю не смог уснуть. Всё думал о своих демонах. Зря он радовался, представляя, будто стал лучше. Внутри по-прежнему жило чудовище. Может, то, которое носил в себе Масаши, а может, другое, погубившее мать. Или вместе они породили новую тварь, умную и хитрую, умевшую почти незаметно жить среди людей. Достигнув дна, он приказал себе встать с кровати и пойти в душ. Никита написал около полудня. Рю собирал чемодан. Поддавшись дурному настроению, он вычеркнул из списка треть вещей. В основном, одежду. Никита: привет Никита: приезжай раньше, если хочешь МДРНМР22: ты разве не спишь Никита: пытался Никита: но как-то так Никита: больше точно не усну Рю бросил смартфон рядом с раскрытым чемоданом. Он никого не хотел видеть, никуда не хотел лететь. Теперь, когда воспоминания о сне сгладились, всё уже не казалось таким ужасным. Подсознание любого – ящик с сюрпризами, и не нашлось бы такого человека, в котором не жило бы ни одного чудовища. И всё-таки осадок остался. После пары действительно жёстких драк в Монреале Рю стал бояться, что однажды всё закончится убийством. И ведь даже тогда не смог бросить – ни наркоту, ни Тибо. Никита: о Никита: кстати Никита: [ссылка] Никита: Джим ещё в субботу выложил, извини, я совсем забыл х)) МДРНМР22: не страшно МДРНМР22: спасибо МДРНМР22: приеду как договорились МДРНМР22: ещё копаюсь Никита: :** Ссылка вела на Ютуб. Рю установил смартфон на нижней полке стеллажа и, включив часовой видеоролик, вернулся к сборам. Джим Кокс весело сообщил, что зрители попали не абы куда, а на его канал и теперь вместе с ним насладятся прекрасным вечером. Рю узнал место – в самом деле, терраса дома Джима в Малибу. Гостем очередного выпуска «После заката» был Ник Ершов. Он выбрал удачную рубашку с коротким рукавом и отлично выглядел с этого ракурса, но как же морозился! Джим не торопился. Начал интервью с безобидных вопросов, однако интересное не заставило долго ждать. Джим Кокс. Тони на «Артуре» всем пообещал невероятно гейскую вещь. Ник Ершов. Боже мой! (Смеётся, прикрыв рот). Так и сказал? Джим Кокс. Точно так. Ник Ершов. Ему виднее. Джим Кокс (оживляется). Вижу, у тебя немало эмоций! Ник Ершов. Эмоций… (трёт румянец на левой щеке) да, эмоций много. Я, знаешь, не большой умелец такие темы обсуждать. История главных героев очень интимная, это правда. Их сближение, их отношения – всё это без отрыва от спорта, от дела всей жизни. Подробнее пока не могу, извини. Джим Кокс. Понимаю, понимаю! Что ж, с Тони разобрались. А что скажешь о соавторе сценария? Ник Ершов. Мгым. Джим Кокс. (Смеется). Ник Ершов. (Отпивает от коктейля). Джим Кокс (в камеру). Для тех, кто не знает: Тони Чеккарелли на этот раз писал сценарий не один. Ему помогал Рю Каваками. Только представьте! Ник Ершов. Да, Рю со всех сторон одарённый человек. Рю впился взглядом в его лицо, но не нашёл ни одного намёка на сарказм или нарочитую лесть. Никита сказал честно – честно это и прозвучало. Джим Кокс. Уже знакомы лично? Ник Ершов. Да. В начале года познакомились. Невероятно, конечно. (Качает головой). Знаешь, вроде, пять лет в Голливуде, но есть такие знакомства, когда жмёшь руку человеку, а сам думаешь: «Чёрт, это точно со мной происходит?!». Джим Кокс. О да. (Хитро щурит левый глаз). Был его фанатом? Ник Ершов. Нет! Джим Кокс. Ник! Признайся! Ник Ершов. Никогда! Честно! (Смеётся). Но теперь точно стану. Джим Кокс. Ловлю на слове! Ник Ершов. (Смеется). Джим Кокс (подкалывает). Все фильмы уже посмотрел? Ник Ершов. Почти. (Улыбается). Джим Кокс. И какой любимый? Ник Ершов. Один нужно выбрать? Джим Кокс. Давай один. Ник Ершов. Хм-м-м, тогда «Мотель L&L». Рю удивился. Потом сложил всё, что успел узнать о Никите, и понял – удивляться нечему. Фильм был в его вкусе. От начала до конца. Смесь мистики и реализма. Испытания. Путь развития, взросления. Никита справился бы не хуже главного героя. А ты, Каваками? Стараясь не думать, Рю продолжил сборы, слушая болтовню Джима и Никиты. Рю открыл дверь своим ключом, оставил чемодан в коридоре и, сняв обувь, прошёл в гостиную. На полу, на столике, на диване без всякой логики валялись вещи. Никиты нигде не было. Рю глянул на плазменную панель – и вздрогнул. Там застыл кадр из «Нового Авалона». Где-то далеко хлопнула дверь. Крыша. Рю вернулся в коридор. Никита как раз спустился с лестницы, придерживая левой рукой пустой пластмассовый таз. – Привет. – Привет! А я, представь себе, только вспомнил, что утром не достал джинсы из стиральной машины! Отрубился. – Ты стирал с утра? – удивился Рю. – Да, пролил газировку на себя. Я в этих джинсах обычно летаю. Удобные. Решил постирать. Высохнут до... О! – он уставился на чемодан. – Это твой? – Чей же ещё? – У меня такой же. Оставив таз возле ванной, Никита стиснул Рю в объятиях. В слишком крепких объятиях. – Ай! Никита! – Извини, – он отступил. – Больно сделал? Где? Рю едва не ответил в рифму, но встретился с его участливым взглядом и провалился на дно – даже глубже того, с которого кое-как вытащил себя утром. – Рю? – Это ты извини. Я что-то не в духе. – Что случилось? – Спал плохо. Никита погладил по плечу. Прошли в гостиную. Он освободил треть дивана от вещей. Рю сел, снова окинув взглядом бардак. – Это всё с собой? – Нет. Это я начал разбирать и ещё не закончил. Не хочу много вещей везти. Никита включил фильм дальше. Осталось немного – минут сорок, но Рю не хотел видеть ни одной. – Мы можем это не смотреть? – Не любишь «Новый Авалон»? – Не люблю дерьмо. – Зря ты так, – Никита пожал плечами. – Костюм здесь клёвый у тебя. Образ тоже. А остальное… Они встретились взглядами, и он замолчал. Рю рад бы был улыбнуться, но лицевые мышцы сложили рожу против его воли. Да, в «Новом Авалоне» никто не ждал от него выдающейся актёрской игры. Да, он продал имя, чтобы привлечь внимание к экранизациям комиксов. И всё-таки много лет его не покидало чувство, что при монтаже отобрали худшие дубли. Он уже толком не помнил сам фильм – зато отчётливо слышал голос Тибо, разносивший историю о космических рыцарях в пух и прах. Разве Ланселот мог быть чёрным? Разве мог быть японцем Галахад? Почему Рю вообще это терпел? Почему не спрашивал в ответ, мог ли любящий муж назвать своего супруга шлюхой? – Давай, ляжешь? – Никита сел рядом. – Не хочу снова увидеть то дерьмо. – Кошмары? Рю кивнул. – Иди ко мне. Он позволил себя обнять – и позволил себе утонуть в нежном объятии, которого не заслуживал. Если бы Никита только знал!.. – Я тоже на нервах последние дни. Сегодня даже четыре часа не проспал. Хочешь, заварю ромашку с мятой? Если аллергии нет. – Хочу. – Чай добавить? Рю покачал головой. Никита нащупал пульт, выключил «Новый Авалон» и ушёл на кухню. Сколько его не было? Рю всё смотрел на разбросанные вещи, вспоминая, в какую катастрофу обычно превращались сборы Тибо. Никита вернулся с френч-прессом и кружкой. – Идём в спальню. Даже если не уснёшь, полежишь, отдохнёшь. – Не обидишься? Он всё-таки закатил глаза: – Посмотри вокруг! Мне есть, чем заняться! Поставив всё на тумбочку, Никита вернулся к окну и задёрнул плотные шторы. В комнате стало темно. Рю остановился перед расправленной кроватью. – Ложись. – Разбудишь вечером? – Даже не надейся, что оставлю здесь. Рю разделся, залез под холодное одеяло. Никита сел рядом и налил из френч-пресса в кружку. Запахло травами. – Ничего себе! Даже я почувствовал! Нависнув над кружкой, Рю жадно втянул воздух носом. Мята. Ромашка. Он не просто узнал их. Различил. Два запаха. Целых два! – Обалдеть… – У тебя проблемы с обонянием? – удивился Никита. – От кокаина слизистой пизда. – Я не знал. – Да, я тоже не знал, а потом уже поздно было. Рю приподнял кружку и, осторожно глотнув, скривился. Он ненавидел сраную ромашку, но теперь она напомнила о детстве и о той заботе, которой всегда окружала Варвара, когда что-то болело или просто шло не так. – Это… навсегда? – По-разному бывает. Сейчас лучше стало. Чувствую хотя бы что-то. Бросить бы ещё сигареты, но пока, боюсь, без них не потяну. – Бросишь, – Никита погладил по плечу. – Обязательно однажды бросишь. Глядя в кружку, Рю сильнее сжал ручку. К горлу подступил ком. Почему самые обычные слова, сказанные Никитой, каждый раз вызывали целый ёбаный водопад?! В словах ли было дело? Или, может, на ком-то просто не осталось живого места? Где ни тронь, везде болело. Он глубоко вдохнул. Хотел сказать: «Однажды эти слёзы закончатся», – но звук в голосе закончился раньше. Всхлипнув, Рю со стуком поставил кружку и нырнул под подушку. Как же он устал рыдать! Разве хоть один парень в мире мог вынести столько слёз? Мэт цокал, совал платок и удалялся на безопасное расстояние. С Тибо раз на раз не приходился: мог расчувствоваться, а мог устроить такой концерт… Хлопнул ящик тумбочки. – Извини, если глупость сказал, – Никита погладил по спине. – Сам уже сколько лет бросаю. Дерьмо эти сигареты. Рю сжал зубами простынь. Бесконечную секунду изнутри рвался вой. Потом отпустило. Резко. Не целиком, но боль ушла. Он смог сосредоточиться на чём-то ещё: на приятной тишине в полутёмной спальне, на ладони, нежно скользившей по спине. Рю выбрался из-под подушки. Рядом лежала коробка с салфетками. Он взял одну, утёр слёзы, высморкался и тогда повернулся. Никита смотрел всё с тем же участием. Только лицо было грустнее обычного. – Что всё-таки случилось? – Я чмошник, – сказал Рю. – Приехали! Надеюсь, это потрясающее вхождение в образ? Стоило помянуть Юри, как глаза вновь наполнились слезами. Никчёмный, конченый человек – вот ты кто, Каваками, а вовсе не… – Не-е-ет, – провыл он, дёрнув из коробки вторую салфетку. – Это фа-а-акт!.. – Давай-ка, фактолог, допивай чаёк, ложись на бочок и закрывай глаза. А я включу тебе звуки моря. – Никита! – Рю последний раз воззвал к его разуму. – Плейлист на сорок минут. В конце проверю. Он положил смартфон на тумбочку и вышел, прикрыв дверь. В спальне тихо запел прибой. Рю открыл глаза в тёмной комнате и подскочил, похолодев от мысли, что проспал вылет. Он пошарил по стеллажу – то есть, он собрался пошарить по стеллажу, но нащупал пустую стену. «Монреаль?!» Сердце ухнуло вниз. – Спокойно, Каваками, – он глубоко вдохнул. – Спокойно. Рука задела коробку с салфетками. Никита. Спальня в Санта-Монике. – Твою мать… – Рю уткнулся в подушку. На этот раз ему ничего не снилось, он даже как будто выспался, но ощущения в теле были такие, словно накануне его долго били. Рю включил бра. Вместо френч-пресса и кружки на тумбочке стоял стакан с водой. Рядом лежала записка: «Смартфон на кухне. Унёс, чтобы не будил тебя звонками. Надеюсь, ты хорошо поспал :*». Рю прижал её к щеке и пролежал так несколько минут. Следовало извиниться перед Никитой и поблагодарить за заботу. Может, спросить, какой магией он владел, как сумел провернуть этот фокус с ромашкой, мятой и звуками моря. Солнце ещё не село. В гостиной больше ничего не напоминало о дневном бардаке. На кухне горел свет. Никита сидел на стуле, спиной к входу, и смотрел в ноутбук. Тихо играла музыка. Рю её узнал. Он сделал ещё шаг, чтобы увидеть экран. Самое начало. Вступительные титры уже прошли, но сцена в спальне пока не началась. После смены на ночной работе Хироки медленно поднимался по лестнице в свою квартиру, дочитывая статью из бесплатной газеты. Через всю полосу тянулось: «ВЛАСТИ СКРЫВАЮТ НЕОБЪЯСНИМЫЕ ВСПЫШКИ БЕШЕНСТВА». – Ты точно хочешь это смотреть? Никита подпрыгнул, ударив пальцем по пробелу. Бросив недоверчивый взгляд сначала на Рю, а после – на его босые ноги, он сказал: – Ебать ты тихо ходишь! – Извини, если напугал. – Да я почти кирпичный завод открыл! – Обнимашки?.. Никита хмыкнул, но встал. Рю стиснул его со всей силы. Как он скучал! Как всю эту неделю мечтал к нему прижаться! – Другое дело, – шепнул Никита, зарываясь носом в волосы. – Поспал? – Да. Извини, что я так… – Всё в порядке. Сварить кофе? Или сразу предложить винишко? Рю посмотрел на стол. За ноутбуком на тарелке лежал нарезанный сыр разных видов. Рядом стояла открытая бутылка. – Белое? – Да, давненько им не блевал, – Никита сделал полшага назад. – Составишь компанию? – Блевать вместе – такая романтика. – Блевать вместе со мной не обязательно. – Не люблю вино. – И фильмы с Каваками? – Никита усмехнулся. Рю смерил взглядом свою застывшую копию – прическа такая же дурацкая, как теперь. Вспомнился Юри из сна. Нет, был он вовсе не лопушок! Хироки сломался словно щепка, а этот скромник даже на грани смерти оказался сильнее монстра. Он был той веточкой, что гнулась до самой земли. – Фильмы с Каваками разные есть, но у фильмов Тони высочайший уровень всегда. – Погоди-ка, – Никита прищурился, – ты, что ли, боишься, что не потянешь? Рю кивнул. Он мог бы разозлиться. Мог бы закричать. Мог бы выбежать отсюда прочь. Мог бы вообще выйти в окно – ещё тогда, в Монреале. Но правда была в том, что он действительно боялся. И чего? Работы, которую обожал, без которой не мыслил жизни. – Боже мой! – Никита обнял снова. – Да ты самый пиздатый актёр, которого я знаю! «Давай никуда не поедем. Вернёмся в Боррего Спрингс. Будем каждую ночь смотреть на звёзды», – вертелось на языке, но вместо этого Рю сказал: – Не думал, что когда-нибудь пересмотрю «Его фетиш» со своим парнем. Рю умылся, почистил зубы. За это время Никита перебрался в гостиную. Он поставил на столик ноутбук, вино и сыр, а сам устроился на полу, привалившись к дивану. Когда Рю вышел из ванной, Никита как раз хлебнул из горла. – Изящные тверские манеры, – пошутил он. – Не хочешь хотя бы на диван? – Привык так смотреть. Ты садись, как удобно. – Я лежать люблю. – Тогда ложись. – Без тебя будет не то. Рю сел рядом. Поцеловал – долго, не желая отпускать. – Э-эй! – Никита в шутку отодвинулся. – Давай после фильма. – А ты оптимист. – Всё так плохо? – Увидишь. Хмыкнув, Никита спросил: – Включить сначала? Рю покачал головой. Взял бутылку. Вино он недолюбливал, это правда. Улетал от него только так. Но сейчас, пожалуй, стоило улететь. Рю сделал три больших глотка. Он не пересматривал «Его фетиш» очень давно. Может, с тех пор, как вышел замуж. Роль Хироки принесла ему награду, о которой мечтал каждый киноактёр, но до того заставила нырнуть глубоко во тьму. Рю не любил об этом вспоминать. Считал, в творческом угаре они с Тони зашли дальше, чем следовало. Да что там, он даже отрицал, что работа вообще принесла ему хотя бы одну приятную минуту, но теперь, привалившись к плечу Никиты, вдруг подумал, что будет даже забавно сравнить впечатления тогда и сейчас. Удар по пробелу – Хироки продолжил подъём по лестнице, не отрывая взгляда от статьи, возмутившей и взбаламутившей его маленький ум. Рю всматривался в своё лицо – и не мог придраться. Оно говорило без слов. Тони оценил молчаливость Джи-Лилит, у которой набралось, может, реплик двадцать за весь фильм, и решил пойти дальше: дать их ещё меньше. Главный герой не был немым, просто никто не объяснил ему, что один из главных смыслов человеческой речи – убивать чудовищ, рождённых разумом, и он молчал, растил их в себе, пока они не вытянулись до небес. Хироки открыл дверь, бросил газету в угол на гору таких же бесплатных газет и прошёл в спальню по грязному, заваленному вещами коридору. Скинув одежду, он нырнул в кровать – под бок к своей Марии. – Ого! Не думал, что у него подружка есть. Рю открыл рот и удивился, с каким трудом шевельнулся язык. – Же-на. Пришлось сказать по слогам. Он глянул на этикетку – нет, отличное сухое белое вино! – и только тут понял, что последний раз ел вчера днём. – Жена? – удивился Никита. – Как-то он… нелюдим для… – она повернулась во сне, и её круглый живот натянул тонкое одеяло. – О, это брак по залёту? – Для неё. Прижавшись к Марии, Хироки достал член из трусов. Формально обнажения не было и вместе с тем одеяло как будто ничего не скрывало. Красивая была сцена. Зря некоторые уходили, не досмотрев её до конца. – И не стрёмно ему?.. – пробормотал Никита. – Ты так говоришь, будто она чумой болеет. – В ней, блин, ребёнок внутри! – Вот именно, – Рю снова глотнул вина. – Внутри. Сидит себе там, делает буль-буль. Не знает бед. Эх, славные времена. Жаль, не вернуть. Остановив фильм, Никита захохотал. – Боже мой, – он отнял бутылку, – я обязан тебя догнать! Глядя, как он пьёт, Рю сказал: – Если женщине приятно, то вообще не вижу никаких проблем. Никита зажмурился, но не выплюнул, сглотнул. Утерев выступившие слёзы, ответил: – Не знаю, не знаю. Я не смог бы. – Даже если бы она очень просила? – Не, – он мотнул головой. – Пизда – жуткая штука. Зарёкся туда соваться. – Зачем сразу соваться? Вот, скажем, куни. Самое страшное, что может случиться – получишь пяткой в лоб. – От кого?! Увидев лицо Никиты, Рю захохотал. Бутылка снова перешла к нему. – От мамочки, прямо скажем, тяжелее получить. – Рю. – Что? – вино легко прокатилось по языку. – Ребёнок был не от меня. – Не то чтобы история стала лучше. – Это ты ещё финала не знаешь, – подперев щёку кулаком, Рю вернул бутылку. – Смотрим дальше? Увлёкшись дрочкой, Хироки не устоял. Присунул. Мария тут же проснулась. Закричала. Дав по морде, выгнала из спальни. В следующей сцене они, мрачные и злые, уже сидели на кухне – такой же запущенной, как остальная квартира. Всюду высились горы грязной посуды и валялись вещи. Хироки жевал яичницу из сковороды. Мария орала не него, припоминая всё: и ночную работу за жалкие гроши, и бардак, захвативший дом, и привычку совать хер, куда не нужно. «Тебе всё равно?! Почему ты всё время молчишь?!» «Люди крышей едут. Рвут друг друга. Джо без половины уха пришёл. Всю смену кровью харкал». Мария схватила ещё горячую сковороду. Хироки бросился отнимать. Обжёгся. Толкнул жену – и та упала навзничь, запнувшись о стул. Раздался грохот. Хироки зажмурился, ожидая крика, но наступила тишина. Он бросился к Марии. Она лежала на ящиках с барахлом, неестественно вывернув шею. «Мария!» Недоверие, ужас, шок. Хироки тряс её, гладил по волосам, а потом жутко рассмеялся. Он потащил жену в спальню и там, завалив на кровать, снова снял штаны. Хироки пялил Марию, выкрикивая: «Просыпайся! Просыпайся!». В кадре безвольно дергалась голова с мёртвым лицом. Картинка расплылась. Надрывный голос утонул в темноте – и тут же зашептал снова, уже охрипший: «Просыпайся! Просыпайся! Просыпайся…» – Нет, – сказал Никита. – Блядь, ну, пожалуйста! – Лучше закрой глаза. – Что? Он повернулся к Рю, а когда вновь глянул на экран, то дёрнулся, увидев лицо Марии со следами разложения. Затем показали Хироки на ней. Сцена была бесконечной: секунд, наверное, пятнадцать. Её прервал выстрел. Метнувшись с кровати, Хироки увидел в дверях спальни двух полицейских. Один дрожащей рукой держал пистолет, направленный в стену. Второй зажимал рот платком. Оба смотрели на подгнившее тело с кровавым месивом между широко расставленных ног. – Так, – Никита поставил фильм на паузу, – я не был готов к этому дерьму! Почему ты не сказал?! – Словами всей красоты не описать. – Пиздец. Глотнув вина, он включил фильм дальше. Из вагины хлынуло. – А-а-а-а-а!!! Снова ударив по пробелу, Никита застучал руками и ногами. Он задел бутылку. Давясь смехом, Рю поймал её возле пола. – Много там ещё такого? – Семьдесят минут. Можем выключить. – Нет. Никита вернулся к просмотру. Чуть вскинутый подбородок, решительный взгляд, трепещущие от негодования крылья носа – Рю залип, потягивая вино. «Просыпайся…» На круглом животе ниже выпуклого пупка, натянув серую кожу, проступило лицо младенца. Хироки прижался к нему щекой. – Блядь, – прошептал Никита, – что за ёбаный сюр. Скрестив руки на груди, он смотрел на экран с таким серьезным лицом, словно действительно пытался найти в происходящем смысл, понять метафору, которая завладела мыслями Тони вскоре после выхода «Лилит» и внезапной смерти Нобуко. Приёмная мать много значила для него. Он не находил сил порвать связь с мертвецом, был одержим чувством вины. Рю понял это только теперь, но не смог бы сказать, как, в чём это выражалось – просто заполняло всю картину, каждый кадр. Не сходило с жуткого лица главного героя. Его пребывание в психиатрической клинике закончилось после сбоя в работе генератора. Замок открылся, и Хироки выбрался в коридор – пустой, заброшенный, со следами страшной борьбы. Точь-в-точь как в фильмах о зомби. – Это на самом деле происходит? – спросил Никита. – Для него. Тони говорил, нет никакой разницы, что причиняет человеку боль: реальность или фантазии о ней. Где, в конце концов, заканчивалось одно и начиналось другое? Рю выпил ещё. Чувства приятно притупились, позволив первый раз погрузиться в «Его фетиш» без содрогания. Хироки всё брёл и брёл по одинаковым коридорам, шарахаясь от каждой тени. «Просыпайся… Просыпайся!» Надрывный шёпот. Щелчки мигающих ламп в тишине покинутой клиники. Бесконечные развилки и коридоры. Паника нарастала. Вспотевший, обессиливший от ужаса, Хироки привалился к стене – и тогда увидел её. Она ковыляла, покачиваясь из стороны в сторону: спутанные волосы на лице, руки как плети, заляпанный белый халат, огромный живот. «Мария?..» Зомби зарычала. И ей отозвались. Секунду назад в коридорах было тихо, но теперь отовсюду доносились звуки: мычание, хрипы, стоны. Хироки оказался в тупике. Он схватил медицинскую тележку и ринулся на зомби – толкнул так сильно, что женщина улетела к стене. Живот лопнул. Кишки, забитые останками, вывалились на матрац. Хироки заорал и снова толкнул тележку. И снова. И снова. Кишки лопались от тряски. Зубы, волосы, гниль – всё смешалось в бурой пене. Никита взял тарелку. Дор блю, пармезан, бри – кусочки сыра исчезали один за другим. Как он мог есть?! Сделав большой глоток вина, Рю зажал рот. Зомби всё тянула руки. Не прекращая орать, Хироки подскочил к ней и, схватив за волосы, стал бить о стену. Треснул череп. Брызнули мозги. Она ещё рычала. Хироки кинул её на тележку, навалился сверху и… Рю отвёл взгляд. Не это ли он видел ночью? И какой же ужас, выходит, испытывал перед Юри, если напал первым, если потерял последние тормоза? За спиной Хироки возникли другие зомби, но напасть не рискнули. Стихло даже рычание. В полной тишине они смотрели, как насилуют то, что осталось от женщины, – и пятились. Когда он кончил, коридоры были пусты. Выбравшись в город, главный герой не стал искать живых. Мрачный и печальный, он ходил по пустым широким улицам, бездумно заворачивал в магазины и кинотеатры, спускался на парковки и поднимался на крыши – всё высматривал зомби, но те чуяли его издалека. Всегда были рядом и всегда ускользали в последний момент. Так продолжалось, пока однажды он не увидел в переулке женщину. Она брела, подволакивая ногу. Двигалась точно в тупик. Хироки кинулся на неё. Трахнул, не обращая внимания на крики, и только потом увидел, что под ним – живая. Он бросился прочь, но женщина догнала. Сказала, люди знают о нём. О его способности внушать ужас чудовищным тварям. «Многих это пугает, но мы хотим, чтобы ты жил с нами, помогал выжившим». Нормальная еда, тёплая постель, все блага былой цивилизации, секс – Хироки сдался. Они пришли в укреплённый торговый центр, где люди пытались жить прежней жизнью. Спаслось не так уж много. Женщина познакомила Хироки с главой выживших. «Останется, если буду его женой». «Отлично, сестрёнка! Хоть какая-то польза от твоей пизды!» Мужчины заржали. Женщины состроили гримасы отвращения. Но и только. Началась новая жизнь. По ночам Хироки ходил вокруг торгового центра, отпугивая зомби, утром трахался, ел завтрак и до вечера спал. Вскоре жена положила его руку на свой живот и сказала: «Будет ребёнок». – Какой же Тони всё-таки тролль, – нащупав бутылку, Никита допил вино. – Да, – ответил Рю. Время шло, наступила зима и угроза зомби отошла на второй план. Некоторые стали думать, что холода вовсе прикончили мертвецов. Людей всё больше пугал молчаливый Хироки. Растапливая костёр бесплатными газетами, одна из женщин нашла статью о нём. Собрав совет, выжившие изгнали его. Хироки не сопротивлялся – только потянул с собой жену, но та закричала, что никуда не пойдёт с убийцей и бросилась на него с кулаками. Толкнув её обратно к людям, он ушёл. Спрятавшись от холода в доме с видом на торговый центр, Хироки горько плакал, а потом сидел и смотрел в пустоту до самого заката. В чувство привёл шум. Хироки выбежал на улицу, битком забитую зомби, и, расталкивая их, прорвался в лагерь выживших. Всюду были следы страшной борьбы и ещё более жуткой смерти, но кто-то ещё кричал. Хироки метнулся на голос. Возле секции, что служила ему домом, стояли зомби. Внутри, в луже крови, последний раз согнулась от боли его жена. Хироки бросился к ней, но она уже испустила дух. «Просыпайся! Просыпайся!» Хироки кричал. Рвал зомби на части. Бил витрины. Ломал, что ещё не сломано. Наконец, обессилев, он замер возле стены и посмотрел в секцию. Дёрнувшись, жена открыла глаза. Пошатываясь, встала. Из-под окровавленного подола выпал ребёнок. Она сделала шаг, и он потянулся за ней на пуповине, шурша по стеклу. Хироки закрыл глаза. «Мария», – прозвучало в темноте. Подняв пустую бутылку, Никита вздохнул и спросил: – Покуришь со мной? – Ты ведь бросил. – Отличный повод сорваться. – Никита! – Шучу. Ещё в Нью-Йорке пачку открыл. Они поднялись на крышу. Уже стемнело. Никита поставил пепельницу на парапет. Прикурил сигарету от зажигалки Рю. Затянулся. Выпустил дым. Он курил просто, без удовольствия. – Что случилось? – спросил Рю. – А? – Из-за чего снова начал. – А, – Никита отмахнулся. – Да так. Не бери в голову. Навалилось всё. Это с «Лигой Севера» связано. На две части фильм разобьют. Ожидаемо, в общем-то. – Устал от неё? – Пиздецки. Рю погладил по плечу. Никита накрыл его руку, пальцами поглаживая пальцы, и вдруг рассмеялся, качая головой. – Блядь, – сказал он, – не спрашиваю, как Тони всё это в голову пришло, но ты-то как согласился? – Устал его на хуй слать – вот и согласился. Никита замолчал. Курил, не выпуская его пальцы. Внизу шумели вечерние улицы, а здесь, между ними текла такая лёгкая тишина, что Рю открыл рот и зачем-то сказал: – У Тони трудный период был. Он… немного по пизде пошёл, если честно. Есть и моя вина, что сюжет такой. Мы сильно поссорились после выхода «Лилит». Год не разговаривали. Но когда я получил «Артур», Тони с извинениями пришёл. Рассказал о депрессии своей, о… О многом мы говорили, в общем. До утра сидели. Он спросил, есть ли что-то, не дающее мне покоя. История из прошлого, у которой всё нет и нет конца в моей голове. Рю помолчал. Никита докурил и теперь просто слушал. – Думал, наверное, о матери расскажу. Она с крыши прыгнула. Одиннадцать мне было, да. Но я даже не вспомнил, – вино ещё гуляло в крови, Рю закрыл глаза. – Была у меня подруга. Помнишь, я рассказывал? – Смутно. Та, что выскочила за другого? – Да. Это не равный был брак, не по любви. Муж только наследников от неё хотел. Сразу забеременела. Мы не так уж часто виделись, сказать по правде. Но это время много значило для нас обоих. И так получилось: я уехал в Петербург, когда ей осталось месяца полтора до родов, – Рю тяжело вздохнул. – Она покончила с собой. Я не знал, что Кохаку спасли. Думал, оба ребёнка умерли вместе с ней. Когда вернулся в Лос-Анджелес, даже не пытался узнать, что там произошло, как. Просто… смелости не хватило. Никита обнял без слов. Смог бы Рю сыграть Хироки, зная правду? Пожалуй. Думал бы о погибшей сестре Кохаку. О девочке, которую, может, только он один и ждал. Которая, как ему тогда казалось, могла бы утешить Момо. – Тони хотел беспросветный кошмар. Человека, застрявшего в пузыре безумия. – Боже, да! – разжав объятия, Никита взмахнул руками. – Как точно сказано! Когда он идёт по улицам – ещё до встречи с выжившими, – я прямо чувствовал, что это депривация какая-то, что на самом деле город жив, там есть люди, просто его от них отрезало! Повеяло Монреалем, но Рю мотнул головой, ответил: – Да. Страшно замкнуться в таком отчаянии. Оторванность от мира, от людей никому на пользу не идёт. Человек многое может потерять и всё равно выстоять, но когда теряет саму возможность обретать взамен утраченного – тут рождается драма. Он закончил, а Никита всё молчал. Смотрел, чуть улыбаясь. Во рту пересохло. Память подкинула ухмылку Тибо. – Что не так? – Ничего. Наслаждаюсь обществом гения. Рю подбросило. Стало жарко – до слёз. – К чему такие шутки? – Шутки? – удивился Никита. – Я, пока смотрел этот фильм, был как тот хуй, который сунули в труп жены, и всё равно испытал катарсис. Кто ты, если не гений? Рю уставился на пепельницу. Пожал плечами. Обняв снова, Никита шепнул: – Я нырнул в беспросветную тьму и остался человеком. Благодаря тебе. Рю закрыл глаза. Заслуга Никиты в этом была не меньше. Но он не хотел продолжать спор. Хотел стоять так до самого утра, наплевав на вылет и все обещания, данные другим людям. – Я такси на одиннадцать заказал. – И? – Хватит времени, чтобы посмотреть «Лилит». Никита открыл вторую бутылку вина. Предложил заказать пиццу, но Рю покачал головой. Он не рискнул съесть даже кусочек сыра. Опьянение перешло в ту стадию, когда хотелось уже только лечь и лежать. Они снова сели на полу, включили фильм, и Рю не заметил, как уснул. Ему снилась Момо. Просила не уезжать. Говорила, Масаши убьёт её, едва он ступит за порог. Сначала изрежет скальпелем, потом выстрелит в живот, потом – в башку. «Масаши мёртв!!!» – заорал Рю. В ярости он хлопнул дверью, и только сделал шаг, как услышал другой хлопок. Едва слышный. Волосы встали дыбом. Рю ломанулся обратно и одновременно подпрыгнул, задев журнальный столик. Загремела, падая, тарелка. Никита отшатнулся. Из бутылки плеснуло на ковёр. Рю ухнул лицом в колени. Далеко не сразу он понял, что повторяет, как заведённый: «Твою мать, твою мать, твою мать…». – Рю? – позвал Никита. Вскрикнула женщина. Раздался ещё один выстрел из пистолета с глушителем. «Счастливо, подруга», – сказала Лилит. Стукнул пробел. – Рю? – повторил Никита. – Ты как? – Прости. Задремал. – Снова кошмар? – Да, – сев ровно, Рю обвёл взглядом гостиную, тёмно-оранжевую от подсветки. – Приснилось, что выстрел настоящий. Блядь. Он прижал дрожащие руки к лицу. – Воды, может быть? – Да. Да, пожалуйста. Никита ушёл на кухню. Вернулся со стаканом. Пока Рю пил, он собрал сыр с ковра обратно в тарелку и унёс. На кухне хлопнула дверь шкафчика. Выкинул. Потом тарелка тихо стукнула о раковину. Вернувшись, Никита сел рядом. Рю протянул пустой стакан. – Плесни, если осталось. – Осталось. Вина в бутылке было больше половины. – Ого. Почти не пил? – Забыл, как дышать. Крутой фильм. Глубокий. Но тех, кто надрачивает, тоже можно понять. Я досмотрю? – Конечно. Рю сделал два больших глотка. От фильма осталось всего ничего. Разделавшись с Пенелопой, Лилит покинула дом Мэттью и в следующей сцене, уже на трассе, растворилась в рассветных лучах. – Охуенно, – сказал Никита. – Да, – согласился Рю. Его снова подхватила тёплая волна. Он знал, что в самолёте пожалеет о выпитом, но пока… На столике завибрировал смартфон Никиты. – Алло? – сказал он. – Да, да, в одиннадцать. Нет, боюсь, раньше не получится. Спасибо. Спасибо, – закончив звонок, вздохнул. – Такси уже здесь. Рю коснулся своего смартфона. Десять тридцать семь. – Ещё двадцать три минуты. – Успеем допить вино. – Или потрахаться, – Рю потянулся за поцелуем. Блефовал. Во всяком случае, думал, что блефует, пока не увидел удивлённое лицо Никиты. – Сейчас? – Почему нет? – Ты, вроде, не любишь пьяный секс. – А ты, вроде, особо и не пил. Никита рассмеялся. Было видно, этот разговор для него – пустой флирт. Но ведь и Рю шутил, разве нет? Он сжал стакан. Куда его опять несло? – Давай в Японии. Доберёмся до Хасецу, отдохнём… В Хасецу! Даже не в самолёте! Не во время пересадки! – Рю? Никита обнял – и стоило больших усилий его не оттолкнуть. Рю не знал, откуда это вылезло, и был не в состоянии думать о причинах. Поставив стакан на столик, он вытек из объятий. – Умоюсь, раз уже едем. Рю пошёл в ванную и не оглянулся, услышав тяжёлый вздох.