Стоп! Снято!

Окончательно Руслан проснулся от странного, ритмичного звука, похожего на грохот поезда. До того в похмельный сон доносились какие-то обрывки реальности вроде заливистого смеха Мико и не сильно остроумных шуток Ершова, но последней каплей стало именно это. – Ми-и-ико-о-о, – простонал он, накрывая голову подушкой. Мико не ответила. Руслан с трудом приоткрыл правый глаз. Она сидела возле стола с зеркалом, склонившись над швейной машинкой, и сосредоточенно строчила, придерживая руками куски бирюзового шёлка с безумными морскими гадами. Кое-как Руслан приподнялся на локтях и, щурясь от яркого света, окинул взглядом номер. Кроме Мико здесь, по счастью, никого не было. Заметив движение, она отвлеклась от шитья. Наступила блаженная тишина. – Доброе утречко. – Ага, доброе... Тебе обязательно делать это сейчас? – Когда же ещё? – изумилась она. – Время к двум. Так что выметайся из моей постели, дружок. – Вот, значит, как? – Я хотела сказать: выметайся скорее, пока у нас есть призрачный шанс свалить куда-нибудь вдвоём. – Звучит уже гораздо лучше, – Руслан рухнул обратно. – Долго ещё шить? – Минут за двадцать справлюсь. Ох, – Мико вдруг расхохоталась, – жаль, ты проспал примерку! – Блин, так шутки Ершова про жопу мне не приснились? – Увы! Ха-ха-ха! Ник такой забавный. И зачем только цепляется за этот образ безупречного мальчика, – она покачала головой. – Ему настолько к лицу всякие… странности. Он мог бы взорвать мир, если бы просто себя не сдерживал! – Он, правда, запредельный тип, – признал Руслан, после чего огляделся еще раз и спросил: – А где Мария? Неужели до сих пор у Араи? – О, боюсь, она не слезет с него до самого отъезда. Его счастье, что осталось всего четыре дня! Руслан усмехнулся, припомнив атаку пьяным флиртом в исполнении Марии Чеккарелли, но от мыслей о скором окончании съемок в Хасецу стало немного грустно. Столько всего здесь произошло за неполные три недели – и личного, и рабочего. В четверг и пятницу снимали особенно плотно, допоздна, хотя до того казалось, что японских эпизодов с собакой не так уж много. Несмотря на это, Шерри вела себя в кадре великолепно. Да и Ершов просто светился от радости, получив возможность столько времени тискать такую огромную псину. Кажется, это не на шутку изумило Дайану. Вчера в пабе, когда голубки уже ушли, она совершенно искренне призналась, что не ожидала от Никиты такой теплоты. После третьего коктейля мисс Харт уже не казалась настолько пафосной сучкой, как все о ней говорили. В пабе снова просидели до закрытия. Может, было и к лучшему, что Рю узнал правду об этом заведении так поздно – иначе бы они, наверное, вообще не просыхали. – Кстати, о безудержном трахе... – Мико нахмурилась. – Ты не знаешь, сладкая парочка больше не ругалась? Что-то я их вчера и сегодня не слышала. – Э-э-э... Вопрос поставил Руслана в тупик. В четверг он упал спать, едва вернулся в номер, а вчера, после того как ушёл рано утром, и вовсе туда не возвращался. Даже если та ссора в автобусе получила продолжение, это осталось исключительно между Рю и Никитой, потому что на съёмках оба вели себя… как обычно. – Может, они просто устали ебаться, – отшутился Руслан. – Так быстро? – Мико фыркнула. – Наш малыш, конечно, сдал, но не настолько. Ладно, раз ничего не знаешь, хватит тут разлёживаться. Снова застучала швейная машинка. Какой же это был громкий, невероятно тяжёлый для уха звук! Руслан пролежал глядя в потолок ещё минуту, другую, но потом сдался и потянулся за трусами, лежащими посреди комнаты на куче других вещей. Одевшись, он наскоро заправил постель и сел, неотрывно глядя на Мико. Она шила чуть высунув язык. Смотрела только перед собой – на ровную строчку, соединяющую шёлк. Не отвлеклась, пока не доделала рукав. Когда машинка снова замолчала, Руслан спросил: – Почему ты решила, что они поругались? – Рю вчера такой потерянный ходил весь день, – она вздохнула. – Я спросила, в чём дело, а он мне: «Да ничего, забей, всё в порядке». Ох уж это его «всё в порядке»… Законодательно запретила бы ему это говорить! – Может, он просто устал? – От безделья-то? Вчера сцен с участием Каваками набралось не так уж много, это правда. В основном, Тони терзал Ершова. Так что, положа руку на сердце, Руслан не удивился бы, узнав, что Рю загрустил от скуки. – И сегодня он в танцевальную студию один убежал, едва Дайану проводили, и в пабе почти не пил, – Мико покачала головой. – Не нравится мне это. – А Никита? Ты же видела его. – По нему разве угадаешь? Мы не так давно знакомы, – она вдруг опомнилась. – Руслан! Опять отвлекаешь! Выметайся! Я закончу с халатом, напишу тебе, и сразу пойдём. Поднявшись в номер, Руслан даже на мгновение замер на пороге. Там, внизу, он не воспринял опасения Мико всерьез, но теперь сполна ощутил, насколько атмосфера в люксе стала неприятно прохладной. То лёгкое чувство, сотканное из ненавязчивого гейского флирта, природного очарования Каваками и космической всратости Ершова, исчезло без следа. Уткнувшись в смартфон, хмурый Рю сидел в углу возле ванной. Никита – с ноутбуком и в наушниках – подпирал спиной дверь шкафа. Смотрел ролик на Ютубе. Оба коротко кивнули Руслану, но тем и ограничились. И тот, вдруг оробев, еле выдавил из себя: – Привет. Это короткое маленькое слово потонуло в тяжелой тишине. Как мышка, Руслан проскользнул в ванную. Ненадолго его отвлек прекрасный горячий душ, но стоило вернуться, как тягостное молчание навалилось снова. Он переоделся на балконе – никто не глянул в его сторону. Собрал рюкзак для прогулки у обоих на виду, но не услышал даже вопроса в духе «куда намылился». Руслан переводил взгляд с одного на другого и мог поклясться, что впервые видит, чтобы они сидели друг от друга так далеко! Конечно, разумнее всего было не лезть в чужие любовные дела и просто уйти, однако тогда неведение терзало бы его весь день, а он хотел вовсе не этого – хотел спокойно, без лишних мыслей оттянуться с Мико. – Народ… Рю молча поднял взгляд от экрана. Никита по-прежнему смотрел в ноутбук с мрачным ебалом. Пришлось настойчиво помахать рукой – только тогда Ершов с явной неохотой поставил видео на паузу и снял наушники. Теперь на Руслана в полной тишине недружелюбно смотрели уже две пары внимательных глаз. – Народ, – в горле предательски запершило, и он кашлянул, – не хочу лезть не в своё дело, но вы что ли поругались? Оба лица одинаково вытянулись. – Мы? – переспросил Никита. – Поругались?.. – Рю сдвинул брови. Они изумленно переглянулись и почти хором воскликнули: – Да с чего ты взял?! – Сидите по разным углам со смурными лицами... – Ануш выложила видос о риторике пролайферов, – Никита стал ещё мрачнее, – и это пиздец. – А я книгу читаю, – ответил Рю. – Научно-популярную. О том, что такое любовь с точки зрения нейрофизиологии. Интересно, но сложновато всё-таки автор пишет. Вот и сижу загруженный, – он смерил взглядом расстояние до Никиты и с удивлением заметил: – В самом деле, каждый в своём углу. Но ведь и номер у нас небольшой, так что… всего лишь не мешаемся друг другу, да? Ершов кивнул. – Ладно, – Руслан поднял ладони вверх. – Ложная тревога. Значит, оставляю вас со спокойной душой. – Удачно погулять, – улыбнулся Рю. – Может, вечером тоже пройдёмся, – сказал Никита. – Пока-пока! Уже выскочив из номера, Руслан в ярости подумал: «Сраные интроверты!». Когда Руслан ушёл, оба вернулись к своим делам, но после такого внезапного вопроса Рю больше не мог как следует сосредоточиться на чтении. Думал всякие глупости: что слишком увлёкся своими делами или что сидит, в самом деле, далековато, – и всё в таком духе. Наконец, он сдался, свернул приложение и, уставившись в стену напротив, попытался мыслить иначе. Никита ведь удивился замечанию Руслана не меньше самого Рю, а сел там, где сидел, потому что счел это место достаточно удобным. Расстояние между ними было комфортным. Они не мешали друг другу. В законный выходной каждый занялся чем-то интересным лично для себя. Это уже больше напоминало восприятие здорового человека. – Уф! – Никита закрыл ноутбук. – Всё, хватит с меня на сегодня. – Досмотрел? – Почти. Потом досмотрю. Нельзя принимать на душу столько мракобесия за раз. Он перебрался на футоны и растянулся на среднем. – Я тоже что-то притомился, – Рю лёг рядом. Обнялись. – Ты как сегодня? А то и не спросил с утра. – Нормально. Мы ведь вчера почти не пили. – Я не об этом, – Никита поправил его чёлку. – Как твоё настроение? Ламбер больше не звонил? – Нет. Писал только, но я ему отвечаю в рамках вежливости. Рю не жалел, что рассказал о разговоре в тот же вечер. Никита не обрадовался, но и никаких обид за этим не последовало. Он тоже понимал – бывают ситуации, в которых разумнее выбрать шаткий мир. Даже если сам не в восторге от такого решения. – Надеюсь, ему хватит ума больше тебя не оскорблять. – Если не хватит, отправится обратно в чёрный список. Обещаю. Довольно с меня этого дерьма. Дыхание Никиты согрело висок. Пальцы нежно коснулись лица. Только тогда Рю нашёл силы посмотреть в глаза напротив, но снова увидел в них лишь сочувствие и, наверное, ту самую любовь, которой так жаждал в молодости. В те годы он плохо представлял, в чем она заключается. Что отличает её от той же страсти или одержимости. – Ты ведь понимаешь, что я спрашиваю об этом не потому, что он твой бывший? – сказал Никита. – Просто меня напрягает его стиль общения. И ты до сих пор выглядишь таким подавленным… – Это не только из-за Ламбера. – Из-за чего ещё? – Устал немного, – признался Рю. – На самом деле, даже не тренировался сегодня толком. Треть времени на полу пролежал. – Боже мой! – Да. Смотрел в зеркала и думал, что скучаю всё-таки по дому: по залу, по постели, по бассейну… По тишине, которая там бывает, – он накрыл руку Никиты своей рукой, сильнее прижал к щеке. – Никогда не представлял, что буду по этому скучать. – Разве? У тебя так клёво. – Раньше мне всё виделось иначе, – Рю усмехнулся, глянув в сторону. – Да я и не занимался особо домом до… всего. Только с тех пор, как вернулся из центра, немного начал. Да чего там – я и домом-то это место раньше не считал. Так, пристанищем. – Ого. А почему? – Сложно сказать. Наверное, как-то связано с тем, что я всегда был там один, а в голове с детства отложилось, что дом – это для всех. Семья, друзья, коллеги... Такое, знаешь, место притяжения. – Да, понимаю, – Никита кивнул. – Понимаю, о чём ты говоришь. У нас в Твери всегда так было. Да и сейчас это никуда не ушло. Мастерская-то в доме. Если какие-то разговоры-договоры, то всегда за чаем. Если отдых с друзьями, праздники какие – тоже обычно всё у нас. Я, может, поэтому и сделал выбор в пользу квартиры, хотя она не сильно дешевле вышла, – он вздохнул. – Просто чувствовал, что ебанусь один в доме жить. В который раз Рю поразился, насколько силён в Никите инстинкт самосохранения. – Мне и в этой-то квартире бывает неуютно – такая она огромная. – Я удивился, когда Руслан сказал, что ты половину всегда держишь закрытой. – В той половине обычно гости спят, – Никита рассмеялся. – Те пару раз в год, когда они у меня всё-таки бывают. – А мне её даже не показывал! – Просто хотел, чтобы ты думал, будто у меня всего одна кровать. Рю прыснул. Потом глянул на Никиту и расхохотался в голос – такое тот сделал лицо! Ответом на хохот стал довольный злодейский смех, что развеселило ещё больше. А следом пришло какое-то новое, невероятно тёплое, приятное ощущение. Так спокойно было рядом с Никитой, так хорошо. Улыбнувшись, Рю провёл пальцами по его щеке и получил в ответ долгий, томный взгляд, за которым сам собой последовал поцелуй. Сейчас желание не ослепляло, скорее – грело, обволакивало, наполняя сердце уверенностью, что ничего плохого не случится. Хотя бы в ближайшее время. Так что можно расслабиться, размякнуть и просто… наслаждаться. Вставший член упёрся в бедро. Рука Никиты потянула штаны, и Рю приподнялся, помогая раздеть себя снизу. – Сегодня моя очередь? – от этого голоса по телу побежали мурашки. – Нет, – выдохнул Рю. – Моя. – Разве? – Ты сосал мне вчера утром. – Так ты мне, вроде, тоже? – Да ну, больше дрочил. – Значит, придется влезть без очереди. Сдвинувшись ниже, Никита прижался губами к животу. Лизнул пупок. Потёрся о волосы в паху. Рю сглотнул, чувствуя дыхание на своём члене. Такого рода инициатива только радовала – от раза к разу минеты становились всё лучше, – но всё-таки он сказал: – Ты уверен? Это не… – Мне только спросить, – шепнул Никита, проведя по члену языком. – Спросить? Что спросить?.. – Забей, – он хохотнул. – Неудачная шутка. – А смеяться-то где? – В двух словах не объяснить. – Ники-и-ита, – Рю приподнялся на локтях, – расскажи! – Потом, – подмигнув, тот снова лизнул член от основания до крайней плоти. Рю закусил губу, шире разводя колени. Потом – так потом. Склонив голову ещё ниже, Никита прижался губами к мошонке и, приоткрыв рот, начал мять яйца языком. Он не спешил переходить к члену, лишь легонько подрачивал – больше дразня, чем доставляя удовольствие. Рю изнемогал. Гладил себя сквозь футболку по зудящей от синяков груди и всюду, куда дотягивался. Завёлся так, что желание ударило даже в зад. – Никита… – М-м-м? – отозвался тот, наконец, поднявшись выше и обхватив губами головку. Он посасывал её слегка, словно уже знал, что Рю не захочет кончать прямо сейчас. – Присунь мне. Только без глупостей. – Без глупостей? – оставив член, Никита приподнялся. – Это как? – Это сразу. Дотянувшись до соседней подушки, Рю сунул её под поясницу. Никита быстро снял футболку, спустил до колен спортивные штаны вместе с бельем и тихо, счастливо охнул. Рю задышал чаще. Что-то по-настоящему дикое будил в нём вид большого стоящего члена. Натурально сводил с ума. Он заёрзал от нетерпения. Никита потянулся к несессеру, но Рю его остановил и, нащупав между футонами тюбик, кинул ему со словами: – Если не брезгуешь, давай сегодня без гондона. – Хм-м, – Никита склонил голову к плечу, – снова интересные игры? – Вроде того. – Я что-то должен знать? – Не обращай внимания, если у меня будет… сложное лицо. Наверняка у Никиты были и другие вопросы, но он сделал большое одолжение и до поры до времени оставил их при себе. Член плавно скользнул сразу до простаты быстрее, чем Рю отчаянно крикнул: «А-а!». Кровь в одно мгновение стала огнём. Его окатило таким жаром, что он пожалел о своей затее. Колени задрожали. Рю смотрел на свои бледные ноги на загорелых плечах Никиты и всеми силами пытался побороть… омерзение, связанное с тем самым первым разом, случившимся много, очень много лет назад. – Мне продолжать? – Да, Никита, – он сглотнул, – конечно, да… – Учти, это – последний раз, когда я не требую историю вперёд. – Прости, – Рю зажмурился. – Пожалуйста, я… Продолжай. Под ресницами защипало. Он понял, что если откроет глаза, то точно расплачется, и протянул руки вперёд наугад. Никита склонился ещё ниже, позволил себя обнять. Не злился. Никогда по-настоящему не злился в постели, хотя Рю только и делал, что испытывал его – даже сам того не желая. Они начали осторожно, едва-едва, но даже эти медленные, плавные фрикции принесли облегчение. Не открывая глаз, не разжимая рук, Рю качался как на волнах. Дышал чаще. Наконец, он застонал, и только тогда плечи Никиты расслабились, а движения стали резче, грубее – именно такими, от каких Рю заводился сильнее всего. Под конец он все же открыл глаза – и утонул в полном страсти потемневшем серо-голубом взгляде. – Никита… – Р-р-рю!.. Задница горела от расчётливых, сильных движений. Член растягивал ее так, что Рю не мог сдержать криков, в которых старый страх неизменно переплетался с восторгом, с чувством полного освобождения. Он хотел ещё. Хотел всегда. Получал сразу два удовольствия. И когда Никита, громко охнув, спустил ему в зад, Рю кончил вместе с ним. Запись в онсен была полная, на массаж – тоже, и даже банкетный зал на первом этаже кто-то арендовал до самого закрытия. Господин Огава только виновато развел руками. Пришлось идти на пляж. В субботний вечер он тоже не пустовал, поэтому Никита и Рю побрели вдоль линии прибоя, надеясь рано или поздно добраться до относительно безлюдных мест. Назревал разговор, но началась прогулка в полном молчании. Шумело море, кричали чайки, перекатывались в голове неспокойные мысли, чем-то напоминавшие эти бьющие в берег волны. Нельзя было сказать, что сегодняшний секс оставил тяжелый осадок. Скорее уж, наоборот. Но вот в процессе... Да, в процессе Никита напрягся. Не столько из-за реакции Рю, сколько из-за чувства, что тот снова сделал себе очень, очень больно. Не из лучших побуждений. По глупости. Или от большой самоуверенности. И Никиту не радовали оба этих варианта. – Слушай, – сказал он, – я понимаю, иногда хочется, как Ануш говорит, «закрыть гештальт» и всё такое, но если ты перед этим обрисуешь мне суть проблемы, честное слово, так будет гораздо проще. – Ты слишком хорошего мнения об уровне моей осознанности, – отозвался Рю. – Разве? Обычно ты очень разумно себя ведешь. – В той части жизни, где дерьмо разгрёб – да, а тут… Знаешь, о некоторых вещах я так и не смог с Линдой поговорить. Может, время тогда ещё не пришло, а может, не чувствовал такой сильной нужды, не знаю, – помолчав, он сказал совсем тихо: – Я, наверное, как ебнутый в постели себя веду. – Вовсе нет, – возразил Никита. – Просто иногда не совсем понятно, что происходит и как мне лучше поступить, чтобы… Чтобы не сделать хуже, понимаешь? Не хочу случайно причинить тебе боль. Тем более, после рассказов, что бывало всякое. Рю только рассеянно покивал в ответ. Сунув руки в карманы ветровки, он долго шёл молча, глядя перед собой потухшими глазами. Никита уже пожалел, что высказался так прямо, но ещё метров через двести тот вдруг вскинул голову и выдохнул: – Всё потому что ты… очень добрый. Невероятно добрый. Поэтому я так себя веду. От удивления Никита замер на месте. Рю остановился тоже. Повернулся, глядя теперь уверенно и спокойно, без следа прежнего смятения, словно за несколько сотен шагов стал совершенно другим человеком. – Я хочу довериться тебе, понимаешь? Но когда делаю это, то вспоминаю… Да, вспоминаю, как больно мне делали другие. Прости, я... Мне, правда, очень жаль. Никита прижал его к себе в одно мгновение. И было совершенно плевать, что в субботний день открытый всем ветрам пляж не лучшее место для таких объятий. Может, впервые в жизни стало по-настоящему всё равно, что кто-то из прохожих сделает провокационный кадр. – Мне безумно хорошо с тобой, правда, – шепнул Рю, неотрывно глядя в глаза. – Так хорошо, что порой не верится. Сегодня… Я хотел этого, веришь? Очень хотел. Сказал ведь, что не нужно смотреть на моё лицо. – Боже мой, – Никита склонился ниже, – ты это своё лицо, на которое смотреть не нужно, хоть раз видел? У меня сердце в пятки ушло. Я… Мы ведь могли поговорить об этом. И потом потрахаться. Рю нахмурил брови, глядя пристально, цепко, как будто даже с недоверием. Не выпуская его из объятий, Никита сделал полшага назад, и тогда услышал: – Не думал о таком варианте. – После того как выслушал все мои загоны на тему секса? Серьёзно? Глянув в сторону, Рю тяжело вздохнул: – Не подумай, что все мои партнёры были такими уж мудаками. Но когда-то, давным-давно, я для себя решил, что постель не место для сочувствия. Можно давать его хорошим людям – почему нет, в конце-то концов, – но искать… Нет, искать – больше никогда. Они шли вдоль берега, держась за руки, и пока Никита переваривал это по-настоящему чудовищное откровение, Рю тихо рассказывал историю, от которой тоже стыла кровь: – У меня раньше было что-то вроде фобии. Из-за одного случая я сильно напрягался, когда речь заходила об анальном сексе без презерватива. Тот человек был ВИЧ-положительным. Его друзья потом об этом рассказали. Он сам, конечно, тоже знал. Специально кончил в меня. Решил вот так… проучить. – Срань господня, – Никита поёжился. – Бывают же ублюдки. – Да, – Рю кивнул, – хорошим человеком его не назовёшь, но довольно долго – до этого случая, конечно, – я всерьёз думал, что влюблён. Мне тогда повезло – ничего не подцепил. Боль от разочарования постепенно сгладилась, а вот страх остался. Именно как фобия. Даже если я точно знал, что партнёр здоров, всё равно боялся. Но при этом, если намечался другой какой-то секс, мог и на слово поверить, если сильно прижимало, понимаешь? – С трудом, – признался Никита, – но могу представить. Выходит, сегодня… – Нет-нет, теперь уже совсем не то, что раньше. Эта история немного длиннее. Но если не хочешь слушать про Ламбера, я пойму. Замолчав, Рю отвернулся к морю. Ветер трепал отросшую чёлку, и вдруг в лучах оранжевого солнца в ней на долю секунды сверкнул седой волос. «Странно, что я не нашёл его раньше». Но ещё страннее, пожалуй, был сам факт, что волосы Рю действительно такие – ослепительно-чёрные, без привычного глазу коричневого оттенка, густые, жёсткие. Жаль, что на всём остальном теле он нещадно изводил их везде, кроме паха… – Никита? – Не сказал бы, что истории о нём – предел моих мечтаний, но куда без этого, если вы столько лет прожили вместе. – Ценю твою честность, – Рю усмехнулся. – Ладно. Слушай. Вторая часть скорее весёлая. Она о том, как я впервые переступил через свой страх. Дело было сразу после свадьбы, на второй или на третий день, мы ещё даже толком не просохли. К нам в гости зашёл Бен Мендес, приятель Тибо. Не знаю, слышал ли ты о нём, он канадский режиссёр, снимает больше документальные всякие вещи, но тогда был такой период, когда Бен устал от документалок и решил, что рождён для артхауса. – Погоди-ка, – Никита напряг память, – не он ли снял «Ледяной ужас»? – Только не говори, что ты и это посмотрел. – Фильм как фильм. – Никита. – Ну может, немного странный. Остановившись, Рю глянул так выразительно, что в ответ губы Никиты невольно сложились в дурацкую улыбку. – Нет, правда. Мне понравилось, как ты кричишь на берегу. Очень… натурально. – И знаешь, почему? – Неужели из-за того, что пришлось трахаться без гондона?.. Рю согнулся пополам, и его хохот, раскатившись по берегу, вспугнул несколько чаек. – О-о-ох, – простонал он, кое-как выпрямившись, – почему эту шутку придумал не я? – Уж не знаю, не знаю. Рю пихнул Никиту в бок и сквозь смех продолжил: – В общем, главный спойлер ты угадал. У нас закончились гондоны. – Погоди, погоди. Я всё-таки хочу знать, что было между моментом, когда к вам в гости пришел режиссер, и той минутой, когда закончились гондоны. – Блин, я разве так много пропустил? Ты меня сбил, Никита! – Рю хлопнул его по плечу. – В общем, пришёл Бен. И он такой с порога: «Парни, я буквально на пять минут, у меня утром самолёт». И мы, конечно, тут же нажрались в полнейшее говно. Из всего вечера помню только, как мы все вместе курили на балконе, и Бен с Тибо рыдали друг у друга в объятиях, сокрушаясь о гибели экспедиции Франклина. А потом… Так получилось, что мы тоже полетели в Пувирнитук. – К-куда? – переспросил Никита. – В Пувирнитук, – повторил Рю. – Пувир… Господи, что это вообще? Где? – Деревенька. На берегу Гудзонова залива. Инуитское название. Означает в переводе «место, где пахнет тухлым мясом». Настала очередь Никиты застыть на месте и смотреть на своего спутника как на душевнобольного. – Рю. – Это всё – правда, – ответил тот, едва сдерживая хохот. – Мы пообещали Бену, что снимемся в паре эпизодов и свалим обратно, но как-то упустили одну важную деталь. Дело в том, что Пувирнитук был не конечной точкой маршрута. Оттуда нас ещё отвезли немного севернее, собственно, к самому заливу, совсем в дикие места. На вертолёте. И когда мы все всё-таки протрезвели… Никита зажмурился. – …Бен сказал, что вертолёт вернётся только для того, чтобы забрать съемочную группу обратно. Через три недели. – И вы вообще никак не могли вернуться? – Могли, конечно. Но у нас была такая идея… Мы ведь не стали заранее планировать медовый месяц. Решили, типа, о-о-о, – Рю притворно закатил глаза, – куда сердечко подскажет, туда и полетим. И вот что вышло. Ламбер тогда сказал: «Видно, это наша судьба». И мы остались там. На три недели. Посреди тундры. Без своей палатки. Без теплой одежды по размеру. Без гондонов, – выдержав драматическую паузу, он закончил: – Да, поэтому я и кричал на берегу. Никита устал смеяться. – Это ужасно, – сказал он, утирая слёзы. – Но вас ведь снабдили хоть чем-то? – Да, да, конечно. В этом смысле – да. Кое-что там было. Одежду и провизию брали с запасом. Мы жили в палатке Бена. Он так упоролся работой, что почти не спал. Вползал иногда к нам часа на два-три. Покачав головой, Никита снова глянул на Рю, но его честное лицо с немного грустной, ностальгической улыбкой не оставляло сомнений, что всё рассказанное – правда. – У нас с Ламбером, знаешь, все истории были примерно такие. Может, это меня очаровало. Когда оба без тормозов, в определённый момент чувствуешь нереальную какую-то магию. Как будто ваш розовый кабриолет, в самом деле, летит над пропастью. Эффектно так летит. А потом он просто… падает. Где-то наверху, наверное, идут титры, а ты лежишь на самом дне и… – Рю замолчал, а потом вдруг сказал совсем другое: – Давай присядем, что ли? Вон там, вроде, никого нет. За время прогулки солнце ощутимо сдвинулось к горизонту. Стоило лишь сесть, как промозглость, идущая от моря, стала в разы сильнее. За день прогрелся только верхний слой песка, и снизу тоже шёл неприятный, мокрый холод. Или, может, Никиту слишком впечатлила история о трех неделях в тундре. Рю долго молчал, глядя на размеренные пенные волны и на идущих вдоль берега людей. – Я ведь так и не закончил, – сказал он вдруг. – Снова отвлёкся. Кое-какие вещи мы с собой всё-таки привезли, но так как собирались в бессознательном состоянии, то в моем чемодане оказался довольно странный набор. Почему-то я взял три тюбика смазки и всего одну пачку гондонов. И они очень быстро закончились. – У вас там было настроение столько трахаться? – удивился Никита. – В медовый-то месяц? Конечно, – усмехнулся Рю. – Мы тогда умирали друг от друга. Нам вообще было всё равно, где трахаться. Палатка Бена оказалась вполне уютным местом, – он помолчал. – Мне тогда не хватило смелости рассказать Тибо правду. Я выдумал, что не люблю еблю без гондона из-за брезгливости. Это выглядело вполне правдоподобно. Рассказ снова оборвался. Рю смотрел в море, хмуря брови. Точно осталось что-то ещё – невысказанное, не дающее покоя. Никита не торопил. Ждал, пока тот соберётся с мыслями. В этом плане за время в Хасецу кое-что прояснилось. Например, что вытягивать тяжёлые признания всё же стоило, но очень аккуратно, чтобы ненароком не спугнуть. В онсене Тони сказал правду: скрытность была не в натуре Рю, от неё он больше страдал, но жизнь, очевидно, научила его по сто раз думать, прежде чем делиться чем-то глубоко личным. И тем сильнее Никита ценил откровенные разговоры с ним. – Не скажу, что сильно это полюбил, – сказал Рю, опустив взгляд на свои большие ладони с длинными пальцами, – но раз, другой, третий… Страх притупился. Я уже не думал об ужасе, а представлял, что таким образом партнёры могут стать ещё ближе друг к другу. И сегодня я лишь захотел такой близости с тобой – вот и всё. Никита привалился плечом к его плечу, и он, улыбнувшись, продолжил: – Я так переживал, что поездка в Японию и наше вынужденное соседство – что ещё слишком рано для этого и нам обоим будет тяжело. А всё совсем по-другому обернулось. Сильнее разгорался закат. Шумело море. Кричали чайки. И, наверное, Никита немного жалел, что не почувствовал чего-то такого в четверг, во время съемки. Та разыгранная неловкость тоже была по-своему хороша, но то, что рождалось между ними сейчас, завораживало в разы сильнее. Оно уже клубилось в воздухе – осталось только поймать это новое признание и облечь в слова. Рю успел первый: – Не могу поверить, что вернусь в Лос-Анджелес и буду снова просыпаться один. – Будем видеться чаще! – Никита схватил его за руку. – Я… Я могу оставаться у тебя до утра. – Вопрос ведь не в том, кто у кого может остаться до утра. График мне пока позволяет хоть каждый день в Санта-Монике зависать. Просто это не слишком-то соответствует нашей задумке. Тяжело вздохнув, Никита посмотрел на Рю и встретился с его ласковым карим взглядом. – Не хотелось бы бросать тень на твой безупречный образ. – На мой суперскучный образ, ты имел в виду? – Тем не менее, ты работал много лет, чтобы его создать. Я знаю, как это тяжело – вертеться в Голливуде и ни во что не влипнуть. Зло фыркнув, Никита отвернулся. Снова повисло молчание. Волна приходила за волной, за спинами скрипели на ветру сосны, на полудиком японском пляже начинался очередной субботний вечер… Как далеко они были от Лос-Анджелеса – и всё же какую он имел над ними власть! Рю погладил по плечам. Ласково. Утешающе. Почти как мама. Вспомнилось, как той весной, когда Никита всерьёз думал окончить свои дни в Твери, она приходила к нему каждое утро, гладила по плечу, целовала в щёку и садилась на стул рядом с диваном. На полчаса, на час – получалось по-разному. Временами молчала, но больше говорила. Обо всём на свете. Не плакала, не причитала, не выдумывала лицемерно-ободряющих картин будущего. Просто была рядом. Может, только поэтому Никита и нашёл силы жить дальше. – Если говорить только о моих ощущениях, – наконец, сказал он, – где-то в глубине души я считаю, что каминг-аут ничего принципиально не изменит и уж тем более не повредит моему публичному образу, но Лев… Ох, у него какой-то пунктик на этот счёт. – Он известный гомофоб. – Если что-то такое произойдёт, Гендлерман вынесет мне весь мозг, а я и так последний год не сильно в себе – в том числе, из-за сотрудничества с ним. И ещё столько работы, блин, и всё так важно, и… – Никита, – оборвал Рю, крепче сжимая его руку, – пожалуйста, не оправдывайся. Ты не обязан делать каминг-аут и вообще как-либо комментировать любые свои отношения. Да, люди будут требовать, но ты – не обязан. Наверное, я как-то не так выразился. Мне ничего не нужно, никаких этих публичных заявлений и прочей чепухи. Просто не хочу, чтобы наше личное общение – точнее, его презентация другим людям – как-то повредило твоей карьере. – Значит, мы должны продолжать нашу игру, – сказал Никита. – Кому-то это наверняка не понравится, но… Думаю, пока идут съемки, всё будет выглядеть в рамках приемлемого. А там – посмотрим по обстоятельствам. – Думаешь, – Рю посмотрел в сторону, пряча улыбку, – продержимся до декабря? – В рейтинге самого чудовищного фансервиса всех времён и народов? Боюсь, что да. Но корейцев с китайцами, наверное, не переплюнем. Они в этом смысле вообще лютые. Смерив насмешливым взглядом, Рю демонстративно отодвинулся, отпустив руку Никиты. Дурачился? Или всё-таки с долей шутки намекал, что хотел бы услышать другой ответ? – Вообще-то, было бы здорово продержаться до декабря. Не на спор, конечно. Так, для души. Теперь он склонил голову к плечу, глядя с долей интереса. – Ладно, – улыбнулся Никита, – скажу честно. Я надеюсь, мы продержимся гораздо дольше. Карие глаза вспыхнули необыкновенным светом, и весь мир захлестнуло волной тепла. Исчез пронизывающий ветер, не было больше никакой сырости. Их вытеснили сахарные фантазии о поцелуях под новогодней ёлкой. Рю сам нырнул в объятие, но стоило прижать его к себе чуть крепче, как он отпрянул с мученической гримасой на лице и замер, потирая грудь. – Извини, – Никита погладил его по плечу. – Не видел эти синяки и забыл. Неужели до сих пор болят? – Уже не так сильно. – Всё ещё не хочешь об этом поговорить? – Я не знаю, что тебе сказать, – ответил Рю. – Ты как-то упомянул, что хотел бы идейно быть кем-то средним, – осторожно начал Никита. – Мне тогда показалось, это скорее о мироощущении. Но, выходит, речь шла о чём-то другом? Плечо под рукой напряглось. Мышцы стали словно каменными. Застыло и лицо. Во взгляде снова вспыхнул ужас. В первое мгновение Никита устыдился своей настойчивости, но тут же мысленно встал на её защиту. Может, будь они просто приятелями, откровенность в таких вопросах и не имела бы принципиального значения, но если оба хотели стать друг для друга по-настоящему близкими людьми, то говорить о подобных вещах точно стоило. – Что ты хочешь услышать? – прошептал Рю. В его глазах стояли слёзы. – Мне не нужно никаких признаний, я просто… – Никита обнял его, уже осторожнее. – Мы были так пьяны, и я почти ничего не помню, но если какие-то образы заводят тебя сильнее, может, стоит примерять их чаще? Рю тяжело вздохнул. – Ты говорил, Лилит прошла сквозь тебя, – шепнул Никита ему на ухо, – но в фильме я увидел другое. Она всегда была тобой. Жила у тебя под кожей. Как у меня – мой Богомол. Если она так хочет выйти, пусть выходит. – Тебе ведь не нравятся женщины. – Мне не нравится только секс с биологическими женщинами. А секс с тобой мне нравится. И не разонравится, даже если ты отрастишь хвост. – Если я отращу хвост, – хмыкнул Рю, обнимая в ответ, – ты, наверное, вообще с меня не слезешь. – Вероятность этого велика, – признал Никита. Улыбаясь, он зарылся носом в чёрные волосы и сидя так смотрел на море. Солнце почти касалось воды. Подступали сумерки. – Ладно, – сказал Рю. – Попробую объяснить. Хотя всё равно не представляю, как сделать это, чтобы ты не счёл меня совсем уж чокнутым. Я в упор не понимаю, почему так важно решить, мужчина ты или женщина. Я не из тех людей, которые точно знают, что хотят другое тело, и страдают в своём нынешнем. Я не страдаю, понимаешь? Не знаю этой боли. Просто мне хочется чего-то большего, – отодвинувшись, он поднял взгляд, и Никита в который раз утонул в его огромных карих глазах. – Быть сразу и мужчиной, и женщиной, или принадлежать одновременно ко всем человеческим расам, или что-то ещё такое – запредельное. Мне нужно нечто, выходящее за рамки. Недоступные знания. Непостижимый опыт. И эта жажда неутолима.