Стоп! Снято!

Никита отрубился почти сразу после взлёта. Провалился в сон. Открыл глаза уже утром – бортпроводница как раз передала Юмико бокал белого вина. Луиза спала, отвернувшись к окну. Было уже светло, но пока на удивление тихо. Видно, до Токио оставалось ещё прилично, чтобы пускаться в обычные перед посадкой разговоры. Улыбнувшись, Юмико молча приподняла бокал. Никита кивнул в ответ. Повернулся к Рю. Тот смотрел в окно. Кажется, в той же позе, что ночью: те же скрещенные на груди руки, то же застывшее лицо. Разве что осунулся ещё сильнее. Оказывается, на обратном пути из Боррего Спрингс он выглядел ещё неплохо! Под глазами были уже не тени – настоящие глубокие круги с синяками. Проступили обычно незаметные морщинки. Заострился нос. Неужели Рю совсем не спал? – Доброе утро, – тихо сказал он, не поворачиваясь. – Доброе, – Никита зевнул. – Далеко ещё до Токио? – Часа четыре. – Как себя чувствуешь? – После аспирина лучше. Рю, наконец, повернулся. Никита так и не понял, что отшибло мозги: то ли ласковая вымученная улыбка, то ли полный печали карий взгляд, то ли солнечный луч, золотом подсветивший чёрные волосы и бледное лицо. В горле пересохло. Как он был... прекрасен – на фоне голубого неба и далёких белых облаков. В движение пришли такие пласты европейской культуры, о существовании которых внутри себя Никита вспоминал разве что в музеях и храмах. Тяжёлый ход глубин, незримая подземная река – от них веяло чем-то тёмным, неотвратимым, и вместе с тем именно они вдруг наполняли происходящее высшим смыслом, не всегда ясным до конца, но неизменно рождавшим трепет перед мощью чего-то большего, чем разум человека. Становились светом, оживляющим витраж. Разбивая мысли о высоком, в движение пришло и кое-что другое. – Мгым, – пробормотал Никита, – пойду умоюсь. За секунду он преодолел расстояние до туалета, закрылся изнутри и спустил джинсы вместе с трусами. Ему хватило нескольких движений – стоило только припомнить лицо Рю в ореоле солнца. Боже! Они могли бы ебаться! Прямо среди этого райского света! На белых облаках! «Только и думаешь, как нагнуть человека, которому и без того плохо». Прямо сейчас ему было насрать. Рю. Рю! Рю... Никита стиснул зубы – и обессиленно откинулся на дверь. Скоро, пообещал он себе. В Хасецу. Скажет всё как есть. Только Рю отоспится, придет в себя. Пусть даже не поверит, пусть посмеется. В Нью-Йорке Никита понял одну простую вещь: уже всё равно. Хороший, плохой, достойный, убогий – в любом из этих состояний он думал только об одном. Хотел только одного. В дверь постучали. Никита быстро привел себя в порядок, спустил воду в туалете, плеснул водой в лицо. «Да, – решил он, глядя в зеркало, – так и сделаю». Рю ломанулся внутрь. Никита едва успел выскочить наружу. Посередине их взгляды встретились, и карий загорелся чем-то, похожим на жажду убийства. – Извини, – пробормотал Никита. – Сказал бы, если тебе срочно. Дверь захлопнулась, но долю секунды он ещё видел лицо Рю – то ли потрясённое, то ли перекошенное от боли, – и окончательно перестал что-либо понимать. Медленно, как во сне, Никита вернулся на своё место. Слева отчётливо хрюкнули. Он повернулся. Упав лицом на вельветовые брюки соседки, Луиза хрюкнула снова. Юмико сдерживалась из последних сил, прижав бокал ко лбу. – Во-о-о... – Луиза хрюкнула в третий раз. – Вот это прова-а-ал! Из глаз Юмико брызнули слёзы. – Тони, – кое-как прошептала она, прежде чем обе взвыли от смеха, – всё пропустил! Рю вышел не скоро – Никита успел не только умереть от стыда и воскреснуть к жизни, но и забеспокоиться, что, может, леди-гиены всё не так поняли, но вот щёлкнул замок, открылась дверь и стало предельно ясно: даже если Рю действительно стало плохо, то только от чьей-то беспросветной тупости. Он метнул взгляд на красных от смеха женщин, помрачнел ещё сильнее, протиснулся на своё место и снова застыл, отвернувшись к окну. Не сказал ни слова. Никита тронул было за плечо, но услышал: – Отвали! До этого момента он думал, что хорошо узнал Рю. Думал, видел всю его злость в январе, в Маленьком Токио. И ещё думал, что за последние годы вырос над собой достаточно, чтобы не опускаться до ненависти из-за одного сраного слова. Как много Никита о себе возомнил! Рю успел рыкнуть два слога из трёх, а он уже вскинулся для достойного ответа. Хочешь эмоциональной реакции? Давай! Ещё посмотрим, кто кого! Чёрная волна накрывала с головой. Захлёстывала. Сулила восстановление справедливости и сладкий отыгрыш за всё. Никита почти сдался. Почти. Но тут над ухом раздалось: – Доброе утро. Не желаете ли завтрак? Остаток полёта прошёл ровно. Рю ничего не говорил, но больше и не рычал. Поцеживал воду, с побитым видом глядя в окно. Как будто кто-то его укусил! Да Никита даже не сказал ему ни одного гадкого слова – хотя мог бы! Имел на это полное право! …Ведь имел же? Или только думал, что имеет, а по факту вёл себя как самое обычное говно? Никита подпёр щёку кулаком. Он не знал правильного ответа. В душе не ёб, как себя в таких ситуациях вести. Зачем вообще в них оказываться. Что люди в этом находят. Наверное, правда, родился каким-то не таким. Отмороженным. Чего-то важного не чувствовал. Неспроста ведь ни разу не смог никакие отношения завести. И с Каваками в это всё тоже ввязался зря. К тому моменту, как сели в Токио, Никита устал не только злиться, но и рассуждать о собственном убожестве. Видимо, над собой он всё-таки вырос, потому что по сравнению с былыми временами, когда такое настроение могло затянуться на недели, это был невероятный прогресс. Молчание так и тянулось. Никита успел нафантазировать, как в аэропорту, пользуясь случаем и свободным пространством, Каваками свалит подальше, но он шёл рядом. Как на верёвочке привязанный. Осунувшееся лицо застыло в одном – мученическом – выражении. Ещё и позеленело. Это уже пугало. – Я вижу пиццу! – воскликнула Мария. – Падаем там? Внятных возражений не последовало, и она, схватив Мико под руку, устремилась к пиццерии. Остальные потянулись за ними, а Никита, наоборот, вдруг застыл на месте, придавленный чудовищным дежа вю: большая вывеска с жёлтым треугольником в углу, люди с азиатскими лицами, освещение, запахи – он точно помнил это, точно был здесь! Но когда?! Рю тоже остановился. Посмотрел – наверное, первый раз за все четыре часа. – Я здесь был, – сказал Никита шёпотом. – И? – Но это же… бред какой-то. – В смысле? – Когда такое могло случиться? – Осенью, – ответил Рю. – В ноябре, вроде. Дёрнулся глаз. На секунду – довольно жуткую – Никита подумал, что ебанулся. Или попал в фильм Чеккарелли в качестве героя и теперь обречён познать все круги безумия, а Рю Каваками, как тёмная муза, поведёт его через этот ад. – Но я не помню. – Случается, – Рю пожал плечами. – У тебя в инстаграме есть фото из Токио. Уже принесли напитки и еду, а Никита всё пытался смириться с мыслью, что финал промо-тура «Битвы во льдах» просто выпал из памяти. Дилон покончил с собой в Сеуле. А после Сеула были ещё Токио и Сидней. В голове не укладывалось, как человек мог увидеть Японию и Австралию – и напрочь забыть об этом. «Во что превратилась твоя жизнь, Ершов». Рю снова заказал только воду, но Юмико без слов подвинула к нему тарелку с жидкой овсянкой, и теперь он мрачно хлебал кашу, даже не подозревая, насколько вписывается в то, что Никита про себя называл «сюрреалистическим потоком». Обычно реальность вела себя прилично, но иногда открывалась с той своей жуткой стороны, где всё вокруг становилось странным и никак между собой не связанным, одновременно возможным и невозможным. Он не то чтобы совсем не любил это чувство – скорее, нервничал, когда оно затягивалось. Как сейчас. Никита незаметно ущипнул себя, но Рю, мать его, Каваками всё равно не просто ел овсянку – он хлебал кашу. Никита даже не был уверен, что сам так сумеет. Играть русских мужиков ему не доводилось, не подходил по типажу, а дома, в семье, всегда ели культурно. – Может, сделаем селфи все вместе? – предложила Мария, отодвинув опустевшую тарелку. – О нет, – сказала Юмико. – Я не готова делать селфи после двенадцати часов полёта. Мнения разделились, но желающих фотографироваться прямо сейчас набралось не много. Мария утешилась обществом Мико, Йошито и Тони. – Может, тоже сделаем? – То есть, – Никита повернулся к Рю, – всё-таки мир? Он поморщился, но ответил: – Проехали. Селфи получилось со второго раза. Никита сделал лицо человека. Рю улыбнулся – как будто даже искренне. Оба выглядели потрепанными, но идеально вписывались в атмосферу долгой дороги. – Ого, – удивился Рю. – Неплохо. Скинешь? Никита отправил ему фото. Открыл ещё раз. А всё-таки, как здорово вышло! И такой свет заполнял зал аэропорта за их спинами... – Я выложу? – В инстаграм? – Рю сдвинул брови. – Ты же сам сказал, что можно без этого. – Просто кину в сториз. – Просто? – Как путевую заметку. – Ты всерьёз считаешь, что вбросишь селфи со мной – и ничего не будет? – А что должно быть? Разве тайна, что начались съемки? Мы не можем просто сидеть в аэропорту? Или, – Никита хмыкнул, – все мужчины рядом с тобой в опасности? – Не нужно с этим шутить! – Не нужно делать из мухи слона. Это просто селфи. – Если ты ещё раз скажешь слово «просто», не знаю, что я сделаю. Он говорил не громко, но сильный голос словно звенел изнутри, пронзая и без того припухшую голову. – Рю, – Никита поморщился. – Что? Я сказал: нет. Почему этого недостаточно? – Потому что если мы снимаемся вместе и это не секрет, то не выложить селфи просто стр... – Р-р-р! – он подскочил, стукнув стаканом с водой о стол. – Я не хочу больше появляться ни в чьём инстаграме! Никогда! – Так заведи свой! Секунду они смотрели друг на друга, и Никита почти поверил, что сейчас Рю в него плеснёт – такое бешенство застыло на бледном лице, – но вот он моргнул, окинул взглядом остальных и тихо отчётливо произнес: – Иди-ка ты в жопу. И тут же нырнул в непрерывный поток спешащих к разным выходам людей. Тёмно-коричневая ветровка затерялась среди других невзрачных курток, а черноволосая макушка – среди таких же черноволосых макушек. «Твою мать», – подумал Никита, потрясенный внезапным пониманием, что если ему придётся искать Рю, то в толпе других японцев. Он повернулся к остальным. Они ещё молчали. – Извините, – сказал Никита первое, что пришло в голову. – А, – отмахнулся Тони, – забей. С ним бывает. – Ты всё правильно сказал, – повернулась Юмико. – Ему давно пора выйти к людям. Никита тяжело вздохнул. Он мог сказать это другими словами – в другой обстановке, а не давить на больное место. Полминуты назад сжимал кулаки от злости, а теперь осталась только досада. Не было даже обиды. Да и на что? Поругались из-за селфи! Как тупая парочка! Никита собрался встать со стула, но Луиза положила руку на плечо. Неожиданно тяжелую руку. – Сам вернётся, когда пробесится, – сказала она. – До посадки всего полчаса. – Вот и повод быстрее пробеситься. Рю так и не возвращался. Почти все прошли в самолёт. Возле стойки остались только трое. – Не дергайся, – шепнул Тони. – А вдруг он... решит не лететь?! – выпалил Никита. – И позволит, чтобы из-за него сорвались съемки? Я-то думал, ты хорошо его узнал. Ох уж этот Тони Чеккарелли! Опрокинул одним ударом. – Меня другое волнует, – сказала Юмико. – Он выглядит так, будто давно не спал. – Главное, чтобы ел. – Он в самолёте одну воду пил, и тут – поковырял только. – Не нагнетай, – вот теперь Тони нахмурился. Никита припомнил: вечером в аэропорту Рю тоже не ел, дома не тронул даже сыр, а до того – спал. Обедал ли у себя? – У него с этим проблемы? – на всякий случай спросил он. Юмико и Тони переглянулись. – Скажите, если это важно. – Пустое, Ник, пусть сам тебе расска... – Да, – ответила Юмико, глядя точно в глаза. – Иногда он не может есть. Назад всё идёт. Нервы. – И что делать? Что помогает? – Отдых, – она пожала плечами. – Настоящий отдых. Гармония с собой. – Вот что, – сказал Тони. – Нас слишком много. Идите в салон. Я один его подожду. Глядя на пустое место возле окна, Никита не мог отделаться от гадкого чувства, что испортил, может, и не всё, но в самый неподходящий момент. Что ему стоило промолчать? Что стоило подождать до Хасецу? А если Рю, несмотря на всю уверенность Тони, не придёт? Что делать тогда? Рваться из самолёта? Так никто не выпустит. Не выдержав, Никита уже позвонил, но Рю сбросил звонок. В сети он не появлялся с тех пор, как получил и просмотрел злосчастное селфи. – Расслабься, – шепнула Мария. – Идут. В узком проходе между двумя рядами кресел появился Тони, а следом за ним – Рю. До Фукуоки все летели эконом-классом, сидели рядом. Только Лино досталось место на отшибе. Рю остановился возле него и после короткого диалога отправил младшего Чеккарелли дальше, а сам приземлился там. – Ого! – встрепенулась Мария. – Это я могу сесть возле окна? – Так!!! – Лино ломанулся к ней. Он схватил её за бока – как раз, когда она перелезала через Никиту. Бесконечное мгновение близнецы дрались у него на коленях, заставив вжаться в кресло. Наконец, Мария плюхнулась обратно на своё место, а Лино пролез к окну. – Так-то, Ник, – сказал он, – теперь ты наш. – Этим дядюшка Рю тебя соблазнил? – Тебе ли рассказывать, чем соблазняет дядюшка Рю? – Этот тип, – Мария перешла на страшный шепот, – однажды с Ламбером на всю ночь зачем-то завис. – Интересно стало – вот и завис. – Рассказывай! – Полученные данные не стоили такого труда. Но хер у него немаленький, это правда. – Фу-у-у! – Я его не трогал. – Отмазывайся теперь. – Никаких отмазок. Было приятно полежать в постели, где они трахались – вот и всё. Мария изобразила приступ тошноты. – Ребята, – прервал их Никита, – мне, правда, не интересны дела давно минувших дней. – Давно минувших? – удивился Лино. – Это ты зря. Всего лишь ноябрь. – Но до того, – вставила Мария, – Рю не виделся с Ламбером три года. – Поэтому Ламберу и обломилось. – Думаешь? – Знаю, – Лино скрестил руки на груди. – Он сказал, по старой памяти у них это было. Что-то вроде секса на прощание. – Срань Господня! – Марию перекосило, и тут же она вздохнула. – Но, должна признать, это действительно могло сработать. Наш дядюшка Рю такой романтик. Вздохнув, Никита уткнулся лбом в спинку сиденья перед собой и побился головой. Там было место Мико. Возмущённо воскликнув, она тут же захохотала. Близнецы молча – и одновременно – похлопали по спине. Два часа до Фукуоки тянулись бесконечно. Может, винить следовало усталость, а может – наконец-то вылезшую обиду. Почему Рю поменялся с Лино? Хотел что-то доказать? Или ещё злился – настолько, что не желал даже приближаться? От обоих вариантов тошнило. Никита сидел, зажатый между близнецами, и всё думал – то об этом, то о том, что они рассказали. Выходит, не так просто закончилась история с Ламбером? Остались какие-то чувства? Поэтому Рю избегал разговоров о прошлом? Несколько раз попали в турбулентность. Трясло сильно, но в груди не было даже привычного холодка. Бояться Никита никогда не боялся, но чтобы совсем без чувств? Казалось даже, эта тряска не возвращала его к реальности, а наоборот, только сильнее отделяла от неё. Он не мог думать ни о чём, кроме ссоры с Рю. Нелепой ссоры. А что, если... Никита не хотел произносить этого даже мысленно. Не хотел думать, что Рю потеряет к нему интерес – как терял интерес он сам, когда приятные на первый взгляд парни делали глупость или несли несусветную чушь. На посадку заходили дважды. В ушах шумело. Всё внутри тянуло, тянуло куда-то вниз – кажется, даже быстрее самолёта. Под конец из головы исчезли все мысли, кроме одной: «Скорее бы сесть». На земле рядом с ней вспыхнула почти паническая: «Скорее на воздух!» – Ник? – Мария тронула за плечо. Он мотнул головой, сам не зная, что хочет этим сказать. – Я подстрахую, – ответил ей Лино. В себя Никита пришёл только возле ленты выдачи багажа. Чёрные мошки перестали плясать перед глазами, и получилось, наконец, вдохнуть полной грудью. Он обнаружил, что ещё висит у Лино на плече. – Блядь, вот это унесло. – Давление? – Старость не радость. Лино хохотнул. Никита опустил взгляд на ленту, надеясь быстро забрать чемодан и свалить, но от размеренно плывущих мимо вещей снова стало дурно. – Ник, – Мико дёрнула за рукав, – иди, присядь где-нибудь. Мы поймаем твой багаж. – Да у вас своего… – Именно! – перебила Мария. – Подумаешь, чемоданом больше! Кыш отсюда, кыш! Он отошёл на два шага. Взгляд выцепил указатель: выход, охрана, туалет. Туалет. – Это мысль хорошая, – сказал Никита вслух. В туалете было пусто. Только в одной из кабинок кого-то рвало. Судя по звукам, несчастный давно простился со всем, с чем мог, и теперь блевал желчью. Стараясь не думать об отравлениях и прочих приятных вещах, Никита сосредоточился над писсуаром. Он уже мыл руки, когда дверь кабинки распахнулась. – Рю?! Шатаясь, тот дошёл до раковины, возле которой стоял Никита, и сунул руки под струю воды. Согнулся, плеснул себе в лицо. Постоял так, глубоко дыша. – Дерьмо, – наконец, сказал Рю. – Вижу, что не сахар. Он скривился, но промолчал. Дернулся, когда Никита коснулся плеча. – Давай поговорим. – О чём тут говорить? – Рю смотрел в раковину. – Я – дерьмо. Истеричка. – Даже слушать это сейчас не буду. Он шмыгнул носом. – Когда ты ел последний раз? – Сдали уже. Так и думал. – Рю, когда ты ел последний раз? – И не блевал? В понедельник, вроде. Днём. Сутки, двое, уже третьи пошли. Никита обнял его. Прижался носом к торчащим на макушке волосам. Дурак! Господи, какой же дурак! И ведь молчал, делал вид, что всё в порядке! – Извини, что наехал с этим селфи. – Но ведь не выложил? – Боже мой! Да я что, мудила? Конечно, не выкладывал ничего. Рю стиснул в ответ, и тут Никиту накрыло – каким-то новым, невыносимым чувством. Он не знал, что это. Его как будто разрывало на части и тут же склеивало обратно. Дверь в туалет открылась. Вошли два японца. Оба замерли на долю секунды и, тут же сделав бесстрастные лица, прошли к писсуарам. – Идём, – громко сказал Никита. – В зале прилёта наверняка можно сесть. Десяток чемоданов уже погрузили на две огромные тележки, но Мико сказала, что это далеко не всё и, понизив голос до шёпота, добавила, что Тони и Луиза начали осаду отдела негабаритного багажа и не закончат, пока не убедятся в сохранности всех особо ценных вещей. – Так что можно засесть в кафе и пообедать, пока есть возможность, – закончила она. – Юмико с Хиной уже ушли. Мы вас догоним, как всё поймаем. За её спиной Йошито и Лино пронесли два одинаковых лиловых чемодана, уложили на тележку и вернулись за другими, которые как раз стащила с ленты Мария. – Точно не нужно помочь? На секунду Мико зажмурилась, потом схватила за плечи, развернула на сто восемьдесят градусов и крикнула: – НА ВЫХОД!!! – Спасибо, под зад хотя бы не дала, – пробормотал Никита. – Эта могла бы, – отозвался Рю. Они шли по длинному коридору с прозрачной стеной, сквозь которую просматривался зал прилёта. С той стороны встречавшие то и дело бросали на неё взгляды. Одна девушка подпрыгнула, едва не выронив смартфон, – и бросилась к раздвижным дверям. Мимо, огибая других прибывших, проскользнула другая. Край вязаного розового шарфа легонько задел рукав Никитиного пальто. Забавно было смотреть, как застыла первая, как изумлённо распахнула глаза, когда вторая кинулась к ней и стиснула в объятиях. – Вау. – Да, необычно, – согласился Рю. – Сильно, наверное, ждали этой встречи. На его лице появилось что-то вроде улыбки. – У тебя бывало так? – спросил Никита. – А у тебя разве нет? – Нет. Никогда. Рю усмехнулся, не отрывая взгляда от девушек. – Счастливый ты человек, – сказал он. В зале Рю развернулся и сфотографировал коридор. Краем глаза Никита заметил, как он скинул снимок в чат с неким Безбожником, приписав: «сцена в аэропорту на выходе зацени». Потом сунул смартфон в карман и буднично осмотрелся. Будто ничего особенного не произошло. Будто актёры при любом удобном случае рассказывали режиссёрам, что и где снимать! Со дна не просто постучали – это самое дно выбили ногой, и теперь Никите ничего не оставалось, кроме как печально смотреть в открывшуюся бездну. – Идём? – спросил Рю. – А? – Поищем Юмико и Хину. Далеко идти не пришлось. Обе решили воздержаться от обеда – сидели на креслах в четырёх рядах от места, где Рю сделал фото. – Вроде бы, дальше есть кафе, – сказала Юмико. – Или можно взять что-то в одном из тех автоматов. У стены их стояло пять или шесть. – Надеюсь, они интуитивно понятны, – усмехнулся Никита. – У тебя есть целый Рю. Читать он ещё не разучился. Я надеюсь. «Целый Рю» нехорошо сузил глаза, но улыбка Юмико стала только шире. Не лучшее было время для таких шуток, но она ведь не знала, насколько ему плохо, а Никита не считал, что разумно ей на это намекать. Он легонько потянул Рю за рукав, и вместе они прошли дальше. Не сговариваясь, остановились возле целиком свободного ряда кресел. – Сядешь здесь? – спросил Никита. – А я тебе предложить хотел. – Садись. Я что-нибудь принесу. Рю съёжился… как побитый щенок. Никита не мог подобрать другого сравнения. И – он такого не ожидал. Сомнения, ирония, раздражение на слова Юмико – всё было бы понятно. Но этот несчастный вид? – Рю? – Спасибо, – сказал он, глядя в сторону. – Если найду кафе, может, взять тебе суп? Простой какой-нибудь, вроде мисо. – В нём сраный тофу. – Попрошу без тофу. – Я буду знать, что он там плавал! – Рыбный бульон? – Никита, – простонал Рю, бледнея. – Тебе нужно что-то съесть. Он тяжело вздохнул. Никита взял его за руку, погладил тонкие пальцы, ощутил их дрожь – и задрожал сам, только по-другому, сладко, уже мечтая о маленьком номере на двоих в старой японской гостинице. – Я тут сижу, да? – Конечно, – Никита улыбнулся. – Что-то ещё взять? – Воды без газа. Больше ничего не нужно. Никита давно привык к быстрым заинтересованным взглядам, но здесь открыл для себя нечто новое: люди смотрели на него не потому, что узнавали, а потому что... видели. Его светлые волосы и невзрачное лицо больше не терялись в толпе. Напротив, выделялись из неё! Он словно оказался выхваченным в круг света – после бесконечной тьмы. Девушка на кассе небольшого кафе, название которого осталось приятной тайной, тоже смотрела во все глаза. Потом, когда Никита второй раз спросил, поймут ли его по-английски, она ужасно смутилась и, тысячу раз извинившись, приняла заказ, но... да, окруженный множеством японцев, он вдруг понял, что тоже имеет лицо, способное зацепить чужой взгляд. Взяв фирменный удон с креветками, бульон из морских гадов и две бутылки воды без газа, Никита вернулся к Рю. Протянул ему большой пластиковый стаканчик, закрытый крышкой. – Горячий ещё. – Дай пока воду. Поставив стаканчик на пол, Рю открыл бутылку и жадно глотнул. Желудок вернул смачный звук. Зажав рот, он в ужасе осмотрелся по сторонам, но людям на соседних рядах не было никакого дела до его отрыжки. Никита не знал, сколько они так просидели. Проглотив удон, просто выпал. Потом даже мыслей вспомнить не смог. Иногда боковым зрением он ловил движение рядом – Рю подносил ко рту стакан с бульоном, делал глоток и снова замирал. – Что ещё тебе рассказали? Моргнув, Никита повернулся. – Кроме того, что я иногда не могу есть. – Только это. Рю снова сузил глаза. Поджал губы. Сильнее проступили скулы, делая лицо жёстким и каким-то злым. Не верил. Может, была на то причина. Разве Никита знал наверняка? – Юмико сказала, у тебя такая реакция на стресс. – Да. Бывало раньше так. Херово, что снова началось. – Из-за съемок? Или что-то ещё? Рю медлил с ответом. Смотрел в одну точку. Даже не моргал. – Всё сразу, – наконец, ответил он. – А не сказал почему? – Зачем? Мои нервы – мои проблемы. Никиту подбросило не хуже, чем в самолёте. И тон, и сама фраза, и то, что за ней скрывалось – всё это как будто принадлежало другому человеку. Вовсе не тому, о разлуке с которым он скучал в Нью-Йорке. «Ты, Ершов, наверное, был бы милашкой, если бы от всего блевал три дня подряд». – Рю, – Никита сказал как можно мягче, – ответь, пожалуйста, на мой вопрос. Из бледного тот снова стал зелёным, а во взгляде мелькнуло что-то такое, отчего подумалось: новой ссоры не избежать. Но вот мгновение прошло и стало ясно – никакая это не злость. Рю не хотел ругаться. Он просто был на взводе. – Что у тебя случилось, из-за чего это снова началось? – Я... плохо спал. Мысли покоя не давали. О поездке, о работе. Нервничал – вот и… – Рю помолчал. – Скучал ещё. Свидание наше портить не хотел. – Портить? – Своими... закидонами. Никита едва удержался от того, чтобы хорошенько его встряхнуть. Закидонами! – Может, проблемами со здоровьем? – Или закидонами, – сказав это, Рю громко всосал остатки бульона. Никита вздохнул. – Не подарок я, да? – Никто не подарок. Людей кому-то дарить – такое себе. Теперь вздохнул Рю. Помолчал-помолчал, а потом поставил стаканчик на пол и закрыл лицо руками. – Извини, – Никита погладил его по спине. – Я тоже не очень-то в себе. Подошла Луиза. – Эй, голубки, – сказала она, – автобус уже здесь. Погнали.