Стоп! Снято!

В четверть шестого небольшой паб рядом со станцией был ещё пуст. За стойкой скучал мрачноватого вида мужчина – не сказать, что совсем уж молодой. Может, ровесник Рю. Увидев вошедших, он лениво приподнялся, но поздоровался как полагается. Взглядом окинул цепко, профессионально. Геката тоже так смотрела на случайных посетителей «Чаши». Ни одного официанта в зале не наблюдалось. Может, время вечерней смены ещё не подошло, а может, хозяин экономил на персонале. Или, как та же Геката, работал в своём заведении исключительно сам. – Сядем за стойкой? Фумико молча кивнула. Они заняли два стула у дальнего конца, и Рю уступил ей место рядом со стеной. Бармен положил перед ними заламинированный прямоугольник меню. Всё на японском. Никаких картинок. Список выпивки впечатлял. Закусок было ничтожно мало. – Вы принимаете карты? – спросила Фумико. – Принимаем. Рю снова глянул на бармена. Непроницаемое, вытянутое лицо с сильным загаром. Волосы чёрные, прямые. Левая бровь рассечена пополам старым шрамом. Бармен тоже посмотрел в ответ. Взгляд был тяжёлый, но по-хорошему, как у человека, который много всего повидал. – Содовая будет? – спросил Рю. Тот усмехнулся, улыбаясь на левую сторону. – Будет содовая. – Отлично. – А мне, пожалуйста… – скользнув взглядом по меню, Фумико упавшим голосом закончила, – кофе. – Может, лучше «Космополитен»? На секунду её лицо просияло: – «Космополитен»? А ведь правда… – она посмотрела на бармена, как на своего спасителя. – Спасибо вам! В ответ он только коротко кивнул и тут же занялся приготовлением коктейля. Рю покачал головой. На лицо ползла дурацкая улыбка. «Нужно обязательно зайти сюда с Никитой». – Забыл спросить, сколько у нас времени? – Вообще-то, – Фумико снова опустила взгляд, разглядывая свои руки на стойке, сцепленные в замок, – мой поезд отправляется через двадцать минут. Но если вы желаете поговорить со мной, господин Каваками, я могу поехать на следующем, в семь десять. Вылет всё равно очень поздно. – Конечно же, я хочу с вами поговорить! – воскликнул Рю. – Пожалуйста, простите мне то недоразумение на станции. Просто… не сочтите за грубость, но вы слишком красивая женщина, чтобы говорить с вами, стоя с постным лицом! Извините, у меня, наверное, странный выбор слов. Я… редко говорю по-японски, когда так волнуюсь. Её губы всё-таки сложились в улыбку. – Юма-сан был бы от вас в восторге. – Юма-сан? – Это мой… сосед по дому. Коллега. Мы вместе работаем, – взгляд Фумико потеплел. – Он большой поклонник вашего образа. Но, думаю, содержание его восхитило бы тоже. Бармен поставил перед ними «Космополитен», банку содовой и натёртый до блеска стакан. Получив два вежливых кивка в ответ, он удалился на другой конец стойки, где снова заскучал. Фумико пригубила коктейль. – М-м, недурно. Точно не хотите выпить? – Хочу, – Рю открыл содовую и вылил в стакан. – Но сегодня непростой был день. Боюсь, если выпью, совсем развезёт. Я… только что вернулся из Нагасаки. – Вы были в Нагасаки? Ками-сама! Неужели… – Да. Сняв очки Юри, Рю устало потёр переносицу, только теперь поняв, как сильно давила оправа всё это время. Пальцы нащупали две глубокие вмятины. Может, из-за тяжёлых стекол, но разница с теми же солнцезащитными казалась огромной. Пожалуй, на сегодня упражнений было достаточно. Он убрал очки в карман толстовки и снова посмотрел на Фумико. Её лицо застыло. В глазах стоял ужас. – Вы виделись с Номурой? Что он вам сказал?! – Судя по его речи, – фыркнул Рю, – решил, что я ваш, извините, мимолётный любовник. Костылём собрался меня побить. Пришлось бежать. Ужас сменился изумлением, на смену которому пришло… искреннее веселье. – Мимолётный любовник! – она возвела глаза к потолку, еле сдерживая смех. – Ох. Вы меня извините, господин Каваками, грешно это, а всё-таки приятно. – Рю, – он приподнял стакан с содовой. – Называть вас по имени?.. – Если это возможно, мне было бы очень приятно. Я всё-таки американец. И мне немного неловко, вы это так вежливо произносите – «господин Каваками» – как будто здесь какой-то важный человек сидит. Теперь улыбка Фумико стала грустной, сочувствующей. Взгляд снова выдавал в ней умудрённую годами лису. Отсалютовав бокалом, она ответила: – Я… постараюсь. Рю. – Вы ведь давно не живете в Нагасаки, правда? – Давненько. Семнадцать лет. – Но всё ещё носите его фамилию? – Мы договорились, что я не стану подавать на развод и выносить... всякие подробности, а он позволит мне уехать с детьми в Осаку, – Фумико смотрела прямо перед собой, её лицо стало каким-то злым, жутким, в полумраке паба карий глаз на секунду вспыхнул чёрным огнём. – Но недолго осталось. Недолго. Ханако совсем взрослая уже. И Кацуми через год будет двадцать, – назвав имена детей, она смягчилась и сказала с искренним сожалением. – Сначала думала, что дождусь, пока он колледж окончит, но… Рю подпёр щёку кулаком, облокотившись на стойку. Любовался. Даже теперь, столько лет спустя, он мечтал хоть раз увидеть свою мать такой – выжившей, несломленной, сохранившей не только гордость, но и рассудок. Сама того не зная, Фумико дарила ему великое утешение. – Рю?.. – Простите, – он сморгнул. – Когда вы поклонились мне – там, на вокзале, – я так разозлился. Вспомнил, как мать кланялась… одному ублюдку. Подумал даже: неужели всем женщинам такая судьба? Всегда я это ненавидел. Приятно видеть, что вы – другая. Она усмехнулась, снова опустив взгляд. – И с Мотоки вы нашли бы общий язык. – Мотоки? – Тоже мой сосед, – Фумико замолчала, покусывая губу, а потом вдруг спросила. – Вы позволите мне… сделать несколько набросков? – Набросков? – Рю подумал, что ослышался. – Да. Это нисколько не отвлечёт меня от разговора. Я… Такое вы тронули, что никакой «Космополитен» не поможет, – она тяжело вздохнула. – Но почему-то чувствую – нельзя сейчас сопротивляться. Мне… проще расслабиться, когда я рисую. – Вы художница? – В каком-то смысле. Я мангака. Рисую мангу. В Америке говорят «комиксы». – Ничего себе! – Рю выпрямился на стуле. – Это же… такая удивительная профессия! Просто… вау! – Так, наверное, думают все, кроме мангак, – Фумико покачала головой. – И давно вы рисуете? – Всю жизнь. На самом деле, я просто ничего другого не умею. В этом всё дело. Так вы позволите? – Да-да, конечно. Она отодвинула бокал с коктейлем и достала из своей сумочки блокнот для зарисовок и следом несколько простых карандашей. Пока Фумико листала страницы в поисках свободной, Рю узнал несколько мест из Хасецу: набережная, остров в заливе, смотровая площадка, площадь перед железнодорожной станцией… – Сможете ненадолго надеть очки? Хочу с ними и без зарисовать. Такой контраст. Он нехотя полез в карман. – Это не мои, если что. В смысле, это очки моего героя. – Правда? – удивилась Фумико, на секунду светлея лицом. – Никогда бы не подумала! Знаете, у нас дома все носят очки. И вы… очень натурально в них выглядите. – Стараюсь, – Рю снова подпёр щеку кулаком. – Сегодня весь день так проходил. Вообще-то они мне сильно на нос давят. Но я решил, что это будет отработка. Знаете, как в школе: если плохо сделал задание – отрабатываешь его потом. – Вы плохо сделали задание? – она взялась за карандаш. – Да. Мне казалось, я сделал его хорошо, но на днях… Мы снимали одну сцену. Там мой герой спотыкается, а Виктор – это герой Никиты – его ловит. И в одном дубле я слишком низко голову наклонил, очки соскользнули – так Никита их поймал, а не меня. Фумико зажмурилась от смеха, закивала, улыбаясь. – Я… охренел, – признался Рю. – Мне бы в голову не пришло ловить очки, если падает человек! И Никита был страшно смущён, ведь я чуть нос не разбил. Спрашиваю потом: «Это что за номер?». А он мне: «Прости. Это как рефлекс. У меня ведь минус семь. Когда падают очки, я спасаю очки». Вот тогда я и понял, что мне нужна отработка. – Понимаю, – её улыбка стала шире. – Юма-сан тоже всегда замечает вещи, на которые я не обратила бы внимание. Забавно это, – голос потеплел, – когда мы только начинали работать вместе, думала, тяжело нам придётся. Такие уж мы с ним люди – одиночки. А теперь думаю: как же это мы раньше по-отдельности рисовали? Как будто оба были на один глаз слепые. Карандаш легко касался толстой бумаги. Фумико смотрела в блокнот, и Рю мог свободно разглядывать её лицо с удивительными глазами. Сосредоточенная и в то же время спокойная, она завораживала уже совершенно иначе. Красота отошла на задний план. Исчезло даже естественное смущение перед незнакомым человеком. Осталось… наверное, мастерство? Сейчас Фумико чем-то неуловимо напомнила Людмилу – та тоже преображалась, стоило ей взяться за карандаш или кисть. Сколько раз Рю позировал для неё в Петербурге за те пару месяцев, когда они с Монголом, Кириллом и Македонским зависали по вечерам в компании художников… Как давно это было. Стоило ли теперь вспоминать? Людмила ни разу не отправила открытку в ответ, хотя знала адрес. Рю поздравлял её с Новым Годом три раза. И ещё трижды – с днём рождения. Потом перестал. Сфокусировав взгляд на Фумико, он спросил: – Можно где-то вашу мангу почитать? – Сейчас с этим сложно, – та вздохнула. – Мы недавно заключили контракт. Пришлось даже с наших официальных страниц многое удалить. Но я могу прислать вам экземпляр, у нас дома ещё остались, – её рука как будто жила отдельной жизнью. – Иногда жалею, что мы на это пошли. Уже привыкли как-то работать, не оглядываясь на издателей. Заказы-то заказами, а это ведь – своё, для души. Но Мотоки настоял, взялся даже сам нас представить, хотя раньше ворчал, что мы с Юмой – провальные авторы. Слишком много личного рисуем. Но когда мы только начали «Женщину-осьминога», никто из нас и подумать-то не мог… – «Скитания женщины-осьминога»?! Вышло так громко, что Фумико подпрыгнула на стуле. – Извините, – пробормотал Рю. – Выходит, «Скитания женщины-осьминога» – ваша работа? – Удивлена, – ответила она, не поднимая глаз от блокнота, – что вы читали. – Это случайно вышло. То есть, эту мангу купил мой… друг. Я тоже глянуть решил – и на одном дыхании прочитал! Ужасная история. Эта женщина, Йоко… Я безумно был рад, что она освободилась. Тяжело такие вещи отпускают людей. – Такие вещи?.. – карандаш в руке Фумико дрожал. – Знаете, – Рю перевёл взгляд на стакан с остатками содовой. – У меня была депрессия. Очень тяжёлая. Я держался, пока работал, а когда… когда перестал сниматься, первые пару лет – это был просто п… полнейший мрак. И начало вашей манги рассказывает об этом отрезке моей жизни гораздо лучше, чем смог бы я сам. Фумико долго молчала. Потом тяжело вздохнула и дрожащей рукой поднесла к губам коктейль. Наконец, она тихо заговорила: – Мы с Юмой долго думали, стоит ли, но в итоге решили взять для сюжета… часть моей истории. Решили, что женщинам вроде меня нужно знать, что они не виноваты. – Если это только часть вашей истории, мне жаль, что в реальности Номура остался жив. – Не сожалейте, – усмехнувшись, Фумико глянула Рю в глаза без тени стыда. – В реальности я поступила с ним ещё хуже. Когда бармен повторил «Космополитен» для Фумико, Рю не удержался, заказал себе тоже. Она глянула с молчаливым вопросом, но он в ответ только махнул рукой. Не имело уже никакого значения, унесёт его сегодня от выпитого коктейля или нет. Думать обо всем услышанном на трезвую голову было решительно невозможно. – Вы, выходит, не получили новогоднюю открытку от меня? – Получила. Не так давно, но получила. Такая вышла история, – Фумико снова покачала головой. – Только со мной такие истории случаются. До сих пор перед всеми своими неловко. – Неловко? Почему?! Бармен поставил на стойку два коктейля. Две руки подняли бокалы почти синхронно и почти синхронно же прозвучали два смешка. Но отпил Рю всё-таки первый. Он прикрыл глаза, смакуя почти забытый вкус и с удивлением отмечая, что встретил-таки третьего на земле человека, способного божественно приготовить сраный «Космополитен». – Сто лет его не пил, – усмехнулся Рю, возвращая бокал на стойку. – Сто лет? – Ладно, не сто. Около шести. С тех пор, как последний раз был в гей-клубе. – Что за ужасы вы рассказываете, – Фумико тоже сделала глоток. – Даже я бываю там чаще. Пока Рю переваривал поступившую информацию, она снова взялась за карандаш и заговорила, начав очередной набросок: – Ваша открытка… поставила меня в очень неловкое положение. Но вы тут ни при чём. Тут полностью моя вина. Никто ведь об этом не знал – о том, что мы с вами родственники: ни Мотоки, ни Юма-сан. Даже дети не знали. Удивляюсь теперь, почему так вышло, что я им не рассказала, как всё на самом деле было. Оказывается, они запомнили, что моя старшая сестра во время землетрясения погибла. Номура в это верил, отец ему зачем-то так сказал. Может, утешить его хотел. Ваша мать ведь была его невестой. – Невестой?! – Да, – Фумико покивала. – Очень он любил Акико. С утра до ночи работал в фирме, без выходных – только бы нашему отцу угодить. И потом не ушёл. Всё говорил: «Не такой я человек, господин Каваками, даже если не судьба нам породниться, а я всё равно дело не брошу». Приятелем стал отцу. Многие ведь так и думали, что тот меня заставил – вместо сестры. Номура-то всем потом рассказал, что дал обещание умирающему старику. И я, глупая, поверила. Хотя знала ведь: стыдно было отцу такую как я замуж выдавать. – Такую как вы?.. «Космополитен» кончался слишком быстро, но ещё быстрее Рю пьянел. Уже всосав две трети коктейля, он вспомнил, что последний раз ел почти двенадцать часов назад. Фумико меж тем продолжала свой рассказ. – Я болела много в детстве, – пояснила она. – Теперь-то понимаю: всё от нервов. Дети ведь так остро переживают, если в доме что не так. А в нашем, с тех пор как брат утонул, ничего хорошего не случалось. И глаза… Даже теперь, бывает, тяжело на людей смотреть, всё боюсь, что скажет кто-нибудь: «Вот уродина!». В детстве же и вовсе могла всю ночь проплакать, если слышала. На улице ребята обижали. В школу-то я не ходила, училась на дому – отец так решил. Стыдился меня. Всегда стыдился. Отложив в сторону блокнот с карандашом, Фумико взяла бокал и надолго замолчала, глядя в алую глубину коктейля. Лицо её застыло, став разом и злым, и грустным, и бесконечно уставшим. Когда-то Рю взвыл от нескольких месяцев, проведённых в Японии, но мог ли он представить, что пришлось пережить той девочке, которую сейчас, вероятно, видела перед собой его собеседница, сколько всего пришлось ей преодолеть, чтобы просто сидеть сейчас с ним в пабе и пить «Космополитен», вспоминая своё прошлое?.. – Мне так жаль, – прошептал Рю, коснувшись её левой ладони, замершей на стойке. Фумико вздрогнула, очнулась. Но руку не убрала. Просто смотрела на неё с долей изумления. – Надо же, – тихо сказала она, – я, оказывается, и не верила всё это время, что вы – настоящий. Там, на станции, так падал свет… Почти как в моих фантазиях. От её грустной улыбки делалось ещё больнее. – Да, вот так и вышло, – продолжила Фумико, – не знал никто, что Акико вовсе не так умерла, что был у неё сын. О чем тут говорить, Мотоки – и тот потом с трудом вспомнил мою девичью фамилию. Для детей она ничего не значила. Юма-сан и вовсе её не знал. И тут – эта открытка… Уж не знаю, почему Номура её не порвал. Он хорошо читает по-английски. Может, правда, старый стал – рука не поднялась. А Мотоки вот как её получил: навещал родителей в конце марта, и кто-то им в ящик открытку-то подбросил – точно в тот вечер, когда он у них ночевал. Она отпила коктейль, и по тому, как поставила бокал, Рю понял – ей тоже уже очень, очень хорошо. – Мотоки, конечно, понял, чьих это рук дело, но тоже глупости всякие думать начал. Когда вернулся в Осаку, пошёл сначала плакаться Юме. А Юма, знаете ли, не лучший советчик, когда дело касается всяких таких историй, – во всём видит сюжет для дзёсэй. Словом, приуныли они вместе. И дети ещё в тот день приехали из Токио на выходные. Так Юма-сан – к ним. Две головы, говорит, хорошо, а четыре – лучше, вы уже взрослые, давайте вместе разгадывать ребус, который прислали вашей маме. В её голосе так остро прорезался сарказм, что Рю рассмеялся в голос. – Не думал, что получилась загадка. Фумико тоже улыбнулась, продолжая рассказ: – Напали вчетвером. Кто, говорят, прислал тебе открытку из Лос-Анджелеса – да ещё и в Нагасаки? Когда успела американца охомутать? – она вдруг фыркнула. – Охомутать! Такое, представьте себе, Юма-сан и выдал! Остёр он на язык, когда не нужно! – и тут же вздохнула с искренним сожалением. – И мне бы отшутиться, а я... Побелела, наверное, вся от ужаса. Сказать ничего не могла. В голове только одна мысль билась: вдруг это она прислала мне привет. Бывает ведь так, что открытки теряются, лежат где-то годами, а потом их… – зажмурившись, Фумико прошептала. – Простите. Простите меня, Рю, но я так… я столько лет ждала её ответа! Хоть одной проклятой строчки! Она открыла глаза, и с ресниц упали слёзы. Было физически больно видеть их на этом лице. Наверное, не стоило так делать, но Рю повело. Забыв обо всех культурных различиях, он качнулся вперёд и обнял Фумико, крепко-крепко прижимая к своей груди. Время перевалило за шесть, и в паб потянулись люди. Становилось шумно. Совершенно разбитые, Рю и Фумико сидели, облокотившись на стойку, и гипнотизировали полные бокалы. Бармен ещё раз повторил для них «Космополитен». Прошло четверть часа, не меньше, прежде чем они нашли силы вернуться к разговору: – Ваша открытка… – Фумико сглотнула. – Когда я взяла её в руки, то, конечно, поняла, что ошиблась. Стало мне и грустно, и больно, и как-то даже, знаете, легко. Вот, подумалось мне, вот какой вы на самом деле человек – возвращаете чужие долги. – Вовсе нет! – Я поняла это, едва увидела ваши слова, – она улыбнулась сквозь слёзы. – Поняла, что вы всегда знали, даже если и сами не догадывались об этом, как больно мне было год за годом не получать ответа. Я очень хотела бы пережить всё это одна, чтобы никто не знал, но я стояла перед всеми моими близкими, и они ждали ответа. Пришлось рассказать им, что вы, выходит, мой племянник. – Они, наверное, удивились. – Мягко говоря. Юма-сан не разговаривал со мной четыре дня. Решил, я смеялась всё это время над ним – поэтому молчала о родстве. Но потом Мотоки… переубедил его. С глазу на глаз. Фумико пригубила третий по счёту коктейль. Рю всё-таки фыркнул, закрывая лицо. – Интересные у вас… соседи. – Да, – она усмехнулась, в который раз качая головой, – я знаю, это ужасно странно звучит, но всегда говорю «соседи», чтобы ничего не объяснять. У кого совсем дурной язык, тем ещё часть правды выдаю – что они… партнёры. Это давно не тайна. Много лет они уже вместе. Подвинув к себе бокал, Рю спросил: – Наверное, мы ещё столько не выпили, чтобы я мог спрашивать, как звучит вся правда целиком? – Кто бы мне сказал, как она вся целиком звучит, я бы первая того поблагодарила, – взгляд Фумико блуждал по стеклянным полкам, заставленным самыми разными бутылками. – Мотоки и Юма-сан всегда были очень добры ко мне и моим детям. Они вернули меня к жизни, когда я думала, что уже никогда не выберусь из тьмы. Многие говорят: чужие люди, чужие люди… Но на самом деле Мотоки и Юма-сан столько сделали для меня – я даже и не знала, что для меня можно столько сделать, – глотнув из бокала ещё, она закончила: – Это они уговорили меня сюда приехать, встретиться с вами, а я… За целый день в Хасецу мне даже не хватило смелости зайти в гостиницу и назвать своё имя. Рю отвёл взгляд, уставился в свой бокал. Зря Фумико корила себя за слабость. Абсолютно зря. – По большому счету, – ответил он, – меня тоже всегда выручали «чужие люди». Мать, знаете ли, не потрудилась даже занятия отменить, когда почувствовала себя дурно. В танцевальной студии меня родила. Во время обеда. Вот какое место я в её жизни занимал. И это ещё она много времени мне уделила. Я кажусь себе неблагодарным, когда такое о ней другим говорю, но ведь это правда. Обо мне заботилась женщина, у которой мы жили. Русская иммигрантка. Научила меня всему. После неё ещё люди были. Много людей. И сейчас они вокруг меня есть, так что… я понимаю, да. Понимаю, о чем вы говорите. Снова повисло молчание. Рю уже подумал, что сболтнул лишнего – что не стоило сейчас так резко отзываться об Акико, но Фумико, тихонько хмыкнув, поднесла свой бокал к его бокалу. Стекло с лёгким звоном коснулось стекла. И почти сразу это едва различимое «дзынь» утонуло в шуме голосов, которым полнился вечерний паб. – Хороший вы человек, Рю, – сказала она. – Я зря так боялась встречи с вами. В шесть пятьдесят девять Фумико вспомнила, что в семь десять собиралась уехать в Фукуоку. Пока она спешно убирала в сумочку блокнот и карандаши, Рю успел оплатить счёт, прикупив ей в дорогу бутылку воды без газа. На станцию бежали. После двух коктейлей на голодный желудок это было тяжело. Но весело. Уже возле турникетов он вспомнил: – Фумико! Оставьте хотя бы номер! – Ох! – она перерывала сумочку в поисках билета. – Рю, не просите меня о невозможном! В такой спешке я никогда его не вспомню. – Запишите хотя бы мой… – Да где же он?! – в отчаянии Фумико зло притопнула и вдруг воскликнула: – О! Нашла! Вместе с билетом она достала из сумочки несколько бумажек и, быстро перебрав их, сунула Рю визитную карточку. – Вот контакты Мотоки! Напишите ему или позвоните. Он даст мой номер. – Но… – Мотоки живёт в одном доме со мной и Юмой семнадцать лет, – сказала Фумико со всей серьёзностью, – а знает нас и того больше. Ничто в этом мире, связанное с нами двумя, не способно его удивить. Кивнув на прощание, она бросилась к турникету. Рю едва успел отдать ей бутылку воды. – Мы всегда будем рады видеть вас в Осаке! – донеслось уже с той стороны. – Спасибо вам! Спасибо огромное! Рю долго смотрел Фумико вслед, а когда опустил взгляд, то вздрогнул – на полу лежала тоненькая записная книжка, обтянутая красной кожей. Кричать было уже бесполезно. Её владелица давно исчезла из виду. Ещё пару секунд спустя наверху зашумел отходящий поезд. Быстро подняв выпавшую вещицу, Рю убедился, что внутри нет никаких важных документов, и хотел уже закрыть, как увидел заложенную за обложку фотографию. Распечатка селфи из инстаграма. На переднем плане, вытянув руку, стояла девушка, снимала остальных. Позади неё в кадр, смеясь, пытались уместиться ещё четверо: сама Фумико, парень-подросток и двое мужчин. После рассказов о «соседях» Рю представлял Мотоки и Юму людьми под пятьдесят, однако они выглядели гораздо моложе. Может, лет на сорок. Но что действительно позабавило, так это явное сходство обоих детей с одним из них. «Не сожалейте, – всплыли в памяти слова Фумико. – В реальности я поступила ещё хуже». На заглавной странице были старательно вписаны все контактные данные: номер телефона, электронная почта, логины для поиска в социальных сетях, домашний адрес. Опрометчивое решение, но именно оно избавило Рю от необходимости прямо сейчас знакомиться с Накано Мотоки, книжным агентом и, вероятно, отцом Ханако и Кацуми. Усмехнувшись, он сфотографировал страницу, после чего, сунув записную книжку в рюкзак, поплёлся к выходу в город.