***
— Терпи, терпи, Катиш. Не смей тратить энергию даже на крик. Ты пустой, резервы твоей магии не разработаны. Я хриплю ему свои вопросы, но он не понимает меня. Лишь твердит одно и то же. — Сомкни руки и сожми их. Я буду вливать в тебя свой резерв. Проклятый демон высосал тебя насухо. Вот теперь я понял, почему шея и спина одеревенели. Именно так мы себя и чувствовали на первых уроках магии. В самой аудитории, где шел урок, стоял прямо в центре зала родник. Над ним был пар. Но воды в нем не было. И когда мы прочитали посвящение и дали кучу клятв о том, что не причиним никому вреда по своей воле кроме защиты, были опустошенны почти насухо. Именно так я и чувствовал себя тогда, но сейчас боль обострилась так, что казалось, что пустота во мне в районе шеи и спины скребёт меня изнутри. Словно гвоздем царапало и скребло. С каждым ударом гвоздя темнота лишь сгущались. Голос ведьмака был уже и не слышен от этого ужасного звука. Неожиданно совсем рядом громкий шепот: — Я оставляю тебе жизнь, потому что она принадлежит только мне. Я рычу, захлебываясь, в ответ: — Врешь, моя жизнь принадлежит только мне. — я знаю, кому принадлежит этот голос, и от того обидно, что чувствую, как он прав. — Сейчас я сожму твоё сердце, и ты попросишь меня о пощаде. Сердце замирает в тисках ЕГО магии, и я слышу далеко-далеко, как ругается Годин. — Борись!!! Борись за свою жизнь!!! Мы найдем способ, как отобрать твою жизнь из лап Владыки демонов, Катиш!!! Соглашайся во всем с ним… Но гордыня и ужас сковали меня, тиски начали сжиматься, и я заорал от боли так, что оглох сразу и потерял сознание. Очнулся всё в той же темноте. Тихий шепот, казалось, успокаивал и даже волновался за меня. — Просто скажи мне, что ты будешь моим. Просто скажи мне, что я твой хозяин… Всё тело словно вспыхнуло, и голос ведьмака прошипел кому-то: — Он только мой, тебе его не забрать. Он обещан мне с рождения!!! Тебе не наложить на него своего вета. Шепот во мне начал усиливаться. — Скажи, я твой хозяин, скажи, я в твоей власти, хозяин!!! Скажи же так. Отберу твою никчемную душу, и будешь у меня всю жизнь рабом!!! — голос сорвался и оборвался в тишине. А мне вдруг в лицо холонуло чем-то мягким, и властный голос Година процедил громко: — А ну глаза открой! Открываю глаза и мотаю головой. Он бьёт меня веником по телу и лицу. — Ты в баньке, об этой баньке мечтают короли и императоры. Она лечит от любого недуга! Так что садись, и я сделаю тебя живым существом. Жить точно будешь. Слезы от солёного пота разъедать начали глаза, и я, с трудом подняв руку, так и не донес её до лица. Ведьмак, мрачно посмотрев на меня, процедил: — Здорово тебе досталось от Владыки демонов. Ну, хоть живой остался. И на том спасибо. Катиш, давай так, пока без вопросов. Я тебе сам всё расскажу, а пока давай помою, и ты пожуешь кое-какие травки во время мытья. Казалось, он вытряхивает и выбивает из меня душу этими вениками из разных трав и веток. Все тело нестерпимо зудело и гудело. В рот сунули несколько травинок, и ведьмак выдохнул: — Ещё немного, жуй и побыстрее. Кое-как ворочая челюстями, смог добиться в пересохшем рту вязкой слюны, и дело пошло на лад. Очнулся уже в кровати под тяжёлым одеялом. Меня бил сильный озноб, так что зубы выбивали дробь похлеще, чем дятлы в лесу. Ведьмак сидел тут же, рядом, с осунувшимся лицом. Едва я открыл глаза, как он вздрогнул и посмотрел на меня. — Катиш, знобит? Я кивнул, и Годин скрипнул зубами. — Этого я боялся больше всего. Крепко тебя держит Владыка. Сейчас я согрею тебя. — он быстро разделся и лег ко мне под одеяло. Я замер, не веря в то, что происходит сейчас. Красивый огромный мужчина обнял меня за плечи, подтащив к себе поближе, и я сразу почувствовал живительное тепло его голого тела. — Катиш, демон почему-то не отцепляет от тебя своего следа. Это моя вина изначально. Когда я попросил своего слугу-демона ударить тебя внезапно, и у него это получилось, их Владыка, словно ждал этого, чтобы оставить на тебе свою метку. Когда ты делал круги вокруг замка, на тебя нападал именно Владыка и, добившись своего, сделал свой последний удар, чтобы оставить всего лишь на тебе свой след. Я прохрипел не своим голосом: — Я почуял неладное, когда бежал эти… круги. Почувствовал, как моего лица коснулись на миг. Годин перебил меня: — Надеюсь, ты потом не огонь вызвал? Иначе на тебе лик Каруна. Помнишь это проклятие? — Именно огонь почему-то и вызвал, ничего тогда в голову и не пришло больше. Ведьмак скрипнул зубами и спросил неохотно: — Ты сам-то готов к тому, что я сейчас сделаю? И знаешь последствия, если я этого не сделаю? Я обреченно опускаю голову и цитирую: — Каруна лик, ведомый ими, морозом сковывает сеть вен. Лишь семя мужчины, познавшего смерть Ины Способно отогнать смерть… Ведьмак накрыл мой рот рукой и шепотом добавил: — Способно отогнать лишь смерть изнутри, Катиш, снаружи тебе уже ничто не угрожает. Ты не ослеп и не оглох. Но мы справились с проклятием лишь наполовину. Теперь осталось немного. Ты готов? А я, ни разу не познавший ни мужчину, ни женщину, вздохнув, ответил: — Спасибо вам… тебе, Годин. Он, чуть сжав мои плечи, прошептал вновь: — Подмогни чуток только, ложись набок. Я осторожно, и мазь вон хорошая. — он показал мне на небольшой столик у кровати. И впрямь там стояла баночка с заживляющей мазью. Её узнать мог только человек с задатками магии. При переходе на магический взгляд она светилась розовым. Светилась так, что глаза резало с непривычки. Он, повернув меня к себе спиной, видимо, условно попросил моей помощи, я-то лежал как чурбан, не в силах ни пошевелиться, ни даже руки поднять не мог. Но я знал, как работает проклятие Каруна. И чувствовал предвестники этого проклятия. Но как такой могущественный колдун помнит то полудетское четверостишие. Говорят, когда узнали, как лечить то проклятие, то колдун просто выжил из ума и написал его на столе кровью из пальца, и так и умер, поставив жирную точку в конце. Так тот палец так и прирос к столу. А когда народ пришел к тому колдуну, то увидел его голый скелет на скамье. А кость пальца так и торчала в столе, непонятно на чем и держалась. Его смерть расследовали все маги и ведьмаки тогда, но так и не поняли, что его убило. Спину обдало морозом, и я, зашипев, пробормотал: — Побыстрее бы. Кожи уже не чувствую на спине. Годин, что-то быстро сказав, чуть толкнулся в меня пальцами, и я нервно хотел было отпрянуть от неприятного ощущения в заду, но сил не было. — Прости, Катиш, заранее прости. Боль ожгла так, что слезы брызнули из глаз помимо моей воли. Он вновь толкнулся, было ощущение, что в меня пихают огромную дубину. Да что ж за член-то у него!!! Но жар начал распространяться по телу сначала медленно, затем чуть быстрее, и вскоре Годин, что-то прошептав, уткнул меня лицом в подушку, перевернул животом на кровать и, чуть приподняв мои бедра, стал грубо входить в меня, вбиваясь со всей силы, с чмокающими шлепками меж наших тел. Жар потек в поясницу и там, замерев, остановился, будто нерешительно, наощупь проверяя чуть выше поясницы. И огненной лавой потек и в спину. Меня выгнуло болью, и кости будто стало расплавлять, делая моё тело непослушным, но внезапно обретшим силы и чувствительность. Да такой, что я закричал от страха перед неизвестным. Впервые, наверное, в своей короткой жизни. — Ну, ну, ну не боись, я с тобой. — Годин лег на меня полностью, взмокший и такой горячий. Он что-то говорил мне совсем рядом с ухом, почти прикасаясь к нему губами. Но я не слышал его, в ушах стоял шум крови, что побежала по моему телу. Кровь, казалось, забурлила во мне как речка, и все тело наконец-то ожило. Ведьмак замер, и я почувствовал в себе его пульсирующий член. Он кончал долго, волнующе постанывая мне в ухо, и я признался сам себе, что мне понравилось это лечение. Но повторить с ним, наверное, никогда не решусь. Вот теперь отстраненно погружаясь в оздоровительный сон, услышал тихий вздох Година и шепот его, казалось, больше для самого себя: — Зря я понадеялся на свои силы, мальчик. Против тебя мне не выстоять. Не поняв о чем он сказал, так и забылся сном.***
Очнулся от громкого пения птиц у окна и, нерешительно открыв глаза, охнул от праздничного состояния леса, что было за окном. А ведь я осенью пришел к колдуну, а сейчас зима была в полном праве. Это ж сколько времени я болел? Сколько он ухаживал-то за мной. Стало стыдно и обидно за то, что натворил Владыка демонов со мной. Ну, конечно, я не собирался себя жалеть, и тому подобное, но ночь, что я провел с Годином, покрывала краской стыда всё мое лицо. И как теперь мне ему в лицо смотреть, в глаза? Ладно, буду избегать. Подняв руку, потрогал лицо и ухмыльнулся, лицо было гладко выбрито, щетина ещё не успела пробиться, значит, он недавно ушел от меня, и тело вдруг томительно отозвалось на воспоминании о том, как он вколачивался в мое тело, смакуя каждый миг моего воспоминания. Одернул себя и, откинув одеяло, попытался сесть, и тело не подвело! Радостно оперся о кровать, рывком приподнимая свое тело, и оно радостно отозвалось, услужливо подсказывая мне о том, что силы есть, и можно двигаться дальше. Воздев себя на ноги полностью, сделал два шага и замер, прислушиваясь к своему телу. Посмотрев на ноги, только сейчас осознал, что стою голый. Зарделся сразу, едва дверь отворилась, и в проеме двери застыл, как памятник, ведьмак во всем своем красивом величии и могуществе. От него пахло кровью и чем-то ещё, спросить его об этом хотелось до зубовного скрежета, но я сдержался. — Что, не лежится? — он насмешливо вздернул бровь — Я не… простите… но не могу я лежать. Я и так как иждивенец или бобыль какой. — я нервно передернул плечом по детской привычке и махнул рукой, обрывая себя сам. Он кивнул нехотя. — И то правда, ты ведь не инвалид, и проклятие отпустило… кажется. Я с опаской глянул на него и тотчас торопливо добавил: — Меня не морозит, всё хорошо… Он, странно посмотрев на меня, вновь кивнул и махнул ладонью на стул. Я проследил взглядом за его рукой и тотчас вновь покраснел. Там лежала стопка одежды. — Прикройся покамест, и пойдём, перекусим. Там же под дубом и перекусим. А затем продолжим обучение. Разместившись на той же скамье, я нервно огляделся и тотчас запечатал контуры защиты над собой и вокруг себя. Колдун лишь проследил за контуром и, тронув его пальцем, уважительно крякнул, как старик. — Молодец, вижу, укрепляешься уже лучше и не привлекаешь к себе внимание. А личину первую кто учил делать? Я, подобравшись весь и избегая глядеть ему в глаза, хрипло ответил: — Сам, по книгам вычитал, как правильно делать, и на первом курсе ещё показал перед группой. Тот уважительно кивнул. — Отрадно, что смог. И не попортил никого перед этим? Непонятливо на него посмотрев, переспросил: — Попортил? Это как? Тот, улыбнувшись или оскалившись, непонятно было чего больше, быстро вразумил меня: — Ну, переспал с кем? Лишил девственности? Я, тотчас зардевшись, помотал головой. — Да нет, вы… ты что. Нет, конечно. Я ни разу… хотя, конечно… — я замолчал, но колдун вдруг громовым голосом переспросил: — Хотя что?! Конкретнее, с кем и когда?! Нерешительно посмотрев на него, ответил, горя от стыда: — Ну, одна хотела очень, мы целовались, но я не решился дальше. Ей ведь замуж потом выходить, а она порченная будет мной. Нехорошо это. А я сам жениться-то не готов был. Хоть отец и не против был, но он мне потом об этом сказал. Может я бы тогда и посмелее был. Колдун отвернулся, сжав кружку с вином и прихлебывая по чуть-чуть. — А кто она? Ты любил её? Я пожал плечами, колдун, не слыша моего ответа, повернул ко мне лицо, и я вновь пожал плечами. — Не любил я её. Хоть и хотел попробовать, но негоже портить просто по своему желанию. Она ведь живой человек. Я… Но колдун, вскинув ладонь, заставил оборвать конец моего предложения и сказал властно: — Ты сейчас баньку помой и затопи, а пока она топится, садись за изучение языков демонов. Что будет непонятно, скажешь мне, когда приду. Я, деловито кивнув, спросил: — А ко скольки готовить баньку? Он, неопределенно пожав плечами, процедил: — Да к ночи, может, и управлюсь. Баюн-траву буду собирать на тайной тропе. Я там её посадил лет двадцать назад. Бабки всё пытались украсть её у меня. Но я раньше её собираю. Так что опять их с носом оставлю. — Моя помощь не будет нужна? Он пожимает плечами. — Да нет, вроде бы. Главное: встреть меня и в баню отведи. Помойся потом сам тоже. Я весь в пыльце буду. Тебе тоже достанется. Я киваю и киваю. Колдун, поставив кружку, медленно встает и поднимает с земли небольшой мешок. — Продуктов не беру, нельзя там есть. Так что, жди меня к ночи. Зверя там не бьют, я морил себя голодом специально, чтобы вернуться быстро домой. — и он, отвернувшись от меня, быстрым шагом пошел к калитке. Почему-то перекрестил его в спину, и Годин лишь рассмеялся, словно почуяв, что я сделал. — Кресты не оберегают, а привлекают несчастья, Катиш. Запомни это. Я так и замер с зависшей в воздухе рукой. Как он увидел, что я сделал? У него что, глаза на затылке? Ведьмак уже ушел, а я еле нашел баньку. Потом воду носил, да дрова колол. Огромный ворон сел неподалеку на дерево и хрипло что-то каркнул. Но я, не обратив внимания на него, внес последние расколотые полена и разжег огонь в небольшой печурке. Банька ни в какую не хотела разогреваться и даже через час. Словно впитывая в себя огонь и жар с дров на про запас. Вновь ворон каркнул над головой, а я продолжал носить дрова и кидать в топку этой ненасытной пасти печурки. Такая маленькая, а жрет, поди ж ты, как много. Так и присел, окатив себя холодной водой. Да чтоб тебя!!! Что и как сделать этой печке, чтобы она хоть начала согреваться, я не знал. И в отчаянии глядя, как солнце уходит в закат, вновь кинул почти полную охапку дров в жерло печки. Затем меня посетила странная мысль, и я, посмотрев на ворона задумчивым взглядом, нехотя спросил: — Перо в трубу кинул, нечисть? Ворон, вновь каркнув, взлетел и вновь сел на прежнее место. Так вот она живительная сила баньки?! Ворон отдает свою силу и потом летит умирать в приготовленное им же место? А так они выполняют своего рода чистку своего духа и тела. Это как очиститься при изгнании демона из человека. Так вот и ворон, что был рожден с нечистью внутри, так очищается перед смертью. Вот потому-то и плохо греет моя банька. Нечисть очень долго сгорает. Но у меня время ещё есть, и если всё так, как я подумал, то скоро банька нагреется и будет очень жаркой и живительной. Вот же повезло!!! Ну, вот и баня начала согреваться, но тихий стон нарушил тишину. Я встрепенулся и выскочил из баньки, проверяя калитку. Но, видимо, это был стон нечисти. Тревога всё же охватила меня за ведьмака, что ушел за редкой травой, и я нервно пошел в замок, закидав полную топку дров в печку. Там, в спальне, найдя книги в сундуке под кроватью, засел за изучение языков демонов, стараясь говорить сложные фразы не вслух, а про себя. И вновь словно что-то меня отвлекло спустя два часа, что-то не давало мне вновь вернуться к книге, написанной аккуратным почерком ведьмака. Нерешительно прошел к калитке и, выйдя из неё, снаружи оглядел всё и тотчас вошел обратно. Печь уже нагрела баньку, и даже дышать стало трудно от жары. Я вышел на свежий воздух и тряхнул головой от тяжести жара. Ворон каркнул как-то жалобно и в то же время торжественно, и я впервые в жизни увидел то, что описывали хроники Круга Магов Иномирян: почти мертвая тельце птица, сделав прощальный круг надо мной и замком за своё очищение, тяжело взмахивая крыльями, улетела прочь, на место своей смерти. Сорвался было проводить его, но вспомнил, что они могут и просто упасть в море. А море совсем рядом. Но посмотреть хотелось так, что взмок и без бани. Проводил его лишь взглядом и с сожалением оторвал взгляд от темной точки. А ведь этот ворон мог быть и колдуном. Все грехи, что взял на себя таким вот способом снять с себя перед смертью. Вытащил книгу поближе к баньке и, сев под пологом живой изгороди, вновь окунулся в изучение языков.***
На улице уже потемнело так, что пришлось зажечь фонарь. Увидев ещё один фонарь на калитке, тоже зажёг его, на всякий случай. Мало ли, Годину поможет чем. А язык был довольно трудный. Я так-то знал несколько языков, но человеческих. Отец исправно гонял меня к репетиторам, за что ему отдельное спасибо. Любой язык я мог выучит за месяц и говорить на нем заклинания через два. С нетерпением поглядываю на калитку, и вдруг сердце сжалось за ведьмака. Как он там? Походил по двору и, захлопнув книгу, не утерпел и кинулся к заветной тропинке. Я найду её быстро, он всяко знак оставил, на всякий случай. Не прошел и половины пути к лесу, как увидел знак на дереве. Этот знак я видел у нас в замке. Защитная руна, против ловушек. Она самая, рассмотрел её уже поближе и, кажется, даже услышал тихий стон вдали. Рванул что было мочи по тропе так, что ветер засвистел в ушах. Сколько бежал и не упомню. Остановился лишь перевести дух, пригнувшись для отдышки, и замер. Тропка огибала поляну, и вот на этой поляне, я словно замороженный смотрел, как огромный волк рвет кабана. Нет, я не из пугливых, но мощь и крупность волка просто поражала моё воображение. Таких крупных я ни разу не видел. И луна вышла полная, вся поляна словно засветилась. Волк-то не иначе, как колдовской. Он, на миг оторвавшись от туши кабана, взглянул на меня и резко, в два прыжка, очутился рядом со мной. Не ожидая такой скорости от зверя, отпрянул было, когда волк, обнюхав рядом со мной воздух, прорычал: — Домой… не удержусь я… скорее… Голос его я узнал. Трубный, с хрипотцой, ведьмак это мой. Попятился от него назад, кивая, а волк продолжал наступать на меня. Но отвернуться от него побоялся и, не видя, что сзади, споткнулся и шлёпнулся на землю. Громкий вздох нарушил нашу тишину. Толкнув меня в грудь лобастой головой, он убедился, что я так и лежу, не шелохнувшись. Даже дышать стал медленно, чтобы, значит, он успокоился, или я. Но ни то, ни другое не помогло. Одежда затрещала по швам. Я задергался под волком, чувствуя, как тело оголилось под волчьим напором, и зашептал защиту. Но руна, что была на этой тропке, не давала мне выставить защиту. А волк, прижав лапой мою грудь, посмотрел мне в глаза, и я бессильно разжал свои руки у него на шее. Разве ж я выдюжу против его силы. Только хотел сползти с тропы, как волк угрожающе зарычал мне в лицо, обнажив великолепные огромные клыки. Ну и пусть рвет. Авось, оживит, вон, в баньке своей. Но волк и не думал рвать меня. Его голова опустилась по моей груди ниже, и я, вздрогнув от горячего языка волка, почему-то согнул ноги в коленях и жалобно простонал, чувствуя, как язык волка облизывает и анус. — Годин, Годин, не тронь. Молю, не тронь, грешно это! — горячим шепотом увещеваю его, но ему все нипочем. Он разохотился облизывать мой напряженный член по всей длине. Стону от тягучего наслаждения, что словно ушатом окатило. А волк словно и не слышит моих стонов. Закричав, кончил так, что в глазах вся поляна озарилась белым светом. А волк начал ещё усерднее вылизывать мой анус и, нависнув надо мной, стал тереться о мой зад своим членом. С каким-то томлением в груди понял, что он хочет сделать, и рванул из-под него, плюнув, обернулся к нему спиной, может, успею с тропы-то… Но сильный удар в спину, и я, почти теряя сознание от удара о рядом растущее дерево, вздрагиваю всем телом от мощного толчка в меня. Боль заставила очнуться и упереться руками о землю. Волк вталкивался в меня долго, рыча и поскуливая надо мной. И когда вошёл полностью, замер. Я даже было подумал, что он передумает, но тот резко вышел почти весь и тотчас с силой вошёл в меня. Боль слилась с наслаждением, я, словно обезумев, зацарапал землю пальцами, пытаясь выползти из-под него. Крепкие зубы ухватили меня за плечо до крови, чуть не до кости. Охнув от новой боли, позволил ему вновь долбить своим огромным членом мой зад, и едва волк задрожал от нарастающего оргазма, нашел в себе силы и со всей дури попытался лягнуть его ногой на себя. Но волк лишь переставил лапы и, шумно задышав, вдруг зарычал, и я заорал от боли. В меня, словно стали пропихивать кулак, нет, два кулака. Волк, странно дергаясь, проталкивал в меня что-то огромное на своём члене, пока я не потерял сознание от боли. Очнулся от тяжести на мне и, мгновенно все вспомнив, задергался под ним. Голос ведьмака, кажется, успокоил меня. — Не зли никогда моего зверя. И в цвет Баюна не выходи даже за калитку, найду и порву тебя от похоти. Я задушено просипел под уже голым Годином. — Так Баюн, чтобы спать людям… Хриплый смех ведьмака разозлил меня. — Так то людям, а я наполовину зверь. Как и ты. Чтобы не уснуть, я в зверя оборачиваюсь и так собираю цвет. Всё, пошли в баньку. Не дергайся, Катиш. Сам виноват. Раньше бы пришел — ничего не случилось бы. Я со стоном встал, оперевшись о дерево, от которого и потерял сознание. И на негнущихся ногах пошел к своим рваным штанам. Голос ведьмака сзади был полон сожаления. — Не хило тебя мой волк приложил. Прости, малец. Пойдём, отмоемся. Натянув то, что осталось от штанов, выкрикнул дерзко: — А никуда я не пойду с тобой. Живи, как и жил — без меня. Я сам определюсь в этой жизни. Ведьмак сухо оборонил: — Ну, ну, иди, иди давай. Сможешь найти тропку от меня — отпущу. Давай!!! — он с вызовом и злой улыбкой посмотрел на меня. Откуда и силы-то взялись, рванул от него, захлебываясь в слезах и боли в груди. От стыда лицо горело. Не хотелось видеть колдуна ни секунды. А ещё хотелось убить себя. Он меня как подстилку оттрахал. Ненавижу его!!! Куда бежал, не смотрел, но каждый раз упирался в калитку ведьмака. Снова и снова кидаюсь прочь от неё и вижу недалеко от себя могучего ведьмака. С силой давлю на голову ладонями, вспоминая все проклятия, перебираю их в памяти, отделяя одно от другого, и вдруг вспоминаю слова ведьмака «Оборачиваюсь в зверя… как и ты…» То есть, и я теперь полузверь? Сзади голос ведьмака шипит: — Чё застыл, банька ждёт!!! Давай уже домой. — он толкает меня в спину вроде бы не сильно. Но тело подбрасывает к калитке, и она приглашающе распахивается, да так быстро, что я, не успев затормозить, влетаю кубарем, и неведомая сила останавливает меня только у сеней бани. С ужасом вижу, как Годин, побледневший, смотрит куда-то вверх, и голос его, такой старческий, будто спрашивает: — Шарукан ныне умер, сегодня ночью. Приходил, очищения просил, спасибо, что уважил моего друга. За то не трону тебя в бане. Он сжал моё плечо и вновь с силой толкнул вперёд. — Подмогни мне на полку взлезть. Силы на тебя израсходовал. Сильный ты ведьмак будешь, Катиш. Очень сильный, почти вровень со мной. А уж года-то свои наберёшь, и вовсе сильнее меня. Он оперся о моё плечо и залез на полку. — Вон тот завари веник. Ага, в этой кадушке. Вот так. Ведьмак говорил и говорил в жаркой бане о своём, а я уже и не слушал его. Я видел, что он бездумно говорит, думая о чем-то своём. Видно, смерть его друга колдуна подломила его. Наступило молчание, и ведьмак сухо оборонил: — Попарь меня. Да посильнее. Не жалей меня, парень. Не заслужил я жалости. Никогда не смей жалеть меня. Давай в кипяток веник и… ох, вот так, дай повернусь спиной. По ногам, по ногам, да про задницу не забудь. Вспомни, что с тобой мой волк-то делал. Вспомни. Бей давай и второй веник бери. Не жадничай силы-то. Пот стекал ручьями по лицу и телу. Я со всей силы бил мочеными вениками по огромному телу колдуна. А ему словно все нипочем было. Он лишь постанывал счастливо, словно мне назло. Увидел, как порозовели его ягодицы, и к ужасу своему понял, как хочу в него. Даже тело свело судорогой. Ведьмак, мрачно глянув на меня, улыбнулся вдруг и внезапно сполз задом на полку пониже. — Чё смотришь, бери, пока даю. Вон мазь-то на приступочке возьми. И смажь себя и меня. Рука сама потянулась к баночке, и, взяв вязкой массы, растер её по всей длине своего немаленького члена и, раздвинув ягодицы, неумело тыкнулся меж них смазанными пальцами. Колдун хохотнул. — Чё, дороги не найдешь, так ты не торопись. Неуверенно впихнув в него пальцы, раздвинул их, и колдун зашипел. — Давай уж, входи в меня. Со стоном ввел в него лишь головку, и колдун, вдруг подавшись назад, буквально нанизался на меня всего целиком и застонал и сам. Ополоумев от доступности ведьмака, я сжал зубы и, прижав его поясницу к полке, устроился удобно для себя и с силой вошёл в него, вновь выходя почти целиком. Колдун по мной метался, горячечно шепча мое имя, а я, не останавливаясь, долбил его упругие ягодицы, царапая его спину. Тронув его каменный член ладонью, тотчас обхватил его, и колдун задушено просипел: — Не утерплю, кончай ты первый. Ох, твою ж… — он задергался подо мной, а я, кончив в него следом, так и замер на нем. Обмыв его тело и сам помывшись, лег на лавку, поддав ещё жару. Колдун, бодро сев, вдруг притянул меня к себе и, прижав мои руки к бокам, спросил тихо: — Зад болит? Я удивленно помотал головой, и ведьмак, довольно крякнув, приказал: — Вставай на четвереньки. Было, конечно, стыдно, но почему-то хотелось ему покориться, и я, перевернувшись на живот, встал в нужную позу. Колдун, удобно устроившись, облизал мой анус, и я застонал от непривычной ласки. Зад пульсировал, требуя вхождения, но колдун словно игрался со мной, вводя в меня всё дальше и дальше пальцы. Вдруг он тронул во мне какую-то точку, и я, выгнувшись всем телом, выпятил ему навстречу зад и простонал: — Хочуууу, чтоб… Тот, ещё раз облизав мой анус и обхватив мой член ладонью, резко вошёл в меня. Разом всё наслаждение прекратилось, но вот с третьего удара он вновь тронул там точку уже своим членом и, приняв правильный угол, стал долбить мой зад, что было мочи. И откуда силы только взял?! Наши тела издавали пошлые шлепки, но от этого хотелось лишь ещё пошлей и похотливее отдаться ему. Я вилял под ним задом, чтобы самому напороться на ту точку, что он трогал. Его ладонь порхала на моем члене, и вскоре, застонав, я кончил ему в руку, и он, тут же прикусив мне мочку уха, кончил в меня. Тяжело дыша, так и замерли. Он продолжал обнимать меня сзади за грудь. Я почему-то решил для себя, что приму его такого, ведь и мне тоже нравится это трахание между нами. И он даёт мне себя. Эх, была не была.***
Прошло два года — Катиш, что за дела? Что за паренёк стоит у калитки? Я пожимаю плечами, боль в груди от измен моего ведьмака горяча и саднит рану. После той бани мы стали жить вместе, и обучение пошло на лад. Но ведьмак приводил в баню и других мужчин, трахая их там во все щели. А я лишь, стискивая зубы, терпел его ещё и ночью. Секса с ним не хотелось вообще. Он брал меня остервенело и зло. Мы уже едва терпели друг друга из-за недомолвок. Было больно заканчивать так наши отношения, но надо было. Я уже знал, как мне уходить на другую тропинку, и Годин даже сказал, что я свободен и постоять за себя смогу. — Это мой друг. Я с ним жить буду. — сказал, как плюнул ему в лицо. Ведьмак даже отшатнулся от меня. Но почему ему больно?! Он свою задачу выполнил, я приму его перо в свою печь для очищения его перед смертью. Он наделил меня силой и умениями, чтобы я прожил и без него. И он сам сказал, что я свободен, и не раз. И вот я свободен, но эта свобода не даёт мне радости. Иду к калитке, там, за ней, стоит мой будущий любовник. Я заприметил его давно в этой деревне, и в нем мне приглянулся взгляд. Он был всегда словно злой и дерзкий. Как у моего ведьмака. Хоть что-то от него я возьму с этого края. У самой калитки, едва сдерживая всхлипы, услышал позади себя: — Давно ль собрался уходить от меня? Я опустил голову и просипел хрипло: — Давно… как начал… так сразу и дал себе слово, что не останусь с тобой. Колдун зашипел: — Что снасильничал, так это волк мой тогда подсобил, но я и сам тебя красивого да статного зажал бы у себя в замке. А потом уже и не мог остановиться, Катиш, не мог. Люб ты мне. Ровно как я люблю: могучее тело, не сломаешься подо мной. Крепкий удар, под стать моему. Не уходи… — он подошёл ближе, и я, подняв к нему мокрые глаза, сипло прокаркал: — Бери других мужиков, Годин, а меня не тронь. Я, вон, с одним буду, и чтобы ни он, ни я на других даже не смотрели. А ты, как помойка, всех берешь в своей баньке. Годин удивленно вскинул взгляд. — Почто хулишь меня, не знаючи? Я чист пред тобой. Вон, на Архане скажу то же самое. Чист я перед тобой. Даже и не смог собой изгнать демонюку одного. Ты перед глазами стоишь. Я на корне Баюна их всех. От боли они орали. А не от близости со мной. Вон, вода ещё стоит в озерце, пойдём, глянем, правду я говорю или нет. — и он, не дав отступить, крепко схватил за руку и потащил к озеру, что было под банькой с другой стороны. Там вскинул руку и скороговоркой прошептал слово, затем другое и, тронув тонкую полоску ткани на запястье, закапал своей кровью в озеро, и тотчас перед нами закружило паром, и начали проявляться фигуры. Мрачный и нелюдимый Годин, ведьмак, одетый в темную накидку, стоит в углу у печи. Два мужика выпивают из маленького ковша и уже через минуту-другую катаются оба по полкам, и стоны их разносятся далеко. Вздрогнул от другого видения мужчины с такой же картиной, и дальше. Но лишь к одному ведьмак подошёл неохотно и, приподняв за подбородок голову мужчины, отшатнулся, едва коснулся его губ своими. А мое сердце запело, да так, что голова закружилась от пьянящего ощущения своей любви. — Что скажешь? Смотрю на него и словно сейчас понимаю, что зря я решил уйти. Все равно бы пришел обратно, приполз, прилетел. Лишь бы видеть его взгляд, обращённый на меня. — Люблю… люблю тебя. Думал, ты со всеми. Годин шагнул было ко мне и вдруг тихо спросил: — А тот паренёк, что сидит на тропе, был ты с ним? Я мотаю головой. — Не был, и не смог бы. Прости… — кидаюсь ему на шею, и он неловко обнимает меня. — Пойдём в дом. Хватит нам на улице, хотя, если ты обопрешься о тот выступ на входе, смотри… — он показывает ладонью на скамью, и я, чуть покраснев, киваю. — Хочу, давай…