louder than sirens

Louder than sirens Louder than bells Sweeter than heaven And hotter than hell Florence and the Machine “Drumming Song”

Деррен медленно открыл глаза, просыпаясь, с трудом моргнул - сон стряхивался тяжело, неохотно. Но солнце заливало комнату светом через небольшое окно, и небо казалось таким невероятно ясным и по-зимнему чистым, пронзительно голубым, что не хотелось упускать ни минуты, хотелось жить. И Деррен в это утро чувствовал себя счастливым. Не оживлённым, не восторженным, но спокойно счастливым, и это ощущение было таким настоящим и глубоким - он ничего не боялся, его ничто не тревожило, не было тяжелых мыслей или дурных предчувствий, одно только чистое, ничем не разбавленное счастье и уверенность в том, что жизнь хороша. Деррен словно дышал счастьем. Он наконец сел в кровати, затем спустил ноги и с наслаждением потянулся. Пол приятно холодил босые пятки, зимнее солнце едва ощутимо пригревало щеку, и каждая из этих деталей идеально вставала на своё место в общей картине. В нём теплилось даже не ощущение, знание: всё будет хорошо, так дальше будет всегда; никаких тревог, никаких волнений, спокойная ясная жизнь, в которой всё безоблачно и легко. Смутная тень воспоминания о том, что бывает не так, иначе, маячила где-то на задворках сознания, забивалась в дальние углы и щели, отказываясь выползать, словно огромная чернильная каракатица; но Деррену и не хотелось вытаскивать это уродливое существо на свет и глядеть, как оно станет корчиться и тянуть к нему свои щупальца, пытаясь замарать его в своей грязи. У него всё было хорошо, действительно, по-настоящему хорошо, и от осознания этого захватывало дух. Он жил в чудесном пасторальном городке с красными черепичными крышами, приветливыми людьми, здоровавшимися с ним на улице и звавшими его вечером посидеть у них в гостях вместе с его очаровательной женой. Мэйлин у него была красавицей, и они относились друг к другу с большой нежностью и уважением,; Деррена совсем не волновали ни снежинки, путавшиеся в волосах Алистера, ни редкие письма от Марка, которые тот писал сестре. Марк в принципе не вызывал в нём никаких чувств - а чего бы? Деррен любил Мэй, и Марк, конечно, был частью её семьи, но Деррен его самого никогда и не видел. Мэй он встретил, только приехав в Зоннштаттан по долгу службы и с тех пор не пожелал с ней расставаться - и не расстался. У Деррена были прекрасные отношения с родителями, которые были чудесными людьми - он неожиданно вспомнил, что собирался поехать их навестить, надо будет уже наконец заказать билеты, да поехать, сколько можно откладывать. Мама будет страшно рада, особенно если он с Мэй приедет - как-никак, знакомство с семьей дело важное. Еще у Деррена была прекрасная работа в маленьком участке, где он пользовался всеобщим уваженеием и любовью; жизнь же в городе текла так мирно вне туристического сезона, что преступность была практически нулевой. Деррен на секунду уловил какую-то нестыковку в последнем - ему же вроде всегда требовалось много работать, чтобы быть счастливым; без этого жизнь была какой-то неполной, разве нет?.. Он быстро отмахнулся от этих сомнений - затапливавшее его благодушие словно смывало все дурные и неясные мысли, не давая им задержаться и перепачкать его. Он чувствовал себя буквально заново родившимся, мальчишкой, прыгавшим по выступавшим из речки нагретым солнцем макушкам камней, с одного чудесного дня на другой, и так до самого горизонта. Деррен поднялся с постели и энергично проделал привычный утренний комплекс, умылся, побрился и, заметив на руках потеки чернил, с недоумением постарался их оттереть, но мыло брало их неохотно. Он вроде не имел привычки писать на руках… А, ладно, мало ли, перепачкался вчера. Память вдруг услужливо подсказала ему, достроила недостающую картинку: ах да, ну конечно, он вчера заполнял отчеты и поздно заметил, что чернильница треснула; пока он вытирал стол, руки перепачкались, и до конца отмыть не вышло. Вот оно что. Деррен растер полотенцем лицо, шею, затем руки и встал, чтобы отнести и выплеснуть воду из таза для бритья, но споткнулся и зашипел, даже выплеснул от неожиданности немного воды себе на босые ноги: он больно стукнулся мизинцем о ножку комода, и, когда боль прошила палец, в голове на секунду помутилось, он оглядел комнату словно чужими глазами и его замутило. Какая-то мысль заскреблась на задворках сознания. Что-то… А, вот. Если он жил с женой, то почему он проснулся в односпальной кровати? Мысли в голове ворочались, тяжело, неохотно, словно медленно застывавшая на солнце глина или ржавеющий механизм. Он потряс головой, и ощущение неподдельного счастья затопило его вновь - теперь даже сильнее, чем прежде. Он, насвистывая, вылил воду и сполоснул медного цвета таз с исцарапанным донышком, на сияющей поверхности которого весело играли отблески солнца. Жизнь была прекрасна. Он натянул рубашку - странно, она отчего-то была мятая, видимо, остальные вещи были в стирке, и эту он уже надевал вчера; но подобные мелочи не могли омрачить его приподнятого настроения. Застегнул ряд мелких пуговок, затем по паре на рукавах, пригладил встрёпанные волосы. Ну вот, можно было и к Мэй заглянуть. Он просто так - чистая формальность - пару раз стукнул костяшками пальцев по двери и вошёл в комнату. Мэй, кажется, спала, поджав ноги и свернувшись клубочком, накрывшись одеялом почти до самого подбородка, и только тёмные волосы, разметавшиеся по подушке, выделялись ярким пятном на фоне светлого постельного белья. Щеки её заливал слегка нездоровый румянец, так что Деррен, присев на краешек кровати, осторожно коснулся её лба - сперва тыльной стороной ладони, затем губами. Кажется, всё-таки жар. И когда простыла? Хотя, на днях же вроде была метель, если он верно помнит, может, тогда её прохватило?.. Он осторожно коснулся её плеча и позвал, но Мэй не отреагировала, только вздрогнули тёмные ресницы, отбрасывая пляшущие острые тени; он осторожно потряс её за плечо, и та, наконец, неохотно со вздохом перевернулась на спину, приоткрыла веки и поглядела на него своими светлыми чистыми глазами, у Деррена даже дыхание от нежности в этот момент перехватило. В конце концов, эти глаза его и очаровали с самого начала. Мэйлин глухо закашлялась и шмыгнула носом, затем неуверенно села в постели, плотно закутавшись в одеяло. Всё-таки точно простудилась. Затем отвела волосы и достала из ушей беруши, отложила их на прикроватный столик. - Не могу спать без этого, слишком шумно бывает, - пожаловалась она Деррену, поймав его удивлённый взгляд. Деррен пожал плечами вместо ответа. У всех были свои особенности. Он вот за годы службы научился спать в любом шуме и при любом освещении - при работе в полиции начинаешь ценить любую возможность для сна в периоды вспышек криминальной активности и отучаешься капризничать, не до того. - Температура есть? - поинтересовался он. Мэйлин задумалась, будто прислушивалась к себе, потом пожала плечами и отмахнулась: - Пустяки. Сидеть вот так утром на чужой смятой постели - простыни сбились за ночь, сама Мэй сидела всё так же с одеялом на плечах - было так удивительно хорошо и спокойно. Деррен почти физически ощущал собственное устойчивое счастье, такое прочное, такое нерушимое. И ещё он чувствовал такую острую всепоглощающую нежность, когда смотрел на неё, недовольную, сонную, слегка встрёпанную, что становилось даже нелегко; Деррену казалось, что он никогда еще такого не чувствовал, такой теплоты к кому-то, словно всю жизнь до этого руки у него были связаны, а теперь что-то переменилось и он открыл для себя, как много всего можно было чувствовать, просто сидя рядом с важным для тебя человеком и глядя на то, как ясное зимнее солнце играет в темных волосах. Хотелось протянуть руку, дотронуться, сделать хоть что-нибудь, чтобы почувствовать, что этот самый особый человек был рядом, живой, тёплый, и почувствовать, как осторожно и плавно движется чужая грудная клетка на вдохе, услышать, как горячо стучит сердце. Деррен улыбнулся. Он ведь имел полное право, не так ли? У них с Мэй всё было хорошо, это он знал точно. Он протянул руку и осторожно привлек её к себе, просто обнимая за плечи и чувствуя, будто какой-то тугой невидимый миру узел вдруг ослабел, распустился в его груди отдельными нитями. Едва заметный, о котором он и сам не знал, почувствовал только, когда его не стало и дышать стало чуть легче. Мэй послушно прислонилась к его плечу, но вскинула на него глаза, словно совершенно не ждала подобного проявления нежности; потом, впрочем, только улыбнулась, неуверенно, но вроде тоже радостно. Был, кажется, в этом взгляде какой-то вопрос, но Деррен никак не мог вспомнить, в чем дело. Может, он вчера что-то обещал? Честно - он не помнил, он вообще сейчас не очень хорошо помнил, чем вчерашний день отличался от дня перед ним. Наверное, у всех счастливых людей было так - жизнь сливалась в одну сияющую дорогу под ногами. Деррен выбросил эти мысли, и они исчезли так послушно, словно он прошёлся мокрой губкой по надписи, сделанной мелом. Он не выдержал и наклонился к Мэй чуть ближе, осторожно приподнял пальцем её подбородок и поцеловал - страшно хотелось это сделать почти с первых же минут, как он увидел её этим утром. Почувствовать её дыхание, её тепло, её спокойную уверенность. Мэйлин чуть слышно вздохнула, словно удивлённо, но потом расслабилась, подалась навстречу, мягко прижалась губами и обвила руками его шею, так что одеяло соскользнуло с её плеч. Потом всё же отстранилась, сказала хрипловато: - Не стоит, заразитесь. Деррен моргнул неуверенно. Да нет, оговорилась, они давно же уже на ты были. Неважно, всё неважно, смотрела на него Мэй с каким-то особым выражением печальной, почти щемящей нежности на лице. Деррена почти физически царапала эта непонятная тень тоски в её глазах, и он снова ласково притянул её к себе, целуя. Тело сквозь просторную ночную рубаху под пальцами ощущалось горячим; Мэйлин, поначалу скованная, отзывалась теперь всё охотнее, всё жарче, ухватилась пальцами за ворот его рубахи, притягивая к себе ближе. Когда она вдруг отстранилась, Деррен неохотно приоткрыл глаза. Что случилось-то? Мэй смотрела на него всё-таки настороженно, почти напряжённо, но объяснять своё поведение не спешила, только вглядывалась в глаза, словно силилась что-то понять. Деррен же жадно разглядывал её, слегка встрёпанную и неуловимо раскрасневшуюся и не понимал, в чём дело. - Стоп, - велела она, когда он попробовал вновь потянуться к ней ближе, и даже выставила ладонь перед собой. Кажется, она бы даже отодвинулась подальше, если бы не упиралась уже спиной в изголовье кровати. - Что случилось? - наконец, спросила она. - Ничего. Всё хорошо. Всё замечательно. С каждым словом Мэй глядела на него всё более странно. - Что переменилось? - всё так же напряжённо выспрашивала она. - Кто-то особенный умер этой ночью? Кто? - Что? - Деррен непонимающе моргнул. - Почему кто-то должен был умереть? Ты о чём? Мэй уставилась на него практически в ужасе, потом пощёлкала пальцами у него перед глазами. Деррен, терпеливо подождав несколько секунд, перехватил её кисть и нежно погладил тыльную сторону ладони большим пальцем. - Это не смешная шутка, - она покачала головой и мягко отняла ладонь. - Деррен. Деррен, - позвала она его несколько раз, пристально вглядываясь в глаза. - Серьезно, в чём дело. Кто умер этой ночью? Или ещё неизвестно? Да что она заладила со своим “умер, умер”?.. - Всё в порядке, - как можно серьезнее заверил он её. - Всё спокойно, в городе всё хорошо. Мэй глядела на него теперь уже точно испуганно, затем рывками выпуталась из остатков одеяла и сама подалась вперед, но теперь уже затем, чтобы хорошенько встряхнуть его за плечи. Ещё раз, и ещё. - Господи, скажи, что это просто дурная шутка, - взмолилась она. - Деррен? - Да? - Какое сегодня число? Нет, чёрт с ним, с числом, что ты помнишь последнее? Инспектор Рейнольдс? Деррен недоумённо пожал плечами: - А что инспектор? Надеюсь, его певческая карьера идёт в гору. Мэй на несколько секунд словно впала в транс, а затем решительно отвесила ему несколько крепких пощёчин. - Приди в себя, - почти умоляла она, хватая его за руки. - Что случилось? В чём дело? Щеки горели от неожиданных хлёстких ударов, голова моментально начала раскалываться. Отголоски боли плескались в нём, словно морской прибой, и он вдруг ощутил, будто бутылка, в которой было закупорено его счастье, ещё недавно полная им, герметичная, треснула, и сквозь тонкую сетку трещин внутрь начали вползать неожиданно острые горечь и тоска. Не потому что Мэй его ударила. Что-то другое. Что-то большое, что-то настоящее… Он поглядел на неё и с трудом попросил: - Ещё давай. - Что? - Мэй смотрела на него почти в неподдельном ужасе. - Ну же, быстро, я… - он чувствовал, как мысль ускользала всё стремительнее, чёрные тучи рассеивались и солнце снова принималось заливать всё яростно счастливым светом. Мэй критично оглядела его ещё раз, но потом решилась, и щеки ему обожгли ещё несколько резких ударов. В голове неожиданно прояснилось; прояснилось так, что выходило только немедленно об этом пожалеть. Но надо было срочно хвататься за секундное возвращение рассудка. Теперь уже он сам схватил Мэй за руки - да какую к чёрту Мэй, Марка, теперь он воспринимал реальность нормально, и как только… Он отмахнулся от этих мыслей и торопливо принялся объяснять ему положение дел: - Что-то не так, - начал он, и Марк хотел было что-то ответить, но Деррен мотнул головой, велел не перебивать его. - У меня мало времени, я сейчас обратно начну возвращаться в это состояние. У меня галлюцинации. Очень, очень сильные. У меня в этом состоянии напрочь отключается способность думать. - Что делать? - собранно спросил Марк, напряжённый и бледный, но не терявший своей извечной устойчивости. Волна той самой нежности, которая плескалась в нём всё утро, вновь затопила его. Как же он его за это лю… - Значит так. Я понимаю, что что-то не так, - Деррен запнулся, чувствуя, как слова вновь начинают покидать его, расползаясь, словно пугливые тараканы из-под пальцев. Сравнение с тараканами его ненадолго взбодрило своей отвратительностью. - Только когда мне больно. Боль… отвлекает. Марк - Мэй?.. - кусал губы и кивал, терпеливо пережидая всё затягивавшиеся паузы в его речи, это Деррен ещё мог отследить. - Надо… - он мучительно поглядел в окно, пытаясь понять, что хотел сказать, но слова растворились, его снова заливало ощущение безмятежного счастья и Деррену было невероятно страшно, теперь, когда он ещё успевал заметить эту перемену в себе. Он словно растворялся в этом ощущении, таял, как воск. Марк отвесил ему ещё несколько затрещин, уже совсем не нежничая, рука у него была тяжелая. - Очнись, - почти просил он. - Ну же, давай, что надо? О чём ты начинал говорить? Что я должен сделать? Почему у тебя галлюцинации? Деррен в голове у которого прояснилось, вздрогнул от неожиданной мысли. Быть может, как-то так и чувствовали себя жертвы сердцедёра - вот так безмятежно, счастливо, словно они были самыми бесстрашными и везучими людьми на свете? Может, Деррен попросту был новой жертвой, но ещё просто не успел встретить свою смерть? Ведь в таком состоянии он действительно мог пойти куда угодно, куда бы позвал его внутренний голос, в полной уверенности, что так и стоит поступить. Но, наверное, не стоило говорить об этом Марку, Деррену нужен был его ясный рассудок, а не страх ещё и за него. - Ты должен сделать мне больно. По-настоящему больно. Что-то такое, чтобы боль была долгой. Чтобы я смог нормально думать и разобраться, что происходит. Марк закусил губу и поглядел на него неуверенно, но затем медленно кивнул. Деррен испытывал почти титаническое облегчение, что не придется спорить до последнего. Марк явно не хуже него понимал, что происходит что-то не то. - Пойдем, - сказал Марк и, поднявшись с постели, протянул Деррену руку. - Я всё сделаю, но ты можешь перед этим снова потеряться, просто доверься мне. Я не хочу причинять лишней боли по дороге. Деррен поднялся следом, но Марк не спешил отпускать его руку - так и повел его за собой, словно боялся, что он потеряется или исчезнет, так крепко он стискивал его ладонь в собственных пальцах. Деррен шагал рядом с ним по коридору и с ужасом чувствовал, как боль уходила, затихала, сворачивалась сонным зверем, так что рассудок вновь начинал его покидать. Мир казался всё менее враждебным, а жизнь - сложной; все демоны, что так любили устроить свару в его душе, перегрызая друг другу глотки, утихали. И этот мертвый штиль краем ускользающего сознания воспринимался как подлинный ужас, а не подлинное счастье. …Мэй коротко вскрикнула, словно споткнулась обо что-то и замерла, уставившись на круг света под потолочным окном. Деррен вздрогнул и огляделся, вырванный из своих плавно текущих мыслей. Кажется, Мэй привела его в гостиную, только было почему-то чертовски холодно - так, что изо рта вырывались белёсые клубы пара. Деррен с недоумением присмотрелся. Кажется, окно было разбито и на полу блестели осколки стекла, но реакции он всё равно не понимал - ну, окно разбито, можно же заменить, нет?.. - Ты это видишь? - напряжённо спросила она. - Окно? - Деррен пожал плечами. - Не представляю, как это могло случиться, но ничего, мы… - Деррен, - взорвалась она, а потом неожиданно схватила его за руку и очень чувствительно надавила пальцами на какую-то точку между большим и указательным пальцем. - Деррен, смотри, - это было сказано уже спокойнее. И Деррен смог, наконец, посмотреть нормально, ясным взглядом. И понял, что до этого не видел раскинувшееся среди стеклянного крошева тело с вырванным сердцем, попросту не замечал его, сознание словно обходило стороной то, что видели глаза. Новая жертва сердцедёра лежала прямо на полу в гостиной, перед тем самым диваном, и кровь, разбрызганная вокруг, чёрными пятнами въелась в паркет, будто яд. - Кто это? - только и спросил он, чувствуя, как не слишком сильная, но постоянная боль в руке позволяла ему балансировать на грани ясного сознания. - Это господин Зингер, - ломким голосом ответил Марк. Почему, кстати, в моменты помутнения он принимал его за сестру с таким упорством?.. Ладно, было не до того сейчас. - Зингер? Который вчера?.. - Да, тот самый, - кивнул Марк, всё ещё во все глаза рассматривая бледное бескровное лицо и всё то же выражение глубинного покоя и удовлетворенности. - Господи, прямо в нашей гостиной. - И, по всей видимости, убийца проник через верхнее окно, - он задрал голову и поглядел на обломки стекла, оставшиеся торчать в круглой раме; солнце играло слепящими бликами на острых гранях. - Для этого сначала надо было как-то попасть на крышу. Лестниц у нас там нет, не представляю, как он это провернул, - покачал головой Марк задумчиво, потом опомнился и сжал пальцы крепче, надавил больнее, так что Деррен всё еще оставался в нормальном состоянии. - Помнишь чердак Лисбет? Да и Нина на галереях. Он уже не первый раз легко попадает наверх, - возразил Деррен. Но Марк, сделав ещё пару шагов к телу и присев около него на корточки - Деррену тоже пришлось опуститься рядом, чтобы не расцепить рук - Марк хранил молчание. Только вглядывался напряжённо в бледное лицо, в тёмные глаза, спокойно глядевшие неподвижными зрачками в разбитое окно над головой, затем протянул было руку, но в последний момент отдернул её, признался, не глядя на него: - Не могу, оказывается. Деррен только кивнул и осторожно опустил погибшему веки. Деррен помнил, как тяжело это было делать в первые несколько раз. - Я ведь вчера его встретил. Показал комнату, - грустно и как-то отрывисто рассказал Марк. - Помог заселиться, очень приятный оказался человек. А потом показал ему кухню и оставил пить чай, одного. Не слишком-то гостеприимно, но у меня совсем глаза слипались, и я ушёл спать. А ведь я мог бы остаться, и он бы был жив. - Или бы ты был мёртв. - Или так, - признал Марк. Он всё продолжал разглядывать лицо господина Зингера, и лоб его всё отчётливее пересекала глубокая вертикальная морщина. - Деррен, - вдруг хрипло прошептал он и даже потянул его за руку, привлекая внимание, хотя Деррен был совсем рядом; было ясно, что Марк перепуган до смерти. - У тебя такое же выражение лица. Было, когда ты утром пришел. И то и дело становится, если тебя оставить в покое. Деррену захотелось от души выругаться. Отлично, Марк додумался до того же самого, пусть и пришёл к этой мысли иным путём. - Ну, я же жив, верно? - попытался ухмыльнуться он, но сам почувствовал, что вышел скорее оскал, чем то-то ободрительное. Поднялся, потянул Марка за собой, чтобы тот тоже встал. - Давай, - мягко попросил он. Марк, судя по мгновенно омрачившемуся выражению лица, сразу понял, о чем говорил Деррен. Мягко отпустил его ладонь и решительно прошёл в кухню и вернулся с ножом; Деррен пока ещё соображал, но чувствовал, как рассудок вновь начинает заволакивать эта мягкая пелена, неотвязная, неизбежная, душная, словно его опять укачивало в поезде. Только ему ещё и казалось, что это здорово. - Давай, - попросил он и протянул ему руку, закатал рукав, обнажая запястье. Марк сжимал нож в пальцах так крепко, что пальцы были практически белыми от напряжения, и Деррен видел, что остро наточенный кончик сильно дрожал. Марк смотрел на него почти что безумными глазами - зрачки от страха расползлись вширь, так что светлая радужка казалась теперь тонкой каёмкой. И Деррен действительно подозревал - пусть и очень недолго - этого человека в хладнокровных убийствах?.. - Не можешь? - сочувственно спросил он. - Могу, - Марк упрямо сжал губы, но с места не сдвинулся. Потом вдруг выругался, отшвырнул нож в раковину и заметался по кухне, взъерошивая собственные волосы. - Нет, не могу, оказывается, - пробормотал он в отчаянии, и было заметно, что пальцы его сильно дрожали. Деррен же оставался на удивление спокойным - неясно, то ли просто вся ситуация не особо его тревожила, что ли снова в дело вступало то самое, из-за чего мутился его рассудок, вновь и вновь погружая в уверенность, что всё хорошо, всё отлично, лучше и быть не может. - Я понимаю, - мягко скзал он. - Успокойся. Сейчас я сам что-нибудь сделаю. Марк замер, посмотрел на Деррена недоверчиво, потом покачал головой: - Нет, по-моему это ещё хуже - стоять и смотреть, как ты вынужден будешь сам калечиться, - он поднял на него глаза, и стало ясно: решился. Только вот на что?.. - Давай руку, - велел Марк и потянул его за собой в сторону двери, что было совершенно неожиданно, поскольку единственная дверь из гостиной вела только в крохотную кладовку, где стояли мётлы и какие-то поломанные механизмы - Деррен как-то туда заглядывал, ничего интересного, пауки да паутина. - Что ты собрался делать? - О, сейчас узнаешь. Мне так однажды сделали мои... друзья, - Марк ухмыльнулся так неприятно, что Деррена почти передернуло. Друзья, говоришь?.. Он покорно протянул ему руку. Марк распахнул дверь в кладовку и деловито велел: - Давай, хватайся за косяк. Пальцы вот так. Деррен из последних сил собрался с мыслями и послушно сделал ровно так, как Марк велел. И - Деррен уже знал, что произойдет, но был благодарен, что ему не пришлось делать этого самому - Марк резко захлопнул дверь, потянув на себя. Мизинец - Деррен только сейчас с изумлением понял, что Марк позаботился ещё и о том, чтобы не вывести ему из строя куда более нужные пальцы - прошило острой болью и Деррен зашипел. Он чувствовал, как палец мгновенно начал наливаться свинцовой тяжестью, боль приливала словно с каждым толчком крови, но вместе с тем приходила и трезвость восприятия. Теперь ясность в сознании наступила удивительная, и он снова воспринимал реальность нормально, осознавал, где и почему находился, а главное, то положение, в котором они оказались. У них была на руках ещё одна жертва, приехавший накануне ночью оперный певец, которого убили прямо у них в гостиной. Что это? Знак протеста? Заявление о том, что сердцедёр придет теперь по их души? В конце концов, тот странный делирий, в который Деррен впал, тоже говорил в пользу последней версии. Только вот почему он в него впал, что случилось? Он ничего утром не ел и не пил, он проснулся уже сразу таким. Газ? Что-то, что впитывалось через кожу? И почему тогда боль помогала вернуть рассудок? Но вот что-что, а перелом был, пожалуй, лучшим решением - стоило попытаться шевельнуть пальцем, и боль отзывалась снова, приливая острее. Деррена вырвало из задумчивости осторожное прикосновение Марка - тот потряс его за плечо, спрашивая, как он, в порядке? - Ага, - кивнул он, ещё не до конца вернувшись в реальность. - Лучше не бывает. Марк не удержался и фыркнул, хотя губы у него были всё ещё бледными, словно он не до конца пришёл в себя. Потом заговорил серьёзнее: - Прости, видит бог, я хотел тебе оставить порез, он бы ныл очень долго, даже небольшой, и мне бы не пришлось… - он оборвал себя. - Но я понял, что не могу просто так взять и воткнуть в кого-то нож. - Ты молодец, - заверил его Деррен, затем аккуратно прикрыл дверь в кладовую и двинулся снова к центру просторной гостиной, чтобы теперь уже совершенно трезвым взглядом осмотреть тело. Но ничего принципиально нового он так и не заметил; впрочем, это-то для сердцедёра было характерно - никаких улик, ничего. Но всё-таки, как убийца попал наверх? Да так, что разбил огромное окно и застал Зингера врасплох. Ему еще и спуститься как-то надо было - потолок в гостиной был высокий, так просто не спрыгнешь, как минимум рискуешь подвернуть лодыжку, а то и похуже. - Что будем делать? - тихо спросил Марк. - Надо, наверное, вызывать констеблей, оформлять тело и протокол… Деррен отмахнулся. То есть, всё это было совершенно правильно, и Марк задавал верные вопросы, но что-то ему не давало покоя, какая-то идея, которую он упустил, какая-то деталь. А, вот что. Чердак. Сейчас Деррен всё ещё не мог вспомнить деталей своих походов на чердак, но одно мог сказать точно: после них тоже оставалось это странное, немного звенящее ощущение какой-то противоестественной пустоты в голове и какой-то неодолимой тяжести на сердце. Просто сегодня это было в разы сильнее, но ощущения спутать было невозможно. - Что тебе мерещилось в этих галлюцинациях? - вдруг спросил Марк, стоя рядом, но старательно отводя глаза. Точно. Деррен, в общем-то, мог понять, чем был вызыван такой вопрос. И ему очень не нравились ответы, которые приходили к нему теперь, когда его разум прояснился. Настолько упорно ему рисовались картины размеренной, безопасной, приемлемой жизни, в которой он был женат, и его сердечная привязанность никем не осуждалась, где в его картине мира даже толком не было Марка, этой бередящей душу занозы, успевшей удивительно глубоко засесть под кожей, настолько упорно, что становилось даже тревожно. Это так выглядели его настоящие мечты? Или нет? Деррен помнил свои ненастоящие, мягко откорректированные мысли, но ещё он ясно вспоминал то, как отчаянно его одурманенный разум всё равно цеплялся за эти светлые, ясные, полупрозрачные глаза напротив, за что-то, в его сознании намертво связанное с Марком. За это, а не за смутный образ Мэй. Но ничего из этого Деррен, конечно, не сказал. - Не помню точно, - сказал он вместо этого. - Я был не в себе, - и поспешно отвернулся к окну, чтобы не видеть его выражения лица. Но кое-что моментально действительно привлекло внимание, и он принялся напряжённо вглядываться в раскинувшиеся внизу улицы. Они были совершенно пустынны, хотя Деррен привык, что в такой час всегда было достаточно оживленно. Сегодня же не было одной живой души этим странным утром. Вскоре, правда, Деррен понял, что ошибся - на улице показалась женщина, бедно одетая и забывшая, кажется, даже накинуть тёплый платок себе на плечи. Она в одиночестве вальсировала по улице с воображаемым кавалером и то и дело принималась заливисто смеяться. - Марк, - коротко позвал Деррен. - Посмотри. Марк протиснулся мимо него к окну и с недоумением поглядел на улицу. Потом сделал знак Деррену немного отступить и, повозившись со старыми щеколдами, распахнул на себя оконные створки. Смех стало слышно куда лучше. Женщина напевала себе под нос, пока тихо кружилась, и Марк, стоя рядом с ним, вдруг вздрогнул, подался вперёд, почти вывешиваясь из окна. - Тетя Клэр! - крикнул он, плюнув на секретность и собственное молчание в целях конспирации. - Тетя Клэр! Женщина не обратила на него никакого внимания и продолжила вальсировать через заметённую снегом улицу. Марк проводил её взглядом и обеспокоенно сказал: - С ней то же самое, у неё такое же выражение лица было, как у тебя утром, - Марк споткнулся, моментально поправился: - Как у вас. Деррен мысленно застонал - приехали, молодец, здорово проигнорировал его вопрос, получи теперь дистанцию обратно. - Брось выкать, - устало вздохнул он и прямо посмотрел на Марка. - Лучше вот что скажи: ты что, смог разглядеть её выражение лица отсюда? Марк ухмыльнулся: - Скажем так, умение уворачиваться от лишней бумажной работы изрядно пощадило моё зрение, - но затем он резко посерьезнел. - Пожалуйста, три минуты - я оденусь и надо срочно идти проверять, скольких ещё человек накрыло этой волной. Деррен кивнул, соглашаясь. Можно, конечно, было пойти одному, но он представлял себе, как его потом отчитает Марк, невзирая на разницу в положении и в возрасте за то, что Деррен, которому, возможно, грозила очень скорая гибель, отправился на улицы один. С Марка станется - это Деррен мог представить легко. Марк и на ты-то перешёл в экстренной ситуации так быстро и гладко, что Деррен даже не заметил. Хотя нет, первый раз, кажется, тот забыл о своей неизменной вежливости накануне вечером, когда сидел уже совсем сонный и привычка приглядывать за своим поведением дала сбой из-за этого. И теперь, когда Марк снова закрылся и возвел обратно половину своих защитных стен, от его выканья противно ныло в груди. Если же возвратиться к делу, то, как показывал их новый опыт, даже собственная гостиная больше не была безопасным местом. Зато Марк оставался в здравом уме. Почему, кстати? Был ли сейчас целый квартал в изменённом состоянии сознания? Марк вернулся невероятно быстро, даже быстрее, чем обещал - и Деррен неожиданно понял, что одет тот был не в привычные платья, а в штаны и какую-то рубашку с жилетом поверх, волосы, в отличие от обычного его маскарада, не были красиво уложены, а собраны в самый обычный хвост, просто чтобы не мешались. Интересно, вот так Марк обычно и ходил? Парень как парень, тоже, в общем-то, ничего такого не скажешь и про Внешнее кольцо не подумаешь. Слава богу, сейчас было не до того, необходимо срочно было прояснить ситуацию с жителями. Марк же, уже натягивая теплое зимнее пальто, пояснил сам, на всякий случай: - Если весь город одурманен, наверное, им будет не до моей подлинной личности, верно? По крайней мере, я так подумал. - Да, разумно. Идём. В башню они вернулись только минут через сорок, хотя изначально планировали разве что постучаться в дом соседей; в итоге же они обошли добрых полквартала - и везде видели одно и то же. Если им и открывали, хозяева дома смотрели на них совершенно пустыми, блаженными глазами, не знавшими тревог и печалей, и в большинстве случаев даже не узнавали, принимали за кого-то другого. С теми из них, с кем они пытались поговорить, быстро становилось ясно, что мерещилось каждому своё. Кому-то, что он жил в роскоши и достатке, и вокруг вились десятки слуг, упреждая каждый каприз, и не нужно было больше постоянно трудиться самим; кто-то считал, что живет в иной стране или занимается другой профессией. Одна девочка, напрочь лишённая музыкального слуха, самозабвенно пела и раскланивалась перед невидимыми зрителями. Каждому виделось то, о чём он мог только мечтать, это стало очевидным достаточно быстро, и Марк только подтвердил - многих из этих людей он знал и представлял, чем они жили и во что верили. Смотреть на целые семьи, зачастую собравшиеся вместе в гостиных, где каждый грезил о своём поодиночке, было невыносимо тяжело. Люди были в шаге друг от друга и не могли друг до друга дотянуться и докричаться, только бродили привидениями, каждый внутри своей идеальной жизни, действительно герметичной, как бутылка. Они с Марком, наверное, выглядели бы так же, если бы Марк попал под воздействие. По итогам своего обхода они сошлись на том, что, кажется, одурманено оказалось как минимум несколько кварталов, если не весь городок - в конце концов, Зоннштаттен был совсем крохотным по сравнению с махиной Столицы, что мог пострадать и целиком. И вряд ли сердцедёр собирался убить всех. Тогда что это было? Ошибка? Желание обезвредить весь город, чтобы спокойно совершить что-то по-настоящему ужасное?.. - Я вот что думаю, - задумчиво сказал Марк уже когда они поднялись в башню, явно размышляя на ту же тему. - Наверное, раз он может оказывать такое массовое действие, он его и оказывал в районе мест преступления. Не просто чтобы выманить жертву и обеспечить её молчание, там ведь и свидетеля нет ни одного. Это попросту невозможно иначе, кто-то бы что-то вспомнил. - Хорошая мысль, - признал Деррен и замер на пороге гостиной. По идее, сейчас им предстоял напряженный мозговой штурм - в конце концов, как минимум, надо было решить, что именно делать дальше, как попытаться обезопасить как можно большее количество народа, добраться до сути происходящего, потому что теперь, при таком массовом делирии они были явно близки к ответам как никогда до этого. И да, еще надо было поразмыслить о чердаке и о том, почему Марк единственный сегодня остался в сознании. Но только сейчас Деррен с какой-то отупелой усталостью и обречённостью вспомнил, что в гостиной у них был ещё один труп, с которым они и поделать-то сейчас ничего не могли. Жизнь города встала, да и не до этого сейчас было, как бы чудовищно такая циничная позиция не выглядела. Но это было правдой: господину Зингеру никто из них помочь уже явно больше не мог, зато оставалось очень, очень много людей, которым срочно был нужен их трезвый рассудок. В итоге они обосновались на кухне, которая была хоть в какой-то степени отгорожена от гостиной, и Марк, раскрасневшийся - жар у него явно не спадал, и прогулка на улицу как бы только не сделала хуже - непослушными руками зачем-то поставил чайник. Деррен только тогда вспомнил, что не ел со вчерашнего, кажется, раннего вечера, но теперь давно уже было не до этого. Тихонько свистевший на огне чайник неожиданно помогал вернуть хоть крупицу былого душевного равновесия. Обыденностью и простотой самого этого зрелища, пожалуй что. Марк сбросил пальто, подумал, расстегнул и верхние пуговицы на рубашке, принялся обмахиваться какой-то из папок, забытых на столе. Глаза у него блестели так лихорадочно, что Деррен даже встревожился и, перегнувшись через стол, коснулся тыльной стороной ладони его лба. Впрочем, так ничего не было понятно - лоб, кажется, был горячим, но кожа всё еще была холодной с улицы, и это чувствовалось как-то чуть ли не одновременно, спутывая ощущения. - Тебе есть, чем лечиться? Марк задумался, потом встал, пошарил по ящикам и шкафчикам и, поколебавшись, растворил в воде какой-то порошок, просто поболтав стакан - ложку ему искать явно не хотелось. Выпил, поморщился, посмотрел на Деррена с неожиданной благодарностью - видимо, за заботу. Ну, какую-никакую. - Дрянь жуткая, - сознался Марк. - Но нас с Мэй всё детство ставила на ноги за считанные дни. - Хорошо. А теперь скажи мне вот что. Почему только ты сегодня проснулся нормальным? Чем ты отличаешься? Заметив странное выражение лица Марка, Деррен поспешил добавить на всякий случай: - Ничего плохого не имею в виду. Просто ты лучше знаешь, что ты вчера вечером или ночью мог сделать особенного, что повлияло бы на твою устойчивость к этим… не знаю, к этому. Марк послушно задумался, барабаня пальцами по столу. - Понятия не имею, - сознался он. - Может то, что я заболел? То есть, по принципу боли, как у тебя? Возможно, конечно, но объяснение казалось каким-то… недостаточным, что ли. - Ладно, чёрт с ним. Давай ещё раз, по пунктам, что мы знаем по итогам последних суток? Марк задумался на секунду, прежде чем начать: - Каждая следующая жертва была убита чуть дальше, словно он набирался сил. - А потом случилась эта ночь, и убийство прямо здесь, снова в эпицентре. И весь город сошёл с ума, - кивнул Деррен. Марк посмотрел на него по-настоящему испуганно: - Сейчас это прозвучало так, будто он, наконец, набрался сил для своего какого-то конечного замысла. Деррен не мог не согласится, он тоже уже про это думал. - А с Зингером что? Почему именно его? Потому что сердцедёр знает, что я веду дело, и решил убить прямо под носом? - спросил Деррен скорее самого себя, чем всерьез обращаясь Марку. - Может, он был особенный? - с сомнением спросил тот. - Может, он не был случайной жертвой? - Мы же не знаем ничего про него, - отмахнулся он. - Только самое общее. Приехал ночью, о приезде знала каждая собака в городе. Певец знаменитый. Но кроме того, что он поёт, как соловей, мы и не знаем ничего. Глаза у Марка стали такие, словно он увидел призрака прямо перед собой - или чью-нибудь отрубленную голову на столе. Но говорить не спешил, только беззвучно шевелил губами, словно что-то проверял, просчитывал, и с каждой секундой лицо его становилось всё более растерянным. Деррен его не торопил, зная, как важно было не спугнуть чужое озарение, даже если в результате это всё окажется ерундой. Наконец, тот сфокусировал взгляд на нём, но делиться открытием всё так же не спешил - сомневался, кажется. - Давай, излагай. - Ну, - Марк замялся. - На самом деле, оно вроде как сошлось, но результат… Странный. - Брось это всё, выкладывай, сейчас всё что угодно сгодится. - Вспомни, что инспектор написал. “Как ангелы”. Мы решили, что это про церковь, но, Деррен, это же про голос. Ангелы сладкоголосы, говорят же даже - поёт, словно ангел. Деррен замер, чувствуя, будто оказался вдруг на самом краю пропасти, только падать в неё было не страшно, а захватывающе сладко, потому что в конце полёта перед ним должна была обнажиться истина. Он щёлкнул пальцами. - Отец Лестер руководил хором. - И пел в нём, - подсказал Марк, - у него был чудесный голос. - Лисбет при мне напевала что-то, заслушаешься просто. И инспектор сам ведь собирался петь - или учить других. А Кэти? Марк на секунду задумался, затем кивнул: - Да, она в детстве то и дело пела себе под нос, да и уже когда в пекарне работала. А первая девушка? - В хоре пела, - подтвердил Деррен. - И тогда, - медленно добавил он, - оперный певец действительно становится главной, особенной жертвой. Только вот что нам это дает? Марк не ответил - он смотрел куда-то словно сквозь Деррена, потом с трудом проговорил, словно и не слышал вопроса: - Мэй. Мэй пела, как ангел. У Деррена тоскливо заныло в груди. Вот почему она была первой, видимо - она была рядом и подходила убийце под его странный критерий. - А ты? Ты поешь? Марк даже фыркнул от неожиданности. - Слышал бы ты, больше бы потом не спрашивал. Последний раз я пел лет в пять, тогда моё полное неумение попадать в ноты ещё казалось милым. Ты? - Да даже в голову не приходило, - пожал плечами он. - Ни склонностей, ни желания. Возможно, именно это спасло наши шкуры - мы ему не интересны получаемся. Марк кивнул. - Только кто будет убивать из-за голоса? - Кто-то, кто его потерял? - предложил он первое, что пришло в голову. - Но вообще, конечно, убивать за красоту голоса - звучит почти как настоящее безумие, вряд ли бы у него хватило трезвого рассудка на то, чтобы с такой тщательностью всё проворачивать. - И как он околдовывал своих жертв? Газ? Что-то ещё? - Марк словно задавал его собственные вопросы. Околдовывал… Деррен уцепился за это слово, проскользнувшее случайно. Что у них там выходило с магическим фоном?.. Нет, всё-таки, с ним было непонятно, эта версия оставалась на крайний случай. Деррен чувствовал себя крайне паршиво - у них на руках теперь было вдруг очень много всего, механизм, вдруг щёлкнувший и собравшийся воедино, только вот что, чёрт возьми, это всё значило на выходе? - Кто-то, убивающий поющих людей, - подытожил он ещё раз, словно надеясь, что проговаривание вслух заставит его обратить внимание на лес за деревьями. - Кто-то, одурманивающий своих жертв настолько, что они сами идут навстречу своей смерти. И он забирает их сердца. Почему сердца? И сегодня он оказывается в силах одурманить целый город, не разбирая, кто обладает музыкальными способностями, кто нет. Значит, это что-то, что распространяется массово. Как? Вода? Еда? Газ, опять же? Магическое воздействие такой силы, мне кажется, в эти дни уже принципиально невозможно. Ещё варианты? Марк вновь принялся барабанить пальцами по столу, видно было, что он тоже отчаянно застревал в объемах новой информации, которую не удавалось проанализировать конструктивно - так, чтобы получить ответы на вопросы как и кто. - Может, он отравил воду в озере? Деррен замер, прикидывая варианты. - А водоснабжение у вас оттуда? Марк кивнул, потом, правда, помрачнел: - Нет, всё-таки вряд ли, озеро огромное, отравить такой объем? Да и у некоторых из тех, у кого мы сегодня были, водопровода нет толком, они за водой сами ходят. И вряд ли все они набирали её вчера. Версия была хорошая, очень. Лисбет набирала в ту ночь воду, и потом была убита, а её семья ничего не услышала. Только чем-то ему эта версия не нравилась. Что-то его смущало, что-то, о чём он забыл. Забыл! - Чердак, - выдохнул Деррен. - Ты был на своём чердаке? - Марк неуверенно кивнул, и Деррен даже прищёлкнул пальцами. - И не помнишь ничерта наверняка из своего похода, верно? - Нормально там всё было, - нахмурился Марк. - Я туда первым делом ходил, как приехал, Мэй же там наверняка… - он не стал заканчивать это предложение. - Да? И как? Как чердак выглядел? - Нормально, - Марк хмурился, всё ещё не понимая, в чём было дело. - Как обычно. - И голуби на месте? - Да, - неуверенно ответил Марк. - И ты ходил их кормить? Хоть раз? Марк смотрел теперь по-настоящему растерянно. - Нет, - наконец ошеломлённо сообщил он. - Я ни разу не вспоминал. Но был в полной уверенности, что голуби в порядке. А я страшно люблю с ними возиться, я когда приезжаю, каждый день там часами обычно пропадаю. Он посмотрел вопросительно на Деррена, и Деррен ободряюще потрепал его по предплечью. - Добро пожаловать в мой мир, где творится чертовщина, а ты и не замечаешь. Я дважды пытался попасть на чердак. Первый раз, когда закрывал везде окна во время метели. Поднялся туда, и понял, что стою как дурак, глядя на дверь - в полной уверенности, что уже был там. И только на следующий день сообразил, что быть я там был, а как чердак выглядит - ни малейшего представления. А ещё я пошел туда вчера. И явно как минимум дважды побывал внутри - и не помнил об этом. - Тогда как ты знаешь, что был там? - Я оставлял себе сообщения, - ухмыльнулся он. - На руках, потом на двери. Видимо, в те моменты, когда я там был, я понимал, что происходит - и знал, что надо себя предупредить, но стоило выйти за дверь - и я снова не имел ни малейшего представления. А потом меня просто вырубило, словно я страшно устал. Марк давно уже перестал даже барабанить пальцами по столу, только смотрел на него озадаченно. - Хочешь сказать, источник всего странного, что творится - у нас над головой, на нашем чердаке? - Не исключено. Я собирался туда сходить сегодня, взяв с собой пару человек, чтобы кто-то оставался снаружи и страховал. Но с самого утра, знаешь ли, было несколько не до того. - Мэй, - ещё раз повторил Марк. - Она отправляла мне письмо, когда исчезла. Из голубятни. - Она может быть всё ещё там, - кивнул Деррен и продолжил осторожно. - Но она может быть… - Сам понимаю, - резко оборвал его Марк, не давая договорить. - Не маленький. Только всё равно не говори так. Марк попытался взъерошить собственные собранные волосы, но в итоге только случайно растрепал отдельные пряди. - Как, как он делает это? Всё-таки вода? Магия? Водой происходящее вокруг чердака не объяснить. А вот эпицентром магии вполне. - Зачем кому-то, кто ещё способен к магии, сердца поющих людей? Марк аж вздрогнул, вскинул на него глаза, попросил хрипло: - Повтори. Хотя нет, я и сам слышал. Если дело в магии, то вспомни, всегда же считалось, что сердце - источник человеческой силы, и если его использовать в ритуалах, можно её заполучить себе. Ну, в сказках всегда было так. Некоторые злодеи их чуть ли не ели, тоже, чтобы получить силу. И карта выглядит так, будто он и правда набирался сил. Деррен слушал скептически, но какая-то часть внутри него кричала: это оно, это просто обязано оказаться тем самым. Поэтому он и не мог так долго найти ответы - он и не пытался думать в этой плоскости, он попросту не умел расследовать дела, связанные с магией, он много знал только про человеческую жестокость и безумие, такие обыденные и такие пробирающие до костей. - Тогда кто это? Почему он выбрал чёртов чердак своей базой, чердак чужого дома, у него что, своего нет? Почему ему были нужны не абстрактные силы, а именно людей, певших лучше всех в Зоннштаттене? Да и всё равно, как он, чёрт возьми, забирался на все эти верхотуры? На галереи, на чердак, к нам на крышу? Летает он, что ли? Он чувствовал, что сходит с ума от распиравших его вопросов. Ещё и чёртов мизинец давно распух и ныл так, что порой становилось сложно думать от боли. Зато он хотя бы мог думать. А Марк, напротив, вдруг замер на его последних словах. - Деррен, - мягко позвал он, привлекая внимание. - Ты сам только что всё сказал. Деррен, это не человек. Это существо. Сирена. Считается вроде, что они ещё могли где-то остаться. Деррен ничего не ответил. А что он мог сказать? Это звучало, как форменное безумие из уст человека, слишком хотевшего верить в сказки в детстве. С другой стороны, в городе именно безумие и царило. Словно их всех околдовали чудовищным разрушительным пением. И вот ещё что. - Ты спишь в берушах! - Деррен даже прищёлкнул пальцами здоровой руки. - Вот оно. Вот почему ты проснулся нормальным. Факт ложился в общую картину как родной. Только теперь по всему выходило, что они сидели в городе, одурманенном набравшейся на крови сил сиреной, и она жила прямо на их чердаке. И делать что-то с этим предстояло им самим - больше попросту было некому.