Стоп! Снято!

Руслан проснулся поздно – солнце уже садилось – и испытал острое дежа вю: за стенкой снова трахались, а рядом снова никого не было. Только на этот раз в номере стояла тишина. Руслан заглянул на балкон и в ванную, но голубков не нашёл. В инстаграме Ершова светилась одинокая сториз – фотография, на которой Рю заставлял его тянуться, с подписью: «Я надеялся, будет больно иначе :’((». Руслан громко заржал. На мгновение за стенкой притихли, но – только на мгновение. Он написал Ершову в инстаграме. iliasov.arrr НЕУЖЕЛИ ТЫ ОТДАШЬ ЕМУ ГЛАВНОЕ СОКРОВИЩЕ nick_ershov иди в жопу хдд iliasov.arrr да или нет nick_ershov без комментариев iliasov.arrr значит да nick_ershov застолби лучше стол и закажи нам пожрать, раз проснулся iliasov.arrr я вниз минут через двадцать nick_ershov нормально nick_ershov мы будем минут через 30-40 iliasov.arrr чо брать nick_ershov всё бери nick_ershov мы не завтракали особо nick_ershov хочу рамен nick_ershov ОГРОМНЫЙ nick_ershov и пожрать iliasov.arrr оке Когда Руслан спустился, в зале было уже людно, но ему повезло: за ближайшим к стойке столом сидели Мария и Мико. Обе уныло ковырялись палочками в мисках. Наверное, всё-таки завтракали. Руслан немного поболтал с господином Огавой, сделал заказ на троих и плюхнулся рядом с девчонками. – Доброе утро, – сказал он. – Доброе, – отозвалась Мария, силясь открыть глаза. Мико выглядела на порядок бодрее. Её хватило на целый вопрос. – Как спалось? – Могло быть и лучше. – Да? Почему? – Соседи попались… любвеобильные. Мико захохотала. Мария посмеялась тоже, но как-то вяло. – Ты про голубков? – спросила Чеккарелли. – К голубкам я уже привык, – Руслан подпер щёку кулаком. – А эти из девятого… – О-о-о-о-о! – в один голос воскликнули они. – Знаем-знаем! – Что? И у вас слышно?! – Их номер – прямо над нами, – сказала Мико. – Пока эта красотка не призналась, что тоже их слышит, я грешила на слуховые галлюцинации. – Да, – Мария кивнула. – Переживаем теперь, как бы они там себе всё не стёрли. – Хотели помощь предложить. – Или попросить… Они переглянулись и снова разразились смехом. Руслану тем временем принесли кофе и рамен. Вместо жены господина Огавы в зале сегодня хлопотала его сестра, Хина. Ребята сказали, именно её истории об этом рёкане вдохновили Тони. Руслан дольше задержал взгляд на весёлой, полной японке. Подумал: как здорово, что люди говорят друг с другом, делятся чем-то личным и служат искусству, даже если сами того не знают. – Ох, – Мария растянулась на столе, – я бы, без шуток, не отказалась так потрахаться. – И не говори, – Мико сделала кислое лицо. – Может, однажды мы всё-таки начнём работать при свете дня. Сможем хотя бы отсюда выйти. – Ещё пара дней, и я начну мутить с тем мужиком. Мария указала куда-то за спину. – С каким из всех? – Мико оглянулась. – С любым. Я в отчаянии. Меня окружают только родственники и геи. – А Толстый? – Оставлю его тебе. – Ну нет, – Мико решительно мотнула головой, – он мне как брат. – И мне, – вздохнула Мария. – Выходит, ему тоже трахаться не с кем? Тогда возьмем его в наш клуб. Они посмотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, повернулись к единственному слушателю. В их глазах загорелась идея, и не то чтобы неприятная Руслану. Если насчёт Марии он ещё сомневался – всё-таки Оля была её подругой, – то между ним и Мико не имелось никаких преград. – Руслан, – припав к столу, она проворковала уже совсем другим, непривычным, низким и волнующим голосом, – у тебя есть подружка? Мария фыркнула. Наверное, воспринимала всё это больше как шутку. Но Мико смотрела иначе. Почти как Оля. Могло статься так, что с парнями она тоже вела себя как Гордеева: брала на одну ночь. А могло быть и по-другому. Всё-таки в Мико Руслан не чувствовал того холода, того железного штыря, что пронзит любого, кто сделает неверный шаг. Она казалась тёплой, по-настоящему живой. – Нет, – ответил Руслан. – Постоянной – точно нет. – Не веришь в любовь? – Мария приподнялась. – При чем тут вера в любовь? Теперь внимательно смотрели обе. – Я думаю, – пояснил Руслан, – не следует рассматривать веру в любовь как синоним наличия отношений. Любовь, во-первых, существует независимо от того, верим мы в неё или нет. Во-вторых, отношения людей начинаются не с любви. С интереса, с взаимной симпатии, с зацепки – да. А любовь приходит уже потом. Если оба человека хотят какого-то продолжения. И я пока… не думаю о таком продолжении. Больше о работе переживаю. О личном росте. – Ты серьезный парень, – Мико кивнула. – Понимаю тебя как никто. Для меня мужики приходят и уходят. Я не вижу в этом беды. Вот работа – другое дело совсем. Работа – это навсегда. – У меня от вас уши вянут, – Мария снова упала щекой на стол. – Мне срочно нужен дядюшка Рю. Он один верит в любовь. – Лучше бы он верил в целительную силу здоровых отношений, – проворчала Мико. Тут уж засмеялся Руслан. Мария пнула подругу под столом, но та схватила её за ногу и сказала: – Пойдём, мечтательница! Нам ещё четыре чемодана до десяти нужно перебрать. – Думаешь, сегодня всё отснимут в онсене? – А вдруг?! Не хочу потом тратить на сортировку вещей тот единственный день, когда Тони даст нам отоспаться! Мария трагически взвыла. Мико поднялась. Поправив задравшуюся футболку, она подмигнула Руслану: – Я запомнила, с какого места мы продолжим, серьезный парень. Мария тоже встала, и они ушли. Но тосковать в одиночестве не пришлось – в гостиницу вернулись голубки. Руслан успел только перебраться на место Мико, чтобы сидеть к остальным посетителям спиной. – Ильясов! – крикнул Никита от входа в зал. – Злодей! Где наш ужин?! – В море ещё плавает. – Ах, в море?! – он повернулся к Рю. – Ты такое слышал? Каваками что-то весело ему ответил, от стола было не разобрать. Никита рассмеялся. Оба взмокшие, порозовевшие – бежали они, что ли? Мимо них проскользнула Хина с подносом, поставила на стол ещё два рамена и прошла дальше, к другим гостям. – О-о-о, другое дело! – Ершов бросился к столу. Плюхнулся рядом, тоже спиной к залу. Один рамен он подвинул к себе, а второй – точно напротив. – Рю! Идём! Но тот мотнул головой и ушёл наверх. – Вот ведь засранец, – проворчал Никита, склонившись над миской. – Засранец? – хмыкнул Руслан. – В душ побежал! Без меня! – Тебе бы тоже душ не помешал. – Ничего себе новости! Не хочешь обонять меня более? – Не-а, – Руслан демонстративно отодвинулся. Ершов будто бы подозрительно прищурился. Голубые глаза горели. Трепетали крылья тонкого носа. И потом от него разило… да, пожалуй, неприятно. Невольно приходили мысли о том, что сидящий рядом человек – сильный, спортивный мужик, значительно выше ростом и шире в плечах. С хорошо поставленным ударом правой, между прочим. Руслан редко об этом вспоминал, а теперь память зачем-то подкинула следом и сюрреалистический эпизод из «краснодарского трипа», как они между собой называли шесть недель съёмок в сериале по мотивам жизни и творчества Лермонтова. Там в удушливой темноте южной ночи бухой в говно Никита поспорил с таким же никакущим Арсеном, что разобьет доску кулаком. И ведь разбил! Сломал ровно пополам. Так, что взлетевшие края ударили точно в два счастливых красных ебала. «На что я потратил лучшие годы», – пронеслось в голове. – Что это за лицо, Цыганенок? – Вспомнил вот наши с тобой предыдущие совместные съемки. Секунду Ершов напряженно хмурился, а потом захохотал и сразу же закашлялся. – Твою мать, – он стукнул кулаком по груди. – Зачем?! Красное полублядское! Сколько лет прошло с тех пор, а на языке и теперь заиграл вкус того проклятущего вина, которого помощник оператора Серый привёз из Тамани целых четыре канистры. – С-сука, – Руслан зажал рот, ощущая рвотные позывы. – Ненавижу тебя! – О да, – лицо Ершова вдруг сделалось печальным и каким-то томным. – Ничто не сближает людей сильнее, чем пищевые отравления. Руслан замахнулся, чтобы отвесить ему затрещину, но тот оказался проворнее и, перехватив руку, рванул на себя. – Ты помнишь ли, Цыганенок, – проворковал он, сжимая в объятиях, – как мы с тобой… – У… кхе-кхе… – … блевали… – …у-у-уе-е-е… – …три дня и три ночи! – …е-ебан!!! Руслан вырвался и всё же от души пихнул Никиту в плечо. – Приятного аппетита? – Иди в жопу! В ответ Ершов ужасно поиграл бровями, и Руслан всё-таки заржал. Потом они, наконец, уткнулись каждый в свой рамен. – Эх, дедуля, говорил я вам, поторопитесь! И где же теперь нам сесть? Руслан поднял взгляд. На входе в зал стоял высокий полный японец, а рядом с ним – сухой старик. На обоих были зелёные юкаты, но невзрачная одежда как будто только сильнее подчёркивала яркую внешность обоих. Руслан догадался, что перед ним тот самый Кэнго-тян и его дед, и тут же встретился с взглядом тёмно-голубых глаз. – О! – воскликнул Кэнго-тян. – Подождите здесь, дедуля. Я быстро, – он шагнул к столу и, коротко поклонившись, воскликнул по-английски: – Добрый вечер! Извините, что помешал. Везде в зале занято, не разрешите ли нам с дедом присесть сюда? Никита залип на него, как залипал на своего бурята. Кэнго-тян глянул исподлобья – разом и резко, и удивленно. До того знакомым показался этот взгляд из-под густых чёрных бровей, но Руслан не смог сходу вспомнить, где и когда такое видел. Возникла пауза. – Конечно-конечно! – Никита опомнился первым. – Садитесь, пожалуйста! Он подвинул рамен Рю к себе, но Кэнго-тян поспешил сказать: – Нет-нет, если тут занято, мы к стене поближе сядем. Дед всё равно там больше любит. Спасибо ещё раз, Ник и… Кажется, мы не знакомы? – Руслан. – Ямада Кэнго. Очень приятно! Старик тем временем подошёл к столу и, согнувшись, пробормотал по-японски что-то, в чём Руслан опознал пожелание доброго вечера. Оттолкнув руку внука, дед пробрался вдоль стола к стене. Там он тяжело сел, но потом расправил плечи, вскинул голову и обвёл присутствующих внимательным взглядом. Здоровый глаз, чуть прищуренный, смотрел ровно и цепко. – Дедуля, вам как обычно? – Как обычно, как обычно. И саке. – Саке? Стоит ли сегодня? – Зачем тогда спрашивать? – проворчал дед. – Неси, что принесёшь! Поджав пухлые губы, Кэнго не слишком-то вежливо кивнул и отошёл к стойке. Там никого не было. Дожидаясь возвращения господина Огавы, он достал из кармана смартфон и залип. Глядя на него, Ершов будто бы влюбленно вздохнул. – Что я слышу, – поддел Руслан. – Да, – он прижал ладонь к щеке, пальцами прикрыв хитрую улыбку. – В глубине души я неисправимый блядун. Руслан хрюкнул от смеха. А Никита, видно, решил добить: – Дед тоже просто чума. Тычок в бок не помог – в ответ донеслось гнусное хмыканье. Руслан украдкой глянул на старика. За время их разговора тот погрустнел: опустились плечи, погас взгляд. Руслану отчего-то стало совестно. – Извините, что мы говорим на другом языке, – сказал он по-японски. Вздрогнув, старик повернулся к Руслану. Смотрел долго – секунд, наверное, пять. Потом всё-таки нерешительно открыл рот: – А? – Мой друг не знает японского. Извините, если вам неприятно слушать, как мы общаемся на другом языке. – А-а, – старик сощурился и широко улыбнулся, обнажая желтые зубы. – Говорите-говорите, молодые люди. Не стоит обо мне переживать. Это вы меня извините, что... Он закашлялся, хлопнул себя по груди и уже не таким скрипучим голосом добавил: – Извините, что сам не представился. Всё кажется, что иностранцы нашего языка не знают. А теперь такое время: не знаешь, кто какой язык знает. Накасима меня зовут. – Очень приятно, господин Накасима. Я Руслан. – Руслан? – с трудом, но он повторил имя. – И мне очень приятно, очень. Хороший сегодня вечер! – Ого, – за стол напротив Никиты сел Рю, – мы сегодня не одни? Было видно, что Каваками только что из душа: влажные, зачесанные назад волосы, блестящая от крема кожа. До Руслана долетел уже ставший привычным за эти дни запах миндаля. Рю оделся просто: черные спортивные штаны, темно-красная футболка, – а всё равно выглядел так, будто пришёл соблазнять. Он повернулся к старику и сказал по-японски: – Добрый вечер, господин Накасима. Слышал, как вы тут знакомились. Я Рю. Старик долго – слишком долго – смотрел в ответ, широко распахнув здоровый глаз. Каваками даже начал жевать губу. – Рюсукэ? – наконец, переспросил Накасима. – Нет-нет. Просто Рю. Ну, – прижав руки к шее, он растопырил пальцы и выпучил глаза, на секунду став, в самом деле, похожим на плащеносную ящерицу, – Рю. Никита расхохотался, а следом смехом разразился и старик. Заскрипел, как сосна на берегу. – Рю, – повторил он, одобрительно кивая. – А вашего красивого друга как зовут? – Никита. – Никита? – Накасима вдруг посветлел лицом и воскликнул. – О! Господин Никита, наверное, русский? То-то показалось мне: знакомая речь! Знавал я одного Никиту, давным-давно, в Маньчжоу-Го… Старик заговорил быстро, азартно, глотая звуки, и Руслан перестал понимать половину слов. Рю, судя по напряжённому лицу, тоже прилагал усилия, чтобы не терять нить повествования. История точно была о войне, о какой-то битве у реки. Кажется, Накасиму приставили охранять раненых военнопленных?.. Положение спас вернувшийся Кэнго. – Быть того не может! – пробормотал он по-английски, садясь справа от Рю, между ним и стариком. – Дед уже про свою Манчжурию?! Да когда только успел! – Всё в порядке, – заверил Рю. – Простите его, любит он поговорить, – Кэнго повернулся к Накасиме. – Дедуля, ужин скоро будет. И саке. Я предупредил Мисато-сан, что мы с вами задержимся. – Что же ты её не пригласил? – Сюда? Зачем? – Уйдёт она от тебя, так и знай. – Кто захочет уйти, того ничем не удержишь, – не остался в долгу Кэнго. Старик скривился, но промолчал. Тут им, к тому же, принесли два рамена и саке. Следом Хина поставила на стол три порции кацудона. – Извините, забегалась, – сказала она. – Всё хлопочешь, – проворчал Рю. – Сказала же, что будешь отдыхать! – Один вечер не считается, – Хина добродушно рассмеялась. – Ацуми что-то совсем разболелась, а зал сегодня полный. Одному тут не справиться, так что вдвоём мы сегодня с господином Огавой, как в старые времена! – она перешла на японский. – Что скажете, господин Накасима? Как будто и не изменилось ничего за столько лет! – Что тут поменяется? – отозвался старик. – Даже ты точь-в-точь стала как твоя мать. Он снова скрипуче рассмеялся. Хина поддержала его смех, а после сказала по-английски, будто бы обращаясь к одному Никите: – Ох, он всё так же плохо шутит! Забрав со стола пустые миски, она ушла. Кэнго налил старику саке, но больше никому не предложил, хотя чашек принесли на всех. Накасима то и дело смотрел на эти чашки с виноватым выражением лица. Один раз он даже открыл было рот, но в ту же секунду Кэнго глянул так, что старик только вздохнул и, тяжело откинувшись на стенку, закрыл здоровый глаз. Второй глаз сильнее скосился в сторону, веки на нём сомкнулись не до конца, и захватившее радужку бельмо жутко мерцало в электрическом свете. Один раз Руслан спросил о Манчжурии, но Накасима только махнул рукой, пробормотал что-то себе под нос, отодвинул подальше рамен и продолжил пить саке. Он сидел тихо, даже подливал себе сам, и постепенно о нём забыли. Кэнго начал беседу на английском: болтал о хорошей погоде, о неспешной жизни маленького города, о ближайших интересных событиях в Хасецу. В самом деле, этот большой и немного нескладный японец умел очаровывать людей! Не то что тот бурят – Руслан всё время забывал его имя – который, наверное, и трёх связных предложений не произнёс о чём-то, кроме архитектуры, в те несколько раз, что Ершову удалось заманить его на чай. Теперь молчал, наоборот, Никита. Даже как будто и не смотрел лишний раз. Это было интересно. Но ещё интереснее оказалось другое: Каваками тщательно копировал мимику и жесты Кэнго. Несколько минут таких упражнений, и собеседник совсем расслабился – разошёлся не хуже своего деда, только говорил не о Манчжурии, а о сотрудничестве с крупной IT-корпорацией в Сан-Франциско. Руслан завороженно смотрел на обоих, и в какой-то момент даже показалось, что у них одинаковые лица. Он моргнул, но сходство никуда не ушло: те же скулы, та же линия бровей. Рю вслед за Кэнго взмахнул рукой, и стало видно, что у обоих большие, широкие ладони с длинными пальцами. Руслан так залип, что натурально подпрыгнул, когда рядом зазвонил смартфон. – О нет, – Кэнго помрачнел. – Извините, но я должен ответить. Это по работе. Он отодвинулся от стола, мазнул по кнопке ответа и прошипел в трубку: – Да. Слушаю тебя, Тед. Что-о-о?! Да как так-то… Нет, случайно у меня нет ноутбука под рукой! Тед, я в онсене! С дедом! Неужели никто не мо… И? И-и-и что? Охо-хо… – Кэнго повернулся, прикрыв микрофон рукой. – Извините ещё раз. Я сейчас вернусь. Он выбрался из-за стола и быстро вышел из зала. Руслан со своего места видел, как он ходит по коридору от раздевалок до туалетов и обратно, продолжая разговор и заводясь всё сильнее. Каким живым становилось его лицо! Даже живее, чем в беседе с Каваками! Рю тоже это отметил: – Для парня из провинции он просто ураган, а? – Если мало общается с местными и много – с коллегами из Штатов, то ничего удивительного, – заметил Никита и вдруг прыснул. – Мне иногда как будто даже слышится в его японском английском калифорнийский акцент. – Да, точно, – Рю кивнул. – Ещё в прошлый раз удивило. Кэнго вернулся. По лицу было видно – взбешён и держится из последних сил. – Извините, – выпалил он, – должен бежать! Работа! Если вам не очень это обременительно будет, присмотрите за дедом одним глазком. Мисато скоро придёт. Минут, буквально, через двадцать. А нет – так нет. Ничего ему не сделается. – Мы присмотрим, – пообещал Рю. – Вот спасибо! За мной должок! – потом Кэнго обратился к деду по-японски. – Дедуля, оставлю вас тут, не скучайте. Мисато уже бежит. Старик только едва заметно кивнул, но стоило тому уйти, пробормотал под нос: – Бежит-бежит да убежит. Нет, внучок, сейчас жёны не то что раньше, – он налил себе ещё саке. – Мужья им только для фотографий в Интернете нужны, а такого, как ты, разве кому покажешь?.. Руслан фыркнул в кулак, а Рю расхохотался в голос. Накасима вздрогнул. Глаз его снова широко раскрылся и неотрывно следил за Каваками: как тот запрокинул голову, как всхлипнул от избытка чувств, как сложил ладони лодочкой и прикрыл рот, стреляя весёлым взглядом из стороны в сторону. Снова зазвонил смартфон. На этот раз у Никиты. – Бля, – пробормотал тот, глянув на экран, и подскочил, – я же своим обещал позвонить, совсем забыл! Буду в номере. Не теряйте! Он всосал остатки бульона из рамена, схватил миску с кацудоном и быстро ушел. Старик отвлекся, проводил Никиту грустным взглядом, но после снова уставился на Рю. – Простите, – сказал Каваками, когда, наконец, перевёл дух. – Ну и шутки у вас! Неужели, правда, думаете, что люди теперь не любят друг друга? – Любовь… – пробормотал старик. – Как песок! Ничего навек не построить, никогда до конца не вытряхнуть. Может, и хорошо было бы, если бы люди теперь друг друга не любили. Сказав так, он снова отхлебнул саке. Рю от такого ответа сразу скис. Ничего не возразил. Руслан тоже не знал, что тут можно добавить. Накасима оказался не так прост! А может, все на свете старики были не так просты, как многим думалось, только молчали об этом. Какие мысли перекладывал бы в голове сам Руслан, если бы прожил целый век?.. Взгляд упал на опустевшую чашку. – Позвольте, я вам налью, – сказал он Накасиме, – а то нехорошо как-то. – Верно говоришь, верно. Но тогда и вы со мной выпейте, молодые люди. Руслан кивнул. – Если только чуть-чуть, – предупредил Рю. – Нам ещё работать всю ночь. – Всю ночь? – удивился старик. – Что за фильм такой снимают по ночам? Подвинувшись на место, где сидел Кэнго, Каваками ответил: – Обычный фильм. Но у нас несколько сцен в онсене. Снимаем ночью, чтобы днем никому не мешать. – Вот оно что. В самом деле! – старик покивал, глядя как Руслан разливает саке по трем чашкам. – Я раньше засветло в море выходил. Рыбак я. Как вернулся с войны, всю жизнь прожил рыбаком. Всю свою жизнь, – он вздохнул. – Уж нету никаких сил, а все равно просыпаюсь в один и тот же час. – И чем занимаетесь теперь? – спросил Рю. – Век свой доживаю, что ещё делать старику? Выпили саке, помолчали. – Вы простите меня, если что не так говорю. Совсем теперь не такое все, каким я себе в ваши годы представлял. – Плохое? – спросил Руслан. – Не плохое и не хорошее. Другое. И я другой, – Накасима уставился в одну точку. – И жизнь моя совсем другая. Несчастливый я человек. Все из рук моих ушло, – он покачал головой. – Да, ничего эти руки не смогли удержать – даже невода в них больше нет! Похоже, саке дало ему в голову. Он заговорил быстро, словно боясь, что не успеет: – Дочерей кто считает? Все по другим семьям разошлись. Всего один сын был у меня, и того не уберег. Никого уберечь не смог. Такие дырявые руки, – он взмахнул большими, жилистыми ладонями, здоровый глаз сверкнул яростно и зло. – Люди говорили: большие руки у Накасимы, много удержат. А ничего они не удержали! Главного – не удержали! – Зачем вы так? – осторожно возразил Рю. – У вас есть близкие люди: внук с вами живет, его жена. Вы столько прожили, столько всего повидали. – Что толку! – старик вдруг схватил его за руку выше запястья. – Что толку! Если я её не удержал? Глубоко она ныряла! Глубже всех. Всегда говорила мне: крепче держи, Накасима. Смеялась. Смеялась! Вот точно как ты, смеялась! Громче всех смеялась моя Касуми, а я ее не удержал! – на секунду он замер, словно не мог больше вдохнуть, но тут же продолжил. – Говорил я ей: нельзя сегодня в море, нельзя. А она – упрямая, всегда упрямее меня была. Кто, говорит, Накасима, ныряет? Ты, что ли, ныряешь? Твое дело – в лодке сидеть да веревку держать. А я… Видят боги, держал – и вот уже не держу! – старик стиснул Рю сильнее и, согнувшись, выдохнул со свистом: – Если бы, сынок, ты только знал, как крепко я её держал! Да разве человек сильнее моря? – Успокойтесь, пожалуйста, – Каваками положил руку поверх его дрожащей руки. – Вы всё верно говорите: столько людей в море тонет! Вы сделали, что могли. У моей матери был брат. Тоже утонул. Семья винила её в этом, а толку? Разве человека вернешь? – Я её никогда бы… Никогда бы по своей воле, сынок! Да лучше следом бы за ней… Никогда бы… на другую жену… не променял! На мгновение Руслана захватил шторм. Знакомый зал исчез, кругом ревели безжалостные волны, грозя перевернуть крошечную лодку с испуганным, несчастным рыбаком. И громче этих волн прогремел взволнованный, страстный голос Рю: – Вы не виноваты, господин Накасима! Руслан моргнул. Наваждение схлынуло, но в ушах ещё как будто шумело. Каваками теперь сидел вплотную к старику, гладил его по плечу. – Вы ни в чем не виноваты, – повторил он тихо и вкрадчиво. Накасима затрясся, сгорбился. Свободная рука метнулась к голове, пальцы вцепились в жидкие седые волосы, и он расплакался, повторяя одно имя: Касуми, Касуми, Касуми… – Ками-сама! – к столу подбежала молодая японка. – Дедушка Итиро, что случилось?! – она в ужасе глянула на Руслана. – Ему стало плохо?! – Всё в порядке, Мисато, – повернулся Рю. – Расчувствовался после саке, бывает. Испуг на её лице сменился облегчением, потом она хмуро глянула на старика, но тут же совладала с собой и сказала очень вежливо: – Простите, господин Каваками, с ним случается. Я сейчас его уведу. – Не переживай, – Рю кивнул на свободное место рядом с собой. – Сядь. И он пусть ещё посидит, придет в себя. Саке унесли. Старик понемногу успокоился. Смотрел на людей в зале, глубоко и шумно вдыхая носом. Иногда прихлебывал рамен. Рю тихо говорил с Мисато – обсуждали пользу регулярных занятий спортом. А Руслан всё не мог отделаться от странной, дикой мысли, что недавно слышал историю, похожую на исповедь старого рыбака. В Маленьком Токио. От продавца тайяки. – Простите мне пустое любопытство, господин Накасима, – сказал Руслан, – но ваша жена, в самом деле, была ныряльщицей? Настоящей ама? Тот вздрогнул, очнулся, снова замер, словно прислушиваясь к чему-то, и только тогда устало кивнул: – Да, сынок, была. Немного их теперь осталось. Да и те, что остались – уже не те, – он в сердцах махнул рукой, поднялся, тяжело опершись на стол, и сказал, ни на кого больше не глядя: – Пойдем, внучка. Отведи домой старика.